Текст книги "Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России"

Это законодательство, действовавшее до 1917 года, расширило государственное регулирование однополых мужских отношений с вооруженных сил до морального и социального контроля общества в целом[320]320
  О пересмотрах этого закона см. Engelstein L. The Keys to Happiness, p. 59. О мерах наказания до 1900 года см. статью «Мужеложство» в Брокгауз и Ефрон Энциклопедический словарь, т. 39, с. 110; в 1900 году ссылка была заменена лишением свободы на срок от четырех до пяти лет Nabokoff V. D. Die Homosexualität in Russischen Strafgesetzbuch // Jahrbuch für sexuelle Zwischenstufen, no 3 (1903), p. 1161; текст закона с поправками: Свод законов Российской Империи, (СПб, 1911), т. 15, с. 3679. Якобы зафиксированный рост «педерастии» в интернатах, как сообщается, повлиял на введение в действие запрета на мужеложство 1835 года: Бехтерев Половые уклонения и извращения в свете рефлексологии, особ. с. 704–705.


[Закрыть].

Растущая озабоченность государства порядком в обществе также нашла отражение во введении в 1843 году надзора за женской (гетеросексуальной) проституцией. Эта мера, которая в последующие десятилетия активно развивалась, подчинила медицинскую экспертизу полицейским функциям контроля. Проститутки с лицензиями («желтыми билетами») имели право практиковать свое ремесло только при условии регулярного осмотра врачами городских «врачебно-полицейских комитетов»[321]321
  Bernstein L. Sonia’s Daughters, p. 13–29.


[Закрыть]. Сосредотачивая внимание только на публичных женщинах, городские врачебно-полицейские комитеты под руководством Министерства внутренних дел вплоть до революции 1917 года осуществляли систематизированный надзор за девиантной сексуальностью в российском государстве. Медицинский подход к однополым эротическим отношениям в российской науке берет начало с момента, когда врачебно-полицейские функции распространились на более широкие области, чем контроль за проституцией.

Судебная медицина России начала XIX века могла мало что сказать о факте половых преступлений или о личном осмотре[322]322
  Об эволюции судебно-медицинской практики и ее проблемах см. Рожановский В. Судебно-медицинская экспертиза в дореволюционной России и в СССР // Судебно-медицинская экспертиза, № 6, прил. (1927), с. 1–105, особ. 22–25; о ранних постановлениях об обследовании живых лиц: Громов С. Краткое изложение судебной медицины. СПб, 1832, c. 151–193; Приложение. Указатель статей русского законодательства, относящихся к вопросам судебной медицины в Гофманн Э. Учебник судебной медицины.


[Закрыть]. Развитие этой области юридической медицины было обусловлено радикальными переменами в юридической практике, сопровождавшими великие реформы 1860-х годов. Новая система правосудия опиралась на «рациональные» стандарты по отношению к уликам, которые предъявлялись суду устно и подлежали перекрестному допросу. Такая система отличалась от дореформенной практики письменных свидетельств и судебных постановлений. Реформа также ввела суды присяжных для рассмотрения уголовных дел, что являлось существенным отходом от европейских правовых систем, где судебные постановления основывались скорее на научном знании, нежели на народных представлениях о справедливости. Отныне доктора обязаны были нести ответственность перед судом за свои заключения и отстаивать их перед лицом прокурора, свидетелей и обвиняемого[323]323
  О переходе к новой практике в судебной экспертизе рассказывается в книге Кони А. На жизненном пути, см. восемнадцатую главу «Сведущие люди и экспертиза». О Великих реформах см. Eklof B., Bushnell J., and Zakharova L. (eds.) Russia’s Great Reforms, 1855–1881, Bloomington: Indiana University Press, 1994; Lincoln W. B. The Great Reforms: Autocracy, Bureaucracy and the Politics of Change in Imperial Russia, DeKalb, Ill.: Northern Illinois University Press, 1990. О процедурных расхождениях между континентальной правовой системой и системой общего права и влиянии на судебную медицину: Crawford C. Legalizing Medicine in Legal Medicine in History, eds. Crawford С. and Clark M. Cambridge: Cambridge University Press, 1994.


[Закрыть]. В уголовных делах, касавшихся однополых эротических практик, будь то добровольное мужеложство, мужеложство с применением насилия или (скорее умозрительное, чем реально случавшееся) развращение малолетних девочек со стороны опекающих их взрослых женщин, мнения медиков о признаках запрещенной активности могли иметь решающее значение.

В 1850–1860-х годах судебные врачи Западной Европы систематизировали знание о физических признаках анального сношения между мужчинами и (в меньшей степени) о других однополых эротических контактах, в том числе и между женщинами. Особую известность приобрели работы судебных врачей Амбруаза Тардьё из Парижа и Иоганна Людвига Каспера из Берлина. Опубликованная в 1857 году книга Тардьё о судебно-медицинских признаках полового преступления, содержавшая главы об анальном сношении, которое рассматривалось на примере более двухсот «педерастов», уличенных парижской полицией, не утратила своего значения и в XX веке[324]324
  Tardieu A. Étude médico-légale sur les attentats aux moeurs, 3d ed. Paris: J. Ballière, 1859; переиздано в Jérôme Millon, 1995.


[Закрыть]. Русские врачи, проводившие экспертизы в этой области, были знакомы с трудом Тардьё, но без сомнения критиковали некоторые его выводы, опираясь на опровергавшие их примеры из собственной практики[325]325
  Главными русскими текстами были Мержеевский В. Судебная гинекология и Тарновский В. М. Извращение полового чувства.


[Закрыть]. Работы Каспера, посвященные «педерастам» Берлина и опубликованные в 1850-х годах, были, возможно, более весомы в среде российских судебных врачей, предпочитавших немецкую осторожность и фактологичность. При этом российские врачи цитировали из обоих источников, производя таким образом некий гибрид из немецких и французских воззрений на признаки мужеложства[326]326
  Casper J. L. Über Notzucht und Päderastie und deren Ermittelung seitens des Gerichtsarztes. Nach eigenen Beobachtungen // Vierteljahrsschrift für gerichtliche und öffentliche Medizin 1 (1852), p. 21–78; он же, Praktisches Handbuch der gerichtlichen Medizin, nach eigenen Erfahrungen, 2 vols. Berlin, 1857–1858.


[Закрыть]. Подход российской судебной медицины к обнаружению признаков мужеложства был гораздо менее системным, чем может показаться исходя из ссылок на любой из этих западных авторитетов[327]327
  Энгельштейн выдвигает предположение, что для обнаружения мужеложства российские власти предпочитали теории Каспера работам Тардьё; однако и Мержеевский, и Тарновский представили столько материала Тардьё с минимумом комментариев, что читателям оставалось делать свои собственные выводы; Engelstein L. The Keys to Happiness, p. 132–133.


[Закрыть].

Учреждения, отвечавшие за экспертизу половых преступлений, получали от царской казны лишь незначительную помощь. Законодательство (медицинские уставы 1857 и 1892 годов) предписывало частнопрактикующим врачам оказывать помощь суду в случаях, когда врачи, состоявшие на государственной службе, не могли помочь полиции и суду. От любого врача можно было потребовать свидетельствовать в суде или оценить дееспособность[328]328
  Frieden N. M. Russian Physicians, p. 266–270.


[Закрыть]. Уровень экспертизы отличался крайней неравномерностью по качеству: «скромные провинциальные работники» – земские, городские и полицейские врачи – давали лаконичные и маловразумительные «заключения», в то время как профессора медицинских факультетов университетов «развивали <…> [мысль] с научной широтой и глубиной»[329]329
  Кони А. Ф. На жизненном пути, c. 352–353.


[Закрыть]. За услуги полиции и судам врачам платили мало или не платили вовсе ничего. В 1890 году Министерство юстиции постановило, что судебные медицинские исследования не подлежат вознаграждению, и по меньшей мере один врач получил отказ суда на просьбу оплатить проведенную им экспертизу по делу о мужеложстве[330]330
  Некоему доктору Голоушеву, который в 1892 году давал экспертные заключения по московскому делу об изнасиловании тринадцатилетнего мальчика мужчиной, суд сообщил, что, согласно циркуляру Министерства юстиции № 10308 от 16 марта 1890 года, необходимая экспертиза предоставляется бесплатно. Его прошение о гонораре было отклонено. ЦГИАгМ, ф. 142, оп. 2, д. 433, л. 96. Об оплате экспертных услуг, см. также Frieden N. M. Russian Physicians, p. 266.


[Закрыть]. В последние годы царизма судебная медицина преподавалась в некоторых медицинских училищах, а в Московском университете была даже открыта соответствующая кафедра, при этом сама дисциплина оставалась достаточно непопулярной. Подобных кафедр, посвященных судебной медицине, в империи были единицы. Полиция по привычке обращалась к первому попавшемуся врачу, аптеке, лаборатории или клинике – при том, что медицинские работники такого ранга «не имели контактов с кафедрами судебной медицины»[331]331
  Лейбович Я. Три года судебной медицины // Еженедельник советской юстиции, № 7 (1922), с. 7–8.; Рожановский В. Судебно-медицинская экспертиза в дореволюционной России и в СССР // Судебно-медицинская экспертиза, № 6 (1927), с. 74; Прозоровский В. И. (ред.) Судебная медицина. М.: Юридическая литература, 1968), с. 6–7; см. также Кони об отсутствии судебно-медицинской подготовки в юридическом образовании: На жизненном пути, с. 360–361.


[Закрыть].

В результате судебной реформы и в данных обстоятельствах методы распознания признаков мужеложства были приняты медиками на вооружение спустя 15–20 лет после того, как они получили распространение во Франции и Германии. Там их применяли к уже существовавшей (но во многом совсем отличавшейся) городской культуре взаимных мужских отношений. Тенденция европейской медицины смешивать практику «педерастии» с идентичностью «педераста», создавать идентичность из поведения была присуща и русским текстам, посвященным распознанию мужеложства. Однако небольшое число судебных преследований мужеложства в России сдерживало любой возможный эффект от называния этой практики, в отличие от Германии и Франции, где внимание полиции было неусыпно обращено на стигматизированные группы. В результате этого интерес российской судебной медицины к выявлению мужеложства был низок. Еще меньший интерес вызывали женские взаимные половые отношения, хотя при раскрытии фактов насилия судебная гинекология играла определенную роль.

Первая попытка перенять в России зарубежные достижения в области выявления однополых пар была сделана Владиславом Мержеевским в 1878 году в учебнике «Судебная гинекология», который вышел в Санкт-Петербурге. Автор, член Медицинского совета Министерства внутренних дел, посвятил бо́льшую часть своей работы признакам изнасилования женщин преступниками-мужчинами. Тем не менее он включил главу на пятьдесят семь страниц, в которой освещал «педерастию», «лесбосскую любовь» и «скотоложство». Эти главы о «противоестественных сношениях» следовали непосредственно за главой о гетеросексуальном «изнасиловании» – наиболее распространенном преступлении. Подобная очередность, а также рассмотрение однополых актов в контексте судебной гинекологии предполагают и соответствующее отношение к мужеложству – как к обычному выражению необузданной мужской похоти, объектом для которой мог оказаться кто угодно (и женщина, и мальчик, и мужчина, и животное). Тем не менее в главе о мужеложстве прослеживается попытка подхода к «педерасту» как к особому типу личности.

Мержеевский начинает с рассмотрения истории законодательства о «противоестественном удовлетворении половой страсти», затем приводит небольшой обзор европейской литературы об определении мужеложства. Кратко отметив, что для Каспера «порок этот по большей части бывает врожденный (?)» (здесь Мержеевский ставит знак вопроса), ученый квалифицирует мужеложство как «умственный гермафродитизм». Далее без каких-либо комментариев автор воспроизводит недавнее утверждение Карла Вестфаля о том, что «ненормальное половое влечение» часто есть «симптом психопатического или невропатического состояния»[332]332
  Мержеевский В. О. Судебная гинекология, с. 204–205; также упоминался Kaan H. Psychopathia sexualis Leipzig, 1844.


[Закрыть]. Затем Мержеевский обращается к социальной среде, в которой «порок скрыт от „непосвященных в тайну“», и описывает сорок два случая мужеложства, найденные им у Тардьё, Каспера и в делах окружного суда Петербурга[333]333
  Он признает, что получил этот материал от санкт-петербургского прокурора А. Ф. Кони, см. Мержеевский В. О. Судебная гинекология, с. 207, сноска.


[Закрыть]. Последние были связаны главным образом с идентификацией «пассивных педерастов» путем осмотра заднего прохода и сравнения с каталогом физических изменений. Вслед за Каспером Мержеевский отверг мнение Тардьё, что на пенисе «активного педераста» всегда имеются признаки его порока. Тем не менее он посчитал необходимым включить в свою книгу пример из труда французского врача. Этот пример был озаглавлен Мержеевским следующим образом: «Привычная активная и пассивная педерастия. Характеристическая конформация полового члена». Комментариями эти описания не сопровождались[334]334
  Мержеевский В. О. Судебная гинекология, сс. 217–219, 235.


[Закрыть].

Схожий эклектизм характерен и для работы известного венеролога В. М. Тарновского, посвященной применению техники судебной медицины в распознавании «педераста». Его «судебно-психиатрический очерк», озаглавленный «Извращение полового чувства», вышел через шесть лет после появления труда Мержеевского[335]335
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства.


[Закрыть]. Этот текст ознаменовал перенос акцентов при исследовании однополых перверсий с судебной медицины в область психиатрии. Опираясь на работы Вестфаля и Рихарда фон Крафт-Эбинга, Тарновский выражал сомнение в достоверности судебно-медицинского освидетельствования как инструмента судопроизводства и отстаивал способность одной лишь психиатрии объяснять перверсии. Несмотря на эту предварительную установку, автор посвятил двадцать страниц (из ста пяти) описанию техники анатомического освидетельствования. Тарновский хотел, чтобы его читатели из числа профессиональных врачей располагали точными и надежными методами выявления «пассивной педерастии»:

Для исследования я ставлю мальчика поперек широкой кровати на колени; грудью он ложится на подушку, головою несколько ниже ягодиц, которыя он выпячивает; ноги должны быть раздвинуты так, чтобы колени и пятки не соприкасались одна с другою. В таком положении, повторяю, если субъект не знает цели исследования и не желает что-либо скрыть или симулировать, признаки привычной содомии выступают весьма рельефно[336]336
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, с. 77.


[Закрыть].

Тарновский отмечал, что при врачебном осмотре кинеды, осведомленные о причине осмотра, часто сжимают ягодицы, пытаясь скрыть следы своих половых практик. Этих юношей он рекомендовал заставлять оставаться в описанном положении 10–15 минут, чтобы преодолеть их сопротивление. Это было более эффективным, нежели предлагавшаяся Тардьё частая перемена позиций[337]337
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, cс. 78–79, 81.


[Закрыть].

Признаки пассивного мужеложства в перечне Тарновского мало чем отличались от тех, что указал Мержеевский, но они были снабжены более точными анатомическими деталями. Осмотрев двадцать три «продажных кинеда», Тарновский обнаружил, что самым верным свидетельством пассивного мужеложства была «слабость мышцы сфинктера». Это мог обнаружить любой врач без «специальной подготовки». Тарновский был убежден, что список деформаций пениса активного «педераста», который Тардьё считал пригодным для выявления специфической половой практики, на самом деле был свидетельством дегенерации[338]338
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, сс. 82, 84, 93–95.


[Закрыть].

Хотя Тарновский и сотрудничал с полицией в качестве врача в деле идентификации педерастов для судов, как врач он пришел к выводу, что чаще сталкивался с проявлениями врожденных заболеваний, нежели с приобретенным пороком, что можно было определить усилиями психиатрии, а не судебной медицины. На главный вопрос венеролога: «[с] чем мы имеем дело – с врожденным недостатком, болезнью или порочною привычкою?» – нельзя было ответить, сведя все лишь к поискам признаков мужеложства[339]339
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, с. 96.


[Закрыть]. Они были лишь одним из путей к судебно-медицинскому заключению, поскольку не все «педерасты» были одинаковы. В первую очередь, надо было понять, «с каким видом педерастии имеем мы дело». Своих читателей (профессиональную аудиторию) Тарновский снабдил детальным перечнем, позволявшим врачу различать злонамеренных и безвинных педерастов. Эти критерии показывают, что Тарновский делал выбор скорее в пользу психиатрии, чем анатомии.

Первым шагом был поиск следов мужеложства в анусе. Если таковые обнаруживались и пациент был молодой юноша, врачу следовало искать физические признаки дегенерации или психической девиации, свидетельствующие, что перед ним «психопатический субъект». Такие юноши являлись «врожденными педерастами» и не подлежали уголовному преследованию. По мнению Тарновского, они были склонны к пассивным анальным сношениям и находили половой акт с женщиной невозможным. «Здоровых» молодых людей без признаков дегенерации или умственной отсталости следовало рассматривать как «педерастов приобретенных». Это можно было подтвердить тем, что юноша играл как активную, так и пассивную роль в сношении и в то же время мог «иметь нормальныя сообщения с женщинами». Редкие случаи «врожденной активной педерастии» можно было распознать по признакам дегенерации (психические девиации, «ненормальное развитие наружных половых частей»), а также по ненависти к женщинам (в отличие от простой индифферентности, наблюдавшейся у пассивных пациентов)[340]340
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, с. 96–97.


[Закрыть].

Если при обследовании юношей можно было ограничиться соматическими признаками, то применительно к взрослым Тарновский предпочитал использовать психиатрический подход. «Нужно близко знать человека», чтобы выяснить разницу между тем, каким он был раньше и каким предстал ныне. Решающее значение имела полнота биографии:

Если исследованию подвергается взрослый мужчина, то вопрос значительно усложняется. Тщательно собранныя данныя относительно наследственности, самый подробный анамнез, шаг за шагом прослеженная жизнь человека, особенно в период половой зрелости, рядом с всесторонним исследованием физики и психики испытуемаго помогут решить, имеем ли мы дело с врожденным или приобретенным извращением половаго влечения[341]341
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, с. 97.


[Закрыть].

Следовало изучить обстоятельства преступления, чтобы исключить вероятность «наиболее опасного и наименее наказуемого» варианта – «периодического педераста», при котором агрессивные припадки сексуального расстройства, вызванные болезнью, омрачали во всем остальном спокойное существование. Если в истории пациента были дегенеративная наследственность, эпилепсия, прогрессивный паралич, старческий маразм, то это могло служить оправдывающим фактором для взрослого «педераста». «Только отрицание всех упомянутых болезненных состояний <…> позволит с вероятием заключить о порочности, нравственной испорченности и вполне наказуемом сознательном, добровольном разврате испытуемаго субъекта»[342]342
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, с. 97.


[Закрыть].

Тарновский решительно осуждал тот факт, что российская судебная практика при рассмотрении актов мужеложства не делала различий между «врожденными» (безвинными) и «приобретенными» (виновными) преступниками. По его мнению, методика анатомического исследования Каспера и Тардьё не отвечала в полной мере задаче психиатрической судебной экспертизы – определении, кого надо оправлять под суд. По всей видимости, сознавая, что изменения в законодательстве маловероятны, он заметил, что «только совместный труд врача и юриста – исследователя и философа» мог позволить провести новую грань «между физиологиею и патологиею», между «исправлени[ем] здоровых, воспитани[ем] болезненно предрасположенных и лечени[ем] заболевших»[343]343
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, с. 104–105.


[Закрыть]. Ряд случаев, рассмотренных в медицинской литературе, показывает, что характерное для Тарновского эклектичное смешение судебно-медицинского и психиатрического понимания «педерастии» было широко распространено в России конца XIX века[344]344
  Гофманн Э. Учебник судебной медицины, 159–167; Ковалевский П. И. Проф. В. М. Тарновский. Извращение полового чувства 1885 г. [рецензия] // Архив психиатрии нейрологии и судебной психопатологии 5–6, № 3 (1885), с. 262–264.; Голенко В. Ф. Педерастия на суде, с. 42–56; Оболонский Н. А. Извращение полового чувства // Русский архив патологии, клинической медицины и бактериологии (1898), с. 1–20.


[Закрыть]. В этих работах основной акцент всегда смещался с судебной медицины в сферу психиатрии, но требование отталкиваться при диагностике половой практики от физических признаков «педерастии» сохраняло за судебными врачами их позиции.

Еще одним свидетельством отхода от физических признаков «педерастии» как акта к признакам однополой перверсии как идентичности было обращение российскими судебными властями внимания на городскую субкультуру «педерастов». По словам Мержеевского, в Петербурге, «по-видимому, и нет вполне организованного общества педерастов, подобного парижскому», тем не менее он предоставил читателям множество деталей из жизни столичного «педерастического» полусвета, который он считал бледной копией того, что происходило в Западной Европе[345]345
  Мержеевский В. О. Судебная гинекология, с. 208.


[Закрыть]. Описания Мержеевским парижского мира мужской проституции с преобладающими в нем женоподобными юношами (порой в женском платье) были сопровождены рядом местных случаев, в которых не было ссылок на немаскулинное поведение. Мержеевский намекал, что петербургские «педерасты» не были отягощены переживаниями по поводу собственной маскулинности[346]346
  Примеры безразличия петербургских мужчин-проститутов к полу своих партнеров и взаимных добровольных отношений между мужчинами, которые не могли найти партнеров в лицензированных (гетеросексуальных) борделях см. в Мержеевский В. О. Судебная гинекология, сс. 238–39, 241. В зарубежном учебнике судебной медицины, переведенном профессором Казанского университета, категорически отвергались предположения о том, что женственность является результатом психопатии; см. Гофманн Э. Учебник судебной медицины, с. 166 (сноска).


[Закрыть].

Европейские психиатрические модели однополой мужской перверсии впервые начали говорить о связи между мужским жепоподобием и психологическими концепциями истерии и вырождения в 1870–1880-х годах под влиянием работ Карла Вестфаля и Рихарда фон Крафт-Эбинга[347]347
  Westphal C. Die conträre Sexualempfindung; von Krafft-Ebing R. Über gewisse Anomalien des Geschlechtstriebs und die klinisch-forensische Verwertung derselben als eines wahrscheinlich funktionellen Degenerationszeichens des zentralen Nerven-Systems // Archiv für Psychiatrie und Nervenkrankheiten, № 7 (1877), p. 291–312; он же Psychopathia sexualis. Eine klinisch-forensische Studie, 1-е изд. Stuttgart, 1886; русский перевод, 1887.


[Закрыть]. Подобное слияние поведенческих феноменов с предполагаемой биологической предрасположенностью (которая часто сводилась к «дегенерации» и влиянию венерической болезни, наркомании или истерии на последующее поколение) позволило психиатрам считать склонность к половым отклонениям врожденным началом у сексуально девиантных личностей[348]348
  Rosario V. A. Pointy Penises, Fashion Crimes, and Hysterical Mollies: The Pederasts’ Inversions in Homosexualities in Modern France, eds. Merrick J. and Ragan B. Jr. New York: Oxford University Press, 1996, p. 153–161; Hekma G. „A Female Soul in a Male Body“: Sexual Inversion as Gender Inversion in Nineteenth-Century Sexology in Third Sex, Third Gender: Beyond Sexual Dimorphism in Culture and History, ed. Herdt G. New York: Zone Books, 1993, p. 224–225; Chauncey G. From Sexual Inversion to Homosexuality: Medicine and the Changing Conceptualization of Female Deviance // Salmagundi, № 58–59 (1982–1983), p. 114–146.


[Закрыть]. Разделяя эти взгляды, Тарновский явственнее, чем Мержеевский, выделял женоподобные черты у своих подопечных. Женоподобие он связывал с социальной сферой, в которой вращались «педерасты», придавая ей ярко выраженный кастовый характер:

Педераст всегда ищет общество себе подобных, так как только в среде их он может безнаказанно дать удовлетворение своему ненормальному инстинкту, может найти сочувствие своему болезненному состоянию и поощрение пороку. Далее, активный педераст по походке, манере держаться, жестикулировать, говорить, смотреть в глаза и т. п. легче узнает пассивного, чем нормальный человек. Со своей стороны, кинед по тону разговора скоро догадается, с кем имеет дело. Поэтому-то вообще педерасты быстро знакомятся друг с другом и живут до известной степени обществами, в которых сталкиваются все типы описываемого уклонения половой деятельности[349]349
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, с. 62.


[Закрыть].

Зачатки идей относительно идентичности, характеризовавшейся «педерастией», которые наметились в трудах Мержеевского, получили полноценное развитие только несколько лет спустя – в оценке Тарновским «педерастической» субкультуры Петербурга.

Если в российском судебно-медицинском дискурсе о «педерастии» и было что-то уникально русское, то это было его внимание к баням как к пространству мужской проституции. Процветавший в банях мужской коммерческий секс власти связывали с народными крестьянскими обычаями. Мержеевский заострял внимание судебных врачей на потенциальной эксплуатации бань «педерастами», примером чему приводил дело петербургской «артели развратников» 1866 года. Тарновский, возможно, проникнутый патриотической гордостью за бани и считавший их незаменимыми с точки зрения гигиены, рассматривал бани как гарантию общественного порядка, поскольку они не давали мужской проституции выйти на улицы, упорядочивали ее согласно крестьянским обычаям и сдерживали вымогательство. Русский психиатр подчеркивал отличие солидарности банщиков от сговора «шаек» городских вымогателей, несмотря на то что в конечном итоге те тоже «поровну делили прибыль», совсем как в банной артели. В нежелании ученого осуждать «русских простолюдинов» за подобного рода самоорганизацию просматривались колебания по поводу того, следует ли патологизировать все аспекты однополых эротических практик. Предположение, что в условиях городской жизни низшие классы вследствие их экономической и культурной подчиненности являлись сексуально невиновными, предостерегло Тарновского от медикализации всей взаимной мужской половой активности[350]350
  Тарновский В. М. Извращение полового чувства, с. 70. Энгельштейн подчеркивает это в своей оценке восприятия Россией западных медицинских концепций гомосексуальности (The Keys to Happiness, pp. 132, 164). О продолжительной презумпции сексуальной невиновности русских крестьян среди экспертов вплоть до конца 1920-х годов см. Solomon S. G. Innocence and Sexuality in Soviet Medical Discourse in Marsh R. (ed.), Women in Russia and Ukraine.


[Закрыть].

Сравнительно «невиновными», когда дело касалось однополой развращенности, судебные врачи считали и женщин. Поскольку при царизме (и впоследствии в СССР) такие отношения между женщинами не считались преступными, медицина при судебных расследованиях обращала гораздо меньше внимания на анатомические следы того, что обычно в судебной медицине называлось «лесбийской любовью» либо «трибадией». Одна из первых российских статей по вопросу судебно-медицинской экспертизы однополых преступлений, вышедшая в 1870 году, принадлежит доктору Зуку из Министерства внутренних дел. Он заявил: «Если же женщина употребляет для удовлетворения своего полового побуждения женщину же, то это преступление называется лезбийской (sic!) любовью». Несмотря на использование этого термина, Зук далее утверждал, что такая любовь может быть преступлением только в случае, когда женщина использует свое положение для развращения своей воспитанницы или ученицы. В иных обстоятельствах женщины, уличенные во взаимных половых отношениях, не должны подлежать уголовному преследованию и последующему наказанию, поскольку судить их и наказывать – «не наше дело». К тому же «лезбийская любовь оставляет весьма редко следы»[351]351
  Др. Зук О противозаконном удовлетворении полового побуждения и о судебно-медицинской задаче при преступлениях этой категории // Архив судебной медицины и общественной гигиены, № 2, разд. 5 (1870), с. 8–13.


[Закрыть]. До судов, по-видимому, доходили только единичные случаи полового насилия женщин над женщинами или совращения женщинами малолетних девочек[352]352
  Протоколы светских и церковных судов Москвы за 1865–1917 годы: ЦГИАгМ, Московский окружный суд, ф. 142; Московская духовная консистория, ф. 203 – не содержат подобных случаев. В материалах уголовных дел из архива юриста А. Ф. Кони нет обвинительных приговоров в отношении лесбиянок, хотя в них содержатся подробности убийства 1893 года ревнивым мужем женщины Красиковой, которая состояла в отношениях с проституткой: ГАРФ, ф. 564, оп. 1, д. 260, лл. 22–32 об.; этот случай также описан в Engelstein L. Lesbian Vignettes, p. 813–831. Сообщается, что в период с 1874 по 1904 год четырем женщинам в Российской империи было предъявлено обвинение в «педерастии» при невыясненных обстоятельствах, но позже все они были оправданы; Пятницкий Б. И. Половые извращения и уголовное право, c. 11 (сноска).


[Закрыть].

В «Судебной гинекологии» Мержеевского врачу также отказывалось в какой-либо роли при расследовании подозрения «лесбийской любви». Даже в ходе судебных разбирательств, в которых шла речь о развращении малолетних или слабоумных женщинами, врач должен был «объявить себя некомпетентным» для дачи показаний. Исключение могли составить те случаи, где была повреждена девственная плева. Применение «каучуковых мужей» и взаимная мастурбация взрослых женщин, хотя и могли оставить небольшие следы («увеличение похотника, увеличение и пигментацию малых губ»), не имели «никакой силы доказательности, встречаясь у доподлинно невинных в том особ». В своем кратком обзоре Мержеевский не стал ссылаться на европейских ученых, ограничившись отсылками к античным поэтам и одному современному автору, Адольфу Бело, чей роман «Девица Жиро, моя супруга» (Mademoiselle Giraud, ma femme), вышедший в Париже в 1870 году, считался типичным образчиком западной бульварной литературы, под обличием морали таящий сцены, «которыя могут только распалять воображение нервных и страстных натур»[353]353
  Мержеевский В. О. Судебная гинекология, с. 261–262. О романе Бело и его контексте см. Thompson V. Creating Boundaries: Homosexuality and the Changing Social Order in France, 1830–1870 in Merrick J. and Ragan B. T., Homosexuality in Modern France, p. 117–120.


[Закрыть]. Поскольку правовые санкции против женской однополой любви отсутствовали, судебная медицина не видела необходимости в развитии экспертизы ее распознания. До 1917 года в судебно-медицинских работах было опубликовано лишь несколько кратких пассажей о лесбийской любви[354]354
  Из европейских держав до 1914 года только Австро-Венгрия запрещала однополые отношения между женщинами, но степень контроля этого преступления остается неизвестной. В зарубежном медико-правовом учебнике кратко упоминается «лесбийская любовь» и австрийский закон, но ставится под сомнение целесообразность наказания за «противоестественное блудодеяние между женщинами»; Гофманн Э. Учебник судебной медицины, с. 159–160.


[Закрыть].

Достижения европейской судебной гинекологии в области «педерастии» и «лесбийской любви» не оказали большого влияния на медицинскую практику в России, поскольку законодательство в отношении однополых эротических актов (об этом ниже) предусматривало сравнительно мягкое наказание. Практикующие врачи редко должны были предоставлять улики в делах такого типа, поэтому они не развивали опыт в этом направлении и не обменивались наблюдениями о распознании порока с настойчивостью, присущей их западноевропейским коллегам. Медицинскому аспекту проблемы не придавалось столь же большого значения, как во Франции или Германии. В Европе всё сильнее звучали голоса сторонников той точки зрения, согласно которой раскрыть суть однополой любви может психиатрия, а не судебная медицина. При таком подходе потребность в дальнейшем развитии в Российской империи медицинской модели «гомосексуальности» оказывалась еще менее актуальной. Фуко утверждал, что психиатрия в Европе была «буржуазной» наукой, распространившей медицинское понимание сексуальности сначала на средний класс и только потом обратившейся к другим социальным группам[355]355
  Foucault M. The History of Sexuality: An Introduction. vol. 1, p. 127.


[Закрыть]. В России на исходе царской эпохи психиатрия как наука обслуживала исключительно малочисленный средний класс. Психиатров было крайне мало (по данным на 1916 год – только 350), проживали они в крупных городах и зарабатывали в основном частной практикой[356]356
  Статистику см. в Joravsky D. Russian Psychology: A Critical History, p. 420.


[Закрыть]. Подобно городскому среднему классу в целом, психиатрия в самодержавной России не имела политического влияния даже после установления после революции 1905 года квазиконституционной системы. Если судебные врачи и гинекологи были далеко не в лучших отношениях с властями и полицией, то трения между властями и психиатрией были еще ощутимее. Конфликты по поводу насильственного помещения уголовных и политических преступников (в цепях и с тюремщиками) в психиатрические клиники шли вразрез с требованиями врачей превратить эти учреждения в центры терапии. Состояние психиатрии вызывало глубокий пессимизм, поскольку клиники испытывали хроническую нехватку денег, а потому плохо содержались. Заключение судебного психиатра не имело решающего значения в суде, когда стоял вопрос об освобождении от наказания по причине невменяемости[357]357
  Об этих вопросах, см. Brown J. V. The Professionalization of Russian Psychiatry, 1857–1911. PhD. diss., University of Pennsylvania, 1981.


[Закрыть]. Гонимая, не пользующаяся ни уважением, ни материальной поддержкой русская психиатрия едва ли могла рассчитывать на признание и дотации в каких-либо сферах, не связанных с расстройствами рассудка и невропатией.

При обсуждении однополой любви как медицинской проблемы русские психиатры, с одной стороны, исходили из особенностей России, а с другой – опирались на основополагающие работы европейских сексуальных психопатологов. Судебно-психиатрический трактат Вениамина Тарновского о «педерастии» в ее различных врожденных и приобретенных формах не побудил российских психиатров делиться случаями из их практики, которые бы подтвердили теории Тарновского. То же можно сказать и о переводе на русский в 1887 году Psychopathia sexualis Рихарда фон Крафт-Эбинга – поворотной вехе в психиатрической систематике перверсий[358]358
  Учебник Крафт-Эбинга по перверсиям распространился не только среди врачей в России, но и за пределы медицинской профессии; см. Берштейн Е. «Psychopathia sexualis» в России начала века: политика и жанр // Эрос и порнография в русской культуре / Eros and Pornography in Russian Culture, ред. Левитт М., Топорков А. (М.: Ладомир, 1999). Этот более широкий общественный дискурс медикализации обсуждается в четвертой главе.


[Закрыть]. Тарновский сотрудничал с судом и полицией, чем вызывал к себе настороженное отношение коллег. Решительная защита им регламентирования проституции царским режимом и тесные связи с властями компрометировали в глазах коллег его патологизирующие воззрения на проститутку и, по всей видимости, на «педераста»[359]359
  Следует отметить, что В. П. Тарновский, каким бы выдающимся специалистом он ни был, являлся в первую очередь венерологом, а не психиатром; см. Engelstein L. The Keys to Happiness, p. 162; Bernstein L. Sonia’s Daughters, p. 126–127.


[Закрыть]. Другой Тарновский, Ипполит Михайлович, петербургский акушер-гинеколог, выпустил исследование «Извращение полового чувства у женщин», в котором прямо заявил о нормальности и естественности женских однополых отношений[360]360
  Engelstein L. The Keys to Happiness, p. 155–162. Ипполит, возможно, был старшим братом Вениамина Тарновского, с. 155, сноска. Исследование однополой любви женщин: Тарновский, И. М. Извращение полового чувства у женщин, частичный перевод на английский есть в Engelstein L. Lesbian Vignettes.


[Закрыть]. Ипполит Тарновский знал о западных теориях врожденной извращенной сексуальности, но далеко не всегда следовал им (ведь и сами эти медицинские модели были не лишены противоречивости в своих основаниях). С равной симпатией он относился к женщинам из всех социальных групп. На его взгляды оказал влияние приобретший в то время широкую популярность феминизм, совпавший с чувством бессилия, которое испытывала мужская часть интеллигенции, занимавшаяся медициной при царизме[361]361
  Engelstein L. The Keys to Happiness, p. 159–160.


[Закрыть].

Самый влиятельный в России сторонник медицинской модели однополых отношений, Владимир Бехтерев, применял психиатрическую парадигму практически исключительно к мужчинам, которые были этническими русскими, представителями высшего класса, и чьи случаи он подбирал во врачебной, а не судебной практике[362]362
  Бехтерев был основателем и директором Петербургского психоневрологического института (1908), а к началу войны стал признанным лидером в исследованиях физиологии мозга, а также гипноза и психотерапии; Никифоров А. С. Бехтерев. М.: Молодая гвардия, 1986, с. 234–244.


[Закрыть]. Его сконцентрированность на малом числе мужских девиаций респектабельной верхушки доминирующего гендера повторяла стремления западной психиатрии применить теорию извращенной сексуальности прежде всего к мужчинам из буржуазии. Бехтерев резко осуждал нападки властей на судебную медицину[363]363
  Бехтерев давал показания на стороне защиты на судебном процессе 1913 года в Киеве над Менделем Бейлисом – евреем, обвиняемым в ритуальном убийстве христианского ребенка. Присяжные оправдали Бейлиса: Engelstein L. The Keys to Happiness, p. 326, сноска.


[Закрыть]. Одновременно он выдвигал на первый план клинические, а не судебные аспекты половых перверсий. Благодаря этому ему удалось значительно укрепить позиции медицинской модели «гомосексуальности». Наконец, акцентирование им внимания на роли воспитания в этиологии половых перверсий призывало к профессиональному подходу к исследованию их места в общественной жизни. Лишь только после выявления механизмов полового развития (и расстройства) психиатры могли бы настаивать на экспертизе в целях профилактики перверсий.

Интерес Бехтерева к однополой любви возник в связи с его экспериментами с гипнозом как формой психотерапии. Его самая первая статья, посвященная тому, что он определил как «превратные половые влечения», появилась в 1898 году. В ней он обратился к историям двух мужчин, страдающих от влечения к лицам собственного пола, и рассказал о своих попытках вылечить их с использованием гипнотической суггестии. В этой статье Бехтерев не объяснял этиологии половой перверсии. К перверсиям он подходил как к синдрому, аналогичному вырождению, придерживаясь терминологии, введенной Рихардом фон Крафт-Эбингом для описания однополой любви[364]364
  Бехтерев В. М. Лечение внушением превратных половых влечений и онанизма, c. 9.


[Закрыть]. Новым в статье для российской медицины стало утверждение Бехтерева о том, что гипнотическое внушение – «вполне действенное средство лечения половых уклонений». Он писал, что врачам, сталкивавшимся на практике с такими отклонениями, больше не придется «ограничиваться в подобных случаях почти пассивной ролью»[365]365
  Бехтерев В. М. Лечение внушением превратных половых влечений и онанизма, c. 9.


[Закрыть]. В 1882 году аналогичный способ лечения половой инверсии предложили французские психиатры Жан-Мартен Шарко и Валентин Маньян, но Вениамин Тарновский лишь вскользь упомянул об этом в своей монографии о перверсиях. Бехтерев, главный сторонник гипноза в России, распространил эту практику на лечение половых перверсий[366]366
  Charcot J.-M., Magnan V. Inversion du sens genital // Archives de neurologie, № 3 (1882), pp. 53–60, 296–322; о гипнозе в 1890-х, Юдин Т. И. Очерки истории отечественной психиатрии, М.: Медгиз, 1951, с. 125; Бехтерев В. М. Гипноз, внушение и психотерапия. СПб, 1911.


[Закрыть].

Основным вкладом Бехтерева в русскую психологию и психиатрию считаются его теория рефлексологии и его поздние работы по сексуальности, анализирующие различные истории болезни в свете его теории. Применяя при рассмотрении человеческого поведения модель стимула и инстинктивной реакции, Бехтерев подчеркивал роль внешней среды как источника душевной патологии, в том числе и половых перверсий[367]367
  Рефлексология Бехтерева внешне напоминала представления физиолога И. П. Павлова о рефлексах. Первые споры между Бехтеревым и Павловым по поводу неспособности первого воспроизвести результаты последнего в экспериментах по физиологии животных привели к тому, что Павлов обвинил сотрудников Бехтерева в плохой работе; результат был «одним из самых печальных распрей в истории русской науки», Wortis J. Soviet Psychiatry. Baltimore: Williams & Wilkins, 1950, p. 36.


[Закрыть]. В 1913 году он писал, что извращенные половые возбуждения – это следствие детской половой травматизации, неправильного воспитания и позднейшего опыта. Согласно Бехтереву, «ненормальные половые раздражители» формируют «патологические сочетательные рефлексы», которые при достижении половой зрелости развиваются в упрочившиеся перверсии. Выводы ученого основывались не только на клинических наблюдениях и сравнении историй болезни пациентов, но и на лабораторных исследованиях человеческого мозга. Бехтерев отверг гипотезы врожденного происхождения гомосексуальности, в том числе теорию Маньяна и Эжена Глея о женском мозге в мужском теле, отметив, что при изучении мозга «гомосексуалистов» он не обнаружил видимого отличия от обычного мозга. Также он отводил второстепенную роль вырождению как биологическому фактору, который в некоторых случаях мог бы иметь значение. По его мнению, верным признаком вырождения служило появление сильного полового возбуждения в раннем детстве, поскольку могло «пробудить <…> половое влечение при необычных условиях, с которыми оно тесно сочетается и затем, вскоре, и упрочивается благодаря его воспроизведению с течением времени при аналогичных внешних условиях»[368]368
  Бехтерев В. М. О половых извращениях, как патологических сочетательных рефлексах, c. 5.


[Закрыть]. Значение этой этиологии было очевидно: мониторинг детского полового опыта приобретал решающее значение для развития «нормального полового влечения»[369]369
  Бехтерев продвигал эти идеи как среди широкой аудитории, так и среди преподавателей: Бехтерев В. М. О половом оздоровлении // Вестник знания (1910), № 9, с. 924–937, № 10, с. 1–19; он же Об извращении и уклонении полового влечения. Половой вопрос в свете научного знания, ред. Зеленин В. Ф., М: Госиздат, 1926; он же О половом извращении, как особой установке половых рефлексов.


[Закрыть].