Электронная библиотека » Дебора Моггак » » онлайн чтение - страница 6


  • Текст добавлен: 27 марта 2017, 11:10


Автор книги: Дебора Моггак


Жанр: Исторические приключения, Приключения


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Шрифт:
- 100% +

24. София

 
Кто ищет благ в краю чужом?
Для девушки милей свой дом.
 
Якоб Катс. Моральные символы, 1632 г.

Из студии Яна я вылетела как на крыльях. Улица была пуста, никто меня не видел. Мимо прошмыгнул бездомный кот. Я решила, что это хороший знак. В отличие от Марии, рабски послушной суевериям, я сама определяла, какая примета для меня добрая, а какая нет. Я сбежала, нарушила все правила – и никто не смог меня поймать. Те большие двери на верхнем этаже – я из них вышла и… не упала. Я полетела! Кто-то сделал меня легкой и неуязвимой.

Стоял яркий солнечный день – настоящая весна. «Давай проведем эту ночь вместе». Господи, как я его люблю! Наверное, меня должна мучить совесть, но часть моей души словно заснула. Я была как экипаж, который несли взбесившиеся лошади: бесполезно натягивать удила. Меня не могла удержать даже вера. Я потеряла над собой контроль. Когда-нибудь я буду за это наказана, но только не сегодня, не сейчас.

Все это я чувствовала, шагая по цветочным рядам рынка (гиацинты, ослепительно синие на солнце) и мимо домов с ярко-зелеными дверями. Это была «блокирующая» техника, которую я использовала еще в те времена, когда меня бил отец. Словно отделяясь от своего тела, моя душа свободно бродила где-то рядом, а я смотрела на себя со стороны. Мне было больно и страшно, но меня это не касалось.

Я уже давно не думала об отце, вообще ни о ком не думала. Любовь заставила меня полностью уйти в себя. Раньше я любила отца, а он любил меня; правда, напившись, он часто колотил меня. Это был страстный человек, разочарованный в жизни и искавший утешения в вине. Когда он умер, я сильно страдала. Видимо, поэтому всегда искала мужчину постарше или, по крайней мере, не возражала против стариков. Мне было четырнадцать лет, когда отец умер. Я думала: если Бог меня любит, зачем Он причинил мне такую боль? Разумеется, на то была Божья воля, но почему я чувствую себя так, будто меня предали?

Я не могла задавать подобных вопросов вслух, поэтому предпочла о них забыть. У нас католики мирно живут с протестантами, так же как я живу со своим мужем. Однако вера, какой бы она ни была, всегда лежит в сути вещей; это фундамент, на нем мы строим свою жизнь. Мы живем в присутствии Господа. Сияние этого дня: солнце, небо, охапки гиацинтов, – только Его заслуга, и мы поем Ему славу, познавая имя Божье через красоту. Нельзя пренебрегать этим безнаказанно.

На самом деле мне грозила смертельная опасность. Солнце согревало меня своим теплом, сердце пело от радости. Я искренне верила, что могу сохранить свою тайну. В субботу вечером муж пойдет на ужин, устроенный городской стражей. Там он напьется и вернется очень поздно. Я украдкой выскользну из дома и проведу вечер со своим возлюбленным, как мы с ним запланировали. Если Мария будет спать, я опять возьму ее одежду. В последнее время она много спит – ложится сразу, как закончит домашние дела. Что с ней такое? Мои мысли завертелись вокруг нашего свидания. Как я была счастлива – и как слепа!

Впереди меня ждала пропасть – а я верила, будто могу летать.


Мария сидела в кухне и чистила лук. Комната была в полном беспорядке: погасший очаг, капустные очистки, немытая посуда на полу. Сегодня я даже не заглядывала в кухню: утром у меня был урок пения, а потом я весь день провела в городе.

Похоже, Мария тоже уходила куда-то спозаранку. Ее плащ лежал прямо на полу. Рыжий кот дремал рядом, греясь в лучах солнца. Мария оглянулась на меня. По ее щекам текли слезы. В первый момент я подумала, что это из-за лука.

– Ты уже погладила белье? – спросила я.

– Мадам, мне нужно вам кое-что сказать. – Ее лицо вдруг сморщилось. – У меня будет ребенок.


Я налила ей немного бренди. Мария с жадностью сделала глоток.

– А я ему верила! Думала, он женится на мне. Говорил, что возьмет замуж…

– Где он сейчас?

– Боюсь, не случилось ли чего. Это не похоже на Виллема…

– Что произошло?

– Он пропал, – завыла служанка. – Утром я ходила на рыбный рынок. Я его давно не видела. – Она снова глотнула бренди. – Он обещал, что женится!

– Где он, Мария?

– Не знаю. Виллем продал свою долю в деле – они работали на пару с другом… это было еще неделю назад… а потом просто взял и не пришел на рынок. Исчез. Никто не знает, где он. – Мария разрыдалась. – Он меня бросил. А я думала, что любит! Господи, что мне теперь делать? Как быть с ребеночком…

Кот широко открыл пасть и зевнул. Встал с ее мятого плаща и прилег на другое место.

– Но как он мог так поступить с тобой? – спросила я. – Разве не знал, что ты…

Мария покачала головой.

– И тебе не известно, где он сейчас? Где живет его семья?

– Во Фрисланде.

У Марии текло из носа, волосы выбились из чепца и рассыпались по лицу.

– Ты должна найти его и выйти за него замуж.

– Но я не знаю, где его искать! Он меня бросил, я ему больше не нужна…

– Если Виллем узнает, что у тебя будет ребенок…

– Он сбежал! Вы понимаете, госпожа? Он сбежал.

Мария сидела передо мной, тяжелая, как квашня с тестом. Я нагнулась к ней и неловко обняла.

– Бедная моя девочка…

Кот начал тереться о наши ноги.


В голове у меня все перемешалось. Я должна была жалеть Марию – и действительно жалела, – но гораздо больше дрожала за саму себя. Я ведь тоже легко могла забеременеть. Кто из двоих мужчин будет отцом ребенка? Мария напомнила мне о собственном нечестье. На ее месте вполне могла бы оказаться я – и каковы тогда были бы последствия? Я словно почувствовала дыхание какой-то высшей силы, которая определяет наши судьбы. И эта сила наказала за мой грех мою служанку.

Я сидела на своей кровати, пытаясь собраться с мыслями. На лестнице послышались шаги Марии. Они звучали уже немного тяжелее. Я должна проследить за тем, как она приготовит ужин. Скоро вернется Корнелис и спросит, что случилось. В доме воцарилась мрачная, удушливая атмосфера: муж догадается, что что-то не так.

Мария вошла без стука, села рядом на мою кровать. Такая фамильярность меня удивила, но я решила, что она просто расстроена.

– Бедная девочка. – Я погладила ее по руке – вся кожа была в трещинках. – Тебе надо вернуться домой.

– Домой? – Мария уставилась на меня. – Я не могу вернуться домой. Какой позор!

– Но ты должна…

– Отец убьет меня!

– Ну что ты…

– Вы его не знаете!

– У моего отца тоже был крутой нрав. В конце концов он все равно тебя простит.

– Отец меня убьет, – повторила Мария. – Что мне теперь делать, госпожа? Вытравить плод? Или родить, а потом утопить в канале? Жить нищенкой на улице, стать падшей женщиной, бездомной, умереть от горя и стыда? – Она подняла голову и добавила: – Позвольте мне остаться здесь.

– Но я не могу, Мария. Ты знаешь, это невозможно.

– Значит, вы хотите выгнать меня на улицу?

– Можешь остаться здесь на несколько недель, но…

– Скажите прямо – вы меня выгоните?

Что надо отвечать в подобных ситуациях?

– Когда об этом узнает мой муж, у тебя не будет выбора. Мария, тебе нельзя тут оставаться.

Служанка глубоко вздохнула и посмотрела прямо на меня. Ее глаза сощурились.

– Если выгоните меня, я расскажу вашему мужу, чем вы занимались.

Я онемела. Я падала, падала в пропасть.

– Клянусь, я расскажу ему, – повторила Мария. – Мне терять нечего.

Слова застряли у меня в горле. Я не решалась на нее смотреть; вместо этого я уставилась в отверстие печи, огромный черный зев, выложенный огнеупорным кирпичом. Мне хотелось, чтобы он проглотил меня.

Наконец я пробормотала:

– Как ты узнала?

– Я не дура.

– Но как?

– Письмецо, которое вы разорвали, я прочитала. Да и читать было не нужно. Когда он сюда приходил, у вас все было на лице написано.

– Это было так заметно? – прошептала я.

– А в тот вечер я вовсе не спала. Видела, как вы накинули мой плащ, и сразу поняла, что к чему. Я бы не стала говорить, это не в моем характере, но раз уж вы так со мной обходитесь… – Мария одернула передник и поправила волосы. – И нечего смотреть на меня так, словно я хуже всех. – Она встала. – Если утонем, то вместе.

25. Корнелис

Если мужчина – голова, то женщина – шея, на которой эта голова сидит.

Из «Домостроя» XVII века

По воскресеньям Корнелис развлекался тем, что провожал жену в церквушку, куда она ходила: домашний храм в католическом квартале возле Аудекерк. Ему нравилось возвращаться домой по улицам этого чудесного города, – какая красота, какое великолепие! – держа под руку Софию. Он считал, что это награда за трудную рабочую неделю. Мужчины смотрели на него с завистью, он раздувался от гордости. С ним здоровались все прохожие. Прогулка превращалась в публичную демонстрацию его богатства и успеха.

В солнечные дни на улицы высыпало практически все население города: почтенные бюргеры, бесчисленные лавочники и торговцы, их принарядившиеся жены. Тесные улочки заполняла черная волна людей. После службы все они выходили омытыми и преображенными, покаявшись в своих грехах и избежав вечного проклятия. Души горожан были выскоблены добела, как ступеньки их крылечек, а вера сияла так же ярко, как сверкавшие на солнце дверные молоточки. До чего чиста была нация, вымытая одновременно и снаружи, и изнутри! Заезжих иностранцев всегда восхищал этот блеск.

По воскресеньям Корнелис чаще вспоминал о прошлом. В это утро он, как всегда, помолился за души своих сыновей, Франса и Питера, и покойной жены. Дома София обычно преклоняла колени рядом с ним: это отвлекало его мысли. Но по воскресеньям вера заставляла их расходиться; молясь один, Корнелис мог свободно предаваться мыслям о своей семье. Господь забрал его сыновей к себе, и теперь их души упокоились в раю.

Так он говорил себе раньше. Но недавно его охватило страшное смятение. Его сыновья – просто маленькие тельца, безжалостно стертые с лица земли. Вот и все. Дальше – пустота. Порой, сидя на церковной лавке – «верю во единого Бога Отца…», – Корнелис холодел от ужаса. Нет никакого рая, только старая колода карт. Жизнь – игра, случайное сочетание чисел и фигур. И никто – ни праведник, ни грешник – не знает, что ему выпадет в следующий момент.

Он не мог никому это рассказать, тем более Софии. Незачем смущать ее, выпуская демонов сомнения. Его жена – невинная, чистая душа, крепкая в своей вере. Немыслимо говорить ей подобное; это все равно что рассказать о том, как Гретье задирала перед ним юбку. Если его сыновья умерли, значит, на то была Божья воля, и оспаривать ее – богохульство.

Теперь у него новая жизнь и новая красивая жена. Она даже моложе, чем были бы его сыновья, останься они живы. По воскресеньям Франс и Питер всегда шагали рядом с ним, словно два плечистых призрака: высокие и сильные, будто не знавшие про смерть. Вместе с ними шли их невстреченные жены и неродившиеся дети. Бывает, что когда замолкнет колокол, в воздухе еще дрожит его беззвучное эхо: вот таким эхом была их непрожитая жизнь. Сыновья молча беседовали с отцом, и их речь была горькой и суровой, словно они говорили ему правду, которой он не хотел слышать. «Здесь только пустота, поверь». Но София не должна об этом знать. Все его мечты воплощались в ней, как лепестки в бутоне розы. Теперь она являлась единственной надеждой Корнелиса, потому у него не осталось ничего, кроме преходящей радости земли.

Вопрос был в том, когда этот бутон раскроется? Сколько он ни старался, жена не могла зачать. Вчера, вернувшись с вечернего банкета, Корнелис усердно трудился над ее чреслами. София молчала, держа в руках его трепещущее тело. Мысленно он вознес молитву Господу, прося сделать его семя плодородным. Но потом он слышал, как София беззвучно рыдала в подушку, притворяясь, будто спит. Она тоже хотела ребенка. «Господи, зачем ты меня оставил?»

На улицах было полно детишек, возвращавшихся с родителями из церкви. Вот какой-то мальчишка, держась за руку матери, обернулся и поглядел на голубя. Две девочки-близняшки, одновременно сунув в рот большие пальцы, смотрели себе под ноги и старались шагать в такт. В Амстердаме было много семей: тихих и призрачных, как его бесплотная семья, и настоящих семей из плоти и крови. Счастливые улыбки детей терзали душу Корнелиса.

Он любил следовать заведенному порядку. Каждое воскресенье они с Софией заходили в лавочку на площади Дам и покупал ей блинчик, посыпанный сахарной пудрой. Сегодня они сделали то же самое. В магазинчике приятно пахло ванилью и миндалем. Какой-то карапуз тянул отца за руку, прося купить сладости. У него были белокурые кудряшки, как у херувимчика, и румяные щеки, словно нарисованные Рубенсом. У Корнелиса сжалось сердце.

София не произнесла ни слова. Она весь день была очень тихой. Наверное, думала о том же, что и муж. Корнелис протянул ей блинчик, завернутый в бумагу, и указал на залитую солнцем улицу:

– Смотри, какой прекрасный день. Только еще кое-что могло бы сделать меня счастливее.

София посмотрела на него, поднося блинчик ко рту. Вид у нее был такой, будто она только что проснулась. Подождав немного, она откусила блинчик.

26. София

Здесь много хороших картин. Трудно найти торговца, в доме которого не висело бы несколько полотен.

Уильям Эгльонби. Текущее положение дел в Нидерландах, 1669 г.

Геррит, слуга Яна, открыл дверь и впустил нас в дом. Мы вошли в студию. Ян стоял рядом с законченной картиной. Я взмокла от волнения. Мне не следовало приходить, но Корнелис настаивал, и мой отказ мог показаться подозрительным.

– Хотите бокал вина? – обратился Ян к моему мужу.

Корнелис стоял на пороге моей тайной жизни. Неужели он не чувствует, что я была здесь? Кровать просто вопиет об этом: она бросается в глаза, выпирая из дальнего угла, – огромная, задернутая балдахином. От нее трудно оторвать взгляд.

Корнелис осмотрел комнату. Вдруг я забыла у Яна какую-нибудь вещь, которую он может узнать? Впрочем, комната и без улик полна моим присутствием. Муж наверняка заметит: здесь теперь мой настоящий дом, место, где живет мое сердце.

Геррит принес вино в красивых бокалах. Я сделала глоток, глядя на Яна из-под ресниц. Он вежливо поздоровался, и мы храбро встретились взглядами. Если он тоже нервничал, то скрывал это.

– Вам нравится картина? – спросил он.

Корнелис приблизился к полотну – он был близорук. Одобрительно кивнул, бормоча что-то себе под нос.

Якоб, подмастерье Яна, указал на картину.

– Она отлично прописана, правда? Особенно ваши ноги – вот, смотрите. Очень тонкая работа кисти.

– Да, очень хорошо. Дорогая, тебе нравится?

Бокал задрожал у меня в руках. Все смотрели на меня. У Якоба было бледное умное лицо: от него ничего не ускользнет. У Геррита, наоборот, физиономия простака, грубая и бугристая, как картошка. Каждый из них опасен по-своему. Могут ли они меня выдать? В любом случае я чувствовала к ним только нежность: ведь они являлись частью этого дома, частью моей любви.

Я попыталась что-то сказать, но муж перебил меня.

– Боже, какой же я здесь старый! – воскликнул он. – Мне всего шестьдесят один, а выгляжу совсем стариком. Неужели все видят меня таким? – Корнелис повернулся ко мне с легкой улыбкой: – Эту картину надо назвать «Зима и весна».

– Я пишу то, что вижу, – сухо промолвил Ян. – Ни больше ни меньше.

– Вы прекрасно отразили ее красоту. – Корнелис посмотрел на меня. – Румянец на ее щеках, свежесть и чистота кожи, словно роса на персике. Кто это был – Карел ван Мандер? Тот, что увидел на картине натюрморт и попытался взять один из фруктов? – Он прочистил горло. – Не сообразив, что это вовсе не такой персик, который можно съесть.

Воцарилось молчание. На улице на башне ударили часы. Неужели Корнелис ничего не заподозрил?

– Я распоряжусь, чтобы завтра вам доставили картину, – произнес Ян, взяв наши бокалы.

Вид у него был невеселый. Казалось, ему хотелось, чтобы мы поскорее ушли. Но я должна была поговорить с ним – о беременности Марии и о той мысли, которая уже несколько дней вертелась у меня в голове. Мысли настолько захватывающей и дерзкой, что я едва решалась произнести ее вслух. Но теперь было не время: Ян уже торопил нас к выходу. Жаль, что я не могла поцеловать его перед уходом! Проходя мимо, шепнула:

– У меня есть план.


– Что вы сказали?

Мария смотрела на меня круглыми глазами. Весь день она ходила сонная, но теперь проснулась. Мы сидели в маленькой гостиной. На стене над нами висел натюрморт с битой дичью: самая неприятная картина из всех, что имелись в нашем доме. Она изображала окровавленную тушку зайца, подвешенного за лапу в кухне. Его остекленевшие глаза безразлично таращились на нас, пока я излагала Марии свой план. Она прижала ладонь ко рту.

– Мадам… вы не сможете!

– Я-то смогу, а ты?

– Но… но…

Моя бойкая и болтливая служанка впервые не нашла слов. И вдруг на ее лице расплылась широкая улыбка. Она сидела прямо под закланным зайцем – жалкое, мохнатое «Снятие с креста» – и тряслась от гомерического смеха.

27. Корнелис

Возделывайте бесплодную землю, дабы она принесла плоды. Копайте, сажайте, ройте канавы, выпалывайте сорняки, не теряя времени, с самых первых дней, чтобы потом ваш почтенный муж мог засеять эту почву.

Якоб Катс. Моральные символы, 1632 г.

«И продолжалось на земле наводнение сорок дней, и умножилась вода, и подняла ковчег, и он возвысился над землею… И лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и птицы, и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле, и все люди… все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше, умерло».

Корнелис читал Библию жене. Эти слова из Книги Бытия всегда вызывали в нем волнение. Его страна когда-то тоже пребывала под водой, но народ Голландии с Божьей помощью отвоевал ее у моря. Голландцы вырвали ее у стихии, чтобы сотворить земной рай – плодородные почвы, прекрасные города, мирных и великодушных жителей, принимавших людей разной веры, католиков, меннонитов, протестантов и иудеев, как было сказано в Писании: лев будет возлежать рядом с агнцем. Как счастливы были они, и в особенности – как счастлив был он сам.

София склонила голову над шитьем, она штопала простыню. Свет масляной лампы падал на ее мягкие каштановые волосы, вившиеся на висках и закручивавшиеся в кольца на воротнике. Их портрет уже висел на стене: его привезли вчера после обеда. Он окончательно скрепил супружеский союз. Бизнес Корнелиса процветал. Он имел долю в нескольких торговых компаниях. В этом месяце флотилия из двухсот кораблей возьмет курс на Балтику, чтобы доставить зерно в Юго-Восточную Европу. В августе из Вест-Индии вернутся двадцать судов с грузом специй, золота и слоновой кости. Если Господь дарует им благополучное плавание, Корнелис получит солидную прибыль.

«И вспомнил Бог о Ное, и о всех зверях, и о всех скотах, и о всех птицах, и о всех гадах пресмыкающихся, бывших с ним в ковчеге; и навел Бог ветер на землю, и воды остановились… и открыл Ной кровлю ковчега и посмотрел, и вот, обсохла поверхность земли».

Корнелис захлопнул Библию. Пора в постель. Позже он вспоминал, что весь вечер был преисполнен необычайной благости и умиротворения, словно уже предвкушая грядущую радость.

В кровати, когда он положил руку на грудь Софии, она мягко убрала ее.

– Дорогой мой, – произнесла жена, – у меня есть новость, которая, уверена, порадует тебя не менее, чем меня. – Она погладила его по руке. – Сегодня я была у доктора, и он подтвердил мою догадку. У нас будет ребенок.

28. София

Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его. Если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж.

Псалом 126

Помню, в детстве у нас дома была одна картинка, которая всегда наводила на меня страх. В Утрехте, где я выросла, отец держал печатную лавку. Первая из наших комнат служила магазином; дверь из нее открывалась прямо на улицу, где под навесом выставляли свежие оттиски. Ниже уровня улицы, в глубоком подвале, постоянно стучал и гремел печатный пресс. Мой отец продавал разные книги и брошюрки – назидательные стишки, проповеди, душеполезные труды, рекомендованные пасторами: «В преддверии Рая», «Благочестивые радости». Кроме того, он торговал офортами и гравюрами с картин.

Гравюра, пугавшая меня, висела на стене. Это было изображение великого наводнения 1421 года, случившегося в день святой Елизаветы, когда потоп разрушил и смыл целые деревни. Вода занимала почти всю картину. Из нее торчали только верхушки деревьев и шпили церквей. Но вода грозила поглотить и их.

Я могла разглядывать ее часами: кипящие буруны, кончики шпилей, неизбывный ужас в глубине вод. Господь спас Ноя, но почему же эти люди были обречены на смерть? Я слышала звон колоколов, тщетно призывавших утопленников на службу. Видела раздувшихся коров, взметенных стремительным потоком и бившихся о крыши своих стойл. В считанные минуты весь мир перевернулся вверх тормашками. Мертвецы беспомощно болтались на дне. Их руки махали, шевелясь, как трава, но никто не спешил им на помощь.


Ян не верил своим ушам.

– Силы небесные! Ты действительно хочешь это сделать?

Мы сидели на краю фонтана в нескольких кварталах от его студии. В этом районе было полно ремесленников: ювелиры, плотники, художники. Рядом с нами находилась кузница. Там грохотали молотки. Мы решили встретиться на улице, потому что это не так рискованно, как опасность быть замеченной возле его дома. Мария, наш страж, стояла в конце аллеи. Теперь мы были заодно. «Если мы утонем, то утонем вместе».

– Думаешь, он не заметит? – спросил Ян. – Он наверняка увидит, что Мария располнела.

– Нет, она всегда была в теле. Если повязать передник повыше, разница будет невелика.

– Вряд ли бы он…

– Мой муж близорук. К тому же он вообще не смотрит в ее сторону: она просто служанка, все равно что часть мебели.

– А как насчет тебя? Тебе ведь тоже придется растолстеть? – У Яна был ошеломленный вид. Он нервничал больше, чем я. – Уж тебя-то он разглядит!

– Я буду симулировать симптомы. А через несколько месяцев подсуну под платье подушку и…

– Но твой муж делит с тобой постель, наверняка он обнаружит, что…

– Нет. Ты знаешь, я не выношу, когда он меня трогает. Не выношу, когда… – Я помолчала. – В общем, я сразу ему сказала, что теперь нам придется на время отказаться от плотской связи. Мол, так предписал доктор, для моего здоровья. Я существо деликатное и все такое.

– Правда?

– А мой муж готов на все, лишь бы сохранить ребенка. Я сказала, что мы будем спать в разных спальнях, поскольку мне нужен покой, и он сразу согласился. Корнелис очень счастлив и соглашается со мной во всем.

Ян взял меня за руку.

– Ты необыкновенная женщина.

«Просто я люблю тебя, – мысленно прошептала я. – Люблю безумно».

– Это означает, что Мария останется у нас. Так мы одним выстрелом убьем двух зайцев: она поможет мне, а я – ей.

А что произойдет потом? Об этом я не думала. Моя фантазия распространялась дальше фиктивной беременности, которая уже казалась такой реальной, что меня почти начинало тошнить. В конце концов, в нее верит мой муж: значит, она хотя бы наполовину настоящая.

– А если ты тоже забеременеешь?

– Тогда мы изменим план.

Ян рассмеялся и развел руками. Он обнял меня и поцеловал – среди бела дня. И то верно: что могло быть более дерзким и безумным, чем мой план?

А молотки продолжали стучать, словно запечатывая наше будущее.


Конечно, я немного злилась на Марию за то, что она стала меня шантажировать и вынудила ввязаться в эту историю. Служанка сама боялась, что что-то пойдет не так и нас разоблачат. И в то же время я была ей очень благодарна, гораздо больше, чем она могла представить. Мария вытащила меня из супружеской постели. Три года я терпела ласки мужа и, наверное, продолжала бы терпеть их до самой смерти. Но с тех пор как я встретила своего любимого, Корнелис стал мне отвратителен, и порой я чувствовала себя просто изнасилованной. Спертое дыхание, его холодные, щупающие пальцы… Хуже того, я чувствовала себя шлюхой.

Но решение чудесным образом нашлось. Оно устраивало всех, в том числе Марию, которую я, несмотря ни на что, любила. Она была моей единственной подругой, и я радовалась, что могу спасти ее от позора и нищеты.

Что произойдет потом? Никто из нас об этом не думал. Мы были молоды и действовали импульсивно; ступив на путь обмана, чувствовали себя как нашкодившие школьники, которые одурачили своего учителя.

Были ли мы слепы? Или безрассудны? Не знаю, но мы были молоды и несчастны; мы были влюблены. А любовь, как известно, одна из форм безумия.


Мы с Марией застилали кровать Корнелиса в соседней комнате. Она называлась Кожаным залом; иногда он использовал ее как кабинет. Здесь было холодно, как и во всем доме. На стенах, обитых тисненой кожей, висели темные пейзажи кисти Яна Болса и Гиллиса ван Конигсло. В массивном буфете стояла хрупкая посуда из китайского фарфора. Когда мы взбивали подушки, в комнату вошел Корнелис. Он погладил бороду.

– Это малая жертва, – заметил он. У него был такой счастливый вид, что у меня заныло сердце. – Пусть Мария закончит. Тебе надо себя беречь.

Мария вдруг схватилась за живот. Внутри ее что-то булькнуло, и она выскочила из комнаты. Я поняла, что ее сейчас вырвет. Ее рвало всю неделю. Я поспешила за ней в свою спальню и закрыла дверь. Мария схватила ночной горшок – как раз вовремя – и с шумом извергла рвоту. Я стояла рядом, поддерживая ее голову и гладя по волосам. Когда все закончилось, мы услышали стук в дверь.

– С тобой все в порядке, дорогая? – спросил Корнелис.

Мы с Марией переглянулись. Она быстро сунула горшок мне в руки. Вошел Корнелис, бросил беглый взгляд на ночной сосуд – от него шла ужасная вонь – и пробормотал:

– Ах, бедняжка.

– Все нормально, так всегда бывает в первые недели, – объяснила я. – Это малая жертва.

Я понесла горшок к двери. Муж остановил меня:

– Нет, пусть вынесет служанка. – Он бросил взгляд на нее. – Мария!

Я протянула ей сосуд. Она опустила голову и вышла с ним на лестницу.


Так начались самые странные дни в моей жизни. Оглядываясь в прошлое сейчас, из другого мира, я вижу женщину, которая, как щепка, беспомощно и неудержимо несется по течению. Она слишком молода, чтобы думать о том, что происходит, и ослеплена страстью, чтобы заглядывать в будущее. Ее могут разоблачить в любой момент, и она знает об этом. Вероятно, она выдаст себя сама. Возмездие Божье неотвратимо. В конце концов, больше всего она предает именно Его. Но она наглухо заперла эту дверцу в своем сердце. Только не сейчас, думает она, не сегодня. Когда-нибудь потом, позднее.


Я выдумала доктора, якобы рекомендованного мне моим учителем пения, которого Корнелис никогда не видел. Муж беспокоился о моем здоровье, хотел, чтобы меня посмотрел его собственный врач, но я отговорила его. Корнелис послушно исполнял каждое мое желание, потакал капризам, холил и лелеял, как фарфоровую статуэтку эпохи Мин.

В первое время Мария сходила с ума по запаху гвоздики. Я сказала Корнелису, что помешана на этой пряности. Он принес домой кулек пирожных, осыпанных молотой гвоздикой. Мария ела их в кухне. Корнелис поручил ей приготовить гиппокрас – терпкое вино, настоянное на цветках гвоздичного дерева, – и с удовольствием смотрел, как я его пью. А Мария в кухне втихомолку поглощала оставшуюся гущу.

Закончилось тем, что я сама почти поверила в свою беременность. Как-никак я была женщиной, созданной для материнства. Во мне с детства взращивали эту мысль, и теперь, спустя три года после замужества, такое положение казалось мне вполне естественным. Я почти убедила себя в том, что все по-настоящему. Постепенно во мне развилась невероятная способность к самообману. В этом не было ничего удивительного: вступив на путь прелюбодеяния, я научилась притворяться. Стала великой актрисой на самой трудной и опасной сцене – в собственном доме. Правда, дело пока не дошло до грубого и откровенного обмана: с подушкой, подложенной под платье. Моя фантомная беременность пребывала лишь в области фантазий – тошнота, причуды с пряностями.

Мы с Марией стали близки: ближе, чем я была с сестрами, ближе, чем это было доступно пониманию других. Только Ян знал о нашей тайне. Марию иногда тошнило – не по утрам, а к середине дня. Я слышала, как ее рвет в кухне, и бежала к ней, чтобы помочь. Чувствовала себя ответственной за эти приступы, словно сама являлась их причиной: ведь она страдала за меня. По правде говоря, порой я тоже ощущала тошноту.

Мария носила моего ребенка – факт, который связывал нас воедино. Мы были заперты в доме вместе со своим секретом. Тихие комнаты, купавшиеся в солнечном свете, пропущенном сквозь цветные витражи, надежно скрывали наше преступление. Единственными его свидетелями являлись лица на картинах: царь Давид; крестьянин, поднимавший кружку с пивом; мы сами, Корнелис и я, запечатленные в нашей прошлой жизни. И они же были нашими немыми соучастниками.

Когда мы оставались одни, наши роли менялись. Теперь не Мария помогала мне, а я ей; я превратилась в ее служанку. Если она уставала, то я укладывала ее в постель, мыла посуду и драила полы, пока не вернулся муж. «Начистите подсвечники, – командовала Мария. – Он сразу заметит».

Но для внешнего мира она была служанкой, а я – беременной женой. Корнелис, гордый своим будущим отцовством, рассказывал мне новости про знакомых и друзей. Краснея, я принимала их многочисленные поздравления. Наша соседка, госпожа Моленар, прислала мне травяной отвар, помогающий от тошноты. «Через три месяца все пройдет, – заверила она. – Так всегда бывает».

Вместо меня его выпила Мария. От него ей стало только хуже. Позднее нас навестила госпожа Моленар и поинтересовалась, помогло ли мне средство. «О да», – ответила я, пока Мария прислуживала нам с серым как стена лицом. Но кто замечает служанок?

– Когда роды? – спросила госпожа Моленар. – Когда этот счастливый день?

– В ноябре.

– Ваша семья живет в Утрехте, не так ли? Наверное, они счастливы, услышав эту новость.

– Конечно.

– Ваша мать приедет посмотреть на малыша?

– Моя мать больна. Сомневаюсь, что ей по силам подобное путешествие.

К чему столько вопросов? Они заставляли меня нервничать. Женщина в моем положении всегда в центре внимания. Я надеялась, что это не продлится долго. Мне было не по себе, словно меня расхваливали за стихи, которые написал кто-то другой. Приходилось постоянно быть настороже. Взять хоть мою семью. Корнелис не сомневался, что я отправила письмо матери и сестрам, сообщив им радостную новость. Мне не хватило духу разубедить его. Теперь придется притворяться, будто они ответили. Потом он решит, что меня должна навестить по крайней мере одна из сестер: в конце концов, Утрехт всего в двадцати пяти милях от Амстердама. К счастью, муж почти все время пропадал в гавани, где находились его склады. Я сделаю вид, будто визит состоялся, когда его не было дома.

У меня возникало странное чувство, что Мария действительно беременна моим ребенком. Я с головой погрузилась в материнство и стала замечать на улицах детей, поглядывая на них с профессиональным интересом. В нашей стране принято баловать детишек; иностранцы говорят, то мы относимся к ним с невероятной снисходительностью. Вместо того чтобы отдавать малышей на попечение нянек, воспитываем их в кругу семьи.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации