Текст книги "Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию"

Практически каждый шестой англичанин в XII веке технически был служителем Церкви. Хотя большинство из них не были и не имели шансов стать священниками, в церквях существовало множество мелких должностей, а кроме того, были еще и те, кто примкнул к Церкви ради получения образования, а потом ушел служить светскому господину. Многие приходские священники были слабо образованны и практически неграмотны. Их жизнь мало отличалась от жизни простых крестьян. Но, если некто преступал закон, духовный статус давал ему значительное преимущество. Церковь требовала права наказывать своих провинившихся служителей – тех, что воровали, насиловали, увечили и убивали, – самостоятельно. Но наказания, предусмотренные каноническим правом, были значительно мягче. Церковь не проводила испытания ордалиями, не калечила и не казнила виновных. Из-за этого, по мнению Генриха, постыдное количество преступлений оставалось безнаказанным. Зорко оборонявший свои королевские права Генрих считал грубейшим злоупотреблением позволять преступникам укрываться под широкой рясой канонического права, и он не собирался с этим мириться. Такое положение дел шло вразрез с его главной целью: вернуть короне могущество, которым она обладала во времена его деда.

Если свести запутанную полемику к простым понятиям, то Генрих хотел, чтобы священников, нарушивших закон, лишали духовного сана и передавали светским властям для телесных наказаний. Собственно говоря, он не собирался ставить светский суд выше церковного: он требовал, чтобы преступники из числа служителей Церкви несли, как он считал, справедливое наказание. Бекет же был настроен противостоять любому покушению на права Церкви, какую бы политическую цену ни пришлось за это заплатить.

На совете в Вудстоке летом 1163 года Бекет поругался с королем из-за выплат «шерифской помощи». Этот своеобразный налог землевладельцы традиционно платили напрямую местному шерифу, чтобы помочь ему поддерживать порядок в округе. Теперь Генрих хотел перенаправить этот платеж в казну: таким образом он обеспечивал короне значительные налоговые поступления, брал под контроль источник крупных доходов и при этом напоминал всей Англии, что именно король – непосредственный источник власти, делегирующий ее всем прочим политическим силам. Другими словами, это была финансовая реформа с политической подоплекой. Вопрос этот был важен разве что самим шерифам, однако архиепископ Томас Бекет, сам себя назначивший инспектировать королевскую программу реформ, запротестовал. Он сообщил королю, что «его светлости не пристало забирать себе то, что принадлежит другим», и добавил, что королевство нельзя «принуждать законом». Это так взбесило Генриха, что он выругался на чем свет стоит. Согласно Эдварду Гриму, современнику, который писал биографию Бекета, Генрих закричал на архиепископа: «Клянусь глазами Господними, эти деньги будут занесены в королевские книги, и вы будете платить их в виде налога; а тебе совсем не подобает противиться этому, ибо никто против твоей воли не тронет твоих владений».

Но архиепископ осадил его: «Благословлением тех самых глаз, которыми ты поклялся, милорд король, их не будут платить ни в одной из моих земель, и ни единого пенни [ты не получишь] с земель, которые принадлежат Церкви». Поведение Бекета было продиктовано чистым упрямством, учитывая, что сам он от реформы шерифской помощи почти ничего не терял. Но его выходка ясно давала понять: Бекет твердо настроен проявить себя на новом посту.

Летом отношения между бывшими друзьями в очередной раз ухудшились. Вопрос о преступных клириках не был решен. От своих советников Генрих узнал, что за девять лет, минувшие с момента его коронации, духовными лицами было совершено более 100 убийств и бесчисленное множество других преступлений, и никто из них не был наказан королевским судом. Бекет пытался удержать Генриха от внесения кардинальных изменений в юрисдикцию судов, изгнав, заклеймив или приговорив к пожизненному заключению нескольких священников, но этого было недостаточно, чтобы убедить короля отступиться. 1 октября 1163 года Генрих созвал английских церковных иерархов на королевский совет в Вестминстере. Обратившись к ним с речью, он потребовал, чтобы они подчинились ему в вопросе преступных клириков и соблюдали древние обычаи королевства. Разгорелась острая дискуссия: королевские стряпчие и знатоки канонического права старались переспорить друг друга. Генрих потребовал от епископов признать, что нарушивший закон священник, чья вина установлена церковным судом, должен быть передан королевскому суду для наказания. В случае же отказа – настаивал Генрих – пусть епископы скажут, согласны ли они вообще следовать «английским обычаям».

Неуступчивость Генриха и упрямство Бекета раздули дело до неимоверных масштабов. На встрече в Вудстоке возглавляемые Бекетом епископы ответили, что они согласны соблюдать обычаи Англии, «сохраняя свой порядок», – уклончивый ответ, который оставлял им возможность ставить каноническое право превыше законов короля.

Генрих взбеленился. «Разгневанный, [король] неожиданно покинул Лондон, не закончив дела и оставив тяжбу в подвешенном состоянии», – писал приближенный и биограф Бекета Герберт из Бошема. На следующее утро Генрих потребовал, чтобы Бекет вернул замки, пожалованные ему в бытность канцлером, и забрал сына из-под его опеки. Злобный жест, порожденный досадой, растоптал их десятилетнюю дружбу. Бекета назначили в Кентербери с конкретной целью, а он делал все наоборот. Позже, во время неудачной попытки примирения в Нортгемптоне, Генрих лично скажет Бекету, что архиепископ должен перестать читать ему проповеди и вспомнить, что всем обязан королевской милости. «Разве ты не сын одного из моих холопов? – спросил он Бекета. – Ты слишком занесся после своего возвышения». Это был острый укол.

Разрыв, случившийся в Вестминстере, оставил у обеих сторон неприятный осадок. И Генрих, и Бекет обратились к папе Александру. Изгнанный из Рима папа был слишком занят собственными проблемами. Его конфликт со светскими властителями – а конкретно с Фридрихом Барбароссой – вылился в Великую схизму. На престоле в Риме восседал антипапа – Виктор IV. Александр со всей деликатностью уговаривал Бекета сотрудничать с королем; то же делали Гилберт Фолиот, епископ Лондонский, Роджер, архиепископ Йорка, несколько кардиналов и уважаемый цистерцианский аббат Филипп из Омона. В ноябре, по утверждению Роджера из Понтиньи, «архиепископ, поколебленный советами папы и кардиналов и словами этого аббата и других, пришедших с ним», согласился подчиниться королю. Сделал он это приватно в Оксфорде. Торжествующий Генрих в конце января 1164 года созвал Большой совет в своем охотничьем замке и дворце Кларендон. Он хотел, чтобы Бекет был публично и окончательно унижен. Бекет был настороже и попытался уклониться, но Генрих угрозами и злобными нападками заставил его объявить перед собравшимися магнатами – баронами, чиновниками и епископами, что он будет соблюдать все законы и обычаи королевства без всяких оговорок.

Вот тут-то Генрих и захлопнул ловушку. Не удовольствовавшись моральной победой, он завершил атаку и довел дело до окончательного и недвусмысленного триумфа. 29 января Кларендонские конституции были выпущены в виде хирографа – рукописного закона, подразумевающего постоянство и универсальность. Одну копию Кларендонских конституций вручили Бекету, другая осталась у короля, а третья навечно отправилась в королевский архив.

Бекет был в ужасе. Документ состоял из 16 пунктов, перечислявших «обычаи», соблюдать которые он, выходит, согласился. Туда вошли предложенные Генрихом меры в отношении преступных клириков, а кроме того, новый закон запрещал обращаться к папе через голову короля и содержал ряд общих заявлений, утверждающих превосходство королевского суда над церковным.

Архиепископ видел западню, подстроенную Генрихом, но сам попал в двусмысленное положение: поддавшись угрозам короля и согласившись принять его политику в отношении Церкви, он поставил Церковь в положение беспрецедентного подчинения, чем подтвердил, что он именно тот, кем его и считали все это время, – марионетка короля.

Измученный Бекет сложил с себя духовные обязанности. Он сам наложил на себя епитимью и написал папе, признаваясь в совершенном и умоляя о прощении. Он был, писал Герберт из Бошема, «необычайно встревожен и мрачен». Жестокие рыдания сотрясали его тело, когда он оплакивал свое несоответствие сану по причине мирского прошлого. Его исступленные попытки утвердить себя в глазах Господа Бога, братьев во Христе, да и в собственных тоже, ни к чему не привели. Он полностью потерял расположение короля, его дружбу и поддержку, но и благосклонности высшего Владыки не приобрел: «Я ясно вижу, что заслуживаю того, чтобы Господь меня покинул, я недостоин занимать святой престол, который был мне отдан», – вскричал он. Ударившись в панику, он полностью потерял способность рассуждать здраво и в поисках поддержки написал врагу Генриха, Людовику VII, а летом безуспешно пытался бежать во Францию.

Генрих же пылал жаждой мщения. Осенью он вызвал Бекета на совет в Нортгемптонском замке. 6 октября 1164 года архиепископ и бывший друг Генриха был обвинен в растрате, совершенной в бытность канцлером. Бекет вновь обратился к папе. Так же поступил и Генрих. Он намеревался сместить архиепископа с поста и злонамеренно отклонил его жалобу папе как нарушение Кларендонских конституций.

Обвиненный в преступлениях против короны и против собственной души, Бекет запаниковал. Судебный процесс в Нортгемптоне приближался к развязке, когда он объявил, что отказывается выслушать приговор, развернулся и вышел из помещения. Ему удалось покинуть замок, и следующим утром, когда свинцовое небо пролилось дождем, посрамленный и промокший архиепископ ушел из города в сопровождении всего четырех человек. Он покинул Англию 2 ноября 1164 года: опасная и безрассудная переправа через Ла-Манш на небольшом судне в поисках приюта у французского короля привела его на берега Фландрии. Бекет не вернется в Англию еще пять долгих лет.

Наследные планы

Бекет ускользнул из Англии в унынии, которое очень скоро сменилось яростью. Во Франции он поселился в аббатстве Понтиньи. Там он и пребывал, разъяренный и негодующий, скрипя зубами обращался в письмах с протестом к папе и громко жаловался каждому, кто готов быть слушать. Товарищ Бекета Эдвард Грим писал, что он истязал себя суровой аскезой:

С этого времени он довольствовался овощами и грубой пищей и, отказавшись от вкусной еды, украдкой лишал себя разных деликатесов… Он опускался в ручей, протекавший между мастерскими монастыря [Понтиньи], и оставался там дольше, чем может выдержать бренное тело. От бесконечных истязаний жестоким холодом в попытках очиститься от страстей, которые, казалось, обитали в нем, его избавила лишь последовавшая в результате болезнь… У него развился абсцесс, который распространился вглубь горла и перерос в язву. Его долго терзала мучительная боль, и только после удаления двух зубов он постепенно поправился.

Письма, которые Бекет слал из Понтиньи, выдают обуревавшее его чувство яростного негодования. И чем дольше длилось его изгнание, тем чаще он пускался в разглагольствования о своей правоте. Он выпускал залп за залпом по главным министрам Генриха II, в особенности по юстициариям Ричарду де Люси и Джослину де Бэллиолу, основным авторам Кларендонских конституций. На Троицу 1166 года в Везле он прочел негодующую проповедь, приговорив всех своих английских врагов к отлучению от Церкви.

Но лаял он страшнее, чем кусался. Генрих иногда вспоминал о Бекете, но в основном был занят решением самых разнообразных проблем, возникающих на его огромных территориях. Время шло, и вся эта история с архиепископом ему уже поднадоела. Генрих приспособился к сложившемуся положению вещей. Он передал обязанности канцлера (хоть и не титул) Джеффри Риделу. Ему же демонстративно передали и прежний сан Бекета – архидьякона Кентерберийского. Генрих продолжал вести изнурительные пограничные войны с Людовиком и своими собственными мятежными вассалами. Он приступил к завоеванию Бретани, заключал союзы на восточных и южных окраинах владений Плантагенетов – от Альп до нормандского Сицилийского королевства, усмирял восстания аквитанских баронов и отражал французскую агрессию на границах Нормандии. Несмотря на гневные филиппики, выходившие из-под пера Бекета, у короля Англии, герцога Нормандии и Аквитании и графа Анжуйского, в конце 1160-х годов были поводы для волнения поважнее резонерствующего бывшего канцлера, грызущего морковку во французской глуши.

В сентябре 1167 года заболела и умерла императрица Матильда. Ей было 65 лет. В первые 13 лет царствования Генриха мать была для него мудрой советчицей и наперсницей в политических вопросах, особенно в отношениях со Священной Римской империей, где она провела свою юность. Время от времени Матильда исполняла обязанности гранд-дамы Нормандии; к ней обращались за советом и посредничеством великие мужи Европы, в том числе Людовик VII, который признавал ее авторитет в делах Руана. В 1162 году Матильда проявила предусмотрительность, отговаривая Генриха продвигать Бекета на пост архиепископа Кентерберийского, а всего за несколько месяцев до смерти, когда вражда двух королей в очередной раз обострилась, решала насущные политические вопросы, пытаясь помирить своего сына с Людовиком.

Матильда умерла в окружении монахов аббатства Бек, среди которых прожила много лет, удалившись от дел. Братья зашили ее тело в бычью шкуру и устроили пышные похороны. Этим они отдавали ей долг благодарности за несметные сокровища, которыми она осыпала церковь аббатства: два тяжелых золотых венца из Германии; переносной алтарь из серебра и мрамора; и ее собственная, отделанная золотом императорская мантия. Она умерла как жила: дочь, жена и мать трех выдающихся Генрихов: короля Генриха I Английского, Генриха V, императора Священной Римской империи, и Генриха Плантагенета, великого владыки, который грозил затмить их всех. Она пережила двух сыновей – Жоффруа умер в 1158-м, а Гильом в 1164 году, но оставила после себя поколение внуков, которые будут править всей Европой.

Смерть Матильды ознаменовала смену поколений. В 1168 году умер и Роберт, граф Лестер, переход которого на сторону Генриха в 1153 году стал переломным моментом в борьбе за английскую корону, и который с 1154 года был одним из юстициариев Англии. Ветераны гражданской войны друг за другом покидали этот мир, но Генриху уже удалось определиться с целями. Его уверенность в себе достигла апогея. Согласно Иоанну Солсберийскому, в 1168 году Генрих воскликнул, что «теперь он наконец-то добился власти деда (Генриха I), который был королем на своей земле, папским легатом, главой семьи, императором и всем, чего только мог пожелать». У него была семья, королевство, безопасность. Настало время подумать о будущем.

В 1167 году Алиенора родила свое последнее дитя, которому суждено было выжить. Мальчика назвали Иоанном, и с ним число детей Плантагенетов достигло семи: четыре сына и три дочери. Алиеноре было 43 года, когда родился Иоанн; ее репродуктивный успех был и политическим достижением, потому что с помощью этих семерых детей Генрих надеялся пустить корни своей династии по всей Европе. Их будущее было буквально будущим империи Плантагенетов, а предназначенные им браки должны были до конца века расчертить карту Западной Европы.

Основной заботой Генриха в конце 1160-х было установление прочных отношений со все более воинственно настроенным Людовиком VII. В августе 1165 года третья жена французского короля, Адель Шампанская, наконец родила ему сына, Филиппа. Долгожданное появление на свет наследника дома Капетингов улицы Парижа встретили ликованием, и груз упал с плеч Людовика. Однако рождение Филиппа стало не только облегчением, но и своего рода катализатором. Французский король беспокоился о будущем и все сильнее нервничал при мысли, что королевское наследство, которое он передаст сыну, за годы его правления сократилось в размерах, а престиж титула сошел на нет. Он начал при любом удобном случае искать способа досадить английскому королю (приютив Бекета, например). Участились столкновения в приграничных регионах, где территории постоянно переходили из рук в руки; Людовик принялся поощрять бунтовщиков из числа самых беспокойных подданных Генриха: короля Шотландии, валлийских князей, лишенных владений в 1157 году, и бретонцев, которым не нравились агрессивные попытки Генриха завладеть герцогством. Людовик был основным соперником Генриха в борьбе за господство на континенте, и эта его роль не укрылась от аквитанских баронов во главе с графом Ангулемским и графом Ла Марш, которые раздумывали, не предпочесть ли им в качестве сюзерена французского короля вместо английского.

В этих условиях Генриху приходилось строить планы на будущее с осторожностью и даже с некоторым сочувствием к своему сопернику Капетингу.

Возможно, в память о матери через год после ее смерти Генрих отдал старшую дочь Матильду замуж за Генриха Льва, герцога Саксонии и Баварии, сохранив тем самым связи английской короны с германскими государствами. Но у этой Матильды было четыре брата, и ее вряд ли когда-нибудь заберут из Германии, заставив защищать интересы Плантагенетов в Англии. По плану Генриха II эта честь принадлежала его старшему сыну и тезке. В 1162 и 1163 годах юный Генрих уже принял оммаж английских баронов, короля Шотландии и князей Уэльса. Ссора с Бекетом помешала короновать его как назначенного короля (rex designatus), потому что короновать короля Англии мог только архиепископ Кентерберийский. Тем не менее король Генрих ясно дал понять: он желает, чтобы в будущем этот мальчик правил всем наследством Плантагенетов: Англией, Нормандией и Анжу. Младший Генрих должен был стать правителем и повелителем львиной доли территорий, принадлежавших отцу.

К 1168 году в состав этих владений вошло все герцогство Бретань. Годами неустанно осуществляя военное и дипломатическое давление, Генриху II удалось женить своего третьего сына, Джеффри, на Констанции, единственной дочери Конана IV, герцога Бретонского. Затем он заставил герцога отречься. Отдав ему английское графство Ричмонд в качестве пенсионного обеспечения, в обмен он обрел контроль над Бретанью от имени Джеффри. Когда сын войдет в лета, распорядился Генрих, он будет править как герцог Бретани, сохраняя герцогство в феодальной зависимости от своего старшего брата, который, в свою очередь, принесет оммаж за него королю Франции. Пока же мальчик не достиг зрелости, Генрих будет править Бретанью сам.

Из четверых старших детей непристроенным оставался один Ричард. Второй сын Генриха был дитя юга – на это указывало и его имя, больше распространенное в Пуатье, чем в Руане или Шиноне. Он был любимчиком матери, и поэтому было решено, что он должен унаследовать ее часть империи Плантагенетов: герцогство Аквитанское и графство Пуату. Алиенора, которая не могла больше родить, мечтала вернуться в Аквитанию и править ею как герцогиня, которой она всегда была. С помощью Ричарда это можно было устроить.

Независимость Аквитании много значила для Людовика с тех самых пор, как он утратил контроль над герцогством, потеряв Алиенору, которая в 1152 году бросила его и вышла замуж за Генриха. И Генрих предложил, чтобы Ричард держал Аквитанию в прямой вассальной зависимости от французской короны, ослабив связи герцогства с остальными владениями Генриха. Чтобы подсластить пилюлю, Генрих предложил женить Ричарда на дочери Людовика Алисе, рожденной в 1160 году.

Этот план был представлен Людовику в Монмирай, в Мене, на встрече, состоявшейся в январе 1169 года. Это было, несомненно, великодушное предложение – как для сыновей Генриха, так и для самого Людовика. Генрих настойчиво строил свою империю, и в его эпоху ему не было равных. Тем не менее он продемонстрировал Людовику, что не намеревается навечно сохранять единым целым огромный домен, который он контролировал. Все же это не было полноценной империей – территориями, навечно объединенными под общим управлением. Это была скорее федерация, и связи между ее частями можно было при необходимости усиливать и ослаблять. Ни Аквитанию, ни Бретань не предполагалось присоединить навечно к огромному территориальному блоку под властью английской короны. План раздела, предложенный Генрихом, предполагал в будущем объединить Анжу с Англией и Нормандией, консолидировать власть в Аквитании и изменить феодальные отношения между Бретанью и французской короной. Предполагалось, что в день, когда Генрих последует за матерью в небытие, стрелки часов будут переведены обратно на 1152 год.

Это в некотором роде развеяло наихудшие опасения Людовика о вечной империи Плантагенетов под властью английской монархии, способной превзойти свою парижскую соперницу. В Монмирае короли заключили мирный договор и набросали новую картину будущих феодальных отношений, обеспечив себе долгожданную передышку. Встрече предшествовала изнурительная война: в 1167 и 1168 годах Генрих вел кампании в Бретани и Аквитании, сокрушая мятежников, восстающих против его власти. Заодно он опустошал земли, принадлежавшие вассалам Людовика, на границах Нормандии и в Перше. Даже для XII века, привычного к постоянным осадам, перестрелкам, разрушениям и рыцарям-грабителям, военные действия тянулись слишком долго.

Действительно, в подходящих обстоятельствах, соглашения, достигнутые в Монмирае, могли привести к беспрецедентному периоду мира и согласия между двумя королями. Но один вопрос не удалось решить за столом переговоров в большой французской крепости: дело Томаса Бекета.

Бекет и Генрих столкнулись в Монмирае лицом к лицу – впервые со времен их громкого разрыва. Их встреча была обставлена в духе миролюбия, пронизывающего все мероприятие. Бекет, на которого со всех сторон давили, заставляя извиниться, пришел к Генриху, чтобы преодолеть пагубную размолвку, тянувшуюся пять лет.

К несчастью, Бекет показал Генриху, что ни капли не изменился за пять лет изгнания. Герберт из Бошема наблюдал за встречей короля и архиепископа:

Архиепископа подвели к королю… стоявшему в окружении огромной толпы людей, пытавшихся с ним поговорить… Архиепископ немедленно простерся у ног короля… Но король удержал его и поднял на ноги.

Стоя перед королем, архиепископ начал униженно и усердно просить королевского милосердия к Церкви, порученной его, недостойного грешника, заботам. По обычаю праведников, в начале своей речи он признал себя виновным и приписал все беды Церкви и все причиненное ей беспокойство исключительно своим собственным ошибкам. Завершая свою речь, он сказал: «Милорд, что касается всего дела между мной и вами, я теперь вручаю себя вашей милости и справедливости в присутствии нашего господина короля Франции, и епископов, и знати, и всех здесь собравшихся». Но, к удивлению короля, посредников и даже его собственных людей, в конце добавил: «…сохраняя честь Божию».

Это был Бекет во всей красе. Посредники на переговорах в Монмирае неоднократно предупреждали его не прибавлять такой раздражающей оговорки к своему извинению. Фраза «сохраняя наш порядок» была камнем преткновения в жестоких спорах вокруг Кларендонских конституций, и Бекет никого не обманул, изменив ее на «честь Божию». Услышав последние слова Бекета, Генрих понял, что ничего не изменилось. «Король был оскорблен до глубины души и воспылал гневом на архиепископа, принялся оскорблять и унижать его, упрекать и бранить его, обвиняя в гордыне, высокомерии, забывчивости и неблагодарности к королевским милостям, которыми он был осыпан», – писал Герберт из Бошема, который заметил, что даже французский король, казалось, был раздражен непримиримостью Бекета. Людовик спросил его: «Лорд архиепископ, ты что, хочешь быть святее всех святых?» Итогом мирной конференции стали тщательно разработанные планы по разделу территорий, но разрыв между Бекетом и королем преодолен не был.

«Ты хочешь быть святее всех святых?» Эти слова Людовика стали пророческими. После неудачного примирения в Монмирае Генрих и Бекет предприняли еще одну, с треском провалившуюся попытку в Монмартре в ноябре 1169 года. На этот раз Генрих не предложил архиепископу примирительного поцелуя. Бекет угрожал наложить интердикт на всю Англию и пытался заручиться для этого поддержкой папы. В контексте наследных планов Генриха он становился уже не просто досадной помехой.

В июле 1170 года Генрих приступил к решительным действиям. Прибыв в Англию в сопровождении старшего сына и нескольких нормандских епископов, он отправился в Вестминстерское аббатство, где архиепископ Йорка, Роджер Понт л'Эвек помазал Генриха-младшего на царство как rex designatus – назначенного короля. На церемонии присутствовало и около десятка других епископов.

Узнав об этом возмутительном попрании его привилегий, Бекет пришел в ярость. После короткого периода непрочного мира 30 ноября 1170 года Бекет прибыл в Англию с намерением наказать епископов, принявших участие в неподобающей коронации. На Рождество он метал громы и молнии с кафедры Кентерберийского собора, отлучив от Церкви чуть ли не всех, кто когда-либо шел против него. Затем он объявил суровый приговор тем, кто принимал участие в коронации Генриха Молодого Короля.

Известие о провокационной выходке Бекета достигло ушей Генриха в Бюре, в Нижней Нормандии, где он проводил свою Рождественскую курию. Узнав новости, он пробормотал одну из самых печально известных фраз в истории: «Каких жалких дармоедов и предателей я пригрел и возвысил в своем доме, что позволяют безродному клирику с таким постыдным неуважением относиться к их господину!» (Эти его слова часто неверно передают как «Неужели никто не может избавить меня от этого назойливого попа?»)

Не прошло и нескольких дней, как архиепископ был убит. 29 декабря четыре вооруженных человека ворвались в боковую дверь Кентерберийского собора, разрубив ее топором. Архиепископ Кентерберийский ждал их внутри. Они были в бешенстве. Он был безоружен. Они попытались арестовать его. Он не подчинился. Они снесли ему череп и растоптали мозги сапогами.

Четыре рыцаря, убившие Бекета, кажется, верили, что выполняют желание Генриха. В недели и месяцы после смерти Бекета это убеждение распространилось по охваченному шоком христианскому миру. Генрих, еще недавно считавший себя величайшим из европейцев, наследником Генриха I, внезапно стал парией. Не только Церковь, но и все европейское общество было возмущено убийством. Казалось, папа Александр – который неделю отказывался разговаривать с англичанами, получив известие о смерти Бекета, – был готов отлучить Генриха. Колесо фортуны резко прокрутилось вниз. Положение Генриха, которое он так тщательно выстраивал, опираясь на свою политическую изворотливость и выдающиеся организаторские способности, внезапно разлетелось на куски, и все из-за нескольких сказанных в гневе слов.

Оказавшись в самой сложной ситуации за всю свою политическую карьеру, король счел за лучшее ретироваться. Он отправился в самый глухой угол своей империи, куда вряд ли кто-нибудь осмелился бы за ним последовать, – в Ирландию.

Генрих высадился в Уотерфорде в октябре 1171 года и пробыл в Ирландии до следующего года. Этот отвлекающий маневр обеспечил ему необходимую и небесполезную передышку: сфера его влияния на западе Британских островов расширилась, а сам он скрылся от внимания Европы, пока не смягчился шок, с каким было встречено известие о смерти архиепископа.

Ситуация в Ирландии была сложной. Еще в 1155 году Генрих получил от папы Адриана IV своего рода разрешение на завоевание Ирландии, однако дело не казалось ему срочным. Но в последнее время Ирландию охватила гражданская война. Коалиция недругов, возглавляемая Руайдри Уа Конхобайром (Рори О'Коннором), сместила короля Лейнстера, Диармайта Мак Мурхаду, который принужден был искать убежища в Англии. Генрих позволил Диармайту завербовать людей для вторжения из числа англо-нормандских баронов, и Диармайт не преминул воспользоваться их помощью, чтобы вернуть себе трон. Поддержавших его баронов он щедро наградил. В их числе был и Ричард Фиц-Гилберт де Клер, сын бывшего графа Пембрука, чье прозвище Тугой Лук гремело по всей Европе. Со временем Диармайт, Тугой Лук и их союзники овладели Ирландией и присвоили себе тот сорт самовластия, который не давал Генриху покоя, если принадлежал людям, которых он считал своими вассалами и подданными. Тугой Лук в особенности был опасной фигурой. Высокий, светловолосый, прирожденный государственный деятель, он пользовался уважением и восхищением со стороны тех, кто, как Геральд Камбрийский, писал о нем. Он женился на дочери Диармайта, Еве, и, когда Диармайт в мае 1171 года умер, Тугой Лук унаследовал Лейнстер и огромные территории в Южной Ирландии.

Генрих привез в Ирландию большую армию и грозное осадное снаряжение. Это была демонстрация силы, а не серьезная попытка изгнать из Ирландии людей типа Тугого Лука. Генрих удовлетворился бы признанием его прав, и он его добился: все вторгшиеся в Ирландию лорды и большинство местных князей ему подчинились. Тугой Лук лишился своих земель и титулов, а затем получил большую их часть обратно, но уже как феоды, дарованные непосредственно английским королем. Главенство короля и иерархия князей были прочно установлены. Организованный ум Генриха был удовлетворен.

Он провел в Ирландии шесть месяцев, пересматривая сферы полномочий, укрепляя свои права и прерогативы в качестве верховного правителя. Пока Генрих был занят делами, ужас, охвативший христианский мир после убийства Бекета, начал утихать. Папа Александр III оттаял настолько, что писал Генриху, похвалив его за усилия в Ирландии. Папа сообщил ирландским епископам, что английский король, «наш драгоценный сын во Христе», «покорил этот варварский и грубый народ, не знающий закона Божьего», и потребовал оказывать ему всяческое содействие. Весной 1172 года Генрих реабилитировался и вернулся на континент для заключения мира между короной и Церковью, известного как компромисс в Авранше.

Компромисс положил конец болезненному разрыву Генриха с Церковью. В этом мировом соглашении утверждалось, что между Церковью и государством теоретически должно царить согласие, но предусмотрительно не уточнялось, что для этого нужно предпринять. Генрих должен был отступиться и не заставлять английских епископов следовать букве Кларендонских конституций, а кроме того, в договоре содержались некоторые положения о благих намерениях, касающиеся крестовых походов. В результате все заинтересованные стороны, сохранив лицо и предотвратив конфликт, вернулись к своим делам. Современники же считали, что Генрих должен поплатиться за жестокие слова, сказанные на Рождество 1170 года. Так оно и произошло. Через год после компромисса в Авранше короля Англии настигло божественное возмездие. Хроника аббатства Баттл сообщает: «Мученик Господень или даже сам Господь от имени своего мученика, похоже, жаждал отомстить за невинную кровь». Удар пришелся туда, где причинил больше всего боли королю Плантагенетов: кара настигла его в собственной семье.