Текст книги "Все неологизмы за 1994 год. Пгх. О рефлексии"

-Эх.

-знаю.

-а что у тебя за лист в руках.

-сорвал, когда поднимался.

-это то, как ты запомнил наш путь от А до Б. По этой карте мы и двинем.

-если проанализировать, то мы тут, а нам надо сюда.

-Безумие, нам надо сюда.

Они поочередно тыкали в плакат, пока не изодрался тот в крупицы.

-тупица, и куда нам?

-не помню.

-теперь мне из-за одной тупицы надо закрывать зрачки.

-не тут-то было, – угроза доносилась из пасти незнакомца в чёрном плаще на вершине холма. Чёрный плащ был на вершине холма, а незнакомец – без понятия.

Ясно, где он… Он накидывает сетку-ловушку на друзей.

-Я давно за вами слежу. Я вас отпускаю, убейте меня, пожалуйста, убейте меня. Я ношу в себе всю боль человеческую, каждый отдавал мне боль, я хотел стать спасителем, я всех спасу, но не тут-то было. Свежим ступал по зеленому лугу, повстречал в грязи старика, остановил меня он и сказал: «Хавай мою боль». Убейте меня…– из его лап вылезали синие руки, из его ходулей вылезали синие ноги, по его брюху ползли серые животы, – Посмотрите, что во мне. Пощадите и убейте, – Из кармана. Нет. Не кармана. Это его органы были в виде кармана. Из них он достал нож. Лезвием вырезал в себе прямую длинную линию. Расширилась. Полетели вороны, крича. Стремительно возвратились в него. А из линии текло черное.

-И как же мы тебя убьем?– «задать вопрос» победил «не задавать вопрос».

-Убейте хоть как-нибудь… Молю…

-Автор, видишь вон то бревно, что под другим бревном? – читатель видел бревно.

-отстань, я тут около беседы с крайне интересным собеседником.

-ударь его им.

-ну это же не гуманно. Ах, да, он же просит себя убить. Значит гуманно.

Бревно об метал раскололось некрасиво. Неизвестный стоял на коленях.

-Мы ничем не можем тебе помочь,– они ушли от стоящего на коленях, приближение к стоящему на коленях,– Нужна ванна.

-Сейчас принесу.

-Садись в нее. Читатель, ты мыло принес?

-Я не знал, что надо. Сейчас принесу.

-Мочалку взял?

-Да, вот.

-Сейчас мы тебя, как следует, помоем.

-А… Это… Поможет?

-Конечно, это нас из таких передряг выбрасывало, что твоя проблемка просто пылинка в сравнении с березкой, которая на нас падала. Ложись в ванну.

-Это точно поможет?

-Посмотри мне в глаза. Надеюсь, ты понял. Чувак, это литература, а не настоящая жизнь, тут и не такое прокатывало.

-Поднимай руку.

-Какую?

-Да любую.

-кто это вообще был?

-незнакомец…

-а конкретнее?

-не знаю.

-направляй стрелку компаса в Пустоту. Мы скоро будем в пустоте.

-Пустота-это север?

-Нет.

-Пустота-это юг?

-Нет.

-Пустота-восток?

-Нет.

-Пустота-это запад?

-Нет.

-А как я тогда направлю стрелку космоса?!

-Стрелку космоса никак, а вот стрелку компаса как-как, направляй в центр.

-А если того незнакомого проводить в пустоту, как считаешь, он умрет?

-Без понятия.

Они вернулись к нему, а там статуя стояла, коленями прикреплённая к ржавой, что вся в плесени, земле. Лицо монумента выражает весь ужас войны, саму фигуру никуда не-толкнуть-не-столкнуть.

-Привет, ребята, ваше мытье поистине отбеливает страх и напасть.

Помните фильмы, где они шли, а луна сменяла солнце, а потом солнце её? В этот момент донеся звук.

-Кар, кар, кар.

-ты слышал? – допустим, это спросил читатель.

-нет, – возможно, ответил автор.

Дальше они не двигались, их органы начали распадаться на песок, а он впитался в асфальт.

-о, пустота, держи посылку.

-теперь она мне не нужна.

-что? Почему?

-мне надоело все время принимать и принимать.

-оградись, тот, кто все это пишет, забыл написать о поле.

О каком поле?

-ну, о поле…

Ой, приношу извинения, забыл.

Поле нереализованных идей. На несорванных колосках пшена гниют истории, про которые я забыл или побоялся показывать свету, или, в основном, откладывал на завтра, а завтра каждый день наступало.

-помнишь, ты хотел снять сериал о конце света, 3 сезона по 5-6 серий, единственный выжавший ни с кем не дружил, то есть не расстроился остановке подачи энергии, но это ещё не все. 1 серия – он идёт по дороге, не имеет возраста, а около него падает пирамида, у пирамиды есть голос: «заходи» «а если там нет кислорода?» «быстрее заходи» «не зайду, это явно ловушка», пирамида хватает его магнитом или крючком, тот попадает в неё, и атомная бомба падает, он спасается, оказывается, был учёный, который создал апокалипсис и пирамиду, она говорит герою, что создана для какой-нибудь пары, для продолжения рода человеческого, но обозналась, и поэтому спася он, в этом помещении есть всемирная библиотека и кинотека, там он все прочитывает и просматривает, комментирует, поэтому ему не скучно. В какой-то серии ему видится мифическое Божество, в какой-то – подземные жители, похожие на людей, размером меньше, они просверливают пол в убежище, их желание– выбраться на поверхность, естественно, они покидают его, он предостерегает их об опасности, но они не верят, на поверхности, они задыхаются, он им не может помочь, так как специального для выхода костюма нет. А в последней серии сезона прилетают инопланетяне исследовать Землю, но они прилетают, когда упала бомба, поэтому умирают, на их корабле единственный выживший парит в небе к далеким неисследованным мирам. В следующем сезоне он каждую серию посещает по одной плане. Допустим, на одной из этих планет он встречает кучу мармелада в виде Владимира Ленина, ему не очень нравится коммунизм, он улетает с этой планеты. В третьем сезоне он сталкивается с метеоритом и погибает. Помнишь, как ты все это придумывал в детстве? – спросил сериал о конце света.

-Да я в принципе реализовал эту задумку в книги. Все хорошо. В том сериале, кстати, оказывается, что ученый, что атмосферу Земли нарушил, это и есть вышивший, но из будущего, а пирамида-это женская личность ученого, то есть для чего и задумывалась пирамида, для того и послужила, для любящей пары, но выживший покинул свою любовь… Как хорошо, что не реализовал…

-А помнишь, как ты хотел рисовать?-Спросили картины, – раскрывать идеи, о чем рисовать, не будем, вдруг ты нарисуешь.

-Потом, потом, завтра…

Все, простите. Извините, мы вынуждены заканчивать представление в связи с неустойчивым графиком. Давайте вы друг друга там помучаете, а мы с помощью этого топлива как следует рванем в галактику «Шестая глава. Толстая кишка».

-Автор, позволь в этот раз тебя убить.

-Позволю, а что не позволить. Ай.

Читатель убил автора.

6 глава. Толстая кишка. Часть первая.

Никаких предисловий. Начинается в крике, из крика, до крика.

-Ты меня убил! Ты меня убил! Взял, убил.

-Ты давал согласие, документы подписаны, обратного не вернуть, не спрятать!

-Я думал, это шутка, ты часто шутишь, мерещилось, в этот раз ты опять шутишь.

-Ничего страшного, ты меня сколько раз убивал, и ничего, не плачу, не ненавижу.

-А если б я не вернулся с того света? А если?

-Не неси чепухи, в Мире говна никто не может просто так исчезнуть. Такие правила. Под них надо подстраиваться, или они тебя подстроят под себя.

-Не буду! Все. Не режь меня.

Выстрел.

-Ты опять? Ты опять? Чертов ебаклак, я тебе покажу!

-Ладно, ладно, извини, просто если тебя нельзя резать, не значит же это, что в тебя нельзя стрелять…

-Выстрелить? А как тебе такой, негодник, снаряд?

-Отпусти мои волосы, больно же! Убери торпеду!

Отбросьте все ваши возгласы.

-Тише… Он вернулся…

Это последняя глава. Она должна выйти на славу. Я должен довести весь свой талант, если он есть, до изнеможения, если его нет, нужно создать, а потом довести до изнеможения, в изнеможении я должен его расширить, тот лопнет, куски таланта нужно собрать, собранный урожай перемолоть в кашу, кашей помыть тело, телом взять кружку кваса и выпить, надеюсь, квас будет вкусным, оставшийся квас приберечь на следующий день, надеюсь, он не пропадет. И вы мне в этом поможете.

-В чем?

В выходе на славу.

-А что мы получим взамен?

Это последняя глава, вы обретете все.

А теперь без сюжета. Правда, это самая-самая последняя глава. Я не иллюзионист, роман, правда-правда, будет состоять из девяти частей, но эти части в последней главе. Спасибо, что читали. Я не знаю, какая у вас была судьба, но если вы моя аудитория, то у нас есть что-то общее. Мне очень понравилось писать, я за это время получил неслыханные эмоции, которые смогли меня поднять. Спасибо. Только теперь понял, что лучше пожить дальше, опыта прибавится, и мнение повернется. А возможно, сколько бы мнения не менялись, взгляды будут теми же. Сколько бы я в себя не вносил поправок, я буду тем же. Возможно, во мне живут потрепанные заключения, хоть и свежие вылезают. Я сгусток против-друг-друга речей, и они борются, борются, борются, а победителя нет. Я выступаю за бурную разнообразность, но это сталкивается с пониманием «Ее нет, мы все одинаковы». Я мечтаю о чистой свободе, но животные во всем детерминированы случаем. Благодарю за вкушение моего творчества.

-Тот, кем все написано, наши воздушные замки взвиваются, а как насчет тебя? О чем ты мечтаешь?

Я мечтаю совокупиться с искусством, точнее слиться в симбиоз, правильнее– паразитизм. Я паразит для него и хочу им стать.

Описываемое существует не в понимании, а греется на цепи ощущений. Никто его не видел, описывать буду, а вы постарайтесь захватить челом.

Искусство– это огромный шар. И каждый творец отгрызает кусочки, умудряющиеся поместиться только на зуб. И сколько создателей не было, это все равно мало, чтобы светило исчезло, ведь для каждого созидателя– свое солнце. Можно всегда создавать, пересоздавать, улучшать, но настоящего идеала не достичь.

Моя любовь вдалеке от меня. Я обманулся. Ложь в том, что понравилась мне она, схватив мою руку. Ее ладонь была так нежна, не хочу ее отпускать. Наслаждаться, наслаждаться ею! Но она лишь проводник, проводники уходят, и там я увидел ту самую.

-Кто ты? Ты очень красива. Можно я буду на тебя смотреть? Позволь…

-Нет, мне пора, я покидаю тебя, чтобы ты мог прийти ко мне.

-О чем же ты будешь писать, когда у тебя такой шок?– автор трогал недоумение.

О моем пути в нее. У меня хранится неиспачканный холст. Годы промотываются, как снимки на фотоаппарате, и она рядом. Она возьмет полотно. Наши размышления сольются, весь взрыв упадет на него, так и настанет эра шедевра.

-А если это не произойдет? Что делать будешь?

Это обязательно произойдет.

-Мне кажется, если индивид за идею готов расправить плечи и вонзиться на клинок, это означает, что в нем плавает куча высокомерии, ведь все до рождения индивида имелось в наличии, а он в тумане полагает, что они его, а раз они его, конечно, можно совершить все, что угодно.

2 часть.

Пошевелил ногой вдоль тысяч стран, тысяча мыслей лезла по горлу, как бесы вылезают из пещеры, замечу. С шипением, как, точно, как, пища падает на раскаленное масло, именно такой звук: дыл, пщщщ. Ни с чем не спутаешь, пщщщ, конечно, банальное сравнение, но и что, главное, визуализировать звук.

-Ты прав, читатель. А я вот не понимаю до сих пор, мы одна личность или две? Или мы сиамские близнецы: Одно брюхо, но два черепа?

-Кто мы?

На самом деле вы будете те, кем вас определит тот, кто читает все это.

Тут бля вырежи этот текст. Бля не вырежу, смешно, мне смешно.

Я писал о своей возлюбленной до музы, и терял манию к пиршеству пера. Она переодевалась, перевоплощаясь, в подгоревший рис. Она замурована в тайне, а я раскрыл ее вам. Вот уже несколько дней я боюсь дотронуться до чего-нибудь творческого, боюсь, сразу же умываюсь пустотой, до онемения умываюсь. У меня вспыхивает, как сверчок ночью прилепленный к люстре, паника, как что-то эдакое. Я ничего не чувствую, ничего не могу, я ничего не вижу, не слышу.

-тот, кто все это пишет ,меньше, как позволяет, софистики, у нас опасность и трудность, как из них выйти, чтобы они с нами не были?

Я без эмпатии, в вену познания ничего не тянется. Глубокая, упругая вена, что прыгает на нее, отрыгивается.

-Кто ловит рыбу без крючка? Одна леска никуда и ниоткуда,– никудышка, так скажем.

Что позволяет означать крючку? А леске? Что все это значит? Что все это означает?

-Это все метафоры, но какую они несут смысловую нагрузку, решать только тебе, друг мой дорогой. Ты же мне друг? Мы же друзья? Если правда, если да, то решай быстрее, таким будет мое пожелание, ведь нас терзают опасность и трудность. И нам не по нраву, что трудность и опасность терзают. Это мы должны их терзать, так было в прошлом, так и в данный день быть схваткам. В который дождик льется из ведра.

-Я же сказывала, нельзя ринуться в бой, не зная врага и его трюки, на что он способен, а он способен на все, а если он способен на все, на нас жуть низвергнет, нам капец, поэтому сперва нужно отправлять гонца, тот проведает обстановку, а мы, из полученных данных, решим, куда ТНТ ставить.

-ты, как всегда, умна и верна, как верба в мае, – похвалила трудность опасность.

-ну, почти, мне больше повезло, чем смекалки хватило. У дуралея пропало вдохновение, как празднично… Что же было бы с нами… если мы оказались здесь чуточку раньше, на миллиметр где-то. Например, когда он скопления медуз рассекал своим плавником… Мы же могли и захлебнуться ими… Как восхитительно, что медуз нет, как порыва его!

Спасибо, читатель, за совет, я понял, чем является леска, а кем бывает крючок.

-нет, леска-это не трудность, как крючок не опасность, – читатель открыл начало спору, как и завершил его. В тот миг распростерлась земля Матушка и похоронила в себе все трудности и опасности!

Я не найду ту самую, хоть и не буду искать по ее следам.

-не иди, это опасно.

-Почему я начал курить? Прекрасная деятельность, благо настояло на это. Я вожделею, чтобы красота сопровождала меня по пятам, по следам, по следам, по проселкам, по поселкам, под землей и на воде. Это словно свет в конце туннеля, знаем, какой именно, но этот огонек рядом, целую его. Я бродил среди деревьев и листьев на них. В грязи и луже валялась заржавевшая, трухлявая красная зажигался, около нее колыхался сухой, серный куст, который удобно, главенство– приятно поджечь. Он потухал, значит тушить излишек. Вспыхнул– глушить ленца, валить туда, вон. Огонь. Такой завораживающий, проник им. Я человек холодный, тепла не хватает. Люди не люди. Сигареты одарят всеми возвышениями.

Если не дышать– сдохнешь нахрен. Это основа жизни. И странно, что курево стоит рядом. Так трогательно. С табаком дышать проще, хотя загибаешься, -оправдался автор.

-Советую бросить. Опасно и трудно.

-Меня удовлетворяет запах их.

АНТРАКТ (ПЕРЕРЫВ)

Я вынужден вас понять, да, это было неожиданно. Встретимся позже, а сегодня вы и так вымотались, сколько вы страниц прочитали– сверх-мера, ваши мышцы– громкое, топором бьющая по ушам, напряжение, вашу шею лучше помассировать, никто не хочет её массировать, тогда пощупайте ногтями её пару раз, а потом влево-вправо покрутите свою шею, а потом вверх-вниз помигайте ею. Попейте кофе, энергетик, поспите, вы небось давно не встречались со своими друзьями, друзья далекого детства, помните их, поговорите с ними, какие вам сны снятся? Вы много пьёте чая? У вас есть депрессия? В таком случае постарайтесь всю ночь не ложиться в постель, мне как-то помогло. Но потом хило стало, ценнее выйдет не повторять, не повторяйте, спите, спите, как раньше, тепло, уютно, нога хромает, поверну, другая нога захромала, подниму, не спится, встану, посмотрю в окно, ужас, кто-то кого-то бьет, закрою шторы, пьяные голоса все равно доносятся, пойду в другую комнату, туалет, посмотрю на туалет, ничего не выходит из меня, не хочется, открою крышку туалета, там жуки, закрою, шепчутся, прорубают вход, упаду на пол, посмотрю на потолок, закрою глаза, я падаю, о, ужас, открою зеницы, шатаясь, взойду на ванну, прополощу рот, глаза, лоб, упаду, встану, завернусь в ковер, сильно завернусь в ковер, вены ноют, нечем дышать, терпи, терпи, там страх, его тут нет, нет, не могу, нечем дышать, мне не чем дышать, я не дышу, хочется дышать, как в детстве, дышать. Эх, сам не верю, что мы скоро расстанемся, расстанемся, и все, пока, до свидания, до скорых встреч, что не появятся у нас, грустно. Сложно. Ну, давайте присядем хотя бы на дорожку, что ж мы не родные что ли, посмотрите на меня, я смотрю на вас. Дайте ещё секунду, маленькую, крохотную секунду, заплачу за нее годами без вас, без ваших кислых мин и улыбающихся мордашек мне не прожить и секунды. Вы же не изверги. Вы не изверги… Нет, я не встану! И вам не дам подняться со стула словесности. Да, хорошо, понимаю, нужно принимать потери, утери, утрату собственного Я. Большого Я. Нарцисс! Пощечину тебе бы! Да и так все с тобой плохо.

Паника казалась касание, что исчезла, таилось ее тугое имя под бодрым настроем, что варился у меня дни свежие, бодрый и я, и брюхо мое, как ваши сапоги, ваши башмаки громко топают, как я. Кроме тех мгновений, когда вынужден пересекаться с людьми, не желаю пересекаться, я луч, мне надо дальше, подальше от них, от этих обезглавленных пакетов, да они не люди, лишь сброд, дурацкие разговоры о том о сем, о каблуках. Их немые, как немые рыбы, как немые почки, что гниют в животах, возгласы– осенняя зелень. Не говорить, не говорить, тишина, как под столом тишина. Молчу, когда спрашиваю: «Как дела?». Позвольте, пусть так и продолжается… Говорят, занимайтесь политикой или политика займётся вами, ох, как хорошо звучит, да только занимайтесь ею где-нибудь подальше от моих волос. Политики, ваше существование – конвейер. Вы убиваете друг друга, желаете отгрызть кусочек власти, да только не понимаете, что так делали сотню раз до вас и после вас, так сделают и с вами. Не хочу иметь власти. Боже, как раздражает, когда мной повелевают. Цепочка, из говна цепочка, вы на ней насажены, она ударяется то об нас, то об кого-то еще. Цепочка дурацких образов. Заебало. В начале первого уровня действительности нужна политика, но в конце первого уровня действительности– она уже кожа, после солнечного ожога, должна сползти, сползай, сука. А эта ваша, блять, история. Не могу на нее глазеть. Трупы, трупы, ебанные трупы всюду и везде. В какую избушку не зайди, да кто-то похоронен. Вижу будущее, похоронен и я. А хотел, чтоб сожгли. И пеплом полететь! В края обетованные.

Снится:

Там ведьма была, и превратилась она в постельное белье, я её прижигал святыми спичками, да, у меня такие были, а вроде таких нет, а там были такие, она шипела, показывала свои зловещие, вонючие, словно кошки сбитые на дороге, показывающие из тела своего кишки, зубы, я её прижигал, а она сидела в сундуке, в нем уже было половина пепла, половина от нее осталось сохраненной, половина пошло в банк под процент, и вот мой какой-то приятель или этакая приятельница закрыла его.

-А где колдунья? – недоумевал я.

Схватила мою шею сзади, кинула угрозу: «Проклят», я открыл глаза, видимо, проснулся. И не такое приснится. Нынче каждую дрему зловещее снится. Змеи копошатся на прилавке, очевидцы называю прилавок Голова моя.

Ой, я так переусердствовал, что покой мой будет вечен.

Нет, нельзя такое допустить, – ответил я сам себе.

Но как прикажешь быть? – вопрос следовал за ответом. Пари внутри меня вспыхивало, ни одного полена не нужно, все сгорели, не найду нигде полена.

Тебе нужен сок.

Вот незадача, так сок жизни произрастает высоко в горах, что на других горах, что под другими горами, горе.

И что с того? А персонажи тебе для чего?

А посылка?

Потом отнесут посылку. У нас 9 частей, ещё успеем и отнести, и привести новую… И покурить.

Создаю дракона, на котором они отлетят к ручью с соком, рычит он, не боюсь.

Ты не сооружаешь ящерицу, она тебе снится в том сне про ведьму. Мне ничего не снится. Нет, тебе снится. Нет, не снится. Снится, снится. Спицами я убью ее. До этого знойную я прижигал, на ткани вырисовывался её рот, зубы точь-в-точь как у акулы.

Говорили, как у дракона.

Ладно, зубы её, как у огнедышащего существа. Одолевало мной нечто. Кости мои застыли, как бы пошевельнуться, как, как бы, к а к б ы, никак, это невозможно, о, о, О, нет, нет, нет, она приближается, более она не постельное белье, более никакое не белье. ДРАКОН. Я пепел.

А давайте не говорить о том зле. Напоследок почитайте мой поток сознания? Это будет сложно, но сложно, не значит, что я писать отказываюсь.

Сперва о потоке сознания. Верую идеями в себя и из себя. Слова ничего не значат, но дают восприятие, как здорово, здоровьем полон погреб. Как здорово, но я беспокоюсь о том, что есть что, что и что, ну что, что ж. Игральные кости падают на мои предположения, предположения ясны, от этого две костяшки показывают, каждая обличает по шестерке, видно две шестёрки, значит удачная идея, вот бы запомнить и написать её в книге, а потом что же выходит, вижу кость перевернулась на единицу. Я так никогда не озадачивался, забываются идеи.

Я раньше так ненавидел реалистов. Главные герои ступали на территорию реалистов, к ним подходили те, кто там был, те, кто там был, представлялись. Убийство. Одинаковое действие пробуривается и после. А сейчас? А сейчас мне на них. Сам не знаю.

АНТРАКТ, ВСЕ ЕЩЕ АНТРАКТ.

Бессмертие-это смерть. Так. Что под собой это несёт? Разбираю. Разбираю, несется смысл: смерть-это бессмертие.

Я лишь образ. Я запутался, я так часто путаюсь. Меня пугает, что лазаю по потолку. Настораживает, что моя жена– картофелина. Хаос.

О чем я склоняю, в какую сторону загибаю. По различным теориям из нас выходят два вида желаний– человеческие и животные на одной части кожи, а не на ней – идеалистические. Страсть, влечение, пафос, успех, внимание бегают между собой во мне – закипаю в них. Ближе к чистоте, ближе к идее. Не подступить. Тону. Ближе. Ближе к идеям. Как залечиться от животности?

-Никак,– брызнуло оно мне.

Ладно. Я ощутил, что идея -пустышка, пусть она катится на Эверест, чтобы хоть как я голову не поднимал, не мог разглядеть ее, в ней ничего нет, иди на хуй, пустышка. И ей я писал оды, какая мерзость, в молодости был я такой глупышкой. Я– позор.

Я проснулся, просунувшись из следующего дня на голый, без бочек, цемент с запахом протухшего дерева, наговоривши всякое вчера. Вчера – 26 августа 2019 год. Сегодня – 27 августа 2026 год. Сперва не верилось. Сперва, что кажется. Сломался телефон, компьютер дал сбой, разорвались на них календари. Задавал вопросы старым знакомым, а они мне.

-Ты умер два года назад.

Извините, что так долго не писал, я не писал ровно ночь, но извините, что не писал 7 лет.

Как вернуться? Просить. Кого просить. Кого угодно. Как я здесь очутился, как я отсюда вынужден выполнять работу, антиочутиться. Собрался съезд магов времени. Сказывали легенды, что они могут управлять временем. Но только сказывали легенды они сами. Их было четырнадцать, как состояний погоды. По характеру они толком ничем не отличались друг об дружку, кроме размера губ, поэтому останавливаться на каждом нет большой надобности, как и анализировать всех вместе. Шайка шарлатанов, от которых зависит моя судьба.

Они собою сделали квадрат. Все хитро почесывали руки. Перестукивая с ноги на ногу.

С самыми большими губами шептал мне с малюсенькими, но жесткими, как моллюски, губами: «Подними мои губы, маленькогубый. Благодарю. Мы тебя вернем, уговорил, поверили, если ты нас обманул, мы тебя отправим в год 9999. Понял, не? Твои никудышные губы засохнут вовсе»

Понял.

«Видишь бутылку»

Да, бутылку я приглядываю».

«Залезай в нее. Не можешь? Твои проблемы».

Они все засмеялись, поглядывая на другого, кто-кто, то есть все, поглядывали на другого, понял ли тот шутку. Да, крайне неприятная компания. Ой, а какие губы. Только чтоб они мне не мозолили зрачки, нужно стараться угодить в бутылку. В зиготе своих попыток я пытался разбежаться и удариться в бутылку, бутылка отскакивала, и я в нужде доходить до ее очертаний, арестовывать и волочить на старый центр удержания бутылки, поэтому я понял, что нужно менять то, как попасть в сосуд. Если я ее подожгу, она потечет по мне, следовательно, я буду в этой бутылке. Я ничего не видел. Мне маги пророчили, что я в 9999 году. Пугает.

Творчество, оно, как испражняться в испражнении. Ты можешь сидеть, тужиться, что-то да из сидящего напряжения выйдет. Но сколько сил ты потратил, хордовый? А сколько силы твои сложили выпуски? Не лучше ли встать, стать пешеходом, походить, наступая, подумать, думая, тебе захочется присесть. Так всегда попадает больше, чем если бы ты твердил свой таз.

Срать, мне срать, нужда посрать, важно, если готов жить, отпускать для полета свою злобу, копившуюся часами, как и добро, но радость прибереги на потом, в тебе чужая злоба, так отринь ее сильнее, не как родную, туловище сужается в тисках и рассужается в салюты, громкие, как плачь ребенка с зелеными глазами, отвращение перекатывается по сосудам, что уменьшаются и увеличиваются, становится паучком, паучок рассыпается на сотни стрекоз, стрекозы с веселым звоном рассыпаются по венам, бульк, бульк, бульк. Меня воротит, сбежать, но если скитаться, то исключительно в состояние, что со мной, как хвост у лисы. Кисти сжали с жадностью ножи, как краснота меня. Нож за ножом проникают. Космос-сознание падало. Белье опускалось, на глазах бельмо, поедающее солнце, потом поле, потом собаку, потом кость, псина, извини, из-за меня ты не поешь. Из сердца брезжили щупальца пурпурной горячей воды.

Я очнулся в аду, красно-темный ад, что сужался и расширялся, словно мозг, а мой мозг расширялся и сужался, будто винт самолета – лететь далече. Приятный язык пса ласкал шею. Привет, пес. Кость спрятали, значит можно у меня найти? Отстань. Больно. Я центростремительно поднялся, но вынужден лететь сломя голову, дьявольская тварь с несколькими шеями, на которых красовался лай, гнался за ним, за мной, если за ним, прошел бы мимо, бы быстро, помощь не за чем, чахну от подмог. Ноги принесли меня за дерево, животное мимо перемелось. Такой и 1000 век? Круто, ничего не добавишь в дополнение.

Радость обняла весело меня, ух, сдавило, что ничего не дописал, причина гордости: слова изживаются в молотую перхоть, не в возбуждении рукоплескать, не хватка слов, учил, искал в словаре, исследовал, заканчиваются – иссяк, а предложения похожи на предыдущие, а будущие – на них.

Не в возвращении дельность. Отныне и в дальности выстрела ружья я монах буддийских направлений чувств и чувства, в нирване скучаю, миры вращаются по моим ушам, как сережки на языке, спокойствие в покое.

Этот год, 9999 год от переслияния материи с идеями. Я доволен своим положением низменным, да, низменным, а как его еще назвать, как его еще обозвать, ибо любое дно лучше верха. Что несет в себе каждый следующий день, как не получение очередной слабости, пробивается ли сила, конечно, но сила-это усиленная слабость, чем обычная слабость, ведь в ней мы глупей, мы в ней не ходим, а куда идти, ведь при нас уже все, а этим всем нарядилась деградация. Уже несколько дней я тут шляюсь, и, как мне кажется, я гуляю по именному воображение. Все сны воедино, с выдумками самое, галлюцинации повсюду. Каждый час я простреливаю с дробовика по слову, поймал 10 килограмм, 30 туш. Автор с читателем помогают. Я выпиваю бочками сок. Они– кружками. Слов вроде и мало, но все поле в них. Говорят, если освежевать все, допустимо вернуться в былые дни. Былых дней остерегаюсь, но избавляться от сочетаний букв очень красиво, и я не могу приостановиться.

Воспоминание. Просто припоминание, если не для эмоций, то можно было бы отринуть, и не поменялся бы никто:

-Помнишь ты говорил о том, что субъективности нет? Значит и вещей никаких нет, так как они то, какое мы им определение даём, назначение, ценность и характеристики, а это все субъективно.

-А кто ж спорит.

-Я хотел, чтобы ты поспорил, так как интересно, что способно это опровергнуть.

-Если для тебя денотат и сигнификат это одно и то же, что тут поделать

-Но я помню как-то с неким человеком общался насчёт этого, он сказал: вещи существуют, вот, смотри, это дом, это дом? – спросил он у другого человека. – Да, дом. – Вот видишь, (Обратился он к моей персоне), он существует.

 -Это было подтверждение, да. Только не того, что вещи существует, а того, что у вас хорошо налажена коммуникационная среда.

-Но и плюс, да, дом, одно слова, а если дальше продолжить, то каждый по-разному даст характеристику ему, ценность.

-А потом подойди к коту и скажи то же самое. И че. Для кота это просто пукающий звук, который люди воспроизводят. Из этого следует, что дома нет? Я лично отвечу на это– Да.

-Потому что вынужден?

-Для рецепиента этой вещи нет, как объекта коммуникативного пространства, значит этой вещи нет. Просто ей нет названия.

-А если мы также по-разному её видим?

-Это ничего не значит.

-Может по-разному. Может не по-разному. Недоказуемо. Значит и необсуждаемо.

-Если наш мозг глючит, а на самом деле дом и не дом вовсе, а какое-то животное.

-Ну это твой мысленный выпердыж, (Назвал он мою фамилию).А может так. А может и не так. Проблема в том, что если бы это был реально глюк мозга и мы все живем в животных, то это бы ничего не изменило. Проблема в том, что если бы это был реально глюк мозга и мы все живем в животных, то это бы ничего не изменило. Так на самом деле теперь домов нет. И это все поменяло. Приведу пример. Весь мир узнает, что наша вселенная это симуляция. Все в мире осталось таким же как раньше. Просто мы знаем, что это не правда. Некоторые люди бы выпилились, мб, но большинство бы просто жило дальше. Ибо ничего не поменялось на самом деле.

-Все, я понял, вещь одновременно и существует и не существует.

-Для тебя-Да.

-Если стимуляция, то наш мозг продолжает также функционировать, а если у него сбой программы, а на самом деле все по-другому, то после починки все изменится. Но нет той точки, куда стоит привести мозг до нормы.

-знать бы еще что такое норма.

-Я и говорю.

-норма– это когда небо синее, а земля коричневая? А как понять, что синий – это синий, а коричневый – это коричневый. Этот спор не имеет смысла, потому что эта никак не понять.

-Вот, а если коричневый и не коричневый.

Все, что дальше, вылетело из скоплений с воспоминаниями.

А я, мне кажется, понял, что я, мне кажется, буду тут навсегда.

Прикладываюсь к очертаниям, не так уж и скучно – замечательно. Вот тот камушек блестит, как не блестел, поцеловать тот камень, чудно и удивительно. Пожалуй, и соглашусь с собой, местечко– райское. Прилягу на камень, остатки юности карабкаются:

Ветер дул в зубы, потому что тело прорывалось сквозь, относило, включив парашют, отскочил. К великому везению, я блуждал средь башен, ветер не мешал. Разрисованные дома в синей, красной и желтой краске. Если никто не против, полюбуюсь в них.

Не верится, что рука моего рода способна выражать такие шедевры. Группа из четырех-шести гнусных, гнусавых царей всех животных и растений, да кто им дал власть, приседала в паре верст от перипетий со мной, когда я раскидывал руки небу, расхваливая его за дождь и снег, за град и город, за морось и дрожь. Они такие оглушительные, но такие размытые, поближе – новое узнать. Какая глупость-тупость (Либо писатель уже подошел и оценил разговор, либо ему стало неприятна собственная идея примкнуть к другим, либо что, да, либо что, как надоел выбор, где любой выбор ничего не значит, как же меня это достало, как же, никто не поймет).