Текст книги "Власть над народами. Технологии, природа и западный империализм с 1400 года до наших дней"

Последние штрихи к карте Мирового океана

В конце XVI и в XVII в. Испания и Португалия утратили свое господство над морями. С ними все жестче и успешнее соперничали голландцы, а позднее – и англичане с французами. Это была эпоха частых войн между европейскими державами. Пираты и корсары (получившие разрешение от властей одной страны на грабеж кораблей враждебных держав) нападали на перевозившие серебро испанские флотилии и те немногие корабли, что все еще удавалось снаряжать португальцам. Кстати, иногда различие между двумя типами морских разбойников было весьма нечетким. Одновременно мореходы-«новички» не только изучали технологии и опыт жителей Пиренейского полуострова, но и расширяли знания европейцев об океанах.

После середины XVI в. конструкция морских кораблей почти не менялась. Наиболее важным стало расхождение между торговыми и военными судами. Голландцы первыми использовали новый тип торгового судна, флейт (голл. fluyt), – медленный, неуклюжий, широкий корабль с плоским дном, который был защищен лишь несколькими пушками, а то и вовсе не имел их, требуя гораздо меньшей по численности команды, чем каракка или галеон. Флейты строились из недорогой норвежской или балтийской древесины с помощью ветряных лесопильных рам и кранов. Кроме того, голландцы изобрели гафельный парус, ставший предшественником треугольных косых парусов, под которыми ходят современные яхты; он позволял идти против ветра, и при этом управляться с ним можно было легче, чем с косым латинским парусом. Дешевизна флейтов и малочисленность их экипажей позволила голландцам доминировать в морской торговле, ведущейся в Северной Атлантике, на протяжении всего XVII в.[94]94
  Parry, Age of Reconnaissance, p. 67; Gardiner, Cogs, p. 9


[Закрыть] Однако они не слишком годились для длинных переходов в Ост-Индию и в Тихий океан. Там господствовали галеоны, более мощные и хорошо вооруженные.

Тем временем англичане занимались постройкой исключительно военных кораблей, предназначенных для плавания как в близлежащих, так и в отдаленных морях. «Скоростные» галеоны, известные под французским названием razée [95]95
  Буквально: «срезанный корабль». Под данным термином понимались двух– и трехпалубные суда, переделанные путем как бы «срезания» верхних палуб в однопалубные, что сильно повышало их мореходные качества. – Прим. пер.


[Закрыть] и задуманные и использовавшиеся корсаром Джоном Хокинсом и его племянником и наследником Фрэнсисом Дрейком, были быстрее и маневреннее тяжеловесных иберийских галеонов, что англичане с успехом продемонстрировали в 1588 г., изрядно потрепав Непобедимую армаду – испанский флот, шедший на завоевание Англии. Впоследствии этот тип кораблей активно применялся военным флотом, корсарами и пиратами. Razées отличались скоростью и более тяжелым вооружением по сравнению с торговыми судами, хотя и имели меньшие по объему грузовые трюмы. Когда они не были задействованы в бесконечных войнах, которые вели между собой в эту эпоху европейские морские державы, их привлекали для пиратских набегов в надежде захватить серебро, золото и прочие виды ценных грузов. Именно на судах данного типа Дрейк совершил в 1577-80 гг. кругосветное плавание, разоряя по дороге испанские поселения на западном берегу Южной Америки и захватывая суда противника. И на них же голландцы пленили в 1628 г. перевозивший серебро испанский конвой, а англичане захватили Ямайку в 1655 г., Портобело (Панама) в 1739 г., Гавану и Манилу в 1762 г. И хотя данные события разворачивались в тысячах миль от Европы, они являются частью европейской истории в той же мере, что и истории морей, в которых они происходили.

Несмотря на появление новых претендентов на морскую гегемонию и колониальные владения и вызванные ими бесконечные войны, значительные территории Мирового океана оставались неизвестными европейцам еще и в XVIII в.

Голландцам удавалось получать ценные сведения об океанах с помощью разведки. В 1592 г. богатейшие купцы Амстердама, мечтающие наладить торговые связи с Индией, получили крайне важные данные о путях португальской навигации в Индийском океане и за его пределами от лиссабонца голландского происхождения Корнелиса де Хаутмана, но прежде всего – от Яна Гюйгена ван Линсхотена, проведшего семь лет на службе у архиепископа Гоа и опубликовавшего в 1595 г. труд под названием «Навигационные маршруты», в котором раскрывались пути португальской навигации в Индийском океане и вне его границ[96]96
  K. M. Panikkar, Asia and Western Dominance (New York: Macmillan Collier, 1969), p. 46.


[Закрыть]. В 1604 г. голландцам удалось закрепиться на островах Ост-Индии. В 1611 г. Хендрик Браувер, как и Бартоломеу Диаш 123 годами раньше, с помощью «ревущих сороковых» преодолел мыс Доброй Надежды. Однако вместо того, чтобы повернуть на север в сторону Индии подобно португальцам, он последовал по ветру, пока не оказался в зоне пассатов, которые повели его экспедицию в северном направлении. Так он оказался в Зондском проливе между Суматрой и Явой. При возвращении он воспользовался пассатами, дувшими к югу от экватора, вне зоны действия муссонов; таким образом, Браувер обнаружил еще один возвратный маршрут, пролегавший в южной части Индийского океана. В 1616 г. голландский корабль, шедший данным курсом, сильно отклонился в восточном направлении. Так было открыто западное побережье Австралии. В 1642-44 гг. Абел Янсзон Тасман исследовал Новую Зеландию и побережье Австралии вплоть до Тасмании. Поскольку никакой возможности найти на вновь открытых землях пряности или драгоценные металлы не предвиделось, в течение двух последующих столетий эти территории оставались невостребованными[97]97
  Charles R. Boxer, The Dutch Seaborne Empire, 1600-1800 (New York: Knopf, 1965), p. 197.


[Закрыть].

Развитие приборов также происходило медленно. Двойной квадрант, изобретенный в 1595 г. Джоном Дейвисом, позволял определять высоту солнца над горизонтом не глядя на солнце – в отличие от лежавшего в его основе поперечного жезла. В это же время английские моряки начали измерять скорость корабля, выбрасывая за борт привязанную к линю доску треугольной формы – лаг. На лине имелись узлы, расположенные один от другого на расстоянии в семь морских саженей. Узлы использовались для определения длины линя, которая уходила за борт в течение засекаемого по песочным часам промежутка времени. Показания определяемой подобным способом скорости судна (измеряемой в так называемых узлах) заносились в судовой журнал.

Хотя достижения в навигации и знаниях об океане, которых удалось добиться в XVII столетии, и были значительными, они меркнут на фоне второй волны исследований океанов, пришедшейся на вторую половину XVIII в. Тогда британские и французские мореплаватели исследовали те части Тихого океана, которых избегали манильские галеоны. Так были составлены карты Австралии, Новой Зеландии, Гавайев и прочих тихоокеанских островов, а также западного побережья Северной Америки и северо-восточного побережья Азии. Кроме того, мореходы доказали, что не существовало ни огромного, лежащего в Южном полушарии континента, ни северо-западного прохода между Европой и Азией.

Главной движущей силой для второй волны исследований, без сомнений, стала эпоха Просвещения, пробудившая интерес общества к науке и заставившая правительства (Франции и Британии прежде всего) финансировать дорогостоящие исследовательские экспедиции. Однако сами по себе мотивы – как и в других случаях – не позволяют объяснить новую волну географических открытий. Важно, что раньше методичное проникнование во все уголки Тихого океана затруднялось не безынициативностью мореплавателей, а их неспособностью ориентироваться на огромных просторах вдали от суши, а также огромным числом смертей при длительных путешествиях.

Что сделало возможным освоение Тихого океана в XVIII столетии, так это способы определения долготы[98]98
  См. об этом: William J.H.Andrewes, The Questfor Longitude: Proceedings of the Longitude Symposium, Harvard University, Cambridge, Massachusetts, November 4-6, 1993 (Cambridge, Mass.: Collection of Scientific Instruments, Harvard University, 1996), и следующую, снискавшую популярность книгу: Dava Sobel, Longitude (New York: Penguin, 1996).


[Закрыть] и профилактика цинги. До середины XVIII в. у мореплавателей не было никаких способов вычислить, как далеко на восток или запад они отплыли. Попытки определения долготы посредством отклонения магнитной стрелки от географического меридиана, то есть угла между магнитным и действительным северными полюсами, оказались ненадежными. Описывая местоположение Филиппин, Магеллан ошибался на целых 53 градуса, или 4000 миль. Географы XVII в. полагали, что протяженность Средиземного моря была на 15 градусов, или 500 миль, больше действительных значений. По этой же причине в течение десятилетий не удавалось повторно найти открытые однажды острова[99]99
  Numa Broc, La géographie des philosophes. Géographes et voyageurs français au XVIIIe siècle (Paris: Editions Ophrys, 1975), p.16, 281; John Noble Wilford, The Mapmakers (New York: Knopf, 1981), p. 129.


[Закрыть].

Из опасений сесть на мель паруса на кораблях на ночь убирались. Подобное беспокойство было небезосновательно. В 1707 г. британская эскадра, возвращаясь из Средиземного моря, подошла к северо-западной оконечности Корнуолла. При расчете долготы командующий флотилией, адмирал сэр Клаусли Шовелл, и его офицеры допустили ошибки. В результате флотилия села на мель у архипелага Силли, потеряв четыре корабля и 2000 человек[100]100
  Wilford, Mapmakers, p. 128; Sobel, Longitude, p. 11-12.


[Закрыть] .

В 1598 г. король Испании Филипп III счел, что причина гибели Армады заключалась в неправильных расчетах координат, и объявил о награде тому, кто найдет способ определения долготы на море. Его примеру последовали голландцы. В 1714 г. британский парламент в целях предотвращения катастроф, подобных крушению 1707 г., принял Акт о географической долготе, предложив 20 000 фунтов стерлингов (сегодня это несколько миллионов долларов) тому, кто определит долготу в отрытом море с точностью до половины градуса, или 30 миль, на широте Карибских островов. Сделать это следовало после шестинедельного морского перехода. Кроме того, парламент учредил Комиссию по вопросам географической долготы, которая должна была изучать поступающие предложения[101]101
  Rupert Gould, The Marine Chronometer: Its History and Development (London: J.D.Potter, 1923), p. 254-255; Gould, “John Harrison and His Timekeepers”, Mariner’s Mirror 21 (April 1935), p. 118; David Landes, Revolution in Time: Clocks and the Making of the Modern World (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1983), p. 112, 146; Lloyd A. Brown, The Story of Maps (New York: Dover, 1980), p. 227.


[Закрыть].

В конце XVII и в XVIII в. картография, подобно другим областям знания, преобразовалась из занятия описательного характера в научную дисциплину, использующую математические понятия. Астрономия, мать научной революции, сыграла в этом преобразовании важнейшую роль[102]102
  О картографии указанного периода см.: Daniel Headrick, When Information Came of Age: Technologies of Knowledge in the Age of Reason and Revolution, 1700-1850 (New York: Oxford University Press, 2000), chapter 4: “Displaying Information: Maps and Graphs”.


[Закрыть]. Еще с XVI столетия было известно, что разницу в долготе между двумя точками на планете можно вычислить, если известна соответствующая разница во времени. Земной шар совершал полный оборот вокруг своей оси (360 градусов) за 24 часа. Значит, если в одной точке луна всходила на час позже, чем в другой, чтобы определить разницу между ними, необходимо было разделить 360 градусов на 24 часа, что давало 15 градусов. Проблема заключалась в том, чтобы, находясь в одной точке, знать текущее время в другой. Даже лучшие часы в XVIII в. были столь ненадежными, что полагаться на них не имело смысла. Касательно данного вопроса Исаак Ньютон поведал парламентской комиссии следующее: «…по причине колебаний судна, сменяющих друг друга жары и холода, сухости и влажности и отличий в силе тяжести в разных широтах подобных часов изготовлено пока не было»[103]103
  Цит. по: Wilford, Mapmakers, p. 131.


[Закрыть].

Астрономам к этому времени удалось предложить три способа определения времени по движению небесных тел. Первый из них, основанный на солнечных затмениях, принадлежит Гиппарху (160 г. до н.э.). Поскольку астрономы могли предсказывать время затмений в Европе с высокой точностью, разрыв во времени затмения между точками в Европе и в другом месте земного шара позволял определить и необходимую разницу в долготе. К сожалению, затмения происходили столь редко, что в условиях моря толку от этого метода было немного.

Второй способ, открытый Галилеем, основывался на движении спутников Юпитера. Поскольку спутники проходили перед этой планетой и скрывались за ней множество раз в году, а затмения эти можно было наблюдать одновременно в любой точке земного шара, то при наличии соответствующих таблиц (известных как эфемериды) наблюдатель мог определить долготу. В конце XVII в. астрономы, вооружившись одной из таких таблиц, подготовленной итальянским астрономом Джованни Доменико Кассини, отправились в различные точки света для проведения измерений. Так впервые были определены точные координаты долготы различных мест земного шара. На основе этих наблюдений картографы Гийом Дел иль и Жан-Батист Бургиньон д’Овиль составили самые точные на тот момент глобусы и карты мира. В результате Средиземное море, Атлантический и Индийский океаны оказались гораздо меньше, чем предполагалось ранее, а Тихий океан – гораздо крупнее. К сожалению, данный способ требовал наличия мощного телескопа, маятниковых часов и сложных исчислений, что делало его применение на борту судна невозможным[104]104
  Charles H. Cotter, A History of Nautical Astronomy (New York: American Elsevier, 1968), p.184-186; J.B.Hewson, A History of the Practice of Navigation (Glasgow: Brown, Son and Ferguson, 1951), p. 223-250; Frédéric Philippe Marguet, Histoire générale de la navigation du XVe au XXe siècle (Paris: Société d’éditions géographiques, maritimes et coloniales, 1931), p. 127-131; Broc, La géographie des philosophes, p. 16-33.


[Закрыть].

Третий метод астрономических наблюдений, состоявший в определении углового расстояния Луны до других небесных тел, оказался более многообещающим. В его основе лежал тот факт, что скорость перемещения луны по небу отличается от скорости движения звезд. Измерив угловое расстояние между луной и определенной звездой и зная время, в которое тот же угол между этими небесными телами наблюдается на другом меридиане, мореплаватель мог вычислить долготу своего местоположения. Для этого ему требовались прибор для точного определения углового расстояния между луной и звездой, часы, отстающие или спешащие не более чем на одну минуту в период между полуднем (определяемым по положению солнца) и наступлением ночи (когда появлялись луна и звезды), эфемериды с указанием—через определенные интервалы времени—угловых расстояний между луной и некоторыми звездами и навыки для проведения соответствующих расчетов.

Прибором, с помощью которого измерялось угловое расстояние, стал октант, представленный Королевскому научному обществу Джоном Хэдли и опробованный адмиралтейством в 1731-32 гг. Он не только позволял измерить угол между двумя небесными телами с точностью менее одной угловой минуты, но и имел так называемый «приборный горизонт» – устройство, заменявшее линию горизонта в ночных условиях, когда она была не видна. Еще более точным и полезным оказался использовавшийся с 1757 г. секстант, снабженный телескопом[105]105
  Landes, Revolution in Time, p. 152; Sobel, Longitude, p. 89-91; Taylor, Haven, p. 256.


[Закрыть].

Поскольку движение луны по небу постоянно меняется, создание таблицы угловых расстояний луны оказалось делом гораздо более сложным, чем составление эфемерид для спутников Юпитера. К этому занятию были привлечены лучшие математики XVIII столетия. В 1713 г. Ньютон составил сводную таблицу, допускавшую погрешности до трех градусов (или 200 миль на экваторе), и даже при этом он жаловался, что выполнение данной работы было «сложным, и ни от какой другой задачи у меня голова никогда не болела, а от этой – трещала»[106]106
  Цит. по: Cotter, History, p. 195.


[Закрыть]. В 1755 г. Тобиас Майер, преподаватель математики в университете Геттингена, представил достаточно точные таблицы – с погрешностью показаний не более 37 минут. И именно ему в итоге Комиссия по вопросам географической долготы и присудила премию в 3000 фунтов, которую получила уже вдова Майера. В 1763 г. британский астроном Невил Маскелайн представил «Руководство для британских мореплавателей», в основе которого лежали расчеты Майера. Двумя годами позже уже в должности королевского астронома Маскелайн занялся публикацией ежегодных изданий «Морского альманаха» и астрономических эфемерид, к которым в 1767 г. прибавились таблицы угловых расстояний луны.

С этого момента определение долготы в открытом море более не представляло для мореплавателей неразрешимую проблему. Однако теперь требовались не только приборы и таблицы, но и серьезные математические знания. Чтобы получить координаты местоположения с точностью менее одного градуса долготы, четыре человека должны были провести четыре-пять наблюдений в течение шестивосьми минут, после чего надо было вычислить усредненный показатель. Далее полученое значение следовало скорректировать с учетом параллакса (углового расстояния между местоположением корабля и центром земли) и рефракции (зрительного искажения, вызываемого слоями атмосферы у горизонта). Маскелайну самому требовалось четыре часа, чтобы вычислить долготу на основе своих наблюдений; дальнейшая доработка таблиц позволила сократить время расчетов до получаса. Несмотря на все великолепие этой концепции, данный метод оставался недоступным для большинства капитанов, продолжавших полагаться на счисление координат[107]107
  Derek Howse, Greenwich Time and the Discovery of Longitude (Oxford: Oxford University Press, 1980), p. 62-69; Marguet, Histoire générale, p. 185-194; Landes, Revolution in Time, p. 151-155; Cotter, History, p. 189-237; Wilford, Mapmakers, p. 130-135.


[Закрыть].

Тем временем параллельно с методом определения долготы по угловому расстоянию между луной и звездами стал развиваться еще один – с применением хронометра. Такой вклад в решение проблемы сделал Джон Гаррисон – не ученый, а ремесленник и сын плотника, самостоятельно получивший необходимые знания и упорно шедший к своей цели – созданию идеальных часов. С 1728 по 1735 г. он работал над громоздким хронометром «H-1» весом 72 фунта, выполненным по большей части из дерева и снабженным замысловатым механизмом, который обеспечил безупречную работу часов во время путешествия из Англии в Португалию и обратно. Следующая модель, «H-2», была изготовлена из латуни и весила еще больше. Она не требовала смазки и имела анкерный механизм спуска и маятник из сплава двух металлов, компенсировавший неточности при изменениях температуры. В условиях моря данный хронометр так никогда и не был опробован. На третий хронометр, «H-3», у Гаррисона ушло семнадцать лет. Он получился почти таким же громоздким, что и предыдущие. Четвертый же хронометр, работа над которым была завершена в 1759 г., отвечал требованиям парламентского Акта о географической долготе. В отличие от своих предшественников, «H-4» был компактным: его диаметр составлял лишь 5,2 дюйма – как у крупных карманных часов, но его механизм был более сложным, чем у любых существовавших ранее хронометров. К несчастью для изобретателя, в Комиссии по вопросам географической долготы заседал Невил Маскелайн, у которого с Гаррисоном были личные счеты и который не желал отдавать тому приз. В 1762 г. хронометр отправился на борту корабля в путешествие до Ямайки. По возвращении было зарегистрировано менее чем пятисекундное отклонение. Во время повторного испытания в 1764 г., на этот раз – на борту судна, совершившего переход до Барбадоса и обратно, выяснилось, что хронометр спешил на менее чем 1/10 секунды в день. Тем не менее комиссия не была удовлетворена и потребовала от Гаррисона передать ей все четыре хронометра, но не наградила его премией. Чтобы Гаррисон получил заслуженную награду, понадобились личное вмешательство короля Георга II и принятие парламентом соответствующего акта[108]108
  Жизнь Гаррисона, ставшая одним из самых драматичных сюжетов «противостояния Давида и Голиафа» в истории развития технологий, была пересказана множество раз. См.: Landes, Revolution in Time, p. 146-162; Gould, “John Harrison”; Wilford, Mapmakers, p. 128-137; Sobel, Longitude, p. 61-152; Taylor, Haven, p. 260-263.


[Закрыть].

Нет никаких сомнений в том, что изобретение Гаррисона отвечало самым строгим требованиям Акта о географической долготе. Однако оставался долгий путь до того момента, когда мореплаватели получили возможность пользоваться им, чтобы с точностью определять свое местоположение в открытом море. Для того чтобы хронометр «H-4» стал практическим прибором, надо было наладить его массовое производство. Именно поэтому комиссия и потребовала хронометр у Гаррисона и передала его сопернику Гаррисона – часовщику Ларкуму Кендаллу, изготовившему в 1770 г. копию под названием «K-1». Тем временем во Франции награды за изготовление хронометра были предложены Бюро долгот и Академией наук. За приз боролись два часовщика, Пьер ле Руа и Фердинанд Берту. В период с 1767 по 1772 г. представленные ими часы прошли серию испытаний во время продолжительных морских экспедиций. Награда Академии досталась ле Руа, а Берту был назначен часовщиком при французском адмиралтействе[109]109
  Broc, La géographie des philosophes, p. 282-284; Marguet, Histoire générale, p. 148-184; Landes, Revolution in Time, chapter 10.


[Закрыть].

До середины XVIII в. плавание на дальние расстояния представляло собой одно из самых опасных занятий. Многие экспедиции потеряли половину, а то и бóльшую часть команды. Нередко приходилось сжигать корабли, потому что для управления ими не хватало людей. Некоторые экспедиции были вынуждены возвращаться ни с чем, а многие не вернулись и вовсе – из-за цинги, приводившей к распаду соединительной ткани вследствие нехватки витамина C. Потеряться в море зачастую означало смерть. В 1741 г. небольшая флотилия, возглавляемая коммодором Джорджем Энсоном, попала в шторм в окрестностях мыса Горн. После 58 дней плавания, во время которых, как он полагал, он прошел две сотни миль на запад, Энсон неожиданно обнаружил, что находится почти там же, откуда начал свой переход. Повернув на север, флотилия добралась до 35-й параллели, после чего сменила направление на восточное, пытаясь выйти на архипелаг Хуан-Фернандес. Вместо этого корабли оказались у берегов Чили, и пришлось вновь поворачивать на запад. К тому моменту как экспедиция добралась до конечной цели, цинга погубила половину команды[110]110
  Sobel, Longitude, p. 17-20; Richard I. Ruggles, “Geographical Exploration by the British”, in Friis, Pacific Basin, p. 237.


[Закрыть].

Еще с XVI в. мореплавателям было известно, что цинги можно избежать, а иногда и вылечить ее употреблением свежей пищи, прежде всего – плодов цитрусовых деревьев; однако предохранять припасы от порчи во время длительных переходов было невозможно. Заменители вроде айвы, которыми Магеллан запасся для своих офицеров, были слишком дорогими, чтобы кормить ими простых матросов. В списке приоритетов адмиралов и капитанов здоровье матросов стояло значительно ниже сохранности грузов. В XVIII в. удалось добиться как медицинского прогресса, так и переоценки ценностей. В 1753 г. Джеймс Линд, врач британского флота, опубликовал свой ставший классическим труд «Трактат о цинге», в котором рекомендовалось применять лимонный сок для профилактики и лечения. Использование этого средства существенно снизило смертность во время длительных экспедиций[111]111
  James Lind, A Treatise of the Scurvy: Containing an Inquiry into the Nature, Causes, and Cure, of That Disease (Edinburgh, 1753). См. также: Christopher Lloyd and Jack L. S. Coulter, Medicine and the Navy, 1200-1900, vol. 3: 1714-1815 (Edinburgh and London: Livingstone, 1961), p.293-322; Alfred F.Hess, Scurvy, Past and Present (Philadelphia: Lippincott, 1920), p. 172-204.


[Закрыть].

Изобретение двух методов определения долготы в открытом море и профилактика цинги совпали со второй волной морских исследований, объектом которых стал Тихий океан. Самыми известными и продуктивными из этих исследовательских экспедиций стали путешествия Джеймса Кука.

Кук родился в семье батрака, но самостоятельно выучился астрономии, навигации и морской картографии. В молодости он стал известен, составив точные карты побережья Ньюфаундленда и Лабрадора. В 1768 г. Кука назначили капитаном судна, доставившего на Таити ботаника Джозефа Бэнкса и группу ученых (они собирались наблюдать прохождение Венеры перед солнечным диском). Корабль «Индевор» водоизмещением 368 тонн был старым, но крепким, построили его для перевозки угля по штормовым водам, омывающим Британские острова. После посещения Таити Кук шесть месяцев занимался созданием карт побережья Новой Зеландии и Восточной Австралии, после чего в 1771 г. экспедиция вернулась домой. В этом путешествии для определения долготы Кук пользовался секстантом и «Морским альманахом» Маскелайна.

Кроме того, он реализовал идеи доктора Линда по профилактике цинги: ограничил потребление соленой говядины и свинины – традиционной еды моряков в плавании – и полностью запретил сыр и масло. Вместо этого было максимально увеличено потребление свежей пищи, прежде всего апельсинов и лимонов. На случай, когда запасы свежих продуктов заканчивались и восполнить их не представлялось возможным, на корабле имелись квашеная капуста, изюм, горчица и уксус. В дополнение к этому Кук требовал тщательного соблюдения чистоты и гигиены, заставляя проветривать жилые помещения команды, мыть их пресной водой, а при необходимости – отапливать с помощью печек. По прибытии на Яву после многих месяцев пребывания в условиях открытого моря все члены его команды находились в отменном здравии, но уже несколькими неделями позже при заходе в кишащий болезнями порт Батавию (сегодня – Джакарта) сорок человек слегли от разных заболеваний. Семь из них умерли от дизентерии и малярии, еще двадцать три человека скончались при возвращении с Явы в Англию[112]112
  J. C. Beaglehole, The Exploration of the Pacific (Stanford: Stanford University Press, 1966), p. 256-257.


[Закрыть].

Во время своего второго кругосветного путешествия 1772-74 гг. Кук обогнул земной шар по маршруту, проложенному в высоких широтах, между 40-й и 70-й параллелями, доказав, что никаких других южных земель, кроме Австралии, Новой Зеландии и Антарктики, не существует. Корабли его второй экспедиции, «Резолюшн» и «Эдвенчер», как и «Индевор» до них, были всего лишь старыми грузовыми судами. В этот раз Кук захватил с собой хронометр «K-1» Кендалла и еще три подобных прибора, изготовленных другим часовщиком, Джоном Арнольдом. Периодически Кук проверял их точность методом измерения угловых расстояний от звезд до луны. Хронометры Арнольда оказались весьма неточными, в отличие от прекрасно функционировавшего «K-1». В течение периода времени с ноября 1773 г. по октябрь 1774 г. его отклонение составило всего 19 минут и 31 секунду. Кук отметил это в следующей записи: «Часы господина Кендалла… превзошли ожидания даже самых ревностных своих поклонников и благодаря их периодической коррекции на основе данных лунных наблюдений служили нашим надежным проводником, несмотря на все превратности климатических условий»[113]113
  John C. Beaglehole, The Life of Captain James Cook (London: Hakluyt Society, 1974), p.410, 423, 438; Sobel, Longitude, p. 149-150.


[Закрыть].

Во время третьего путешествия, начавшегося в 1776 г., под началом Кука было два судна, «Резолюшн» и «Дискавери». Он вновь посетил Новую Зеландию и Таити, после чего повернул на север, где открыл остававшиеся неизвестными для европейцев Гавайские острова. Оттуда он направился к Аляске и, пройдя Берингов пролив, вошел в Северный Ледовитый океан. После этого Кук вновь отправился на Гавайи, где погиб в 1779 г. во время вооруженной схватки с аборигенами. В этот поход он захватил с собой новый хронометр Кендалла, «K-3», работа над которым была завершена в 1774 г. Как и во время второго путешествия, точность прибора капитан проверял, измеряя угловые расстояния от звезд до луны[114]114
  Beaglehole, Exploration, p. 311; Sobel, Longitude, p. 144, 154-155; Gould, “Harrison”, p. 126.


[Закрыть].

По примеру Кука экипировались и прочие исследователи Тихого океана: Жан-Франсуа де Лаперуз, Уильям Блай (известный прежде всего мятежом на возглавляемом им судне «Баунти»), Джордж Ванкувер и Жозеф де Брюни д’Антркасто имели при себе морские хронометры. Французский историк географии Фредерик Филипп Марге замечает по этому поводу: «Между умением определять долготу и исследованием Тихого океана существует тесная взаимосвязь. Морские экспедиции конца XVIII – начала XIX в. не были бы ни столь многочисленными, ни столь плодовитыми, если бы единственным возможным методом навигации оставалось счисление координат»[115]115
  Frédéric Philippe Marguet, Histoire de la longitude à la mer au XVIIIe siècle, en France (Paris: Auguste Challamel), p. 217.


[Закрыть].