Текст книги "Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию"

Возвращение львиного сердца

17 апреля 1194 года Ричард вышел из своих покоев в монастыре при кафедральном соборе Винчестера; при нем были королевские регалии тончайшей работы. На голове его покоилась тяжелая корона, облачен он был в пышные церемониальные одежды, которые последний раз примерял в Вестминстере в 1189 году. Как и в день коронации, три графа несли перед ним мечи. Одним из этих троих был Вильгельм Шотландский: Лев, шествующий впереди Львиного Сердца.

Из монастыря Ричард, окруженный великими графами и рыцарями Англии, двинулся в кафедральный собор. Внутри его ждала Алиенора со свитой: старая, но все еще влиятельная герцогиня хотела увидеть короля во всем его великолепии. Снаружи собрались толпы зевак. Вот он идет, герой Святой земли, бельмо на глазу европейских принцев. Солнце Утремера опалило его лицо, а годы в заключении прибавили морщин, но Ричард вернулся в королевство и немедленно организовал демонстрацию своего могущества и королевского достоинства.

Это было официальное ношение короны: церемониальное мероприятие почти такой же значимости, как и сама коронация. Традиционно нормандские короли Англии устраивали его несколько раз в год, но при Генрихе II обычай вышел из употребления. Последним королем, надевавшим корону, освободившись из плена, был Стефан, в 1141 году вырвавшийся из когтей бабки Ричарда, императрицы Матильды. Сам Ричард не планировал возрождать традиции, скорее его убедили помощники, которые на Большом совете, состоявшемся по его возвращении, настаивали на проведении церемонии как важного и наглядного способа заново утвердить власть монарха. Англия явно нуждалась в доказательствах, что болезнь, плен и оммаж иностранному императору не умалили величия Ричарда. Каким бы дорогостоящим ни было царствование Плантагенетов, как бы много времени короли ни проводили за пределами королевства, англичане их высоко ценили и за выгоды стабильного правления, и за возвышенную символику. Ричард, которого обычно раздражали всякие ритуалы и публичные демонстрации, на этот раз покорно исполнил долг короля.

Разделавшись с ношением короны, Ричард провел весну 1194 года, укрепляя контроль над правительством Англии. Он вытоптал тлеющие угли Иоаннова мятежа практически сразу по прибытии: осадил замки Тикхилл и Ноттингем, повесил изменников и объявил всем наблюдателям, что король вернулся в страну. У своего незадачливого брата и его сторонников он конфисковал земли и поместья. Выгнал с должности многих английских шерифов, освободив место для новых, надежных людей, которым он доверил поддерживать порядок и наполнять королевскую казну, и утвердил своего товарища по крестовому походу Хьюберта Уолтера в должности главы правительства.

Уолтер был архиепископом Кентерберийским, главным юстициарием, а с начала 1195 года еще и папским легатом. Выдающийся администратор, доблестный и мужественный крестоносец, Уолтер был, вероятно, величайшим из королевских служителей Средневековья. Богатый, щедрый, набожный и честолюбивый, он приходился племянником Ранульфу Гленвилю, главному казначею Генриха II. Не получив формального образования, он строил карьеру, постигая юридическое и управленческое мастерство на практике. При Генрихе II он был верным, умелым служакой, а позже искусным и успешным дипломатом при штабе Ричарда в Утремере. Когда Ричард попал в плен, Уолтеру первому из английских подданных удалось встретиться с ним и начать переговоры об освобождении. Ричард утвердил за ним архиепископство Кентерберийское письмом, отправленным из застенков, а Уолтер отплатил ему, организовав политическую поддержку, которая не позволила Иоанну окончательно разрушить королевство в отсутствие монарха. Теперь же Уолтер занял пост вице-регента, и он Ричарда не подведет. Он с одинаковой легкостью справлялся как с делами короля, так и с делами Церкви. Он реформировал английский судебный корпус и устроил работу казначейства и канцелярии так, что при нем правительство собирало денег больше, услуги его были доступнее, а деятельность – эффективнее. Уолтер пользовался всеобщим доверием, а слово его было так же крепко, как слово самого короля.

С Уолтером во главе королевской администрации Ричард не сомневался, что не будет испытывать недостатка в средствах, отправившись воевать с Францией. Даже после сбора денег для выкупа, в Англии можно было отыскать некоторые нереализованные возможности. Ричард выручил крупную сумму, продавая должности – как новым претендентам, так и действующим, с негодованием узнававшим, что снова должны заплатить за пост, который они уже занимают. Уолтер лично объехал всю Англию в основном с целью восстановить закон и порядок, нарушенный мятежом Иоанна, но заодно внимательно исследуя королевские поместья и замки на предмет получения с них дохода. Уделял он внимание и феодальным правам короля на имущество, находящееся под опекой и арестом или бесхозное в результате смерти владельца (таковое переходило в собственность короны). Местных рыцарей назначили присматривать за эффективной эксплуатацией всех источников королевского дохода, какие только могла поставить на учет казна. Уолтер надзирал и за созданием новой системы контроля, регулирования и учета ростовщической деятельности английских евреев – предмет беспокойства для королевского министерства финансов, потому что в случае смерти заемщика его обязательства возлагались на корону.

Все эти меры укрепили ощущение, возникшее в царствование Генриха II, что правительство короля все глубже и равномернее проникает в английское общество. Вряд ли, конечно, это было главной заботой Ричарда. Финансовая политика Хьюберта Уолтера была необходима просто потому, что Ричард уже содрал с королевства больше денег, чем любой король до него. И только благодаря бесспорному богатству Англии (и Нормандии, чья казна активно пополнялась в конце 1190-х годов), даже такие высокие запросы не спровоцировали мятежа или конституционного кризиса. Одним из главных талантов Ричарда-короля было умение вытрясти из подданных финансовые пожертвования, не потеряв при этом доверия вельмож. Конечно, деньги, собранные им, шли прямиком в ненасытную утробу осад и кровавых войн, но король никогда не бросал их на ветер.

Ричард отчалил из Портсмута в Барфлёр 12 мая 1194 года. Больше он в Англию не вернется. Перед отъездом он даровал Портсмуту хартию и начал отстраивать город и дворец, превращая его в важнейший военный порт на южном побережье – перевалочный пункт для денег, оружия и людей, отправляющихся из Англии воевать на континенте. Затем он взошел на борт флагманского корабля и покинул королевство. Следующие пять лет он будет проводить от девяти до десяти месяцев в году в Нормандии, посвящая остальное время прочим своим континентальным владениям, занятый войной c Филиппом II и защитой сердца империи Плантагенетов во Франции.

Когда Ричард прибыл в Барфлёр, город взорвался ликованием. Это была картина настоящего триумфа: правитель вернулся домой во главе флотилии в 100 кораблей и привез с собой осадные машины и флаги, доспехи и солдат, лошадей, рыцарей, наемников и королевских служащих. Люди пели и танцевали, веселились и праздновали с таким упоением, что и ветераны прежних войн Плантагенетов не могли удержаться от удивления. Уильям Маршал писал, что никогда прежде ничего подобного не видывал:

Когда король прибыл в Нормандию, все его люди, завидев его приближение, приносили ему ценные подарки и говорили приятные слова. Народ скакал и танцевал вокруг него… Собралась такая великая, многолюдная, восторженная толпа, что и яблоку негде было упасть… Везде звонили колокола, а стар и млад присоединялись к процессиям и пели на ходу: «Господь явился во всем своем могуществе, и король Франции будет теперь изгнан!»

Но ни один праздник не мог отвлечь Ричарда от тяжелых дум. Враг был силен. Вернувшись из крестового похода, Филипп прибрал к рукам богатую фламандскую область Артуа, значительно улучшив свое финансовое положение. Французский король воспользовался обретенным преимуществом там, где это было чувствительней всего: в Нормандии. Еще никогда – с тех пор как прадед Ричарда по отцу, Жоффруа Плантагенет, завоевал герцогство в 1140 году – не сталкивалась Нормандия с таким суровым натиском. Филипп начал наступление в 1190-х с попустительства изменника Иоанна, сговорившись с императором Генрихом VI и вступая в непрочные союзы с магнатами, чьи земли тянулись вдоль франко-нормандской границы. Ему удалось захватить значительную часть герцогства.

Благодаря малодушным мирным договорам, которые Иоанн заключал в попытках овладеть английской короной, пока Ричард маялся в застенках, Филипп захватил не только Вексен: он удерживал большую часть Западной Нормандии, в том числе прибрежные владения Арк и Э. Отсюда, как и из своих новых земель во Фландрии, Капетинги впервые могли угрожать Англии с моря. Более того, Иоанн отдал Филиппу критически важные крепости в Турени и отрекся от власти в Ангулеме – самой проблемной части Аквитании. Безопасности Нормандии это напрямую не угрожало, однако теперь Филипп принимался мутить там воду, когда ему вздумается, отвлекая значительные силы от основного театра военных действий и рассеивая внимание Ричарда.

Самой серьезной потерей была вексенская крепость Жизор, один из величайших замков во всей Франции. Его гигантские восьмиугольные стены окружали круглую башню и каменные укрепления. Жизор ощетинился защитными сооружениями, как и подобает крепости, стратегически расположенной между непримиримыми столицами Руаном и Парижем. Из этого замка герцоги Нормандские могли контролировать и оборонять самые важные свои границы в Западной Европе. Теперь, когда Жизор был в руках Филиппа, роли поменялись. Полвека усилий по обеспечению безопасности границ империи Плантагенетов, которую Генрих II построил, а Ричард I старался сохранить, пошли прахом стараниями продажного Иоанна.

После всего, что Иоанн сделал, чтобы разрушить его империю, было бы естественно, если бы Ричард считал его своим вечным врагом. Однако этого не случилось. Как только Ричард прибыл в Нормандию, Иоанн явился ко двору и упал брату в ноги, умоляя о прощении. Уильям Маршал вспоминает сцену, которая иллюстрирует и сострадание, и презрение, с каким Ричард относился к брату.

Король протянул руку, поднял своего родного брата и, поцеловав его, сказал: «Иоанн, не бойся. Ты еще дитя, и за тобой плохо присматривали. Те, кто осмелился давать тебе дурные советы, получат по заслугам! Вставай – пойдем, поедим».

Королю как раз поднесли великолепного лосося, и он приказал приготовить его для своего непутевого братца.

Почему Ричард простил Иоанна? Роджер Ховеденский считал, что воссоединение было срежиссировано Алиенорой Аквитанской. Она достаточно хорошо знала историю Плантагенетов, чтобы понимать, что семья сильна в единстве, а распри ее только ослабляют. По ее совету Ричард, зная, что его 27-летний брат лицемер и трус, решил, что все же разумней иметь его в союзниках, нежели во врагах. И как только Ричард даровал ему прощение, Иоанн вновь показал свою предательскую натуру. Он отправился в город Эвре, который удерживал от имени Филиппа, перебил французский гарнизон и объявил, что город теперь принадлежит английскому королю. Сама же Алиенора, решив, что ее работа, наконец, завершена, удалилась от дел в богатый семейный монастырь в Фонтевро. Ей было 72 года.

Ричард вышел на тропу войны. Он знал, что его противостоянию с Филиппом суждено продлиться долго. Уильям Маршал писал, что это была «жестокая и опасная война» и ситуация «какое-то время висела на волоске». Армия Ричарда состояла из рыцарей, отдающих свой вассальный долг, свирепых валлийских наемников, подразделений, управляющихся с греческим огнем, экзотической кучки воинов-сарацинов, большого числа осадных машин и обычных отрядов лучников и арбалетчиков. Стратегия была проста: король лично вел свои полки в бой и одновременно выплачивал крупные суммы владетельным господам французских окраин, побуждая их выступить против Филиппа II единым фронтом.

Тем временем Филиппу удалось задействовать больше ресурсов, чем любому Капетингу на памяти последних поколений, и он гонял Ричарда вдоль границ империи Плантагенетов. Осада сменялась осадой; союзы создавались и распадались, а рыцари обеих армий нападали друг на друга с такой яростью, что дело порой доходило до смешного. Маршал описывает одну битву, в которой он, отчаянно рубясь, влез на стену замка Мийи и так устал рассыпать удары направо и налево, что в конце концов обездвижил коменданта крепости, просто усевшись на него сверху.

Зимой 1195–1196 годов перевес был на стороне Ричарда. Он разгромил важный порт Дьепп, который Филипп пожаловал своему союзнику графу Понтье, помешал попытке французского короля осадить Исуден в Берри. Во время последовавшего перемирия Филипп раскрыл карты, отказавшись от всех территориальных претензий к Плантагенетам, за исключением нормандского Вексена и ряда особенно важных пограничных крепостей. И что самое важное, он разорвал союз с Тулузой, положив конец длительной и утомительной марионеточной войне, тянувшейся далеко на юго-западе Аквитании долгих 40 лет. Опасный враг отступил от аквитанских границ, и политическая ситуация в регионе моментально изменилась. Приоритеты Филиппа становились ясны. У него не было намерений взломать империю Плантагенетов с юга или завоевать Англию. Он нацелился на Нормандию и Вексен.

Выталкивая герцогов Нормандских из Вексена, Филипп был готов использовать все доступные средства, и в 1196 году судьба ему улыбнулась: ему удалось взять под опеку девятилетнего племянника Ричарда, Артура Бретонского.

Артур был единственным законным внуком Генриха II. Его мать, Констанция, родила его уже после смерти младшего брата Ричарда, Джеффри. Если не считать Иоанна, Артур был единственным вероятным наследником владений Плантагенетов, в случае если Ричард умрет бездетным. Учитывая, что Иоанн показал себя совершенно бесперспективным кандидатом, неудивительно, что в начале 1196 года Ричард настоятельно потребовал, чтобы Констанция привезла Артура к нему в Нормандию. Когда бретонцы отказались отдать своего наследника, Ричард вторгся в герцогство. Бретонцы, которым до смерти надоели вторжения Плантагенетов, незамедлительно спровадили Артура ко французскому двору.

Теперь у Филиппа были все козыри. Брачный союз Ричарда с Беренгарией не увенчался успехом. За шесть лет она так и не родила. В браке с Генрихом II Алиенора Аквитанская за тот же срок произвела на свет пятерых. Ричард, конечно, был занят сильнее, чем его отец в первые годы правления, но оставить вопрос престолонаследия висеть в воздухе так долго – это либо беспечность, либо физическая неспособность. (Старые сказки, будто Ричард больше интересовался друзьями-мужчинами, чем женой, полностью опровергнуты.)

Как бы то ни было, в 1196 году Филипп завязал с Артуром отношения, которые создадут проблемы на много лет вперед. Мальчик провел несколько месяцев при дворе французского короля и подружился там со своим ровесником, сыном Филиппа, Людовиком. Филипп заполучил еще один клин, который можно было вбить между Плантагенетами, когда придет время.

Но этот успех был для Филиппа лишь кратким проблеском солнца. К лету 1197 года фортуна повернулась лицом к Ричарду. Политика подкупа соседей Филиппа оказалась крайне успешной, и военная удача была на стороне английского короля. Артур вернулся в Бретань, подчинившись требованию Ричарда, и Констанция стала привлекать сына к управлению герцогством. Ричард разрушил опасный союз Филиппа и Болдуина, графа Фландрии, наложив строгое эмбарго на жизненно-важную для Фландрии торговлю с Англией. Во время осады вексенского замка Гайон английский король был ранен арбалетным болтом в колено, но выжил. А в Нормандии развернулось строительство нового оплота Плантагенетов: огромного, роскошного дворца, города и крепости Шато-Гайар в Лез-Андели.

Шато-Гайар, «веселый замок», был предметом гордости Ричарда, а Лез-Андели быстро стал его любимой резиденцией. Высившийся на утесе Андели, всего в пяти милях от французской крепости Гайон, он бросал французам вызов: веха, вбитая в землю в самом сердце Вексена; памятник ратному наследию Ричарда. Этот огромный, круглый в плане, замок располагался в сотне шагов над городом и дворцом, возведенным одновременно с ним. Лез-Андели мог похвастаться речным портом, системой мостов и роскошными жилыми строениями, в которых король из династии Плантагенетов разместил свой двор. Невероятно, но все это было построено за два года. (Реконструкция замка Дувр, начатая Генрихом II, заняла больше десятилетия.) Предприятие обошлось англо-нормандской казне дороже любого другого замка, построенного в правление Ричарда. Говорили, пока строился Шато-Гайар, кровь лилась с небес. Неудивительно, что цена вышла астрономическая: Ричард правил, руководствуясь уверенностью, что он лучше любого европейского принца знает, как собирать и тратить деньги.

Шато-Гайар стал одним из полюсов силовой линии, протянувшейся от новой военной базы в Портсмуте через Руан к Лез-Андели. Теперь правительство было в буквальном смысле единым – сообщение между Нормандией и Англией стало быстрее и удобнее, и король мог эффективно управлять страной, даже застряв в Вексене.

Шато-Гайар возносился ввысь, и перевес в войне был на стороне Ричарда. В июле 1197 года он, наконец, переманил на свою сторону Болдуина Фландрского, и к осени расклад сил заставил Филиппа запросить перемирия на год. Пока действовал мирный договор, судьба опять улыбнулась Ричарду. Связи, которые он завязал с германскими принцами во время своего пленения, со смертью императора Генриха VI принесли свои плоды. В феврале 1198 года курфюрстов убедили отдать трон племяннику Генриха, Оттону – сыну его сестры Матильды и Генриха Льва Саксонского. Для Ричарда это был настоящий подарок: Оттон воспитывался при дворе Плантагенетов и как граф Пуату был тесно связан с герцогством Аквитанским. На его поддержку можно было рассчитывать. Удача плыла прямо в руки, а Филипп начал терять сторонников и на западе, и на востоке. Французские аристократы смекнули, что Плантагенеты вновь на пике военного могущества, и покинули Филиппа с той же скоростью, с какой отвернулись от Ричарда в годы его плена.

Ричард же забил гвоздь по самую шляпку. Болдуин Фландрский атаковал Филиппа в Артуа, открыв второй фронт. Ричард гонял французские войска по всему Вексену. В сентябре, в Жизоре, он неожиданно напал на Филиппа. По воспоминаниям Уильяма Маршала, Ричард лично возглавил атаку, вскричав: «Господь на нашей стороне!» Он «понесся на них подобно разъяренному льву, голодному и преследующему свою добычу». Когда французы бежали, под весом рыцарей обрушился мост. Филиппу повезло – короля выловили из воды живым. «Когда они вытащили короля из воды, он страшно испугался за свою жизнь и не решился оставаться в Жизоре… потому что очень сильно опасался противника», – писал счастливый Маршал.

Теперь Плантагенеты практически полностью контролировали Вексен. У Филиппа вряд ли осталось что-то, кроме Жизора, и эта прежде принадлежавшая нормандцам крепость не шла ни в какое сравнение с замком в Лез-Андели. Было совершенно ясно, что пришло время примириться с Ричардом. Сразу после Рождества, 13 января 1199 года, Филипп и Ричард встретились, чтобы заключить долгосрочное перемирие. Папский легат Пьетро Капуано выступал посредником на переговорах, надеясь примирить двух королей и побудить их отправиться в новый крестовый поход при новом папе, Иннокентии III. Но во время язвительного обсуждения стало ясно, что Ричард затаил злобу на Церковь за то, что та не помогла вызволить его из плена и сидела сложа руки, пока Филипп в его отсутствие угрожал его землям. Ричард потребовал от Филиппа возврата всех без исключения владений Плантагенетов, которые тот у него отобрал. Филипп был готов вернуть все, кроме Жизора, который он надеялся сохранить за собой путем брачного союза. Переговоры продлились до марта.

В конце марта, несмотря на то что во время Великого поста военные действия запрещены, Ричард поехал в Лимузен, чтобы возглавить отряд, атакующий замок Шалю-Шаброль. Граф Ангулемский и виконт Лиможа вышли из повиновения. Ричард без колебаний отправился наводить порядок.

Шалю-Шаброль был небольшой крепостью. Обороняли его всего 40 человек, из которых лишь двое были обученными военному делу рыцарями. Они были совершенно не готовы ни к сражению, ни к осаде – им катастрофически не хватало людей и оружия.

Земля вокруг Шалю-Шаброля была выжжена. Армия Ричарда действовала с обычной безжалостностью: люди с мечами и арбалетами промчались по сельской местности, сжигая все, что видели, а затем осадили замок. Инженеры рыли туннели под прикрытием арбалетного огня, свистевшего над зубчатыми стенами: обороняющимся оставалось лишь уклоняться от выстрелов, они были не в силах помешать подрыву стен, на которых стояли. Обрушение стен могло похоронить и тех, кто работал прямо под ними, но инженеры упорно продолжали копать, подтачивая стены замка, а заодно и волю осажденных.

Три дня они рыли и палили из всех орудий. Три дня маленький гарнизон держался. Три дня Ричард был со своими людьми, наблюдая, направляя, применяя весь свой опыт, чтобы заставить противника сдаться. Сумрачным вечером 26 марта он вышел из палатки, чтобы проинспектировать укрепления. Он взял с собой арбалет, длинный щит и железный шлем, но доспехов не надел. В сгустившихся сумерках зубчатые стены замка казались пустыми.

Но кое-кто там все же был. Посмотрев вверх, Ричард уловил какое-то движение. Над крепостным валом выросла одинокая фигура. Человек (Радульф де Дисето позже напишет, что звали его Пьер Базиль) держал арбалет в одной руке, а сковороду из дворцовой кухни в другой – в качестве импровизированного щита.

В приступе отчаянного безрассудства незадачливый вояка сделал единственный выстрел в сторону Ричарда.

Ричард привык находиться на линии огня. Он стоял перед вражескими войсками у Яффы и у Гайона, уверенный в своей подготовке, скорости реакции и профессионализме товарищей. Он несчетное число раз вел своих людей в атаку, уклоняясь от стрел и арбалетных болтов. Он жил ради упоения битвы и получал массу удовольствия, сражаясь по-рыцарски благородно. Враг его был жалок, но Ричард оценил доблесть, которой стал свидетелем. Как всегда уверенный в своей неуязвимости, он, прежде чем уклониться от выстрела, позволил себе поаплодировать несломленному защитнику замка. Промедление оказалось фатальным. То ли реакция Ричарда несколько замедлилась, то ли гордыня наконец подвела его, но уклониться король не успел. Арбалетный болт вонзился ему в левое плечо, погрузившись на глубину в шесть дюймов.

Ричард не издал ни звука. Он был королем и полководцем. Он не мог позволить себе поднять боевой дух защитников крепости или же обеспокоить своих людей. Древко стрелы торчало из его плеча, но он просто вернулся в свою палатку.

Было уже темно. Ему наверняка было очень больно. Болт не повредил крупных кровеносных сосудов и не задел сердца, но глубоко погрузился в плоть. Ричард попытался выдернуть стрелу, но древко обломилось, оставив зазубренный наконечник внутри.

Ему требовалась профессиональная помощь. Вызвали хирурга. Было сделано все, чтобы о ранении короля никто не узнал. При свете костра хирург попытался вытащить злосчастный кусок металла, расковыряв рану в поисках заостренного жала. В конце концов наконечник вытащили, а рану забинтовали.

Но неосвещенное поле боя, да еще в Средневековье – неподходящее место для проведения операций. Рана воспалилась; началась гангрена. Инфекция распространялась по всему телу. Никто не сомневался в исходе. В Средние века солдаты не выживали после инфицированных ран в такой близости к сердцу. А Ричард был солдатом до мозга костей.

Он не выходил из своей палатки, его состояние держали в секрете. Среди тех немногих, кому сообщили о случившемся, была Алиенора Аквитанская. Когда Шалю-Шаброль пал, в Фонтевро отправили гонца, который рассказал стареющей герцогине, что ее любимый сын смертельно ранен. Она успела приехать и была рядом, когда 6 апреля 1199 года, через десять дней после ранения, Ричард Львиное Сердце простил бравого защитника крепости с арбалетом и сковородкой и скончался. Его сердце похоронили в Руане, рядом с могилой брата, Генриха Молодого Короля. Тело его, а также корону и роскошный наряд, который Ричард с таким неудовольствием надевал при коронации, отвезли в Фонтевро. Его похоронили у ног отца: там, где он и начал свой путь короля.