Текст книги "Гиперион. Падение Гипериона"

Импровизированная спальня была погружена во тьму – ту ужасную тьму, которая означает полное отсутствие света, но глаза Дюре довольно быстро приспособились к ней, и священник догадался, что светится сам куб Мебиуса, подмигивающий глазками датчиков.

То и дело спотыкаясь, он пробрался через комнату и кряхтя поднял тяжеленный куб. Об этой диковине – таинственном багаже Хета Мастина – Дюре знал лишь из записей Консула. Паломники почему-то решили, что в кубе заключен эрг – живой генератор силовых полей. Такие эрги снабжают энергией тамплиерские корабли-деревья. Зачем им сейчас это инопланетное существо, священнику было невдомек, но, прижав ящик к груди, он побрел по коридору к выходу, а затем начал спускаться по ступеням в долину.

– Сюда! – позвал его Консул от ближайшей из Пещерных Гробниц. – Здесь полегче.

Дюре чуть не уронил куб – от усталости у него закружилась голова. Консул помог ему преодолеть последние тридцать шагов.

Внутри пещеры священнику действительно стало легче. У порога всплески темпоральных волн еще ощущались, но в глубине, где холодные огоньки люм-шаров выхватывали из мрака причудливые скульптуры, было вполне сносно. Священник опустился на пол рядом с Солом, поставив куб Мебиуса прямо перед Хетом Мастином – безмолвным, но внимательным зрителем.

– Как раз пришел в себя, когда вы появились, – прошептал Сол. Широко распахнутые глаза малышки казались сейчас двумя озерцами тьмы.

Консул присел на корточки рядом с тамплиером:

– Для чего нам куб? Мастин, зачем он нам?

Взгляд тамплиера оставался неподвижным. Уставившись в одну точку, он еле слышно, но с отчетливым акцентом, как всегда растягивая гласные, произнес:

– Наш союзник. Наш единственный союзник против Повелителя Боли.

– Каким образом он может нам помочь? – вмешался Сол, вцепившись обеими руками в сутану тамплиера. – Как мы должны его использовать? Когда?

Теперь взгляд Тамплиера был устремлен куда-то вдаль.

– Мы боролись за эту честь, – хрипло пробормотал он. – Истинный Глас «Секвойи Семпервиренс» первым должен был войти в контакт с кибридом воскрешенного Китса. Но свет Мюира пал на меня. О, «Иггдрасиль», мой «Иггдрасиль»! Он стал жертвой во искупление грехов наших против Мюира! – Тамплиер прикрыл глаза, и его губы искривила слабая усмешка, такая странная на этом суровом лице.

Консул взглянул на Дюре и Сола.

– Это скорее проповедь шрайкиста, чем тамплиерские догматы.

– Возможно, и то, и другое, – прошептал Дюре. – В истории теологии известны еще более странные альянсы.

Сол поднес ладонь ко лбу Мастина и тут же отдернул: у того был сильный жар. Порывшись в единственной аптечке в поисках болеутоляющего и жаропонижающего, он нашел пластырь, но заколебался:

– Не знаю, соответствует ли физиология тамплиеров обычным медицинским стандартам. Вдруг у него на что-нибудь аллергия?

Консул взял из рук Сола пластырь и наклеил его на плечо тамплиера.

– Различия незначительны, не бойтесь. – Наклонившись к лицу Мастина, он спросил: – Хет, что произошло в ветровозе?

Глаза тамплиера открылись, но взгляд был отрешенным.

– Ветровоз?

– Не понимаю… – прошептал отец Дюре.

Сол отвел его в сторону.

– Мастин так и не рассказал нам, почему стал паломником, – шепотом пояснил он. – Тамплиер исчез во время путешествия на ветровозе. Когда мы его хватились, обнаружили только следы крови – много крови, а в багаже – куб Мебиуса. И все.

– Что с вами случилось в ветровозе? – с расстановкой повторил Консул и потряс тамплиера за плечо, чтобы привлечь его внимание. – Думай, Хет Мастин, Истинный Глас Древа!

И тамплиер преобразился: взгляд стал осмысленным, азиатское лицо застыло, обернувшись знакомой суровой маской.

– Я выпустил стихию из ее темницы…

– Эрга, – прошептал Сол озадаченному священнику.

– …и связал ее мыслительной дисциплиной, которой научился на Высших Ветвях. Но затем, без предупреждения, нам явился Повелитель Боли…

– Шрайк, – догадался Сол.

– Это ваша кровь была там? – продолжал расспрашивать Консул.

– Кровь? – Мастин с трудом натянул капюшон на лоб, пытаясь скрыть замешательство. – Нет, не моя. В объятиях Повелителя Боли был адепт его культа. Этот человек сопротивлялся. Пытался избежать искупительных терний…

– Ну а эрг? – допытывался Консул. – Стихия… Чего вы ожидали от нее? Что она защитит вас от Шрайка?

Тамплиер, нахмурившись, коснулся дрожащей рукой лба.

– Она… стихия… не была готова. Я не был готов. Я возвратил ее в темницу. Повелитель Боли дотронулся до моего плеча. Мне было… приятно… что мое искупление совпадет с жертвоприношением моего Древа.

Сол наклонился к Дюре.

– В тот вечер корабль-дерево «Иггдрасиль» был уничтожен на орбите, – прошептал он.

Хет Мастин медленно опустил веки.

– Устал, – чуть слышно пробормотал он.

Консул снова встряхнул его.

– Как вы сюда попали? Мастин, каким образом вы перенеслись сюда из Травяного моря?

– Я очнулся среди Гробниц, – прошептал тамплиер, не открывая глаз. – Очнулся среди Гробниц. Устал. Должен заснуть.

– Дайте ему отдохнуть, – вмешался отец Дюре.

Консул, кивнув, уложил тамплиера на пол, заботливо подсунув ему под голову рюкзак.

– Какая-то бессмыслица, – заметил Сол. Трое мужчин и младенец затаились в полумраке, прислушиваясь к отзвукам темпоральных волн, бушующих снаружи.

– Один паломник исчезает, другой тут же появляется, – пробормотал Консул. – Словно дьявол с нами играет.

Часом позже они услышали эхо выстрелов.

Сол и Консул склонились над телом Ламии Бром.

– Чтобы отрезать кабель, понадобится лазер, – сказал Сол. – Но Кассада нет, и оружия тоже.

Консул коснулся запястья женщины.

– А не погубим ли мы ее, отрезав эту штуку?

– Судя по биомониторам, Ламия мертва.

Консул покачал головой:

– Нет. Тут другое. Возможно, через этот кабель осуществляется перезапись личности Китса, которую она носит в себе. И когда дело будет сделано, мы получим Ламию обратно.

Сол поднял свою трехдневную дочь на плечо и оглядел тускло мерцающую долину.

– Сумасшедший дом. Все наши планы и намерения идут прахом. Будь здесь хотя бы ваш проклятый корабль, а с ним инструменты! Может, мы смогли бы освободить Ламию от этого… этой штуки… У них с Мастином появился бы шанс выжить.

Консул, не поднимаясь с колен, глядел в пустоту. Помолчав с минуту, он бросил: «Побудьте с нею, пожалуйста», – поднялся и исчез в темной пасти Сфинкса. Минут через пять он вернулся со своим большим дорожным чемоданом, извлек оттуда скатанный коврик и разложил его на ступенях Сфинкса.

Коврик был старинный, метра два в длину и метр с лишним в ширину. Замысловатый узор за века выцвел, но монокристаллические левитационные нити отливали в полумраке золотом. Тонкие проводники соединяли коврик с единственным аккумулятором, который Консул сейчас отключил.

– Боже милостивый, – прошептал Сол. Он вспомнил рассказ Консула о трагическом романе его бабушки Сири с Мерри Аспиком, послужившем первотолчком для восстания против Гегемонии и ввергнувшем Мауи-Обетованную в многолетнюю войну. Мерри Аспик прилетел в Порто-Ново на ковре-самолете своего друга.

Консул кивнул.

– Да, он принадлежал Майку Ошо, другу моего дедушки. Сири оставила его в своей гробнице, не сомневаясь, что Мерри найдет его там. А он подарил коврик мне – как раз накануне Битвы за Архипелаг, где погибли и дедушка, и надежда на свободу. Я был тогда ребенком.

Сол погладил старинную ткань:

– Жаль, что здесь он не действует.

Консул поднял голову.

– Это почему же?

– Но ведь напряженность магнитного поля Гипериона ниже критического порога для электромобилей, – пустился в объяснения Сол. – Вот поэтому вместо ТМП здесь пользуются дирижаблями и скиммерами. Потому и с «Бенареса» сняли левитационные генераторы. – Он вдруг умолк, спохватившись, что рассказывает об этом человеку, который одиннадцать местных лет был консулом Гегемонии на Гиперионе. – Наверное, я не прав?

Консул улыбнулся:

– Вы правы в одном – стандартные электромобили здесь бесполезны: уж очень невыгодно соотношение между их массой и здешней подъемной силой. Но ковер-самолет – это подъемная сила при совершенно ничтожной массе. Я его опробовал, когда жил в столице. Трясет здорово… но одного человека он выдержит.

Сол оглянулся, скользнув взглядом по бледным контурам Нефритовой Гробницы, Обелиска и Хрустального Монолита – туда, где тень скальной стены скрывала вход в Пещерные Гробницы. Не явился ли, пока они с Консулом здесь, к отцу Дюре и Хету Мастину непрошеный гость? Живы ли они?

– Вы… решили отправиться за помощью?

– Кто-то должен это сделать: привести корабль в долину. Или хотя бы освободить его из-под стражи и послать сюда на автопилоте. Гонца можно выбрать по жребию.

На этот раз улыбнулся Сол.

– Спасибо, друг мой. Дюре не в состоянии путешествовать, да и дороги не знает. Я… – Сол приподнял Рахиль, коснувшись ее небритой щекой. – Путешествие может затянуться на несколько дней. У меня – у нас – этих дней просто нет. Если ей еще можно помочь, это случится здесь. Следовательно, полетите вы.

Консул вздохнул, но спорить не стал.

– Кроме того, – продолжал Сол, – это ваш корабль. Если кто-нибудь и сможет освободить его из-под ареста, наложенного Гладстон, так только вы. К тому же вы хорошо знаете генерал-губернатора.

Консул поглядел на запад.

– Не знаю, сохранил ли Тео свой пост…

– А теперь вернемся и расскажем отцу Дюре о нашем плане, – сказал Сол. – К тому же я оставил в пещере детское питание, а Рахиль проголодалась.

Консул свернул коврик, сунул его в рюкзак и покосился на Ламию и отвратительный кабель, уползающий в темноту.

– С ней ничего не случится?

– Я попрошу Поля вернуться с одеялом. Пока он посидит с нею, мы с вами перенесем сюда другого нашего больного. Вы отправитесь ночью или подождете рассвета?

Консул устало потер щеки.

– Лететь через горы ночью – удовольствие небольшое, но со временем у нас туго. Я отправлюсь, как только соберу кое-какие пожитки.

Сол кивнул и посмотрел в сторону входа в долину.

– Хотел бы я узнать от Ламии, куда подевался Силен.

– Буду высматривать его по дороге, – пообещал Консул и, запрокинув голову, уставился на звезды. – Думаю, до Китса я долечу часов за тридцать шесть – сорок. Еще несколько часов понадобится, чтобы освободить корабль… Стало быть, ждите меня примерно через двое стандартосуток.

Сол кивнул, укачивая плачущего ребенка. На его усталом добром лице ясно читалось сомнение. Он положил руку на плечо Консула.

– Друг мой, как бы там ни было, но попытаться необходимо. Пойдемте поговорим с отцом Дюре, посмотрим, не пришел ли в себя наш попутчик, а заодно и заморим червячка. Стараниями Ламии нам обеспечен великолепный прощальный ужин.

Глава двадцать шестая

Когда отец маленькой Ламии Брон был избран в Сенат, девочке выпало недолгое счастье – они переселились с Лузуса на Центр Тау Кита, в зеленый рай Административно-жилого комлекса. И там-то Ламии довелось увидеть старинный, еще плоский мультфильм Уолта Диснея. Он назывался «Питер Пэн». Потом она прочитала книжку Джеймса Барри – и навсегда заболела этой сказкой.

Много месяцев пятилетняя девочка надеялась, что однажды Питер Пэн прилетит и заберет ее с собой. Она оставляла ему записки с указаниями, как найти ее спальню (под слуховым окошком, которое с козырьком). Когда родители засыпали, она выскальзывала из дома и до самого утра лежала на мягкой траве в Оленьем парке, глядя в молочно-серое ночное небо ТКЦ и грезя о мальчике из Страны-Небывальщины, который однажды возьмет ее с собой, и они полетят – вторая звезда направо, а потом прямо, до самого утра. Она станет его помощницей, мамой Потерянных Мальчишек, Немезидой злого капитана Крюка, а главное – новой Венди… новой подружкой-ровесницей мальчика, который никогда не вырастет.

И вот теперь, двадцать лет спустя, Питер наконец-то пришел за ней.

Когда стальной коготь Шрайка проник в нейрошунт за ее ухом, Ламия не почувствовала боли. Ее просто сорвал с места ледяной вихрь. Она летела, неслась… все быстрее, быстрее.

Ей и прежде доводилось, преодолев киберпространственный барьер, проникать в недра инфосферы. Всего несколько недель назад Ламия и ее приятель, компьютерный фанат, недотепа ВВ Сурбринер совершили налет на матрицу Техно-Центра. Они помогали Джонни переместить воскрешенную личность в его кибрида. В периферию они пробрались, личность похитили, но в матрице сработала тревога, и ВВ погиб. С тех пор у Ламии пропало всякое желание соваться в инфосферу.

Но сейчас она вновь очутилась в ней.

И это не шло ни в какое сравнение с прошлыми ощущениями Ламии, когда она подключалась к инфосфере через обычный комлог или шлем. То, что было теперь, напоминало полную фантопликацию – будто ты очутился внутри высококачественного цветного голофильма со стереозвуком. Даже лучше.

И Питер наконец-то прилетел за ней.

Ламия воспарила над дугой планетарного лимба Гипериона и увидела паутину примитивных микроволновых и лазерных инфоканалов – здешнее жалкое подобие инфосферы. Она не стала к ней подключаться: оранжевая пуповина звала Ламию в небо, к настоящим шоссе и проспектам киберпространства.

Вторгнувшись в пространство Гипериона, ВКС Гегемонии и Рои Бродяг принесли с собой лабиринты и хитросплетения своих инфосфер. Новообретенным зрением Ламия различала каждую струйку в инфопотоке ВКС – пронизанном красными артериями экранированных каналов бурном зеленом океане информации, в котором проплывали вращавшиеся фиолетовые шары корабельных ИскИнов, эскортируемые черными фагами. Но этот океан был лишь крохотной каплей мегасферы Сети, просочившейся сквозь черные трубы бортовых порталов, вслед за разбегающимися кругами информоволн, источниками которых являлись десятки непрерывно работающих мультипередатчиков.

Она нерешительно замерла, не зная, куда направиться, какой путь избрать. Мгновенная заминка словно отключила невидимые крылья, и тысячекилометровая пропасть внизу сразу обрела гибельную глубину – так Питер Пэн разучился летать, когда усомнился в себе.

И тут Питер – ее Питер! – схватил Ламию за руку и потянул вверх.

«Джонни!»

«Здравствуй, Ламия».

В ту же секунду, когда она увидела его и ощутила его присутствие, раздался щелчок, и ее собственное тело внезапно обрело прежнюю непрозрачность и весомость. Это был воистину Джонни – такой, каким она видела его в последний раз, ее клиент и любовник: острые скулы, карие глаза, курносый нос, упрямый подбородок. Рыжевато-каштановые кудри все так же лезли ему за шиворот, а лицо по-прежнему могло служить образцом энергичной целеустремленности. И – по-прежнему – стоило ему улыбнуться, как она готова была растаять.

Джонни! Она обняла его, тут же почувствовала ответное объятие – и они воспарили над миром. Крепкие руки, налившиеся поразительной силой, гладили ее спину, к ее груди прижималась его теплая грудь. Наконец они поцеловались, и реальнее этого поцелуя в ее жизни ничего не было.

Ламия плыла теперь на расстоянии вытянутой руки от Джонни, положив ладони ему на плечи. По их лицам, как морская рябь, пробегали отблески зеленых и фиолетовых волн бескрайнего океана инфосферы.

«Это все взаправду?» – Она услышала звук собственного голоса с лузусским выговором, прекрасно сознавая, что лишь подумала об этом.

«Да, конечно. Все такое же настоящее, как любой уголок киберпространственной матрицы. Мы с тобой находимся на краю мегасферы, в пространстве Гипериона». – Джонни так и не избавился от своего непонятного, так раздражавшего Ламию акцента.

«Что же все-таки произошло?» – Вместе со словами она передала ему образ Шрайка и чувства, охватившие ее при внезапном проникновении пальцелезвия в затылок.

«Да, все так, – мысленно ответил ей Джонни, держа ее крепче. – Таким образом он выпустил меня из петли Шрюна и забросил нас с тобой прямо и инфосферу».

«Джонни, я умерла?»

Лицо Китса улыбнулось ей. Он слегка встряхнул ее, нежно поцеловал и повернулся так, чтобы ничто не мешало им видеть все вокруг.

«Нет, ну что ты, хотя, может быть, тебя и подключили к какому-нибудь странному устройству жизнеобеспечения, пока твой киберпространственный аналог гуляет здесь со мной».

«А ты? Ты живой?»

Джонни снова улыбнулся:

«Теперь да, хотя жизнь в петле Шрюна вряд ли можно назвать жизнью. Это почти то же, что видеть чужие сны».

«Мне снился ты».

Джонни понимающе кивнул.

«Вряд ли это был я. Ведь и мне снились те же самые сны – беседы с Мейной Гладстон, заседание правительства Гегемонии…»

«Точно!»

Он сжал ее руку.

«Мне кажется, они активизировали другого кибрида Китса. И каким-то образом мы смогли установить связь через все эти парсеки».

«Другого кибрида? Как это? Ведь ты уничтожил свой сектор Техно-Центра, освободил личность…»

Ее любимый пожал плечами. Он был одет в блузу с оборками и шелковый жилет невероятного покроя – Ламия сроду не видела такой одежды. Инфопоток, текущий по проспектам наверху, заливал их лица пульсирующим неоновым светом.

«Я давно подозревал, что там имеется несколько запасных моделей. Нам бы с ВВ пробраться глубже в периферию… Но знаешь, Ламия, это все не важно. Если даже существует еще один экземпляр, то он – это я, а я не могу быть врагом себе самому. Давай-ка лучше займемся разведкой».

Ламия на миг заупрямилась, когда он потянул ее выше.

«Какой еще разведкой?»

«Это наш шанс разобраться в том, что здесь происходит. Шанс проникнуть в тайну».

«Я не уверена, что мне хочется этого, Джонни», – произнесла она, уловив в своем голосе/мысли необычную робость.

Он повернулся и удивленно взглянул на нее:

«И это моя подруга – частный детектив? Леди, которая терпеть не могла секретов?»

«Жизнь ее перевоспитала, Джонни. Мне представился случай оглянуться назад, и я… я решила стать сыщиком прежде всего потому, что не могла поверить в самоубийство отца, и все еще пытаюсь распутать обстоятельства его смерти. А тем временем страдают и погибают реальные люди. Как ты, мой Джонни, как ты».

«И ты разгадала?»

«Что?»

«Загадку смерти твоего отца?»

Ламия, нахмурившись, подняла на него глаза:

«Не знаю. Думаю, нет».

Джонни указал на текучее тело инфосферы, которое то распухало, то опадало у них над головами.

«Ламия, там, наверху, тысячи ответов. Если, разумеется, у нас хватит смелости отыскать их».

Она снова взяла его за руку.

«Мы можем погибнуть, Джонни».

«Можем».

Ламия помолчала, глядя вниз, на Гиперион. Он предстал перед ней в виде темной кривой с несколькими одинокими карманами инфопотоков, светящихся подобно кострам в ночи. Между тем огромный океан над их головой бурлил и пульсировал, переполненный светом и шумом, но то был лишь ничтожный рукав далекой мегасферы. Она знала… чувствовала, что их киберпространственные воплощения могут достичь мест, которые и не снились ни одному компьютерному ковбою.

С Джонни в качестве проводника она может открыть такие глубины мегасферы и Техно-Центра, куда не заглядывал ни один человек. И ей стало страшно – страшно, как никогда.

Но Питер Пэн все-таки нашел ее. И Страна-Небывальщина манила к себе.

«Отлично, Джонни! Чего же мы ждем?»

И они рука об руку понеслись к мегасфере.

Глава двадцать седьмая

Полковник Федман Кассад, шагнув вслед за Монетой в портал, очутился на огромной лунной равнине, где ужасное терновое дерево упиралось в кроваво-красное небо. На его многочисленных ветвях и шипах извивались и корчились человеческие фигурки: хорошо различимые вблизи, они, чем дальше, тем больше напоминали белесые грозди дикого винограда.

Кассад набрал в грудь воздуха и, скользнув взглядом по безмолвной фигуре Монеты, огляделся по сторонам, стараясь при этом не смотреть в сторону отвратительного дерева.

То, что он принял за лунную равнину, было поверхностью Гипериона у входа в долину Гробниц Времени, но Гипериона, претерпевшего ужасную перемену. Разметанные и опаленные неведомым огнем дюны блестели, словно застывшие стеклянные волны, поверхность валунов и скал тоже сплавилась, придав долине сходство с ледником, но ледником из камня. Атмосфера исчезла – об этом говорило небо, безжалостно-черное небо безвоздушных лун. Солнце тоже изменилось: его свет казался чуждым человеческому глазу. Кассад запрокинул голову, и светофильтры его скафандра тут же поляризовались, спасая его сетчатки от буйства энергетических потоков, заполнивших небо кроваво-красными лентами и непрерывно расцветающими жгуче-белыми цветами.

Почва у него под ногами подрагивала, словно от незаметных сейсмических толчков.

Гробницы Времени, гладкие и блестящие, как новенькие, тоже преобразились; из каждого входа, проема и отверстия на дно долины лились потоки холодного света.

Кассад понял, что только благодаря скафандру он еще дышит и не превратился в ледышку от космического холода, сменившего жару пустыни. Он повернулся к Монете, чтобы расспросить ее поподробнее, но слова замерли у него на губах, и Кассад вновь перевел взгляд на невероятное дерево.

По-видимому, оно, как и Шрайк, было слеплено из стали, хрома и хрящей: откровенно искусственное и в то же время до ужаса живое. Толщина его ствола у основания составляла метров двести – триста, да и нижние ветви почти ничем ему не уступали, но выше ветви и шипы постепенно превращались в узкие острия – на них-то и были насажены страшные плоды.

Невозможно было поверить, что люди на шипах еще живы; вдвойне невозможным казалось, что они могут уцелеть здесь – в вакууме, за пределами времени и пространства. Тем не менее все они были живы и страдали. Кассад видел их муки. Все они были живы. И все испытывали боль.

Эта боль разрывала барабанные перепонки как дикий рев, перешедший порог слышимости, как беспрестанный вопль огромной сирены, словно тысячи неумелых пальцев колотили по тысячам клавиш гигантского органа. Органа боли. Боль была настолько явственной, что Кассад невольно стал искать ее в небе – как дым, если это дерево сродни погребальному костру, или как лучи, если оно – адский маяк.

Но в небе был только резкий свет и безмолвие космоса.

Кассад мысленно подкрутил окуляры скафандра и принялся рассматривать ветку за веткой, шип за шипом. Люди, извивавшиеся на них, мужчины и женщины, старые и молодые, принадлежали к разным эпохам – об этом свидетельствовала одежда и остатки косметики. Многое в них было незнакомо Кассаду, и он предположил, что это жертвы из будущего. Их были тысячи… десятки тысяч. И все живые. Мучившиеся от боли!

Кассад вдруг замер и вгляделся в одну из нижних ветвей. На самом ее конце, на трехметровом шипе трепетала знакомая пурпурная накидка. Насаженное на шип тело, дергаясь и корчась, на миг повернулось к Кассаду.

То был Мартин Силен.

Кассад выругался и сжал кулаки с такой силой, что у него заныли суставы. Он огляделся вокруг в поисках оружия, заглянул даже внутрь Хрустального Монолита. Ничего.

И вдруг полковник сообразил, что его скафандр – сам по себе оружие, и притом превосходящее по мощи все то, что он привез с собой на Гиперион. Размашисто ступая, он двинулся к дереву. Он еще не знал, каким способом взберется на него, но в том, что взберется, не сомневался. И как снять оттуда Силена – снять всех, – он тоже не знал, но был уверен, что сделает это, даже ценой собственной жизни.

Сделав еще десять шагов, полковник замер на гребне застывшей дюны. Между ним и деревом стоял Шрайк.

Кассад почувствовал, как губы сами раздвигаются в недоброй улыбке. Вот оно – то, чего он ждал долгие годы. Правое дело, сражаться за которое он поклялся жизнью и честью двадцать лет назад, на Церемонии Масада. Единоборство двух воинов. Схватка ради спасения невинных. Полковник превратил правую руку в серебряный клинок и шагнул вперед.

«Кассад!»

Он оглянулся на крик Монеты. Свет играл на зеркальной поверхности ее обнаженного тела. Она указывала рукой на долину, где второй Шрайк выбирался из гробницы, называемой Сфинксом. Еще один Шрайк показался из входа в Нефритовую Гробницу. Свет блеснул на шипах и колючей проволоке – новый Шрайк появился из Обелиска, в пятистах метрах отсюда.

Кассад, не обращая на них внимания, повернулся к дереву и его защитнику.

Между полковником и деревом стояло сто Шрайков. Он моргнул, и слева от него встала еще сотня. Он оглянулся назад – легион неподвижных, как статуи, Шрайков выстроился на холодных дюнах и оплавленных валунах пустыни.

Кассад ударил себя по колену. Будь они прокляты…

Монета подошла к нему так близко, что руки их соприкоснулись. Скафандры слились в одно целое, и он почувствовал тепло ее плеча. Теперь они стояли нога к ноге.

«Я люблю тебя, Кассад».

Он вгляделся в ее прекрасное лицо, не обращая внимания на пляшущие на нем цветные пятна; сейчас Кассад пытался увидеть ее такой, какой она была во время их первой встречи, в лесу близ Азенкура. Он вспомнил ее удивительные зеленые глаза и короткие каштановые прядки, припухшую нижнюю губу и вкус слез, когда он случайно укусил ее.

Полковник поднял руку и коснулся ее щеки, ощутив теплоту женской кожи под скафандром.

«Если любишь меня, оставайся здесь», – сказал он.

Потом он отвернулся от женщины и издал боевой клич, слышный в безмолвии космоса лишь ему одному. То был одновременно вопль мятежника из далекого прошлого человечества, радостное «ура!» выпускника Олимпийской Школы, резкое «ки-я» каратиста и просто вызов на поединок. И, не переставая кричать, он побежал через дюны к терновому дереву и к Шрайку, стоящему прямо под ним.

Теперь горы и долину заполнили тысячи Шрайков, разом выпустивших когти и засверкавших десятками тысяч острых, как скальпели, ножей и шипов.

Кассад бежал к стальному идолу, который появился первым, над чьей головой в единоборстве с болью корчились на шипах человеческие фигуры.

Шрайк развел руки, словно собираясь заключить Кассада в объятия. Из скрытых ножен на его запястьях, суставах, груди выползли кривые ятаганы.

Кассад снова закричал – и одним рывком преодолел оставшееся между ними расстояние.