Текст книги "Избранные речи"

XIV. О симмориях

Введение Либания

Так как распространилась молва, что персидский царь делает приготовления к походу против греков, афинский народ встревожился и уже готов был созывать греков и сейчас же начать войну. Но Демосфен советует не спешить с выступлением, а дожидаться, пока сам царь не начнет враждебных действий. Сейчас ведь, рассуждает он, мы не сумеем убедить греков вступить в союз с нами, так как они воображают, что им не грозит никакой опасности; тогда же сама опасность заставит их присоединиться к нам. Таким образом он убеждает их, не нарушая спокойствия, наладить у себя порядок и подготовиться к войне. При этом он подробно излагает им, каким образом им следует установить этот порядок. Поэтому речь и озаглавлена «О симмориях»: симморией у жителей Аттики называется объединение граждан, исполняющих литургию.

Речь

(1) Люди, восхваляющие ваших предков, граждане афинские, задаются, мне кажется, целью сказать приятную речь, но делают дело бесполезное для тех, кого они прославляют. Именно, принимаясь говорить о делах, которых ни один из них по достоинству не мог бы выразить своим словом, они сами себе снискивают славу искусных ораторов, но доблесть тех людей представляют ниже сложившегося о ней у слушателей мнения. Я же полагаю, что для них высшей похвалой является время: хотя с тех пор прошел уже большой срок, выше тех деяний, которые совершены ими, никто другой ничего не мог исполнить. (2) Я сам лично постараюсь рассказать вам, каким способом вы лучше всего, на мой взгляд, можете подготовиться. Дело вот в чем: если бы мы все, собирающиеся выступать с речами, оказались искусными ораторами, то ваши дела, я уверен, от этого ничуть не улучшились бы; но если бы один кто-нибудь, кто бы это ни был, выступив, сумел разъяснить дело и убедить вас, какое снаряжение потребуется, в каком количестве и откуда оно может быть взято, чтобы послужило на пользу государства, тогда весь наш теперешний страх рассеется. Я со своей стороны вот это по мере возможности и постараюсь сделать; но только предварительно скажу вам коротко, как я смотрю на вопрос об отношениях к царю¹.

(3) Я лично считаю царя общим врагом всех греков, но все-таки в этом я еще не вижу основания к тому, чтобы посоветовать вам совершенно одним без чужой помощи начать войну против него. Ведь и сами греки, как я вижу, не все находятся между собой в дружелюбных отношениях, но некоторые доверяют больше ему, чем иным из своей среды. Вот почему и важно для вас, я думаю, если уж начинать войну, то соблюдать такое условие, чтобы ее начало было для всех равным и справедливым, а приготовления следует делать все, какие нужны, и это должно быть главным. (4) По-моему, граждане афинские, если бы грекам стало ясно и очевидно, что царь предпринимает что-то против них, они не только заключили бы союз, но и были бы весьма благодарны тем людям, которые стали бы за них и вместе с ними бороться против него. Но если уж теперь, когда это еще не стало очевидным, мы сами наперед навлечем на себя враждебное отношение, тогда я боюсь, граждане афинские, как бы нам по необходимости не пришлось воевать не только с царем, но и с теми людьми, за которых мы теперь хлопочем. (5) Царь, конечно, выждет временно со своими военными предприятиями, если действительно решил выступать против греков; он одарит деньгами некоторых из них и посулит им дружбу, а они, желая поправить дела в своих частных войнах и думая только об этом, проглядят общее спасение всех. Но мой совет вам – смотрите, не ввергните наше государство в эту свалку и в это безрассудство.

(6) Да нет! – остальные греки, как я вижу, держатся совершенно иных взглядов на вопрос об отношениях к царю, чем вы; но в то время как многие из них считают, мне кажется, допустимым ради какой-нибудь выгоды лично для себя пожертвовать остальными греками, вам, наоборот, даже когда терпите обиду, честь не позволяет применить по отношению к своим обидчикам такого возмездия, – допустить, чтобы некоторые из них подпали под власть варвара. (7) А раз это так, надо смотреть, чтобы ни мы в случае войны не оказались в неравных условиях, ни он, который наверное, как мы думаем, что-нибудь замышляет против греков, не снискал у них доверия под видом друга. Ка́к же это может быть достигнуто? – При том условии, если сила нашего государства будет у всех на виду как испытанная и подготовленная, и если всем будет ясно, что государство, опираясь на нее, стремится блюсти справедливость². (8) Людям же, которые кичатся отвагой и с большой охотой предлагают воевать, я могу сказать, что нетрудно и тогда, когда требуется обсуждение, приобрести славу мужества, и тогда, когда близка какая-нибудь опасность, показать себя искусным оратором, но вот что трудно и что именно нужно: в опасностях – выказывать свое мужество, а на совещаниях – уметь внести предложения благоразумнее остальных. (9) Я лично, граждане афинские, думаю, что война с царем может оказаться тяжелой для государства, но военные действия, с ней сопряженные, легкими. Почему? Да потому, что все войны обязательно, как я думаю, требуют триер³, денег и подходящих мест, а это все у него, по моему расчету, есть в большей степени, чем у нас. Военные же действия ни в чем другом, как я вижу, не нуждаются столько, как в доблестных воинах, а этих последних, я полагаю, больше у нас и у тех, кто решается воевать на нашей стороне.

(10) Так вот по этим соображениям я и советую войну никоим образом не начинать первым, но к военным действиям, по-моему, нам необходимо подготовиться как следует. Конечно, если бы военные силы для обороны от варваров были одного какого-нибудь рода, а для борьбы с греками – другого рода, тогда естественно, может быть, мы и выдали бы себя, что собираемся выступать против царя. (11) Но так как всякое военное приготовление ведется одним и тем же способом и всякая военная сила должна иметь своей главной задачей одно и то же – именно, чтобы была способна отразить врагов, помогать своим наличным союзникам, спасать имеющееся достояние, тогда зачем же мы, имея врагов общепризнанных⁴, ищем еще других? Нет, будем готовиться против них, а тем самым мы защитим себя и от царя на случай, если он станет предпринимать что-нибудь против нас. (12) И вот теперь вы призываете к себе на помощь греков⁵; но если вы не будете исполнять того, что они предлагают, поскольку некоторые относятся к вам недоброжелательно, тогда ка́к же можно рассчитывать, чтобы кто-нибудь вас послушался? – «Да ведь они, клянусь Зевсом, от нас услышат, что царь имеет замыслы против них». А сами они, – скажите ради Зевса, – разве, вы думаете, не видят этого? Я по крайнем мере, полагаю, что видят. Но только боязнь этого еще не пересилила у некоторых вражды к вам и друг к другу. Значит, не чем иным, как пустыми сказами рапсодов⁶, будут речи послов, когда они станут обходить города. (13) Но, если только будет исполняться то, что сейчас имеем в виду мы, тогда, конечно, из всех решительно греков не будет уже ни одного столь самоуверенного, который, видя в вашем распоряжении тысячу всадников, гоплитов⁷ в любом количестве, корабли в числе трехсот, не пришел бы к вам и не стал обращаться с ходатайствами, понимая, что при наличии этих данных он всего вернее может найти спасение. Таким образом, если станете приглашать теперь, то придется просить и в случае безуспешности получить даже отказ; если же вы выждете время и вместе с тем подготовите заранее свои собственные силы, тогда вы будете в состоянии спасать тех, кто станет обращаться к вам за помощью, и можете быть уверенными, что все к вам придут.

(14) Я, граждане афинские, принимая во внимание эти и подобные им соображения, не хотел придумывать никакого слишком смелого или широковещательного, но несбыточного предложения. Зато относительно подготовки, чтобы она была проведена как можно лучше и быстрее, я весьма много потрудился, стараясь тщательно продумать этот вопрос. Я полагаю таким образом, что вам следует прослушать этот план и, если будет угодно, принять его своим голосованием. Итак, первым условием этой подготовки, граждане афинские, и самым важным является такое отношение с вашей стороны, чтобы каждый сознательно и с охотой исполнял все, что потребуется. (15) Вы, разумеется, видите, граждане афинские, что, если когда-либо по каким-нибудь делам вы все согласно высказывали свое пожелание и, если после этого каждый в отдельности признавал исполнение этого дела своей личной обязанностью, ни одно никогда не ускользало от вас; но в тех случаях, когда вы, раз высказав пожелание, после этого обращали взоры друг на друга, причем каждый думал про себя, что сам не будет этим заниматься, а что исполнит кто-то другой, в этих случаях ничего никогда у вас не удавалось. (16) Ввиду того что у вас сейчас такое настроение и что вы так возбуждены, я предлагаю число тысячу двести⁸ пополнить и довести до двух тысяч, прибавив к прежним еще восемьсот. Дело в том, что если вы поставите это число, то, я думаю, когда выключить наследниц⁹, сирот¹⁰, имения клерухов¹¹, общие владения¹² и таких людей, которые окажутся неплатежеспособными, то и получится у вас тысяча двести лиц. (17) Так вот из этих лиц, по-моему, надо составить двадцать симморий, как это есть теперь, по шестидесяти лиц в каждой. Из этих симморий я предлагаю каждую разделить на пять частей по двенадцати человек, пополняя их состав каждый раз равномерно с расчетом, чтобы на одного особенно богатого приходилось всегда несколько наименее состоятельных. И вот личный состав я предлагаю распределить таким образом; а почему – это вы узна́ете, когда прослушаете весь порядок этого устройства¹³. (18) А как же с триерами? – Все количество их я предлагаю определить в триста, затем образовать двадцать частей по пятнадцати в каждой, причем предоставить из первой сотни на каждую часть по пяти, из второй по пяти и из третьей по пяти; затем по жребию распределить на каждую симморию людей по пятнадцати кораблей, а симмория в свою очередь должна каждой своей части дать заказ на три триеры. (19) Когда все это будет так сделано, я в дальнейшем предлагаю, – ввиду того, что ценз всей страны составляет шесть тысяч талантов¹⁴, а ведь у вас должен быть составлен расчет и на деньги, – разделить эту сумму и образовать сто частей по шестидесяти талантов в каждой, затем пять таких частей в шестьдесят талантов назначить по жребию на каждую из двадцати больших симморий, а симмория должна каждому из своих подразделений дать по одной единице в шестьдесят талантов. (20) Таким образом, если вам потребуется сто триер, расход на каждую будет оплачиваться с суммы в шестьдесят талантов, и триерархов¹⁵ будет двенадцать; если потребуется двести триер, сумма в тридцать талантов будет оплачивать расход на каждую, и шесть лиц будут исполнять обязанности триерархов; если потребуется триста триер, тогда двадцать талантов будут оплачивать расход на каждую, и четыре лица будут нести обязанности триерархов¹⁶. (21) Таким же точно образом и оснастку для триер, оставшуюся сейчас, граждане афинские, невыполненной¹⁷, я предлагаю всю подвергнуть оценке по расчетной ведомости и распределить на двадцать частей; затем по жребию разложить между большими симмориями – по одной части должников на каждую, а каждой симмории назначить их на каждую из ее частей поровну: двенадцать лиц в каждой такой части обязаны будут взыскать недоимки и представить в готовом виде триеры, какие каждому из них достанутся по жребию. (22) Покрытие расходов, постройка корабельных кузовов, назначение триерархов и поставка снастей – все это, я думаю, таким именно способом могло бы лучше всего быть достигнуто и подготовлено. Что же касается набора экипажа – ка́к сделать его верным и легким, об этом я буду говорить позднее¹⁸. По моему мнению, стратегам¹⁹ следует распределить верфи²⁰ на десять участков с таким расчетом, чтобы корабельные дома были расположены по тридцати как можно ближе друг к другу: когда сделают это, пускай они назначат две симмории и тридцать триер на каждый из этих участков, а затем по жребию наметят филы²¹. (23) В свою очередь и каждый таксиарх²² должен тот участок, который достанется ему по жребию, разделить на три части, а таким же порядком и корабли, затем кинуть жребий между триттиями²³, так чтобы среди всех вообще верфей для каждой из фил был отведен один участок, а в каждом участке третью часть занимала триттия: тогда в случае надобности вы будете знать, во-первых, где размещена данная фила, затем, где данная триттия, далее, кто – триерархи и какие там триеры, и тогда каждая фила будет иметь тридцать триер, а каждая триттия десять²⁴. Когда это будет таким образом поставлено на правильный путь, то если даже что-нибудь мы сейчас упускаем из виду (сразу все предусмотреть, конечно, нелегко), само дело найдет себе средство исправления, и будет тогда единый порядок и со всеми вообще триерами, и с каждой частью их.

(24) Что касается денег и некоторого, теперь уже очевидного, их источника, то хотя я и знаю, что слова мои покажутся неожиданными, но все-таки это надо будет сказать. Именно, я уверен, что для всякого, кто сумеет правильно взглянуть на вещи, станет очевидно, что один только я говорил правильно и предвидел будущее. Я лично полагаю, что сейчас ни к чему говорить о деньгах. Дело в том, что у нас есть в случае надобности источник – большой, прекрасный и справедливый; но если мы будем его искать сейчас, мы должны будем себе представить, что потом в нужное время у нас его может не оказаться; тем более не следует нам пользоваться им теперь. А если сейчас мы оставим его в неприкосновенности, он у нас будет. Что́ же это за источник, которого сейчас нет, но который потом явится? Да, это похоже на загадку. (25) Я объясню. Вы видите наше государство, граждане афинские, все вот это²⁵. В нем богатств чуть ли не столько же, сколько во всех остальных государствах вместе взятых. Но владельцы этих богатств держатся такого взгляда, что если бы все ораторы стали пугать их, говоря, будто придет царь, будто он уже пришел, будто иначе и быть не может, и если бы наряду с ораторами столько же прорицателей²⁶ стали предсказывать это же самое, они и тогда не только не сделали бы взносов²⁷, но и в ведомости не показали бы и даже не признались бы, что имеют такие средства. (26) Но если бы они воочию увидели, как эти вещи, сейчас столь страшные на словах, сбываются на деле, тогда не будет ни одного столь глупого человека, который сам не предложил бы и даже первым не сделал бы взносов. Кто в самом деле предпочтет погибнуть сам со всем своим состоянием, чем внести часть своего имущества ради спасения себя и остального достояния? Так вот насчет денег я и говорю, что они будут тогда, в случае действительной надобности, а ранее этого – нет. Поэтому и искать их я не советую. Ведь то, что́ вы теперь сумели бы достать, если бы решили доставать, еще более смехотворно, чем ничего. (27) Ну что, если, представим себе, кто-нибудь предложит вносить сотую часть?²⁸ Это составит шестьдесят талантов²⁹. Или может быть, кто-нибудь предложит пятидесятую часть, двойное количество? Это составит сто двадцать талантов³⁰. Но что́ это значит по сравнению с тысячей двумястами верблюдов, которые возят для царя деньги, как утверждают вот они?³¹ Или, если вам угодно, мне надо положить, что мы внесем двенадцатую часть, т. е. пятьсот талантов?³² Но и вы не согласитесь на это; да если и внесете эти деньги, они слишком ничтожны для предстоящей войны. (28) Вы должны, значит, сделать все остальные приготовления; что же касается денег, то в настоящее время надо оставить их на руках у владельцев, так как нигде в другом месте не будут они в лучшей сохранности у государства. Если же когда-нибудь наступит такая крайность, тогда они будут сами добровольно вносить их, и вы так получите их. Это и возможно, граждане афинские, и кроме того, будет благородным и полезным для вас делом; да и кстати будет, если про вас будет сообщено царю; это вызовет у него немалый страх. (29) Он, конечно, знает, что в битве с двумястами триер³³, из которых сто выставили мы, его предки потеряли тысячу кораблей; а тут он услышит, что теперь вы сами наготове имеете их триста. Таким образом он и поймет, хотя бы был совсем помешанным, что окажется в далеко не легком положении, если сделает своим врагом наше государство. Но, конечно, если он имеет основание кичиться своим богатством, то все-таки и в нем он найдет более слабую опору, чем та, какая есть у вас. (30) Он, говорят, золота получает много. Но если он раздаст его, ему придется искать нового: ведь и источники, и колодцы, естественно иссякают, если из них часто берут все целиком. Про нас же, наоборот, он услышит, что у нас основой является ценз всей страны, *именно шесть тысяч талантов*³⁴; а как мы будем защищать ее от наступления врагов, это лучше всего могли бы знать те из его предков, которые сражались при Марафоне³⁵, а пока мы будем владеть своей землей, средства у нас, конечно, не могут истощиться.

(31) Далее, если некоторые опасаются, что он, обладая средствами, соберет себе большое войско наемников, то и это тоже не представляется мне верным. Именно, я полагаю, что против Египта и Оронта³⁶ и вообще против некоторых из варваров охотно пошли бы к нему на службу в качестве наемников многие из греков – вовсе не из такого расчета, чтобы он победил кого-нибудь из этих людей, но каждый в отдельности думал бы только о том, чтобы получить какое-нибудь обеспечение для самого себя и через это освободиться от теперешней своей бедности. Но против Греции, я думаю, не пошел бы ни один грек. Действительно, куда он сам обратится тогда? Во Фригию³⁷ что ли пойдет, чтобы быть там рабом? (32) Ведь никакой другой цели не преследует война с варваром³⁸, как защиту страны, жизни, обычаев, свободы и всего тому подобного. Кто же настолько несчастный человек, что захочет предать себя, родителей, могилы, отечество из-за ничтожной корысти? Я лично думаю, что никто на это не решится. Да, с другой стороны, и царю нет расчета с помощью наемников одолеть греков, так как те, кто победят нас, уж конечно, сильнее его; но он хочет вовсе не того, чтобы, уничтожив нас, оказаться под властью других, но главным образом того, чтобы самому властвовать, если не над всеми, то по крайней мере над имеющимися у него теперь рабами.

(33) Далее, если кто-нибудь думает, что фиванцы будут на его стороне, трудно перед вами говорить о них, потому что вы из-за ненависти к ним не захотите послушать доброго слова о них, хотя бы то была и правда. А все-таки людям, которые берутся за рассмотрение важных вопросов, не следует упускать из виду ни одного полезного соображения ни под каким предлогом. Я, со своей стороны, думаю, что фиванцы не только никогда не пойдут совместно с ним против греков, (34) но, наоборот, сами дали бы большие деньги, – если бы могли их дать, – за то только, чтобы представился им какой-нибудь случай искупить свои прежние прегрешения по отношению к грекам³⁹. Ну, а если уж кто-нибудь считает фиванцев от природы настолько несчастными во всех отношениях, то все вы, конечно, понимаете то, что раз фиванцы будут настроены в его пользу, тогда их противники⁴⁰ обязательно будут держать сторону греков.

(35) Итак, я лично держусь того мнения, что в этом и заключается дело справедливости и что сторонники ее одержат верх над предателями и над варваром во всех отношениях. Следовательно, не надо, по-моему, ни чрезмерно предаваться страху, ни дать себя увлечь, чтобы первыми начать войну. Да и из остальных греков никто, как я вижу, естественно, не устрашился бы этой войны. (36) Ведь кто́ же из них не знает, что, пока они считали его своим общим врагом и хранили согласие между собой, они обладали многими благами, но как только они стали считать его своим другом и завели между собой распри из-за личных споров – вот тут и постигли их такие бедствия, каких ни один даже заклятый враг не мог бы придумать для них? Так неужели же нам бояться того человека, кого судьба и божество показывают бесполезным в качестве друга и полезным в качестве врага? Ни в коем случае! Но зато не будем и задевать его: этого не следует, как ради нас самих, так и ввиду неладов и взаимного недоверия среди прочих греков; (37) ведь конечно, если бы можно было единодушно всем вместе напасть на него одного, тогда я такое действие против него даже не почел бы за несправедливость. Но раз этого нет, то, по-моему, надо соблюдать осторожность, чтобы не дать предлога царю выступать в качестве защитника за права остальных греков. Ведь если вы будете держаться спокойно, он всяким действием такого рода будет возбуждать подозрение; если же вы первыми начнете войну, тогда, естественно, будет казаться, что он из вражды к вам хочет быть другом всем остальным. (38) Итак, смотрите же, не раскройте, в каком плохом состоянии находятся дела в Греции, – не созывайте людей в такое время, когда они не откликнутся, и не начинайте войны, когда не в состоянии будете ее вести. Нет, держитесь спокойно, сохраняя мужество и делая приготовления; и если будут доходить о вас сведения до царя, – то пускай он слышит не о том, клянусь Зевсом, будто все греки, и афиняне в том числе, испытывают затруднения, будто находятся в страхе или в тревоге, (39) – нет, совсем не об этом, а, наоборот, о том, что если бы ложь и клятвопреступление не считались у греков таким же позором, как у него считаются славным делом, тогда уж давно бы вы пошли походом против него; но что в данное время вы этого не сделали бы из своих собственных соображений, а только мо́лите всех богов наслать на него такое же безумие, как некогда на его предков. И если он станет вдумываться в такое положение, он найдет, что вы не плохо принимаете свои решения. (40) Ему по крайней мере известно, что благодаря войнам с его предками наше государство сделалось богатым и великим, а вследствие спокойствия, которое оно некогда хранило⁴¹, оно не могло тогда возвыситься ни над одним из греческих государств в такой степени, как теперь. Кроме того, он видит, что и грекам нужен какой-то посредник – сам ли взявший это на себя, или в силу обстоятельств – и таковым мог бы явиться для них – он знает это – он сам⁴², если бы начал войну. Значит, знакомыми и правдоподобными будут для него сообщения, которые он услышит от своих осведомителей.

(41) Однако чтобы не утомлять вас, граждане афинские, слишком длинной речью, я сейчас уйду, указав только главные черты своего предложения. Готовиться надо против явных врагов – вот что я предлагаю; обороняться же и против царя, и против всех, кто только сделает попытку нанести вам обиду, надо, по-моему, с помощью все одних и тех же сил, но самим не быть зачинщиками в несправедливости ни словом, ни делом. Надо стараться, чтобы не только речи на трибуне, но и дела наши были достойны предков. И если вы будете так поступать, вы сделаете полезное не только для самих себя, но и для тех людей, которые стараются убедить вас в противном, так как вам не придется на них гневаться потом, совершив ошибку теперь.