Текст книги "Тюльпанная лихорадка"
Автор книги: Дебора Моггак
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
31. София
Всегда веди себя с осмотрительностью человека, на которого смотрят десять глаз и указывают десять пальцев.
Конфуций
«Я хочу держать тебя в объятиях и чувствовать, что ты спишь». Эта строчка из письма запала мне в сердце. Ян писал немного наивно: он был ремесленник, художник, по сути, малообразованный, меньше, чем я. Но после него мне всегда казалось, что слова любви должны звучать по-детски неуклюже. Мы решили вместе провести ночь. И не одну, а две – чтобы хоть немного утолить мою жажду. Мужу я сказала, будто отправлюсь в Утрехт. Он не сомневался, что я уже написала своей семье и рассказала о беременности. Теперь им не терпится меня увидеть. Мне было тяжело подводить их – так же тяжело, как и Корнелиса. Я знала, что когда-нибудь мне все-таки придется к ним поехать, но старалась оттянуть этот момент: они знали меня слишком хорошо, чтобы не заметить ложь. Особенно младшая сестра Катрин: вот уж глазастая особа, она сразу поймет – со мной что-то не так. Рано или поздно я с ними увижусь, но не сейчас.
«Давай проведем эту ночь вместе». Я не могла поверить, что это действительно случится. Днем, когда я приходила в его студию, там всегда кто-нибудь находился: то ученик, то слуга. Один раз к нему явился заказчик, чтобы посмотреть работы Яна, и мне пришлось спрятаться за занавеской. А по вечерам – даже когда мужа не было дома – выходить было рискованно. Летом темнело только к девяти часам. Я потеряла своего главного союзника – темноту, которая, точно черный плащ, прятала меня от соглядатаев. Даже если мне и удавалось прийти, у нас оставался лишь час. В десять ночная стража трубила в свои рожки, и горожане расходились по домам. До чего мы честные и работящие: в десять все уже спим в кроватях, верные жены и мужья. Амстердам не самый лучший город для любовников: на каждого, кто поздно появится на улице, смотрят с подозрением.
Было позднее утро. Корнелис ушел на работу, и я осталась одна. Он передал мне подарки для моей семьи. Пришлось спрятать их на чердаке. Почему-то это показалось мне еще более ужасным, чем все мои прошлые обманы.
Выходя из дома, я перекрестилась и вознесла молитву о благополучном путешествии. Ни одна морская буря не внушала мне такого страха, как эти солнечные улицы. И весь испанский флот с его пушками и ядрами не казался таким опасным, как мои мирные соседи, отправлявшиеся на рынок за покупками.
Время способно растягиваться и сжиматься. Мы то дрожим над ним, то беспечно швыряем направо и налево. Оно преследует нас по ночам, когда трещотка и выкрики ночного сторожа отсчитывают каждый час, вторгаясь в наши сны. Потом наступает тишина. Когда я сидела дома в одиночестве, время тянулось бесконечно, роняя минуту за минутой.
Зато в студии Яна оно неслось вскачь: я не могла остановить его. Как обычный песок может утекать так быстро? К тому же теперь оно получило новый импульс: те пресловутые девять месяцев, которые стремительно и неудержимо несли нас к ноябрю. Дальше зияла пустота. В ноябре мы оба шагнем в двери на верхнем этаже, и на сей раз я уже не смогу взлететь.
Но сейчас, в эти два дня, время вдруг остановилось. Мы с Яном не вылезали из постели. Я понятия не имела, который час; уличный шум доносился издалека, словно из другого мира. Ян отправил домой Якоба и дал выходной Герриту. Он заранее запасся продуктами, чтобы выдержать «любовную осаду».
На полу, в куче разбросанной одежды, лежала моя подушка. Я была на пятом месяце, поэтому подушечка пока требовалась небольшая: просто подкладка из зеленого бархата, которую я взяла в библиотеке. Теперь, освободившись от моего тела, она выглядела до странности скучной и банальной. Я уже успела сродниться с моей фальшивой деткой, с моей пухлой соучастницей.
– Скоро мне понадобится подушка побольше, – пробормотала я.
– София, что нам делать дальше? Рано или поздно придется что-то решать.
– Давай жить одним днем, – беспечно ответила я. – Ты сам это говорил, когда писал наш портрет. Наслаждайся жизнью, пока можешь.
– Но что будет, когда родится ребенок? Даже если мы сбежим, твой муж найдет нас.
– Тише… не нужно об этом говорить.
– Он выследит нас. Куда бы мы ни отправились, мы не будем в безопасности.
Ян прав. Немного подумав, мы поняли, что наш план не сработает. У Корнелиса имелись влиятельные связи. Он лично знал капитанов всех судов: как мы сможем уплыть незамеченными? Даже если сбежим в Ост-Индию, нас и там достанут. Корнелис был знаком с тамошними торговцами, владел плантациями пряностей. Во всем мире не было места, где мы могли бы найти приют.
– Господь нас вразумит, – пробормотала я.
– Ты думаешь, Он на нашей стороне?
– Где у тебя Библия? Давай загадаем.
Меня научила этому Мария. Это был ее способ общаться с Господом, когда принимала какое-то решение. Ян забрался в кровать с толстой Библией. Она легла нам на колени, как тяжелая плита. Я закрыла глаза, наугад развернула книгу и положила руку Яна на одну из строчек.
– Читай.
– «Два сосца твои – как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями… Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим». – Он захлопнул Библию. – Вот и ответ.
Ян со смехом забрался на меня сверху. Книга с глухим стуком упала на пол; кровать задрожала.
Перед сном Ян протер мое лицо губкой с теплой водой. Я воспользовалась его ночным горшком. В этот момент он стоял рядом на коленях и распускал мне волосы. Его нежные прикосновения заставляли меня таять от любви. Я обожала каждую вещь в его комнате, потому что к ним прикасался он. Готова была целовать пыльные доски на полу – ведь по ним ступали его ноги. Запах льняной олифы казался мне слаще и приятнее, чем все пряности Востока.
В эту ночь я спала в его объятиях. «Возлюбленный мой бел и румян; щеки его – цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его – лилии, источают текучую мирру». Никогда прежде я не спала обнаженной с молодым мужчиной. Как сладостно его тело, ароматно дыхание! Мы заснули, сплетясь друг с другом. Кожа Яна была гладкой и упругой. Он шевелился, поворачивался ко мне, обнимал меня сзади, брал в ладони мои груди. Я была такого же роста, как он, мы подходили друг к другу. Ян прижимал ко мне свою ногу, так, словно это была моя нога.
Сквозь сон я слышала напевный голос сторожа: «Два часа!.. Три часа!» Каждый его возглас отнимал час моего блаженства. Вокруг нас спали тысячи горожан, мужья и жены, надежно упакованные в свои стенные шкафы. Под ними в отдельных ящичках лежали их законно зачатые детишки. Семьи мирно спали, замурованные в собственную мебель. Но для меня все это осталось позади: я свободно плыла в открытом море… В эту ночь меня несло по большим волнам, и уже не было пути назад.
Ян дышал в мои волосы. Вдыхал в меня свои сны. Они окутывали меня, как морской туман. Вдруг я подумала: если бы Корнелис умер. Тогда я и мой возлюбленный каждую ночь спали бы вместе, до конца своих дней.
Но эта мысль была так ужасна, что я выбросила ее из головы. Стала представлять, как бы все было замечательно, если бы я встретила сначала Яна и могла выйти за него замуж, чтобы со спокойной совестью предаться своей любви. В том, что я стала женой Корнелиса, винить некого: мать на меня давила, но я могла бы отказаться. Я сама обрекла себя на жертву, которая, как мне теперь стало ясно, погубила мою юность и надежды. Вероятно, я спасла от катастрофы свою семью, но еще большая катастрофа ждет нас впереди, если я не сумею выпутаться из безвыходного положения, в какое загнала себя и Яна.
Если бы Корнелис умер.
Я резко выпрямилась на кровати. Ян шевельнулся, мягко провел губами по моей спине.
– У меня есть план, – заявила я.
– Какой? – сонно пробормотал он.
– Единственный, который может нас спасти. Как сбежать, чтобы он не начал искать нас.
Идея была настолько очевидна и проста, и я не удивлялась, как она не пришла мне в голову раньше. Правда, чтобы выполнить план, нам понадобятся деньги, много денег. Сколько именно, выясним позже. Какая-то сумма потребуется уже сейчас, еще больше – в ноябре, после рождения ребенка.
Мы сидели на кровати, сквозь прикрытые ставни пробивалось солнце. За окном насвистывала птичка, кричали дети. Мы потеряли чувство времени. Ничего не ели. Голова у меня слегка кружилась, словно меня стукнули мешком с песком.
– Помнишь, как мой муж говорил про безумие, охватившее всю страну?
– Ты мое безумие, любимая. – Ян погладил меня по руке. – И я полностью тобой захвачен.
Впервые я не ответила на его ласку.
– Я про тюльпанную лихорадку.
Разумеется, он об этом знал. Она коснулась всех голландцев, распространяясь, как поветрие. Год назад ситуация вышла из-под контроля. В тавернах заключались крупные сделки, состояния росли как на дрожжах. Наши благоразумные бюргеры вдруг превратились в авантюристов.
– За одну луковицу – помнишь, как он сказал?… за одну луковицу дают множество вещей: лошадей, серебро и тому подобное.
– К чему ты клонишь?
– За одну луковицу купили целый дом – я сама слышала на прошлой неделе, – настоящий дом на Принзенграхт.
Я даже взмокла от волнения. Мы сидели, плотно прижавшись друг к другу на кровати. На мне была ночная рубашка Яна. Неожиданно на ней появилось красное пятно. Сначала я подумала, что что-то капнуло с потолка. Потом упала еще одна капля, и еще, и еще. У меня пошла носом кровь. Так бывало, если я сильно волновалась.
Ян откинул мою голову и прижал платок к ноздрям. Ткань между его пальцев сразу покраснела. Кровотечение из носа – странная вещь: никакой боли, просто хлещет кровь. Вскоре его платок совсем разбух. Когда Ян убрал руку, его пальцы были в крови.
32. Любитель тюльпанов
Выберите большую луковицу с хорошо развитыми детками. Очистите деток от земли и отделите от материнской луковицы, стараясь не повредить корни. Приготовьте сосуды с влажной песчаной почвой. Положите в каждый сосуд по маленькой луковице-детке и покройте их компостом. Наклейте этикетки и поливайте водой.
Королевское сельскохозяйственное общество. Энциклопедия садоводства
Клас ван Хогхеланде был помешан на тюльпанах. Он выращивал их в своем доме на Весперзийде, забыв про еду и сон. Раньше Клас был сборщиком налогов, но потом, к неудовольствию жены, оставил службу и начал возделывать свой сад. Это был маленький и скромный садик, но он превратился в центр его вселенной. Там, под жирной почвой, вдали от света, в кромешной тьме росли его маленькие «детки».
Настоящие дети Класа спали наверху, но теперь у него не хватало на них ни времени, ни сил. Под страхом порки он запретил им выходить в сад, и они играли на улице. Когда Клас о них вспоминал – что случалось редко, – они представлялись ему в виде «дочек» на тюльпанной луковице: новыми ростками, угнездившимися в теле матери. Вообще все, что он видел, напоминало ему тюльпаны. Миловидные женщины были цветками, а их юбки – лепестками, под ними скрывались пестики ног. Налоги, которые он прежде собирал, казались ему драгоценными почками, выраставшими из пухлой плоти годовых доходов.
Клас сходил с ума по почкам. Чем больше почек, тем тяжелее луковица. Чем тяжелее луковица, тем дороже она стоит. Вот почему он выдерживал свои тюльпаны в почве дольше конкурентов – других садоводов-любителей, чьи садики уже давно опустели. Они выкапывали свои растения в июне, а Клас держал их еще несколько недель. Зато скольких нервов ему это стоило! Несмотря на все предосторожности – крепкую изгородь, круглосуточное дежурство, – оставлять луковицы в земле было опасно. Им угрожали воры, собаки и улитки. Клас всегда был плотным, хорошо упитанным мужчиной с прекрасным аппетитом: перед началом сезона он едва пролезал в собственную дверь. Но теперь не мог ни есть, ни спать. Одежда висела на нем мешком, и жене приходилось подшивать ее. Он страдал сердцебиением и пил настойки с мятой. Раньше они с женой спали под лестницей, на своей большой кровати в задней части дома. Но на деньги, вырученные за последний урожай, Клас купил легкую походную кровать и перенес ее наверх, поближе к окну. С этой позиции он наблюдал за своим садиком.
Его главным секретом являлся компост. Всю осень Клас готовил землю, колдуя над волшебной смесью: коровий навоз, помет домашней птицы, тонко просеянный песок, костная мука со скотобойни. Все это трижды в неделю вносилось в почву. Он вычислил нужную пропорцию из расчета на квадратный фут и записал ее в книгу, хранившуюся в сейфе.
– Ты своих детей готов закопать, лишь бы удобрить этот чертов компост, – ворчала жена.
Она ничего не понимала. Порой Клас ловил на себе ее косые взгляды. Он любил сидеть на корточках в саду, растирая землю между пальцами и вдыхая ее запах. Она казалась ему вкуснее любых сладостей. Клас жалел, что не может ее есть.
– Дорогой, может, тебе сходить к доктору? – однажды спросила его жена.
Ладно, посмотрим, что она скажет, увидев новые цены на тюльпаны. Шестьдесят тысяч флоринов за четыре месяца – вот сколько заработал один парень на другом конце города. Это в шестьдесят раз больше, чем его годовой доход. Да, посмотрим, что она скажет. А садик у того парня поменьше!
К середине лета Клас уже выкопал и убрал часть луковиц: «миракли», «эмеральды» и свой главный козырь – «гауды». В этом году он добился огромного успеха: вывел несколько собственных гибридов, у которых пока не было названия. Один из них мог похвастаться пятнами цвета бледного индиго – будто в молоко капнули чернила. Клас отделил луковицы-детки, взвесил их и упаковал в солому. Затем отнес урожай в подвал и запер на ключ: надо подождать, пока поднимутся цены. Его «адмиралы» – «адмирал ван экхайзен» и «адмирал ван эйк» – лежали в почве. Вчера ночью Клас сунул руку в землю и пощупал луковицы, плотные и теплые. Чувство возникло странное: приятное и в то же время постыдное, словно он трогал собственные яйца. Когда за таким делом заставали матросов, их зашивали в мешок и бросали в море. А какое наказание ждет тех, кто щупает «адмиралов»?
«Может, тебе сходить к доктору». Зачем? Он просто потерял голову от любви. Как прекрасны они в цвету – пышные, обольстительные, чуть дрожащие на ветру! И как огромны их роскошные бокалы, впитавшие его тайную питательную смесь (сажа и собственная моча). Это были его любимые детишки. Стайка ангелов, трубивших в свои беззвучные трубы. Он обожал их всех, но больше всего – самых ценных. Финансовый рейтинг был таким: сначала желтые на красном («гауды»), потом пурпурные на белом и, наконец, самые восхитительные – красные на белом.
«Семпер августус» – это название Клас шептал с благоговением, точно прихожанин в церкви. Царь царей, святейший из святых. Пять ценнейших луковиц еще спали в глубине земли. Он вырастил их из маленьких деток, купленных в прошлом году: только пять, на больше не хватило денег. Пять ослепительных цветков – белых, как кожа девственницы, в тонких рубиновых прожилках, похожих на веточки вен, и с бархатистым ложем цвета небесной лазури. Сам Соломон не мог бы воспеть их с большей страстью. «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, и любезна! И ложе у нас – зелень…» Вот они, его пять прекрасных дев! «Как лента алая губы твои… Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе… Пленила ты сердце мое…»
Теперь они засохли – осталась лишь горстка праха. Вся их красота ушла в землю, чтобы вскоре снова выйти на свет. Завтра большой день. Завтра он выкопает луковицы. Тогда они восстанут, как Христос, после долгой спячки, и их воскресение сделает Класа богатым.
Он спал. Видел, как во сне разверзлась земля. Из ее недр вышли воины с блистающими копьями. Вздохнув, он повернулся, прижался к телу жены и опять погрузился в сон. Ему приснился враг – большая черная собака. Она огромными прыжками неслась по улице… легко перемахнула через стену… приземлилась в его саду… Хищно оскалив зубы, чудовище огляделось по сторонам, бросилось к грядкам с тюльпанами и начало копать. Его когти вырывали из земли маленькие ручки и ножки – все, что осталось от любимых деток.
Зазвенел колокольчик. Клас резко вскочил с кровати. Подбежал к окну и крикнул: «Кто там?» Внизу снова звякнул колокольчик. Клас уловил какое-тот движение – сгусток промелькнувшей тени.
Через минуту он находился уже в саду, путаясь в собственной проволоке и натыкаясь на сбившиеся колокольчики. Они оглушительно гремели, будто церковный набат, призывающий грешников к покаянию. Клас внимательно осмотрел землю. На грядках отпечатался чей-то след. Слава богу, все цело. Грешнику удалось сбежать. Класа вновь спасла его сигнализация.
33. София
Всем этим простофилям нужны тюльпанные луковицы.
Петрус Гондиус, 1621 г.
В дверь постучали. На пороге стоял Геррит, слуга Яна, и протягивал мне письмо.
– Что случилось? – У меня упало сердце. – Что-то с Яном?
– Нет, госпожа.
Геррит – сама невозмутимость: всегда хмурый, флегматичный, с ничего не выражающим лицом. Он был родом из Маркена, где крестьяне всю жизнь вяло копошатся в густом тумане. Ничто на свете не могло пробудить в нем любопытство, и я была ему благодарна за это. Я дала Герриту на чай. Он ушел, и я открыла письмо. Наверное, Ян передумал. Не стал ввязываться в эту авантюру.
«Уничтожь это письмо, когда прочитаешь». Я ошиблась. Ян писал, что ночью пытался ограбить садовода. Разумеется, одно преступление влечет за собой другое. Но ему помешали. Хозяин проснулся. К счастью, Яну удалось сбежать. «Нам придется купить луковицы».
Что ж, это проблема, но мы справимся. Нужно раздобыть побольше денег. Мы должны купить как можно больше луковиц, чтобы расширить бизнес и возместить неизбежные потери. Поднявшись наверх, я открыла шкатулку с драгоценностями. Жемчужные серьги, жемчужное ожерелье, сапфировые браслеты и подвеска. Не так уж много. Корнелис всегда был щедр ко мне и к моей семье, однако не любил разбрасываться деньгами, когда речь шла об украшениях. Его не интересовали безделушки. Он предпочитал тратить средства на картины, на обстановку комнат, на одежду. Главным образом, на свою. В этом отношении он был на редкость расточителен. Помню, как я удивилась, впервые заглянув в его бельевой шкаф и обнаружив, что он набит вещами. Тридцать подштанников, семьдесят рубашек, двадцать пять воротничков, сорок пар гофрированных манжет, тридцать брыжей, девяносто носовых платков… Ящики буквально ломились от белья. На прошлой неделе пришлось вызвать плотника, чтобы подтянул петли.
Я взяла из шкатулки несколько вещей и положила на кровать. Заложить все сразу было нельзя – Корнелис мог заметить, – но я собиралась тайком вынести их из дома. Вошла Мария. Разумеется, она знала о нашем плане. В конце концов, все вертелось вокруг нее. Она согласилась, но, кажется, до сих пор не могла прийти в себя. Я рассказала о неудачном ограблении. Мария посмотрела на драгоценности, рассыпанные на покрывале. Вид у них был скромный и даже жалкий, словно у маленьких птичек, подстреленных неумелыми охотниками.
– Мне страшно, – пробормотала она.
Странно было слышать это от Марии. Ее всегда отличали трезвый разум и практичность. Я сделала вид, будто не поняла.
– Не волнуйся, денег хватит, – заверила я. – Мы накупим еще луковиц и заработаем гораздо больше.
– Я опасаюсь не этого.
Наступила ночь. Я вышла во двор. Цветы вдохнули в меня смелость. Нет, я не боялась вкладывать в них деньги, хотя знала, что их пышная красота быстро отцветет. Они были красивы, но бесчувственны. Что они знают о суетности жизни, о тщетности наших желаний, – они, пришедшие в этот мир, чтобы распуститься и сразу умереть?
Я остановилась, вдыхая их сладкий запах. Любовь к цветам невинна и чиста – в ней нет выгоды или корысти. Но тюльпаны являлись исключением: как только я начинала думать о них, во мне вздымалась жаркая, постыдная волна жадности и похоти. Я говорила себе: на следующий год посажу здесь несколько тюльпанов. И лишь потом поняла, что следующего года уже не будет.
Я расхаживала по двору как обреченная узница. В темноте под ногой у меня что-то хрустнуло. Готовясь к замужеству, я часто слышала пословицу про улитку: мол, она хорошая домохозяйка, потому что всегда носит свой домик с собой.
А теперь на одну улитку стало меньше. Она исчезла, и ее домик тоже.
34. Ян
«Петер. Я тебя очень люблю, Ян. Поэтому хочу предложить одно выгодное дельце. Делаю это бескорыстно, из чистой дружбы.
Ян. Слушаю внимательно, дорогой.
Петер. У меня есть луковица тюльпана „арлекин“. Это очень красивый сорт и вдобавок очень ходовой на рынке.
Ян. Но я же никогда в жизни не занимался цветами. У меня и сада-то нет.
Петер. Ты ничего не понимаешь. Прошу тебя, выслушай меня внимательно, не перебивай. Кто знает, может, именно сегодня счастье постучится в твои двери. Могу ли я продолжать?
Ян. Да, да, конечно.
Петер. Так вот, луковица „арлекина“ стоит сто флоринов. Во имя нашей ничем не запятнанной, как я уже говорил, дружбы я готов отдать тебе ее за пятьдесят флоринов. Без всяких усилий ты сможешь заработать кучу денег.
Ян. Действительно, очень интересное предложение! Такой истории со мной еще, пожалуй, в жизни не случалось. Ты только объясни, что я должен делать с этим „арлекином“? Не буду же я стоять с ним на перекрестке.
Петер. Я открою тебе секрет… Хорошенько запомни, что я говорю. Ты чего вертишься?
Ян. Слушаю, только в голове у меня слегка мутится…
Петер. Сделай точно то, что я тебе скажу. Пойди на постоялый двор „У льва“. Спроси у хозяина, где собираются торговцы тюльпанами. Войдешь в указанную комнату. Кто-то скажет очень грубым голосом (но ты не робей): „Здесь кто-то чужой!“ В ответ ты должен закудахтать курицей. И тогда тебя включат в число торговцев…»
Современная пьеса, процитированная З. Хербертом в книге «Натюрморт с удилами»
Прошла всего неделя, и вот уже Ян – дело происходило в его студии – пытался заключить сделку с тем самым человеком, которого недавно чуть не ограбил. Ему было не по себе от того, что они оказались в одной комнате при свете дня, хотя вряд ли этот человек мог его узнать. Ян слышал о нем от собутыльника в Петушьей таверне, и тот заверил, что у Класа есть хорошие запасы, которые к тому же надежно охраняются. В последнем Ян убедился на собственном опыте.
Садовод ерзал на месте. У него был такой вид, будто он чувствовал себя не в своей тарелке и мечтал поскорее удрать домой. Он сказал Яну, что уже выкопал все свои луковицы и теперь хранит их под замком. В его глазах мелькал нездоровый блеск.
– У меня есть пять луковиц «семпер августус», – говорил он хриплым от волнения тоном. – Но они вряд ли вам по карману.
Проблема заключалась в том, что и остальные луковицы, которые он принес, оказались художнику не по карману. В его распоряжении имелись деньги, вырученные за драгоценности Софии, а также собственные сбережения и то, что он занял у Маттеуса. Но все равно этого не хватало. Однако Яну надо было покупать, и покупать очень много. Он заказал мешок «гауд» – желто-красных, самых дешевых, – и корзину с «адмиралами», их точное название Ян не запомнил. «Я потратил уйму времени на сбор налогов, – пошутил Клас, – а теперь вступил в морской флот». Ян нуждался в больших закупках, чтобы сколотить состояние, которое в буквальном смысле стало для него вопросом жизни и смерти.
– Возьмите какую-нибудь картину. – Художник подвел Класа к полотнам. – Например, «Воскресение Лазаря». Она стоит тридцать флоринов.
Ян стал доставать холсты и доски и расставлять их вдоль стены. Якоб, растиравший краски, с удивлением посмотрел на него.
– Возьмите «Жертвоприношение Авраама» или «Пейзаж с коровами».
– Но, господин… – начал Якоб.
– Молчи! – крикнул Ян. – Возьмите «Женщину, застигнутую за адюльтером».
Клас фон Хогхеланде стоял, почесывая в затылке.
– Как насчет натюрморта? Того, что с цветами? – Он указал на стоявшую в углу доску. – Смотрите, там, между водосбором и цветком калины, большой тюльпан? Это «Генерал генералов».
– Неужели?
– Вы, художники, – полные невежды.
– Мы просто рисуем то, что видим.
– Неужели? – усомнился садовод. – Нарциссы и лилии в одном сезоне? Это невозможно.
– Возможно, когда их рисую я.
– Что за изысканный цветок, какая гамма красок! – восхищенно воскликнул Клас. – Вы так хорошо это схватили – капли росы на лепестках…
– Спасибо, но…
– Странно, правда? Цветы преходящи, а картины живут вечно. – Голос Класа дрогнул от волнения. – И все же луковица стоит в три раза дороже, чем ваше полотно. Чем вы это объясните? – Он вздохнул и быстро проговорил: – Добавьте картину, и по рукам.
Якоб охнул. Ян даже не взглянул в его сторону.
Кучка зелени, и больше ничего. Ян потратил на тюльпаны столько денег, сколько мог бы заработать за целый год. Вид у луковиц был невзрачный. И все-таки они стоили дороже картин, драгоценностей, золота. В них, напоенных солнцем и дождем, заключалось его будущее.
Ян был слишком взбудоражен для работы. Ему хотелось пообщаться с Софией. Он очень скучал по ней: она находилась близко и в то же время далеко, запертая в своей домашней тюрьме. Ян хотел рассказать ей о Класе, о безумном блеске его глаз и об обвисших штанах, которые тот постоянно подтягивал. Он жаждал поведать ей все, что увидел и почувствовал за это время, все слова, какие скопились в нем с момента их последней встречи. Интересно, думает ли она о нем сейчас? И что делает в эту минуту: шьет или просто смотрит в окно, подставив лицо солнцу, а оно блестит на ее хорошеньком носике? Его тянуло к ней так, что у него кружилась голова. Ян говорил себе: еще несколько месяцев, и они будут вместе, навсегда.
Он прошел мимо ее дома, но тот казался вымершим: ни одного лица в окне. Наверное, отправилась за покупками. Он спустился к рынку, но было уже поздно, продавцы убирали свой товар. День был таким странным, что потерял чувство времени.
Извозчики топтались возле своих лошадей, ожидая пассажиров. Когда появлялся клиент, они бросали кости, чтобы решить, кто его возьмет. Ян подумал: с виду все мы так невозмутимы, а в душе – азартные игроки. Люди, одержимые страстями. Он тоже пустился в рискованную авантюру, и на сей раз игра идет по-крупному.
Ночью ему приснилось, будто все люди стали тюльпанами и вместо шей из воротников у них торчали стебли. Они кивали разноцветными головками, грациозно склоняя их направо и налево. Яну казалось естественным, что Амстердам населен цветами. Он стоял посреди площади и звал Софию. Она шла к нему, качая цветочной головой. Конечно, это была София: он узнал ее фиолетовое платье. Ян предложил ей уехать с ней за море. Она энергично закивала. Ее лепестки осыпались и обнажили голый пестик.
Друг Яна, Маттеус, знал одного подходящего врача. Его звали доктор Сорг. Он сделал аборт горничной, которую обрюхатил Маттеус, и взял в оплату одну из его картин – «Пирующие крестьяне».
– Зачем он тебе понадобился? – со смехом спросил Маттеус. – Семейные проблемы с очередной потаскушкой? Когда ты наконец перестанешь таскаться по бабам и успокоишься с какой-нибудь приличной девчонкой? Из Геррита плохая жена.
Ян встретился с доктором в небольшой аптеке, расположенной в районе доков. Оказалось, это был неудачный выбор. Доктора ненавидели аптекарей, потому что те уводили у них клиентов. Они принадлежали к той же гильдии и изображали врачей, восседая за прилавками под чучелам крокодилов и бормоча что-то невнятное вместо консультаций. Даже одевались так же – в плащи и остроконечные шляпы.
– Какого черта вы притащили меня сюда? – буркнул доктор Сорг.
Ян считал, что это подходящее место. Но доктор выбежал из аптеки и повел его в соседнюю таверну.
– Так в чем дело? – спросил он.
– Пару лет назад вы оказали услугу моему другу. Обе стороны остались довольны, и он рекомендовал мне вас как опытного человека.
У доктора были рыжие волосы и узкое лицо, похожее на мордочку лисицы. Ян понимал, что должен полностью довериться ему. В его руках окажется судьба трех человек – даже четырех, если считать младенца. За прошедшие недели Ян успел проникнуться покровительственными чувствами к Марии, самой беззащитной и уязвимой в их компании. Иногда ему казалось, будто он сам отец ребенка.
– Я хочу, чтобы вы приняли роды у одной женщины. Ее безопасность – прежде всего…
– Вы полагаете, я недостаточно компетентен?
– Нет. – Как он обидчив, однако. – Не в этом дело. Просто есть сопутствующие обстоятельства. Например, секретность.
Ян помолчал. Чтобы план сработал, придется выложить все начистоту. Иначе ничего не получится. Он глотнул пива и начал свой рассказ. Исповедоваться какому-то незнакомцу, поверять ему свои заветные мысли… Ян чувствовал смущение и говорил с запинкой. Вся эта затея стала казаться ему безумной.
Когда он закончил, наступило долгое молчание. Доктор сидел, уставившись в кружку с пивом. Ян посмотрел на его руки: белые, с длинными пальцами. Они машинально поглаживали кружку. Ян старался не думать, в каких местах побывали эти пальцы.
– Риск, – наконец произнес доктор. – Огромный риск.
– К сожалению, нам придется на него пойти. Иного выхода нет.
– Риск для служанки, риск для вашей подруги. – Доктор Сорг посмотрел ему в лицо. – Наверное, вы очень сильно любите эту женщину?
Ян кивнул. Врач вздохнул:
– Вы счастливый человек.
Он поглаживал кружку тонкими чувствительными пальцами. Было еще рано, в таверне, кроме них, сидели трое матросов – симпатичных молодых парней, игравших в карты. Доктор Сорг взглянул в их сторону.
– Когда-то я тоже любил одну женщину, – пробормотал он. – Но… струсил. Испугался позора, презрения общества, потерять работу, остаться без денег… И потом жалел об этом всю жизнь. – Доктор поднял кружку, но рука задрожала, и он поставил ее на стол. – Мне не хватило смелости…
Ян посмотрел на пол. Там валялись сломанная трубка и горстка устричных раковин. Будто страничка, вырванная из книги эмблем и символов. Если бы ее автором являлся какой-нибудь художник, Ян сумел бы догадаться, что он имел в виду.
– Вот почему я стал помогать людям, – продолжил доктор. – Вся жизнь – риск. Я врач и прекрасно это понимаю. Но есть люди, которые ходят по самому краю, и они мне по душе. Я восхищаюсь ими, поскольку сам не способен на подобный поступок.
Ян одобрительно кивнул. Ему стал нравиться этот колючий и эмоциональный человек. Он снова взглянул на дрожащие руки доктора и подумал: а справится ли он? Его собеседник, видимо, почувствовал это.
– Она будет в надежных руках, – заверил он.
– Кто из них?
– Обе. – Врач развеселился. – А теперь о деньгах.
Он назвал Яну свои условия. Сначала аванс для него и для помощницы – ему придется нанять акушерку, женщину, которой полностью доверяет. Ян отсчитал деньги, беспечно пожав плечами. Это всего лишь горстка луковиц. Но за его безмятежным видом скрывалось глубокое волнение. Тюльпаномания добралась и до него – он стал ее преданным слугой. Но какой дерзкой и ветреной была эта девчонка! Флиртовала со всеми подряд, маня и увлекая за собой. А когда он думал, что потерял ее навеки, сама падала ему в объятия и отдавалась в его руки, наполняя счастьем и блаженством. На какое-то время Ян чувствовал себя полностью удовлетворенным. Но потом в нем опять просыпался голод, жестокий и ненасытный. Вот такой была эта госпожа. Кто мог перед ней устоять?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.