Текст книги "Тюльпанная лихорадка"
Автор книги: Дебора Моггак
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
5. Корнелис
О позах у девушек и женщин. Девушки и женщины не должны высоко поднимать ноги или широко их раздвигать: это свидетельствует о дерзости и бесстыдстве, в то время как сомкнутые ноги показывают их страх перед бесчестьем.
Леонардо да Винчи. Записные книжки
– Опять рыба? – Корнелис посмотрел на тарелку. – Мы всю неделю едим рыбу. На прошлой неделе, если не ошибаюсь, было то же самое. Боюсь, скоро у нас вырастут плавники. – Он рассмеялся. – Когда-то наша земля покоилась на дне моря – хочешь, чтобы мы вернулись в родную стихию?
– Господин, – возразила служанка, – я думала, вы любите рыбу. Это ваш любимый лещ. – Она кивнула на Софию. – Хозяйка приготовила его с черносливом, как вам нравится.
Он повернулся к жене:
– А как насчет куска свинины? Любовь моя, сходи завтра к мяснику, пока мы еще не покрылись чешуей, как водные жители.
Мария фыркнула – не то от смеха, не то из презрения – и вернулась в кухню. Наглость! С тех пор как ушел Карел, их лакей, прислуга совсем отбилась от рук. Надо поговорить об этом с женой.
София ничего не ела. Разглядывая свой бокал, она произнесла:
– Я не хочу, чтобы этот художник появлялся в нашем доме.
– Что?
– Не хочу, чтобы он приходил. И рисовал наш портрет.
Он уставился на нее:
– Но почему?
– Это опасно, – ответила София.
– Опасно?
– Мы просто… потакаем своему тщеславию.
– А чему потакаешь ты, любовь моя, когда к тебе приходит портниха?
– Это совсем другое дело…
– Сколько часов ты тратишь на примерки, вертясь перед зеркалом? – Корнелис перегнулся через стол и погладил жену по руке. – И я этому очень рад, дорогая, потому что твоя красота заставляет сильнее биться мое старое сердечко. Вот почему я хочу запечатлеть ее на полотне.
София теребила бахрому на скатерти.
– Но это очень дорого. Восемьдесят флоринов…
– Разве я не могу тратить деньги так, как хочу?
– Восемьдесят флоринов – многомесячный заработок какого-нибудь плотника. – Она задумалась. – Или моряка.
– С каких пор тебя волнуют такие вещи?
– Художник мне не нравится, – помолчав, произнесла София.
– По-моему, он приятный человек.
Она подняла голову, ее лицо покраснело.
– Нет, он мне не нравится – у него наглый вид.
– Что ж, если он тебе действительно не по вкусу, я расплачусь с ним и найму другого. – Корнелису хотелось сделать жене приятное. – Есть Николас Элиаз или Томас Кайзер. Правда, у них много заказов, так что придется немного подождать. Мы можем обратиться даже к Рембрандту ван Рейну, но он заламывает такие цены, что их с трудом потянет даже мой кошелек.
Корнелис с облегчением принялся за еду. Значит, вот в чем дело. Женщины – странные существа со множеством причуд. Они устроены сложнее мужчин. Как коробочки с секретом: здесь надо что-то нажать, там повернуть, и только тогда поймешь, чего они хотят.
Корнелис обожал свою жену. Порой, когда он видел ее при свечах, у него перехватывало дыхание от ее красоты. Она была его светом, радостью, опорой. Корнелис считал жену чудом, потому что она вернула его к жизни в тот момент, когда он уже потерял надежду. Спасла его так же, как он спас ее, хотя в другом смысле.
Корнелис подбросил в камин дров, сел в кресло и закурил трубку. «Величайшая радость для человека – счастливый дом, где его ждет любящая супруга». Правда, Софии сейчас рядом нет. Ее шаги негромко скрипят наверху. Потом все стихает. После ужина она пожаловалась, что у нее болит голова, и сразу ушла. Обычно сидит рядом с ним и шьет; иногда они играют в карты. Но сегодня София весь день какая-то нервная и пугливая, словно жеребец перед грозой. И странная выходка насчет художника для нее совсем нехарактерна.
Корнелис беспокоился, не заболела ли она: у нее такой бледный вид. Может, она скучает по своей семье? Здесь, в Амстердаме, у Софии почти нет друзей, а жены его приятелей гораздо старше ее. Она совсем не выходит из дома, не радуется жизни. Когда они обручились, София была веселой девушкой, но в последнее время ее характер изменился. Наверное, все дело в ответственности, какую налагает на нее забота о доме, – пожалуй, им следует нанять еще одну служанку. Вероятно, жена чувствует себя запертой в клетке, как тот щегол, которого он держал у себя, когда был маленьким.
Корнелис выбил трубку и встал с кресла. У него болели все суставы, особенно спина. Зима была долгой. Он чувствовал, как на него давит уличный туман и тяжесть города опускается на плечи, точно крышка чугунного котла. Да, он постарел.
Корнелис запер дверь и потушил все свечи, кроме одной, которую взял с собой наверх. Дом пропах жареной рыбой. Вчера на берег возле Бервийка выбросился кит. Огромный, раньше таких не видели. Местные жители пришли в смятение: дурное предзнаменование, знак грядущих бедствий. Море извергло из себя чудовище, чтобы наказать людей за грехи.
Корнелис понимал, что это всего лишь суеверие. Знал это по опыту. Катастрофы обычно обходятся без знамений, они происходят неожиданно. Ни одно зеркало в их доме перед тем, как умерла его первая жена Хендрике, которой было всего сорок, не разбилось. И никакие созвездия не предрекли им того, что оба их ребенка умрут во младенчестве.
Корнелис уже потерял одну семью. И подобно всем пережившим большое горе знал, что жизнь лишена смысла. Те, кто осиротел, чувствуют это сердцем, хотя и убеждают других, будто на все воля Божья. Он продолжал соблюдать религиозные обряды. Каждый вечер читал Софии Библию, и они оба склоняли головы в молитве. По воскресеньям Корнелис ходил в церковь, а жена посещала свою тайную мессу: ее вера дозволялась лишь при условии, что церковные службы будут проводиться тайно. Однако Корнелис сознавал, что все эти правильные речи произносят только его губы. В то время как сомнения, какие он испытывал, оставались без слов. Корнелис едва решался высказать их самому себе. Потери не укрепили, а ослабили его веру, и единственная надежная вещь, за которую он мог уцепиться, лежит сейчас в его пуховой постели.
Корнелис вошел в спальню. София преклонила колени у распятия. Это его удивило: он думал, что она уже легла. Наверное, молилась уже давно. Увидев его, жена вздрогнула. Перекрестившись, она забралась на кровать и легла, уставившись в потолок. С балки свисал ее бумажный свадебный венок, обросший пылью и похожий теперь на осиное гнездо.
София заворочалась и вздохнула. От нее веяло ароматом юности. Прилив желания согрел его старые кости, оживил холодную кровь. Корнелис разделся, опорожнил свой мочевой пузырь в горшок и надел ночную рубашку. Эта кровать была его ковчегом; каждую ночь крепкие молодые руки не давали ему уйти на дно.
София лежала, свернувшись в клубок и зарывшись головой в подушки. Она притворялась, будто спит. Корнелис погасил свечу и залез в постель. Задрав сорочку, он положил руку на маленькую грудь жены. Помассировал ее сосок.
– Милая супруга, – прошептал Корнелис и потянул ее руку к своему сморщенному члену. – Мой маленький солдат сегодня сонный. Настало время исполнить свой долг.
София сжала пальцы в кулак. Он заставил жену развернуться и прижал ее ладонь к своему телу, водя ею вверх и вниз. «Боевая тревога…» Его член напрягся; дыхание стало хриплым. «Стоять смирно!» Шутка, которой они часто обменивались с женой. Раздвинув ей ноги, Корнелис принял нужную позу. Когда он в нее вошел, она слегка вздрогнула. Зарывшись лицом в ее волосы, он тискал ее ягодицы и все крепче прижимал к себе под ритмичный скрип кровати. С каждым новым движением его дыхание учащалось.
Прошло несколько минут. По мере того как Корнелис старел, ему все труднее удавалось извергать семя. Работая бедрами, он вспомнил эпизод из прошлого. В детстве Корнелис жил в Антверпене, и Гретье, их служанка, приходила к нему пожелать спокойной ночи. Однажды она вдруг задрала юбку и положила его руку себе между ног. Он почувствовал колючие волосы и мокрые губы. Она двигала его пальцами; ее губы разъезжались в стороны, как шлепки сырого мяса. Потом его палец уперся во что-то плотное, вроде маленького шарика, спрятанного в укромных складках ее плоти. Гретье заставила его тереть это место, вверх и вниз, все сильнее и сильнее… и вдруг бедра ее сомкнулись, зажав его ладонь. Служанка застонала. Вскоре она освободила его руку, рассмеялась, шлепнула по щеке и ушла.
Тогда его это напугало. Буквально привело в ужас. Он чувствовал стыд и тошноту. Ему было всего десять. От его мокрых пальцев пахло рассолом и гнилыми дынями. Потом это воспоминание застряло у него где-то внутри. Корнелис ужасался своей порочности, и в то же время она его возбуждала. «Вот-вот… сейчас… залп из всех орудий!» – прошептал Корнелис и вдруг изверг в нее семя. В последнем спазме он отчаянно сжал ее тело; его худые ляжки задрожали. Затем обмяк, полностью опустошенный, и его старое сердце бешено забилось под ребрами. «Слава Господу», – выдохнул он.
София лежала под ним не шевелясь. Похоже, она что-то говорила. Он слышал ее голос, но не понимал слов: сердце очень громко стучало в ушах.
– Что ты сказала, любовь моя?
– Я передумала. – София отвернулась от него и спрятала лицо в подушку. – Насчет того, что говорила за ужином… Мне не нужен другой художник. – Она помолчала. – Пусть он придет опять.
6. Мария
Сладостны украденные воды и приятен хлеб, съеденный тайком.
Якоб Катс. Моральные символы, 1632 г.
Комнатой ниже на своей кровати спала Мария. На полу стояли ее туфли, перевернутые вверх подошвами, – для защиты от ведьм. Снаружи, от воды в канале, веяло холодком. Туман рассеялся. Луна выбралась из облаков и сияла на крышах зданий, выстроившихся вдоль Геренграхта. Это были богатые дома, построенные на мощных фундаментах; их кирпичные кровли, увенчанные щипцами, поднимались высоко в небо. В слепых окнах блестел лунный свет. Между домами лежала полоса канала. По его воде пробегала легкая рябь; она морщилась, как атлас. Вдалеке залаяла собака, ей ответила другая, третья – словно телеграф, передавший новость о разразившейся войне, про которую знали одни лишь собаки.
По улице прошел ночной сторож. Он протрубил в рожок, объявляя время, но Мария мирно храпела в своей постели. Ей снилось, будто все комнаты наполнились водой и хозяин с хозяйкой уплывают на задернутых балдахинами кроватях. Море поднималось все выше, поглощая город, но она была уже рыбкой и быстро носилась по затопленному дому. Смотрите, я могу дышать! Она свободна, потому что все остальные утонули – все, кроме ее детей. Они легкой стайкой мчатся вслед за ней. Снуют там и здесь, проплывая по черным и белым клеткам мраморного пола.
Мария улыбается, чувствуя себя хозяйкой в подводном царстве. Другим пришлось умереть, чтобы она смогла жить, – и в мире сна это казалось ей вполне естественным.
7. Корнелис
Если поэт хвалится тем, что способен разжечь в человеке любовь, которая является главной целью всех живых существ, то художник может сделать то же самое, и даже еще в большей степени, поскольку в его власти представить перед любящими сам объект любви, придав ему такое сходство, что они начинают целовать его и вести с ним беседы.
Леонардо да Винчи. Записные книжки
Следующий сеанс состоялся через две недели. Корнелис был очень занят и редко находился в доме. Он управлял складами в гавани. В полдень, как только открывалась Биржа, отправлялся на торги. Амстердам буквально кишел деньгами, поэтому деловая жизнь протекала здесь бурно, даже лихорадочно, тем более что Биржа закрывалась уже к двум часам. Кроме того, как состоятельный бюргер и почетный гражданин Корнелис выполнял кое-какие общественные обязанности. В 1636 году город переживал настоящий бум. Правда, правительство находилось в Гааге, но истинной столицей республики являлся Амстердам. Торговля била ключом, искусства цвели пышным цветом. По улицам расхаживали модно одетые прохожие, и вода каналов отражала их красивые и богатые дома. Город словно наполняли тысячи зеркал. В них блестело холодное утреннее солнце. Красноватые облака неподвижно висели над мостами. Казалось, будто город вглядывается в воду, как женщина, рассматривающая себя в зеркале. Впрочем, как можно упрекнуть в тщеславии того, кто так красив?
А в домах, в тысячах комнат, висели картины: маленькие зеркала, отражавшие жизнь их обитателей. Женщина играла на клавесине, скосив глаза на стоявшего рядом мужчину. Красивый молодой солдат подносил к губам бокал, и его фигура преломлялась в блестевшем на столе графине. Служанка передавала письмо хозяйке… Мгновения, застывшие во времени, словно в густом желе. Люди еще не одно столетие будут разглядывать эти полотна и гадать, что произойдет дальше. Например, что прочитает в письме эта женщина, стоящая у окна с залитым солнцем лицом? Может, она влюблена? Отбросит ли она письмо или, наоборот, выполнит содержащиеся в нем указания? Подождет, пока дом опустеет, и поспешит в глубину анфилады, на задний план картины, купающийся в солнечных лучах?
Кто знает? Ее лицо спокойно, а любовные тайны надежно заключены в сердце. Она просто стоит, запертая внутри толстой рамы, застыв на пороге какого-то важного события. Ей еще предстоит принять решение.
София стояла у окна. Она не видела, как подошел Корнелис. Окно находилось посредине лестницы. Его украшал витраж в янтарных и винно-красных тонах. В центре рисунка сидела пестрая птичка, запутавшаяся в стеклянной зелени. Поэтому она не могла разглядеть, что находится снаружи. В окно било солнце, бросая на ее лицо разноцветные зайчики. София просто стояла у окна, тихо и спокойно.
Корнелис подумал, что она сама и есть живая картина – вот здесь, сейчас, пока художник не успел запечатлеть ее на полотне. И вдруг его охватило странное чувство. Жена будто исчезла, ее душа ускользнула, и перед ним осталась лишь оболочка в ярко-синем платье.
– Любовь моя… – начал он.
София резко вздрогнула и обернулась.
– Разве ты не слышала стук в дверь? Пришел господин ван Лоо, он ждет нас внизу.
Ее рука взметнулась к волосам.
– Он здесь?
Корнелис поставил на стол вазу с тюльпанами. Он попросил включить ее в портрет: тюльпаны были его страстью.
– Я выложил за них кругленькую сумму, – сообщил Корнелис. – Это tulipa clusiana, оранжерейный сорт. Вот почему они цветут так рано. Их продает португальский еврей, Франческо Гомес да Коста. – Белые лепестки слегка розовели по краям. – Неудивительно, что поэт сравнил их со стыдливым румянцем на щеках Сюзанны, не правда ли? – Он прочистил горло. – Разве они не напоминают нам о том, что земная красота мимолетна и то, что сегодня полно очарования, завтра обратится в прах?
– Вот почему надо пользоваться ей, пока можно, – заметил художник.
Возникла пауза. София шевельнулась в своем кресле.
– Вряд ли это можно назвать тем, чему нас учит Библия. – Корнелис снова прочистил горло. Живописцев всегда считали безбожниками, для них нет ничего святого. – К тому же я уже обрел свой рай на земле.
Корнелиса охватило нежное чувство к супруге. Он наклонился и тронул ее за щеку.
– Не двигайтесь! – громко воскликнул портретист. – Примите прежнюю позу, пожалуйста.
Корнелис охнул и поспешно вернул руку на бедро. Порой он увлекался своими мыслями и совсем забывал, что с него пишут портрет. Но это трудная работа, что ни говори. Приходилось стоять прямо, у него уже начала болеть спина.
Ян ван Лоо бесшумно водил кистью по холсту. Из соседней комнаты доносился звук швабры – Мария мыла пол.
– Вас не удивляет, как быстро все предались этому безумию? – спросил Корнелис.
– Какому? – отозвался художник.
– Вы сами еще не пали жертвой этой страсти?
Художник помолчал.
– Все зависит от того, какую страсть вы имеете в виду.
– Спекуляцию тюльпанными луковицами.
– А. – Художник улыбнулся. – Тюльпанные луковицы.
Жена, сидевшая рядом с Корнелисом, шевельнулась. Корнелис решил, что художник тугодум.
– Я всегда считал голландцев здравомыслящими людьми, – продолжил он, – но в последние два года они стали словно одержимы.
– Неужели?
– Причем поветрию подвержены люди всех сословий – садовники и судовые повара, мясники и хлебопеки. Может, даже живописцы.
– Только не я, – возразил художник. – Я совсем не разбираюсь в коммерции.
– И они тоже. Однако на Бирже создают и теряют целые состояния. Эти новые гибридные сорта – за них заламывают неслыханную цену. Можно заработать тысячи флоринов, если знать, где и как продавать. – В голосе Корнелиса послышались взволнованные нотки; он и сам неплохо заработал на тюльпанной лихорадке. – Представьте, на прошлой неделе одна луковица «Семпера Августа» – самого красивого и ценного сорта – была продана за шесть прекрасных лошадей, три бочки вина, дюжину овец, две дюжины серебряных чаш и морской пейзаж кисти Исайи ван де Вельде!
Художник молча поднял брови и продолжил работу. С одного из тюльпанов бесшумно слетел лепесток. Шварк, шварк – возила щеткой Мария. Было слышно, как она мурлычет себе под нос.
В комнате установилась томная, дремотная тишина. Корнелису вдруг стало одиноко, словно он путешествовал в дорожном экипаже и все пассажиры заснули. Почему жена молчит?
– Разумеется, это не местное растение – оно прибыло к нам из Турции. Когда я был молод, о нем знали только cognoscenti – аристократы и любители ботаники. Но мы прекрасные садоводы, не правда ли? На нашей плодородной почве эти скромные цветы преобразились в яркие и пышные создания. Неудивительно, что люди теряют от них голову, ведь тюльпаны остаются прекрасными даже после смерти. Ваши коллеги тоже обессмертили их на своих полотнах: братья Босхарт, Ян Давидс де Хем. Невероятно реалистичные картины, где нарисованные цветы будут и впредь цвести для новых поколений…
– Помолчите, пожалуйста, – перебил Ян. – Я пытаюсь нарисовать ваш рот.
София издала сдавленный звук. Она смеялась. Потом спохватилась и замерла.
Лицо Корнелиса вспыхнуло, словно его ударили по щеке. Что за неуважение? Ему еще так многому надо научить жену, передать опыт целой жизни. Порой казалось, будто ее мысли бродят где-то далеко. Она юная: милое создание, но в голове сплошная чепуха. Внезапно ему с грустью вспомнилась его первая жена Хендрике. Вот она была твердой и надежной. Хендрике никогда не воспламеняла его кровь, и он не испытывал к ней и половины того, что чувствовал к Софии, но была хорошим компаньоном. А у Софии семь пятниц на неделе: сегодня она сама нежность и любовь, а завтра хмурится и смотрит волком. В последние дни вообще вела себя очень странно.
Корнелис придал своему лицу строгое выражение. Выпятил грудь и крепко сжал трость. Да, этот художник – сомнительный малый. Недаром София была против. Но дело уже начато; надо поскорее закончить его.
8. Картина
Сколько полотен навсегда запечатлели божественную красоту, которая в своем плотском воплощении была быстро разрушена временем и смертью! Можно сказать, что труд живописца еще более благороден, чем работа матери-природы.
Леонардо да Винчи
На самом деле Ян ван Лоо рисовал не рот старика. Он рисовал губы Софии. Художник смешал на своей палитре розовый – охра, серый и кармин – и мягко коснулся кистью полотна. Она смотрела прямо на него. В какой-то момент, пока старик нес свою околесицу, ее губы тронула улыбка – улыбка соучастницы. Он успел ухватить ее призрак на картине.
В доме стало совсем тихо. Когда Ян закончит эту картину, она будет источать безмятежность и покой. Мария внизу погрузилась в сон. Утомленная любовью, она задремала на кухонном стуле. Этой ночью Виллем проскользнул к ней в постель, а ушел только на рассвете. Пока служанка спит, кот тащит через кухню сырую камбалу. Он делает это бесшумно. Никто не заметит кражи.
Наверху пытаются украсть кое-что другое. Корнелис тоже почти спит. В окно библиотеки льется солнце. Там, в углу, есть каминная полка, ее поддерживают две кариатиды. Яркое солнце пламенеет на их груди. Древние окаменелости на полке застыли в ожидании, которое длится уже сотни лет.
Проходит полчаса. Художник едва притрагивается к полотну. Он смотрит на Софию. За ее спиной висит «Снятие с креста». Это итальянская картина школы Караваджо. Христа опускают на землю. Свет озаряет Его обнаженный торс. Это не бледный и пассивный Христос севера. Нет, реальный человек – широкоплечий, мускулистый, с выпуклыми жилами. Он страдал и умер в муках. Тяжесть его запрокинутого тела заполняет раму. Кажется, он вот-вот упадет на позирующих под ним супругов.
Внизу под Христом стоит старик, патриарх, гордо выпятив грудь над своими тощими ногами. Его обрамленное воротником лицо словно вопрошает зрителя, осмелится ли тот усомниться в его избранничестве перед Богом. Рядом сидит его красивая молодая жена. Волосы скромно зачесаны назад, но в них блестят жемчужины, словно подмигивая зрителю. Они придают картине иной смысл. На губах женщины застыла улыбка. Кому она улыбается, портретисту или зрителю? И можно ли вообще назвать это улыбкой?
Корнелис продолжает говорить, но его никто не слушает. София и художник с напряженной серьезностью смотрят друг на друга. Падает еще один лепесток; он открывает твердую головку рыльца.
Ян продолжает работать. Сотни лет спустя люди будут стоять в музее и смотреть на его картину. Что они увидят? Равновесие, гармонию. Супружескую пару, которая, несмотря на свой достаток, сознает, что жизнь проходит слишком быстро (весы, череп). Возможно, старик что-то говорил, но теперь молчит. Тогда его не слушали, а сейчас уже никто не услышит.
Его молодая жена действительно очень красива. Взгляд спокоен и светится любовью. На щеках все еще горит румянец, хотя она уже давно умерла. Осталась только эта картина.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.