Текст книги "Перепутье"

Глава двадцать восьмая

За неделю до Рождества Ник Бернхам ворвался в офис своего адвоката.

– У вас назначена встреча с мистером Гриром, сэр? – спросила секретарша.

– Нет.

– Боюсь, у него сейчас клиент, а затем он едет в суд.

– Тогда я подожду.

– Но я не могу… – Она начала было подробно вводить его в курс своих обязанностей, но стоило ей взглянуть ему в глаза, как она осеклась. Вид у посетителя был вполне приличный, но, казалось, стоит его чуть-чуть задеть, и он убьет. Никогда в жизни она не видела такой ярости. – Может, я сообщу ему… ваше имя?

– Николас Бернхам. – Секретарше это имя было знакомо, и она тут же исчезла. Через десять минут клиент вышел из кабинета, и Ника провели к Бену Гриру.

– Привет, Ник. Как дела?

– Прекрасно. Более или менее.

– О Боже. – Бену хватило одного взгляда, чтобы понять, что Ник попал в трудное положение – под глазами черные круги, а зубы сжаты с такой силой, словно он с трудом сдерживался, чтобы не взорваться. Хочешь выпить?

– Что, настолько плохо выгляжу? – Ник постарался взять себя в руки, опустился в кресло и выжал из себя усталую улыбку. – Похоже, дела и на самом деле обстоят не так уж хорошо.

– Думаю, да, иначе тебя бы не было здесь. Чем могу помочь?

– Убей мою жену.

Казалось, Ник шутит, но Бен Грир не был до конца в этом уверен. Он уже встречал это выражение на лицах мужчин, и однажды дело кончилось тем, что вместо бракоразводного процесса ему пришлось защищать человека, совершившего предумышленное убийство. Однако Ник глубоко вздохнул, откинулся на спинку кресла и провел рукой по волосам.

– Я боролся десять лет, чтобы из этого что-нибудь вышло, но ничего не получилось, – промолвил он, грустно глядя на Бена Грира. Ни для кого в Нью-Йорке это давно не было тайной, и для Грира в том числе. – Когда я вернулся из Европы в июле, я еще пытался привести ее в чувство и объяснить, что корабль должен оставаться на плаву. К этому времени наш брак уже превратился… – он помедлил, подбирая слова, – в брак по расчету, но ради ребенка я хотел его сохранить. – Грир кивнул. Он уже тысячу раз слышал эту историю от разных мужчин. – У нее еще во Франции начался роман с Филиппом Маркхамом. И продолжается уже больше года. Я дал ей понять, что она может делать что угодно, но на развод я не соглашусь. И знаешь, что вчера выкинул этот сукин сын?

– Сгораю от любопытства.

Но Ник в ответ даже не улыбнулся.

– Приставил дуло револьвера к голове ребенка. Когда я вернулся домой с работы, я увидел его у нас в гостиной. Он сидел спокойный, как айсберг, приставив револьвер к виску Джона. Он заявил, что, если я не отпущу Хиллари, он убьет моего сына. – Ник побледнел, а адвокат нахмурился. Положение действительно казалось отчаянным.

– Револьвер был заряжен, Ник?

– Нет. Но тогда я этого не знал. Я согласился на развод, и он убрал револьвер. – Картина происшедшего вновь ожила в памяти Ника, и он стиснул зубы и сжал кулаки.

– И что ты сделал потом?

– Избил его. Сломал три ребра, руку и выбил два зуба. Хиллари уехала вчера вечером и пыталась забрать с собой Джонни. Я сказал ей, что, если она прикоснется к нему или еще раз появится в моем доме, я убью и ее и Маркхама. И клянусь Господом, я не шучу.

– Да, у тебя есть все основания для развода. – Но для Ника это не было новостью. – Ты сможешь доказать наличие адюльтера?

– Запросто.

– А основания для того, чтобы выиграть процесс о попечительстве?

– Неужели того, что я рассказал тебе, мало? Он хотел убить моего ребенка.

– Револьвер не был заряжен. И это делал Маркхам, а не твоя жена.

– Но она участвовала в этом. Она сидела рядом и не остановила его.

– Вероятно, она знала, что револьвер не заряжен. Согласен, выходка грязная, но этот поступок еще не гарантирует тебе получение попечительства.

– Тогда гарантирует все остальное. Она плохая мать, ей наплевать на Джонни сейчас и всегда было наплевать. Она хотела сделать аборт, а когда все-таки родила его, не обращала на него внимания. Когда я застрял в Европе после объявления войны, она отправила ребенка к матери и почти десять месяцев даже не видела его, пока я не вернулся домой. Она плохая мать! Плохая мать, понимаешь? – Будучи не в силах совладать с собой, Ник вскочил и начал ходить по кабинету. Не надо было слушать Лиану. Надо было расстаться с Хиллари еще полгода тому назад и сразу подать в суд иск о попечительстве. Но он не сделал этого. А теперь потерял и Лиану. Если бы он был свободен, кто знает, как сложились бы их отношения. Прошло уже почти полгода, а он до сих пор не мог пережить эту потерю.

– Она готова предоставить тебе попечительство над ребенком?

Ник заставил себя сосредоточиться на Хиллари и покачал головой.

– Она боится только того, что скажут люди. Вдруг ее сочтут алкоголичкой и распутной женщиной, каковой она на самом деле и является. Она не хочет, чтобы об этом заговорил весь город. Хотя это и так всем известно – ради Бога, с кем она только не спала! – Впрочем, Ник был вынужден признать, что в последнее время положение изменилось. Хиллари была верна Маркхаму, как никогда не была верна ему.

– Тебе предстоит тяжелая борьба, Ник. Очень тяжелая. Развод ты, конечно, получишь – у тебя очень веские причины, тем более того же хочет и Хиллари, а вот дела о попечительстве обычно очень сложны. Суд почти всегда принимает решение в пользу матери, если только она не является психически больной и не находится в какой-нибудь клинике. Даже если она алкоголичка, как ты говоришь, и распутная женщина, этого может быть недостаточно. Суд считает, что детей должна воспитывать мать, а не отец.

– Но не в данном случае.

– Возможно, ты прав. Но нам предстоит доказать это, и борьба потребует неразборчивости в средствах. Тебе придется вытащить всю грязь до последней капли. Готов ли ты действительно подвергнуть своего сына такому испытанию?

– Нет. Но если я буду вынужден сделать это, то сделаю. И если ты скажешь мне, что у меня нет выхода, мы начнем бессрочную кампанию по дискредитации Хиллари. В течение многих лет она давала мне поводы, и теперь я намерен все их пустить в ход. В конце концов я это делаю ради Джонни.

Грир кивнул. Ему нравились сложные дела.

– Но если ты прав и мальчик на самом деле ей не нужен, она ведь может отступиться.

– Возможно. – Хотя на самом деле Ник сомневался в том, что Хиллари отступится. – А пока мне нужен ордер на изоляцию Маркхама, чтобы он не приближался к моему сыну.

– Где мальчик сейчас?

– В нашей квартире, со мной. Я сказал горничной, чтобы она не впускала Хиллари, если та явится за вещами. Я сам отошлю их к Маркхаму.

– Она имеет право видеть ребенка.

– Черта с два она имеет. Ничего она не имеет, пока якшается с человеком, целившимся в Джонни из револьвера.

– Это было сделано только для того, чтобы произвести на тебя впечатление. – Грир говорил невыносимо спокойным голосом, но Ник был настолько взвинчен, что практически не слышал его.

– Неужто? И знаешь, это произвело на меня впечатление! Так ты берешься за это дело?

– Берусь. Но я хочу сразу тебе все объяснить. Я не могу гарантировать исход, Ник.

– Неважно. Сделай все, что сможешь.

– И ты будешь меня слушаться?

– Если твои советы покажутся мне разумными. – Ник улыбнулся, а Грир погрозил ему пальцем. – Ладно-ладно. Как ты думаешь, сколько это может занять времени?

– Дай ей согласие на развод в Рино. Это займет всего шесть недель. Но дела о попечительстве тянутся долго.

– Насколько долго? Я не хочу, чтобы это висело ни над Джонни, ни надо мной.

– Может пройти целый год.

– Черт! Но если я выиграю, мы избавимся от нее навсегда?

– Возможно. Попробуй откупиться от нее. Ник покачал головой.

– Не выйдет. У нее наследство шесть миллионов долларов, и у Маркхама тоже не маленькое состояние.

– Ну, ладно. Значит, нам придется вести дело честным путем.

– А если сможешь, то и обманным. – Улыбнулся Ник, и Бен Грир тоже ответил ему улыбкой.

– Ты мне только расскажешь, как выиграть, а я уж выиграю. Сегодня же получу для тебя ордер на изоляцию Маркхама. – Он взглянул на часы. – Через полчаса мне надо быть в суде. А потом я хочу встретиться с тобой и обсудить ход нашей кампании. Как насчет следующей недели?

Ник явно был разочарован.

– А раньше никак?

– Раньше чем через полгода, тебе все равно на удастся подать дело в суд.

– Ладно. Но знаешь, Бен… – Ник пристально посмотрел на своего адвоката. – Помни об одном.

– О чем?

– Я должен выиграть.

Глава двадцать девятая

Ник не видел Хиллари уже несколько дней, а когда она явилась, он был готов к ее приходу. Она открыла дверь собственным ключом, думая, что Ник на работе, и на цыпочках поднялась наверх. Ник подозревал, что она может сделать что-нибудь подобное, и потому перестал ходить в свой офис с того самого дня, как она уехала. Он вел дела по телефону из дома и не пускал Джонни в школу. Когда Хиллари открыла дверь, Ник был у себя и немедленно последовал за ней.

– Вон из этого дома.

Услышав за спиной его голос, Хиллари подпрыгнула чуть ли не на фут, а когда обернулась и увидела, как Ник напряжен и бледен, испугалась, что сейчас он ее ударит.

– Я пришла за сыном. – Хиллари пыталась говорить небрежно, но Ник заметил, что она дрожит. – Собирайся. – Она повернулась к Джону. – Ты уезжаешь со мной.

– Джонни, пожалуйста, подожди меня в кабинете. Я хочу поговорить с твоей матерью.

– Собирайся, – визгливым голосом повторила Хиллари, но Ник подошел к мальчику и осторожно вывел испуганного ребенка из комнаты.

– Папа, она не заберет меня?

– Нет, не заберет, сынок. Все будет хорошо. Она просто расстроилась. А теперь подожди меня внизу. Будь хорошим мальчиком. – Ник подождал, пока Джон вприпрыжку спустится в коридор, ведущий к кабинету, а затем вернулся в детскую, где Хиллари запихивала в чемодан одежду сына. – Не трать время попусту, Хил. Сейчас я вызову полицию, и они тебя вышвырнут отсюда. Может быть, ты сама уйдешь и избавишь меня от неприятностей?

– Я не могу оставить здесь своего ребенка. Я забираю его с собой. – Она повернулась, и Ник увидел, как горят у нее глаза.

– Ты распутная женщина. Ты не заслуживаешь быть его матерью. – Она попыталась ударить Ника, но тот перехватил ее руку. – А теперь убирайся из моего дома. Возвращайся к этому подонку, которому ты еще нужна. Мне – уже нет.

Хиллари смотрела на него в бессильной ярости. Она понимала, что проигрывает. Но когда-нибудь она выиграет. Не мытьем, так катаньем она добьется своего.

– Мой сын принадлежит мне.

– Только после того, как ты расстанешься с человеком, державшим револьвер у его виска и заставившим меня согласиться на развод. Полагаю, вы уже получили ордера на изоляцию? – Хиллари кивнула. Их доставили Маркхаму накануне утром. – Вот и хорошо. А теперь убирайся отсюда, пока я не вызвал полицию.

– Ты не имеешь права отнимать у меня сына, Ник – Она начала всхлипывать, и Нику потребовались огромные усилия, чтобы сдержаться и не ударить ее. Он распахнул дверь и застыл в ожидании, когда же она выйдет из комнаты.

– Он никогда не был тебе нужен, и я не понимаю, что изменилось.

– Если он останется с тобой, моя репутация погибла… – Она заплакала.

Мать Филиппа тоже уже начинала беспокоить их. Большую часть своего состояния Филипп растратил на своих предыдущих четырех жен и теперь ждал, когда мать вытащит его из долгов, а впоследствии оставит ему в наследство свое состояние. Он сказал Хиллари, что она во что бы то ни стало должна заполучить сына, иначе одному Богу известно, что подумает мать. Нужно было добиться своего любыми способами, и Хиллари обещала Филиппу, что сделает все возможное. Но Хиллари знала и Ника и, глядя на него сейчас, понимала, что ее ждет куча неприятностей.

– Убирайся!

– Когда я смогу увидеться с ним?

– После того, как мы посетим суд.

– А когда это будет?

– Возможно, следующим летом.

– Ты сошел с ума? До следующего лета я не смогу видеть собственного сына?

Адвокаты Ника советовали совсем иное, но сейчас ему на все было плевать. Он не хотел подпускать эту женщину к Джонни. Его до сих пор начинало трясти, когда он вспоминал, как Маркхам держал револьвер у детской головки, а она спокойно взирала на это. Может, она и знала, что револьвер не заряжен, но Джонни-то этого не знал. Он был перепуган до смерти, сидел смертельно бледный и едва дышал. При одном воспоминании об этом Нику хотелось убить Хиллари.

– После того что ты сделала, ты не заслуживаешь права видеть сына.

– Я ни черта не сделала! – закричала Хиллари. – Филипп хотел только напугать тебя.

– Прими мои поздравления. Надеюсь, ты будешь очень счастлива. Он идеально подходит тебе, Хил. Жаль, что ты не встретила его раньше. – Он схватил ее за руку, выволок из комнаты Джонни и вытолкнул в коридор. – А теперь убирайся, пока я не вышвырнул тебя за дверь. – Секунду она вглядывалась в него со странным выражением на лице – угрозы Ника вполне соответствовали ее планам Она снова была беременна и собиралась делать аборт. Филипп поклялся, что найдет в Нью-Джерси хорошего врача. Ему ребенок был нужен не больше, чем ей, однако он полагал, что им, возможно, придется заключить брак, если не удастся найти приличного врача. Тогда и родилась идея с револьвером. Им надо пожениться раньше, чем его мать что-то пронюхает.

– Если ты будешь угрожать мне, Ник, Филипп убьет тебя.

– Пусть попробует.

Хиллари кинула на Ника последний взгляд и не спеша направилась к двери. Она не могла поверить, что когда-то эта квартира была ее домом. Она не испытывала к ней никаких теплых чувств – ни раньше, ни теперь Никогда не чувствовала к Нику того, что испытывала к Филиппу. Подойдя к двери, Хиллари оглянулась и наградила Ника долгим тяжелым взглядом.

– Тебе никогда не выиграть этого дела в суде, Ник. Никогда. Джонни отдадут мне.

– Только через мой труп.

– Ну что ж, приятно будет посмотреть – Она нежно улыбнулась и закрыла за собой дверь.

После ухода Хиллари Ник вернулся в библиотеку, где, лежа на диване, беззвучно плакал Джон. Ник сел рядом и нежно погладил сына по голове.

– Все в порядке, сынок. Все в порядке Джонни повернул голову и посмотрел на отца.

– Я не хочу жить с ней и с тем человеком.

– Ты и не будешь с ними жить.

– Ты уверен?

– Почти… Нам понадобится некоторое время, но мы выиграем. Я собираюсь обратиться в суд, но нам предстоит серьезная борьба. – Ник склонился и поцеловал сына в макушку. – А после рождественских каникул, дружок, ты вернешься в школу, и жизнь пойдет как всегда, разве что мы с тобой останемся одни, без мамы.

– Я думал, что тот человек хочет убить меня. При этой мысли Ник снова стиснул челюсти.

– Я бы сам его убил, если бы он тронул тебя хоть пальцем. – Ник улыбнулся через силу. Он понимал, что каким-то образом им надо возвращаться к нормальной жизни. – Ничего подобного больше никогда не повторится.

– А если они снова вернутся сюда?

– Они не вернутся.

– Почему?

– Это слишком сложно объяснять, но суд послал ему документ, запрещающий приближаться к тебе.

Тогда же днем, пока Джонни играл у себя в комнате, Ник предпринял еще некоторые шаги. Он нанял трех телохранителей из нью-йоркской полиции, чтобы они, сменяясь, ни на шаг не отходили от мальчика. В любое время суток – в квартире, в школе, в парке один из них будет постоянно находиться рядом. Они должны превратиться в тень Джонни.

На следующий день оба с облегчением прочли в колонке светских новостей, что Хиллари и Филипп Маркхам отбыли в Рино. Адвокат Ника поставил Хиллари в известность, что Ник не будет возражать против развода в Рино, а стало быть, развод будет законным Хиллари не теряла времени. Она очень спешила развестись и выйти замуж за Филиппа Маркхама. Ник тоже был рад – приближалось Рождество, и он хотел спокойно провести его с Джонни. В рождественский вечер они тихо пообедали дома, а на следующий день пошли гулять в парк. Ник купил Джонни новый велосипед, футбольный мяч и лыжи. Лыжи Джонни тут же испробовал, скатившись с небольшой снежной горки, так что даже телохранитель расплылся в улыбке. Джонни бы симпатичным мальчиком, а Ник прекрасным отцом. И теперь он уповал лишь на то, что ему удастся выиграть дело. А пока никто не тронет Джонни и пальцем.

Глава тридцатая

– С Рождеством, дядя Джордж. – Лиана вручила дядюшке большой сверток, и на его лице появилось удивленное выражение. Они все вместе сидели у елки, которую дядюшка водрузил в библиотеке В доме уже много лет не бывало елки, но теперь ему хотелось, чтобы у детей было настоящее Рождество.

– Я совершенно не предполагал, что ты будешь дарить мне подарки! – Он со смущенным видом развернул сверток и, казалось, был страшно доволен, когда извлек темно-синий с вишневым рисунком шелковый халат. В тон халату Лиана подобрала и замшевые тапочки. Она все время подсмеивалась над рваным халатом, в котором ходил дядюшка, но тот отвечал, что любит его, потому что носит уже сорок лет. Девочки подарили дяде новые карманные часы и радовались своему подарку ничуть не меньше, чем он сам. Лиана сама помогала им выбрать часы у «Шрива», к тому же они еще сделали маленькие подарочки в школе, приготовили рисунки и украшения для елки, а Элизабет подарила дяде отпечаток своей руки, сделанный ею на глине. Слезы стояли в глазах дядюшки, и Лиана была очень довольна. Он так много сделал для них, что теперь приятно было сделать что-то приятное и ему.

Рождественский обед они устроили дома, а потом поехали кататься по городу, рассматривая, как он украшен и иллюминирован. Но, сев в машину, Лиана не могла отделаться от мыслей об Армане – как он там, как проводит Рождество в Париже. Она понимала, что ему грустно, что он скучает по ней и детям Впервые за одиннадцать лет они проводили Рождество врозь.

Дядя Джордж заметил выражение глаз Лианы, когда они выходили из машины на площади Святого Франциска попить чаю, и ему стало жаль ее. Он хотел, чтобы она забыла Армана, познакомилась с кем-нибудь другим, но в то же время понимал, что в Рождество Лиана неизбежно будет думать о муже.

– Смотри, дядя Джордж! – отвлекли их обоих от грустных размышлений девочки. Они обнаружили в холле целый дом, сделанный из пряника. Он был таким огромным, что девочки могли войти внутрь. Стены его были выложены тысячами крохотных конфеток и залиты тоннами сахара. – Вы только поглядите! – Лиана смотрела на дочерей с улыбкой, но мысли ее были очень далеко. Уже много дней она страшно беспокоилась об Армане.

– Мсье де Вильер! – Арман поднял голову от своего письменного стола. Был канун Рождества, но ему незачем спешить домой, как и некоторым другим его коллегам. Уже много недель в учреждении царила напряженность. За последний месяц Сопротивление так развернулось, что люди Петена с трудом успевали опережать его действия И немцев это отнюдь не радовало Чтобы добиться своего, два дня назад они провели показательную казнь. Жак Бонсер-жан был расстрелян за «насильственный акт, предпринятый им против офицера немецкой армии», и Париж охватило уныние Даже ослабление комендантского режима на один день не возымело никакого действия Кафе было разрешено работать до половины третьего, а транспорту до трех ночи Но после расстрела Бонсержана никому не хотелось выходить из дома, и на улицах были одни немцы.

Зима в этот год выдалась на редкость холодной, и погода полностью соответствовала настроению Армана. Пока он сидел за столом, думая о Лиане и дочерях, руки у него совсем онемели.

– Мсье, вы видели это? – Ревностный молодой помощник Армана с отвращением протянул ему лист бумаги. Листовка была озаглавлена «Сопротивление» и датирована 15 декабря 1940 года. В ней сообщалось, что она – единственное издание такого рода, опубликованное Национальным комитетом Общественного спасения, и что она содержит «истинные сведения», отличающиеся от пропаганды, распространяемой оккупационными силами. Далее речь шла о студенческих демонстрациях, прошедших в ноябре, и о последовавшем за ними закрытии университета, а также о расширении подпольного движения. В бюллетене утверждалось, что никогда еще Сопротивление не было столь сильно, как в декабре. «Soyez courageux, nos amis, nous vainquerons les salauds et les bosches. La France survivra malgre tout…Vive de Gaulle!…»[3]3
  Мужайтесь, друзья, мы победим предателей и фрицев Несмотря ни на что, Франция выживет.. Да здравствует де Голль! (фр)


[Закрыть]. Прочитав листовку, Арман пожалел, что не может показать ее Лиане – он не осмеливался посылать такие вещи в письмах, ведь они, скорее всего, будут вскрыты, оставить ее у себя он тоже не мог. Он вернул ее молодому человеку и задумался, как идут дела у Жака Перье. Еще летом его помощник уехал в Мерс-эль-Кебир, в Алжир к де Голлю Именно там французский флот потерпел серьезное поражение, потеряв более тысячи человек. Но несколько месяцев назад Арман слышал, что Перье жив и надеется увидеть конец войны. Новый помощник смотрел на Армана в ожидании его реакции.

– Dа ne vaut pas rand chose…[4]4
  Можете не беспокоиться (фр)


[Закрыть]

– Свиньи. И они называют себя правдивой прессой.

«Надо благодарить Господа за то, что они есть», – подумал Арман, гадая, почему этому юноше так нравятся немцы. Он вдохновенно работал на Армана и теперь являлся официальным связным между людьми Петена и немецкими оккупационными силами в Париже. В их обязанности входило описание коллекций произведений искусства, которые передавались немцам, выявление евреев и раскрытие всевозможных агентов движения Сопротивления Это была выматывающая работа, а Арман постарел лет на десять за время, прошедшее со дня отъезда Лианы. Однако эта должность была для него идеальной – она давала возможность заниматься фальсификацией фактов, перепрятывать шедевры, о которых он писал Лиане, переправлять людей на юг, подделывая и скрывая отчеты и документы Самым большим препятствием в его работе стал именно этот молодой помощник, вручивший ему бюллетень. Он был слишком увлечен работой, вот и сейчас, вместо того чтобы проводить Рождество дома с семьей или с любимой девушкой, он сидел в кабинете, его занимало только одно – как произвести на Армана хорошее впечатление.

– А вы не идете домой, Маршан? Уже поздно.

– Я пойду вместе с вами, мсье, – улыбнулся Маршан. Ему нравился Арман. С его точки зрения, он был настоящим патриотом Франции, не как остальные предатели, бежавшие в Северную Африку с де Голлем. Если бы он смог прочесть мысли Армана и понял бы, что тот его ненавидит, он был бы потрясен до глубины души. Но многие годы дипломатической работы сослужили Арману хорошую службу. Он неизменно выглядел обаятельным, спокойным, трудолюбивым, а иногда проявлял и истинный талант. Именно поэтому Петен так стремился заполучить его в свое правительство, поэтому же он нравился и немецкому высокому командованию, хотя оно не всегда полностью доверяло. Быть может, со временем, но пока нет. Правительство Петена еще слишком молодо, и в конце концов, все они французы. Однако несомненно – Арман был им чрезвычайно полезен.

– Возможно, я пробуду здесь еще несколько часов, Андре.

– Ну и что?

– Неужели вы не хотите встречать Рождество дома? – Они провели вместе целый день, и молодой человек уже довел Армана до белого каления.

– Работа гораздо важнее Рождества.

А что это была за работа? Проверка бесконечных списков с именами возможных евреев, в некоторых случаях полукровок, а то и людей с четвертью еврейской крови, которые предположительно скрывались на окраинах города. Армана тошнило от этой работы, но молодому человеку она нравилась. Арман же, где только мог, пропускал целые группы имен, бесшумно сжигая листы в камине.

Наконец, отчаявшись, Арман решил отправиться домой. Здесь бессмысленно оставаться, а закрывать глаза на тот факт, что дома у него царит пустота и тишина, больше он не мог. Он подбросил Андре Маршана к дому и поехал на площадь Пале-Бурбон, как всегда, думая о Лиане и детях.

– Спокойной ночи, девочки. – Лиана поцеловала обеих, когда те уже лежали в постелях в доме на Бродвее. – С Рождеством вас.

– Мама? – приподняла голову Мари-Анж, когда свет уже был погашен и Лиана стояла в дверях.

– Да?

– Давно не было писем от папы? – Лиана ощутила в голосе дочери ту же смесь тревоги и любви.

– Да, уже некоторое время.

– С ним все в порядке?

– Да. И он очень по вас скучает.

– Можно мне как-нибудь почитать его письма?

Лиана заколебалась, а потом кивнула. Многое из того, что было в них, она ни с кем не хотела делить, но дочь имеет право поддерживать связь с отцом. А у того было слишком мало времени, чтобы писать детям, все свои силы и мысли он берег для Лианы.

– Хорошо.

– Что он пишет?

– Что любит нас, рассказывает о войне, о том, что видит.

Мари-Анж кивнула, и в полосе света, льющегося из коридора, ее лицо стало казаться более спокойным.

– А здесь никто в школе не говорит, что он нацист.

– Он не нацист, – с надрывной болью промолвила Лиана.

– Я знаю, – ответила Мари-Анж и, помолчав, добавила: – Спокойной ночи, мама. С Рождеством.

Лиана снова вернулась в комнату и еще раз поцеловала дочь. Ей было уже почти одиннадцать, и она быстро взрослела.

– Я тебя очень люблю. – Лиана сглотнула слезы. – И папа тебя очень любит.

Лиана заметила, как повлажнели глаза Мари-Анж.

– Хорошо бы война скоро кончилась. Я так по нему скучаю. – Девочка начала всхлипывать. – И я ненавидела… их… когда они называли его нацистом…

– Тссс, милая, тихо.. мы ведь знаем правду, а все остальное неважно.

Мари-Анж кивнула, прижалась к матери и со вздохом откинулась на подушку.

– Как я хочу, чтобы папа вернулся домой.

– Он вернется. Нам остается только молиться, чтобы мы все поскорее оказались вместе. А теперь засыпай.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, родная. – Лиана тихо прикрыла дверь и пошла к себе. В Сан-Франциско было восемь вечера, в Париже – уже пять утра.

Арман крепко спал в своей постели на площади Пале-Бурбон, и ему снились жена и дочери.