Текст книги "Перепутье"

Глава пятьдесят третья

В июле, когда Лиана получила письмо от Мулена, Ник был на островах Фиджи в составе вооруженных сил, которые готовились к наступлению на Гвадалканал. Японцы построили там взлетную полосу, а контрадмирал Флетчер располагал тремя авианосцами. Они должны были во что бы то ни стало занять эту полосу. «Энтерпрайс», «Уосп» и «Саратога» готовились к бою. После того как затонул «Лексингтон», Ника временно перевели на «Йорктаун», а через несколько недель на «Энтерпрайс», где он участвовал в координировании действий военно-морских сил. На корабле было лишь несколько морских офицеров его ранга, остальные – летчики. После битвы в Коралловом море его произвели в подполковники.

Шестого августа 1942 года «Энтерпрайс» подошел к Соломоновым островам, а на следующий день американцы атаковали их. Они захватили взлетную полосу и переименовали ее в Хендерсон-Филд, но битва за Гвадалканал продолжалась: японцы уступили пока лишь взлетную полосу. Американские военно-морские силы понесли большие потери, но «Энтерпрайс» держался, хотя и был сильно поврежден. Ник оставался на борту, когда в начале сентября корабль пошел на Гавайи для ремонта.

В глубине души он очень не хотел идти на Гавайи. Он предпочел бы остаться на Гвадалканале с войсками, но он был нужен на борту изувеченного авианосца. На Гавайях он прохлаждался на базе Хикеме и страстно желал вернуться назад всякий раз, когда слушал новости с фронтов. Американцы несли слишком большие потери в битве при Гвадалканале, моряки погибали на песчаных отмелях острова. В течение пяти месяцев, с тех пор как Ник уехал из Сан-Франциско, он не видел ничего, кроме военных действий: в Коралловом море, на Мидуэе, на Гвадалканале, – и лишь краткие передышки между ними. Это помогало ему не думать о Лиане. Он ведь и пошел в армию, чтобы сражаться за свою страну. Получив то письмо от Лианы, он был потрясен. Чувство вины полностью овладело ею уже после его отъезда, и теперь Ник ничего не мог ни поделать, ни сказать. Он несколько раз принимался писать ей, но каждый раз рвал письма. Она снова сделала свой выбор, а ему оставалось лишь согласиться с ним. Шла война, которая как-то отвлекала его от душевных мук, но по ночам он часами не мог заснуть, вспоминая счастливые дни в Сан-Франциско. На Гавайях стало хуже. Здесь ему нечем было заняться, он сидел у моря и ждал, когда «Энтерпрайс» снова будет готов к бою. Он писал длинные письма сыну и чувствовал себя таким же бесполезным, как в Сан-Франциско. На Гавайях стояло чудесное лето, но на юге Тихого океана бушевала война, и он рвался туда. Чтобы как-то сократить время, он пошел добровольцем в госпиталь. Ник подолгу разговаривал с ранеными, шутил с сестрами. Он казался всем добродушным, веселым человеком, нравился сестрам, но ни одну из них никуда не приглашал.

– Может быть, он не любит женщин, – сострила одна из них. И все рассмеялись, на такого он тоже не был похож.

– Может быть, он женат, – предположила другая. Она накануне долго говорила с ним, и у нее сложилось впечатление, что у него на сердце какая-то женщина, но он ничего не сказал об этом. В разговоре он употребил местоимение «мы», и она поняла, что у него кто-то остался дома. Но она также почувствовала, что на душе у него тяжело. И этой боли он никому не открывал, ведь никто не мог исцелить ее. Он всех держал на расстоянии. Ник стал постоянным предметом разговоров у женщин на базе. Он был привлекательным и общительным, он много рассказывал о своем сыне, мальчике по имени Джонни, которому уже исполнилось одиннадцать лет. Про Джонни уже знали все.

– А ты знаешь, кто он такой? – шепнула однажды сиделка медсестре. – Я имею в виду в мирной жизни? – Сама она была фермершей с холмов Кентукки, но и она слышала о «Стали Бернхама». Она догадалась об этом по каким-то его намекам. Тогда она начала расспрашивать всех вокруг, и один из офицеров подтвердил, что это «Сталь Бернхама». Сестра скептически посмотрела и только пожала плечами.

– Ну и что? Он на войне, как и все мы. Его корабль затонул. Сиделка кивнула, но она выжидала и, когда он был в отделении, представилась ему. Он разговаривал с нею точно так же, как со всеми остальными.

– Боже мой, к этому парню не подступиться, – пожаловалась она подруге.

– Может быть, его кто-то ждет. – Но такие соображения останавливали далеко не всех.

В госпитале Окленда о Лиане говорили иначе.

– У вас на войне друг? – спросил ее как-то молодой парень. Он был ранен, его трижды оперировали, но так и не смогли вынуть из его живота все осколки.

– Муж, – улыбнулась Лиана.

– Один из тех, кто был в Коралловом море? Она говорила с ним об этом, когда он только поступил, и он понял, что ей многое известно об этой битве.

– Нет, он был во Франции.

– Что он там делал? – Молодой человек удивился.

Это как-то не вязалось с тем, что он знал о ней и что он слышал от нее самой.

– Он боролся против немцев в Сопротивлении. Он француз.

– О! – Молодой человек удивился еще больше. – Где же он теперь?

– Его расстреляли.

Последовало долгое молчание. Она осторожно поправила одеяло у него в ногах. Она ему нравилась, ведь она такая красивая.

– Извините. Мне очень жаль. Она повернулась к нему и с грустной улыбкой сказала:

– Мне тоже.

– У вас есть дети?

– Две девочки.

– Они такие же хорошенькие, как их мама? – Он улыбнулся.

– Они намного красивее меня, – ответила она с улыбкой и подошла к другой кровати. Она часами работала в отделении, выносила судна, держала руки и головы тем, кто бился в судорогах. Она почти не говорила о себе. Говорить было не о чем – жизнь кончилась.

В сентябре дядя попытался вытащить ее на обед – с трауром пора было кончать. Но Лиана только покачала головой.

– Я так не думаю, дядя Джордж. Мне завтра рано на работу и… – Ей не хотелось извиняться. Она не хотела никаких развлечений. Она ничего не могла делать, только ходить на работу, возвращаться, сидеть с детьми, а потом ложиться спать.

– Тебе полезно переменить обстановку. Нельзя же только ходить в госпиталь и обратно. И так каждый день.

– Почему бы и нет? – Ее взгляд говорил: «Не нужно меня трогать».

– Ты ведь не старуха, Лиана. Ты хочешь жить, как старуха, но ты молодая.

– Я вдова, а это то же самое.

– Черта с два!

Лиана начала напоминать ему брата, когда тот остался вдовцом, а мать Лианы умерла при родах. Это какое-то безумие. Лиане всего тридцать пять, она не может похоронить себя вместе с мужем.

– Ты знаешь, как ты сейчас выглядишь? Худа, как жердь, глаза ввалились, одежда висит, как на вешалке.

Она посмеялась и покачала головой.

– Хорошую же картину ты нарисовал.

– Смотрись иногда в зеркало.

– Я стараюсь этого не делать.

– Послушай меня, девочка. Черт возьми, перестань размахивать черным флагом. Ты еще жива. Очень жаль, что Арман погиб, но сейчас многие женщины оказались в твоем положении. Они же не сидят с постными лицами, делая вид, что они тоже умерли.

– Нет, не сидят. – Ее голос приобрел странное ледяное звучание. – А что они делают, дядя Джордж? Ходят на вечеринки. – Она тоже туда ходила. До того как погиб Арман. Люди умирают повсюду, по всему миру. А она делает все для тех, кто остался в живых.

– Но ведь иногда можно пойти в гости. Что в этом плохого?

– Я не хочу.

Он рискнул снова коснуться запретной темы.

– Ты слышала что-нибудь о Нике?

– Нет. – Она замкнулась, голос ее стал ледяным.

– Ты писала ему?

– Нет, и не собираюсь. Ты меня уже спрашивал об этом. Больше не спрашивай.

– Почему? По крайней мере, ты могла бы сообщить ему о смерти Армана.

– Зачем? – В ее голосе послышался гнев. – Кому это нужно? Я дважды отвергла этого человека. Я больше не хочу мучить его напрасно.

– Дважды? – Дядя удивился и внимательно посмотрел на Лиану.

Она была раздосадована: какое все это имеет теперь значение?

– Все это уже было на «Довиле» после оккупации Парижа. Мы полюбили друг друга, но из-за Армана я все прекратила.

– Извини, я не знал…

Лиана казалась дяде во многих отношениях странной и скрытной женщиной, но он восхищался ею. Итак, у них и раньше был роман. Он подозревал это, но никогда не был уверен.

– Но ведь вы оба так переживали, когда он уезжал отсюда.

Лиана посмотрела дяде в глаза.

– Я не хочу снова проходить через это, дядя Джордж. Произошло слишком много всего. Лучше пусть все останется так, как есть.

– Но теперь-то ты не заставишь его снова страдать? – Он умолк, имея в виду, что теперь она свободна.

– Не знаю, смогу ли я жить с чувством вины за то, что совершила. Мне все еще кажется, что Арман догадался обо всем. Но даже если это не так и он ничего не знал, все это было неправильно. Нельзя строить жизнь на ошибках. Зачем мне писать ему? У него снова появится надежда, а я, может быть, и недостойна этого. Я не могу снова обрекать его на страдания – в третий раз.

– Но он же должен понимать, что ты чувствуешь, Лиана.

– Он понимал, он всегда говорил, что будет следовать моим правилам. А мои правила говорили мне, что я должна вернуться к мужу. Некоторые из моих правил. – Она почувствовала к себе отвращение. Так она изводила себя месяцами. – И я больше не хочу об этом говорить.

Она оглянулась на то время, когда у нее было два любимых человека, а сейчас не осталось ни одного. Она не увидит снова ни того, ни другого.

– Я думаю, ты не права, Лиана. Ник знает тебя лучше, чем ты сама. Он мог бы помочь тебе.

– Он еще найдет кого-нибудь. Кроме того, у него остался Джонни.

– А ты? – Дядя очень беспокоился о ней. Если так пойдет и дальше, она в один прекрасный день просто свалится.

– Мне хорошо и так.

– Я не верю этому, да и ты тоже.

– А я большего и не заслужила, дядя Джордж!

– Когда же наконец ты сойдешь с этого креста?

– Когда расплачусь сполна.

– А ты не забыла, что у тебя есть и другие долги? – Лиана покачала головой. – Ты потеряла мужа, которого, как ты считаешь, предала. Но ты ведь была привязана к нему до конца. Ты даже отказалась от человека, которого любишь. И ты хранила его тайну все эти годы. Я ведь тоже травил тебя из-за Армана, а ты вынуждена была бежать из Вашингтона, травимая и опозоренная. Разве этого не достаточно? Ты решила полностью посвятить жизнь раненым в хирургическом отделении? Чего ты хочешь еще? Остричь волосы и надеть рубище? Лиана улыбнулась.

– Не знаю, дядя Джордж. Может быть, я буду лучше относиться к миру, когда кончится война.

– Нам всем будет лучше, Лиана. Сейчас очень трудные времена. Вспомни о евреях, которых выволакивают из их домов и отправляют в лагеря, о детях, которых убивают в Лондоне, о нацистах, расстрелявших Армана, о тонущих кораблях и… список этот можно продолжить до бесконечности. Но несмотря ни на что, ты все же должна утром просыпаться с улыбкой, смотреть в окно и благодарить Бога за то, что ты живешь, и протягивать руку тем, кого любишь. – Он протянул ей руку, она взяла и поцеловала ее.

– Я люблю тебя, дядя Джордж. – В эту минуту она казалась маленькой девочкой. Он коснулся рукой ее светлых шелковистых волос.

– Я тоже люблю тебя, Лиана. И по правде говоря, люблю этого мальчика. Я бы хотел когда-нибудь увидеть вас вместе. Это было бы хорошо и для тебя, и для детей. Я ведь не буду жить вечно.

– Нет, будешь. – Она снова улыбнулась – Лучше бы жил.

– Но этого не случится. Подумай о том, что я тебе сказал. Это твои долг по отношению к себе самой и к нему.

Но Лиана не прислушалась к ею словам, а продолжала каждый день ходить в госпиталь, убивая себя в больничных палатах. А потом возвращалась домой, чтобы отдать дяде и дочерям то, что у нее еще осталось.

Пятнадцатого октября «Энтерпраис» с Ником на борту, по-прежнему рвущимся в бой, вновь взял курс на Гвадалканал. Два месяца на Гавайях чуть не свели его с ума.

«Энтерпрайс» достиг Гвадалканала двадцать третьего октября. Здесь он соединился с «Хорне-том». Во главе флотилии стоял теперь контрадмирал Томас Кинкайд. Американцам противостояли четыре японских авианосца, которые пытались отбить взлетную полосу, названную Хендерсон-Филд, но американцы удерживали позиции.

Двадцать шестого октября адмирал Хелси, командующий тихоокеанским флотом, дал приказ атаковать японцев. Бой был тяжелый, и японцы оказались сильнее. «Хорнет» был взорван и затонул. Тысячи людей погибли. «Энтерпрайс», несмотря на тяжелые повреждения, выстоял. К всеобщей радости, он продолжал борьбу. В Штатах все напряженно слушали радио. И Джордж наблюдал, как Лиана с застывшим выражением ужаса в глазах тоже слушает новости.

– Ты думаешь, что он тоже там?

– Не знаю. – Но глаза выдавали ее. Дядя мрачно покачал головой.

– Я тоже об этом думаю.

Глава пятьдесят четвертая

Утром двадцать седьмого октября «Хорнет» все еще горел и продолжал медленно погружаться. «Энтерпрайс» также получил серьезные повреждения, но все еще был на плаву и не выходил из боя. Подполковник Бернхам на мостике наблюдал за тем, что происходит на корабле, как вдруг японцы со всей силой ударили по кораблю. 550-фунтовая бомба попала в летную палубу и прошла через левый борт, разбрасывая во все стороны осколки. Неожиданно корабль загорелся, палуба была усеяна мертвыми и ранеными.

– Господи Иисусе, вы видели эту бомбу? – с ужасом спросил Ника стоящий рядом человек. Ник одним прыжком оказался на лестнице.

– Не беда, что мы горим. Достаньте шланги.

Часть команды боролась с огнем, другая стояла у орудий и продолжала отстреливаться. Пикирующие бомбардировщики пролетали над ними, сбрасывая бомбы. Один из японских пилотов повел самолет прямо на палубу, произведя ужасающий взрыв. Ник, все еще держа в руках шланг, увидел, что к нему ползут два горящих человека. Он направил на них струю воды, сбивая с них огонь, пожиравший плоть. Вдруг позади него неожиданно раздался взрыв. Стало светло, как будто выглянуло солнце, он ощутил какую-то необычную легкость во всех членах и взлетел на воздух. Вокруг распластались разорванные тела. Ему показалось, что он стал невесомым… Он подумал о Лиане и улыбнулся.

Глава пятьдесят пятая

Весь ноябрь в госпиталь поступали раненные в битве при Гвадалканале. Поначалу многих несколько дней держали в Хикеме, а некоторых сразу отправляли в Окленд. Других возможностей заботиться о раненых не было. Их приходилось оставлять на кораблях, пока не удавалось транспортировать их в Штаты. Многие умирали по дороге. Лиана видела, как день за днем поступали раненые с разорванными телами, с ужасающими ранами и ожогами. Она снова и снова выслушивала историю о 550-фунтовой бомбе.

Было тяжело наблюдать, как их привозили. Бывало, она помогала носить носилки, и тогда ей припоминался «Довиль». Но сейчас все было намного страшнее. Людей привозили буквально разорванными на части.

Однажды ей показалось, что кто-то упомянул о Нике. Человек этот наполовину бредил. Он говорил о своем однополчанине, которого убило рядом с ним на палубе. Но оказалось, это был другой человек. Его звали Ник Фрид. Это был не ее Ник. Через два дня этот человек умер у нее на руках.

В День Благодарения дядя наконец не выдержал:

– Почему бы нам не навести справки в военном министерстве? Лиана покачала головой:

– Если с ним что-нибудь случится, мы об этом узнаем из газет.

Хуже будет, если она узнает, где он. Ей захочется написать ему, а этого она никак не хотела делать. Если же он ранен, она рано или поздно узнает об этом. Но если глава «Стали Бернхама» погибнет, газеты мгновенно разнесут об этом по всей стране.

– Оставим этот разговор, дядя Джордж. С ним все в порядке.

– Ты этого не знаешь.

– Не знаю.

Но сейчас она полностью посвятила себя тем, кто пострадал. Через ее руки прошли многие. Теперь она работала наравне с сестрами по двенадцать часов в день.

– Тебя должны наградить медалью, когда кончится эта бойня.

Она наклонилась и поцеловала дядю в щеку. Потом встала и посмотрела на часы:

– Мне нужно идти, дядя Джордж.

– Сейчас? Куда?

Они только что кончили праздничный обед, девочки ушли спать. Было девять часов вечера. Лиана месяцами никуда не ходила.

– У нас на базе не хватает людей, я обещала прийти.

– Я не хочу, чтобы ты ехала туда одна.

– Я взрослая, дядя Джордж. – Она погладила его по руке.

– Ты сумасшедшая.

Более сумасшедшая, чем он думал, сумасшедшая от страха, тоски и боли. Сумасшедшая от мысли, жив ли Ник. День за днем она слушала рассказы о войне и все спрашивала себя, не Ник ли действительно был тот убитый, о котором ей рассказывали. Был ли он вообще там? В ее глазах застыло постоянное выражение тревоги. В понедельник утром за дело взялся Джордж Крокетт. Во второй раз за этот год он позвонил Бретту Уильямсу.

– Послушай, мне нужно обязательно узнать о нем.

– Нам тоже.

Старик удивил Бретта Уильямса. Зачем ему это? Может быть, он был другом старика Бернхама.

– Мы ничего не слышали.

– Узнай, ради Христа. Позвони в Белый дом, Государственный департамент, в Пентагон, позвони куда-нибудь.

– Мы звонили. Там такой беспорядок, что они и сами ничего не знают. Одни утонули на «Хорнете», другие лежат в госпиталях. Говорят, что через месяц-другой у них появятся более точные сведения.

– Но я не могу так долго ждать, – простонал старик.

– Почему интересно? – Бретт Уильямс вышел из себя, и они накричали друг на друга. Уже месяц Уильямсу трепали нервы из-за Ника. Ему почти каждый день звонил Джонни. А он ничего не мог сказать ни мальчику, ни этому старику с Западного побережья. Даже Хиллари звонила. Ее, кажется, действительно волновала мысль, что Джонни может потерять отца. Теперь она уже была готова отдать ему сына. – Ты считаешь, что мы тут сидим и прохлаждаемся. Узнай сам, черт возьми, или подожди.

– Моя племянница не может ждать. Она очень волнуется, и вообще неизвестно, что с ней будет, если мы не узнаем, где он.

– Твоя племянница? – Бретт удивился. – Кто же она такая, черт возьми?

– Лиана Крокетт, вот кто. – Она не носила этой фамилии уже тринадцать лет, но сейчас он забыл об этом.

– Но… – Бретт постепенно начинал понимать. – Я же не знал, когда он уезжал… Он ничего не говорил… – Бретт спрашивал себя, правду ли говорит старик. Должно быть, правду. Иначе для чего бы он звонил.

– Почему он должен был тебе что-то говорить? В то время она была замужем. Сейчас она вдова. – Он не был уверен, стоит ли распространяться об этом. Но он сказал, и ему стало легче. Он не мог спокойно смотреть, как страдает Лиана.

– Послушай, мы должны найти его. – Он схватил лист бумаги и ручку. – Кому ты звонил? – Уильямс продиктовал весь список. Старик начинал ему нравиться. У него был характер, и он любил и свою племянницу, и Ника Бернхама. Бретт пораскинул мозгами, кому бы еще позвонить. Старик сделал ряд ценных замечаний. – Ну, кто будет звонить – ты или я? – На самом деле это не имело значения: «Сталь Бернхама» и «Пароходство Крокетта» были одинаково известны.

– Я попытаюсь еще раз, а потом позвоню вам.

Через два дня Бретт позвонил. Он узнал немного, но кое-что все-таки выяснил.

– Он был на «Энтерпрайсе», когда тот взорвался, мистер Крокетт. По-видимому, он тяжело ранен. Мы знаем только, что его отправили на Гавайи. А сегодня утром сообщили, что он был в Хикеме.

– Он все еще там? – Руки старика задрожали. Они нашли его… но жив ли он? Тяжело ли он ранен?

– На прошлой неделе его отправили в Штаты на «Соласе». Корабль превратили в плавучий госпиталь, и сейчас он направляется в Сан-Франциско, мистер Крокетт… – Он не хотел отнимать у старика надежду, но нужно трезво смотреть на вещи, даже незнакомой племяннице, особенно ей. Он не подозревал, что она ничего не знает о предпринятых дядей шагах.

Джордж ничего не скажет ей, пока не узнает что-либо более определенное.

– Мы не знаем, в каком он состоянии. Когда его привезли в Хикем, он был при смерти. Кто знает, как он сейчас… на этих кораблях…

– Я понимаю. – Джордж Крокетт закрыл глаза. – Нам остается только молиться.

Он не знал, стоит ли сейчас все рассказать Лиане или лучше подождать. Но ведь она может встретиться с ним в этом проклятом госпитале. Он открыл глаза.

– Как вам удалось все выяснить? Бретт Уильямс улыбнулся.

– Я еще раз позвонил президенту и сказал ему, что вы очень волнуетесь и что для вас это важно.

– Он хороший человек. Я голосовал за него на последних выборах.

Бретт Уильямс улыбнулся:

– Я тоже.

Но настоящего облегчения не было.

– Вы знаете, когда прибывает корабль?

– Точно ничего не известно. Завтра или послезавтра. Я прослежу за этим и, как только что-нибудь узнаю, позвоню вам.

Он повесил трубку и позвонил в штаб военно-морского флота. «Солас» должен был прибыть на следующий день около шести часов. Весь день дядя размышлял, прежде чем начать разговор с Лианой. Племянница вернулась домой в десять вечера, бледная и усталая. Он смотрел, как она жует бутерброд и запивает чаем. Он хотел ей все рассказать, но не смог. А что, если Ник умер на корабле? Он подумал еще немного. А если нет?

Через час он постучал к ней в дверь. Лиана еще не спала.

– Лиана, ты не спишь?

– Нет, дядя Джордж. Что-нибудь случилось? Вы плохо себя чувствуете? – Она выглядела встревоженной.

– Нет-нет. Со мной все в порядке, дорогая. Садись. – Он усадил ее на стул, сам сел на кровать.

У нее похолодело внутри. Она чувствовала, что сейчас он сообщит ей что-то, чего она не хочет знать. Она смотрела на него, последняя надежда угасала.

– Я кое-что хочу сказать тебе, Лиана. Может быть, ты будешь сердиться на меня. – Он вздохнул и продолжал: – Несколько дней назад я позвонил Бретту Уильямсу.

– Кто это? – Потом она вспомнила, о ком шла речь, и тело ее оцепенело. – Да? – Она как будто умирала, падая в темную пропасть.

– Ник был на Гвадалканале. – Дядя старался говорить быстро. – Он был ранен… очень тяжело. По последним сообщениям, он жив.

– Когда это было? – Она говорила шепотом.

– С неделю назад.

– Где он?

Дядя говорил с ней, следя за выражением ее глаз. Ей было очень больно, но она снова вернулась к жизни.

– На корабле, который идет в Сан-Франциско.

Она тихо заплакала. Он подошел к ней и коснулся ее плеча.

– Лиана… Может быть, он жив. Ты достаточно видела, чтобы понимать это. – Она кивнула и посмотрела на него.

– Вы знаете, на каком он корабле?

– На «Соласе». Завтра они прибудут в Окленд в шесть часов утра.

Она в раздумье сидела, закрыв глаза. В шесть утра… в шесть утра… Через семь часов эта неизвестность кончится… Она будет знать… Она снова посмотрела на дядю.

– Как только они приплывут, мы все будем знать.

– Я поеду туда сама.

– Ты ведь можешь и не найти его.

– Если он там, найду.

– Но, Лиана… А что, если он умер? – Дядя не хотел, чтобы она узнала об этом в одиночку. – Я поеду с тобой.

Она поцеловала его в щеку.

– Я хочу поехать одна. Я должна. – Она улыбнулась, вспомнив, что сказал ей Ник.

– Я сильная женщина, дядя Джордж.

– Это я знаю. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Но это может быть слишком даже для тебя.

Лиана только покачала головой Потом дядя ушел, а Лиана всю ночь просидела в темноте, глядя на часы. В половине пятого она приняла душ и оделась, надела теплое пальто и ушла из дома. Вокруг стоял густой туман.