Текст книги "Бог любит Дениску. Сборник рассказов"

Уроки литературы

В старших классах учеба в школе превратилась в один сплошной фарс. Появилось стойкое ощущение, что все, чему нас пытаются учить, совершеннейшая бессмыслица. По точным наукам – физике, химии и математике – я был абсолютный ноль. Я игнорировал домашние задания и не особо вникал в то, что рассказывают в классе. Я не понимал, как в жизни мне может быть полезен навык по извлечению квадратного трехчлена из катета гипотенузы. Учителя как могли пытались вытянуть меня по этим предметам на тройку, но в итоге тройки мне ставили незаслуженно.

По гуманитарным предметам успеваемость у меня была несколько выше, но не от того, что я старательно постигал материал, а от того, что я был начитан, умел рассуждать и делать выводы. С 9-го по 11-й класс я прочел не более трех произведений из тех, которые нужно было прочесть в рамках школьной программы по литературе. Лариса Михайловна, которая так умело подогревала во мне интерес к этому предмету, по каким-то причинам перестала преподавать у нас. Нам дали молодую учительницу, которая только что закончила институт. Она очень волновалась и старалась быть с нами строгой, но у нее не очень это получалось. На уроках царила атмосфера дружеского междусобойчика. Я, не будучи знаком с текстами, всегда на полуслове подхватывал дискуссию, когда обсуждался образ какого-нибудь Базарова или Обломова. На основании двух-трех фактов, характеризующих поступки или мысли героев, озвученных кем-то из моих одноклассников, я делал далеко идущие выводы. Подчас они были провокационными и совершенно противоречили общепринятому взгляду на эти самые предметы. Елена Владимировна то и дело снижала мне за это оценку.

– Я ценю то, что ты имеешь собственное мнение, но мнение твое ошибочно, и поэтому ставлю тебе четыре.

Я очень горячо спорил в таких случаях. Не то чтобы меня волновала отметка. Мне было все равно, что пишут учителя в своем журнале. Меня возмущал сам факт, что вместо того, чтобы доказать мне свою правоту, педагог на основании только лишь того, что он педагог, объявляет мое мнение неправильным.

Мои письменные работы постоянно получали одну и ту же оценку: 5/2. Пятерки Елена Владимировна ставила мне за содержание, двойки – за оформление. Она требовала, чтобы сочинение обязательно имело эпиграф, план и эпилог. И каждый текст должен быть написан по шаблону. Я протестовал против этого категорически. Во-первых, потому что меня возмущал технологический подход к творчеству. Когда я садился писать сочинение, я не знал, о чем оно будет. Я не мог заранее составить план, потому что, начиная писать текст, я даже не подозревал, чем он может закончиться. Текст из-под моей ручки лился как стихийный поток, который я с трудом мог контролировать.

– Покажите мне хоть одно произведение Пушкина или Чехова, у которого есть план, – требовал я, отстаивая очередное свое сочинение.

– Ты не Чехов и не Пушкин! Ты – ученик 10 «Б» класса, и ты должен выполнять требования учителя.

– Откуда вы знаете, Пушкин я или не Пушкин! Ваша педагогическая методика в зародыше уничтожит и Чехова, и Пушкина. Вот как бы Чехов научился писать, если бы с детства его мучили планами и эпиграфами. А Гоголь, думаете, стал бы жечь свои «Мертвые души», если бы у него заранее был бы написан подробный план того, что будет с его героями и сюжетом? Как вы не понимаете, что своими планами вы убиваете творчество!

– Ты сначала научись писать по плану, а уж потом занимайся творчеством. Посмотрим еще, какой из тебя выйдет Чехов!

Наши перепалки с Еленой Владимировной хотя и происходили на повышенных тонах, но были абсолютно беззлобными. С моей стороны они даже были несерьезными, хотя Елена Владимировна воспринимала все эти разговоры очень близко к сердцу и, по всему видно, рефлексировала. Мои слова сеяли сомнение в ее твердой вере в непогрешимость педагогической системы, которую ей преподавали в институте.

Когда в 10 классе мы дошли до романа Толстого «Война и мир», мама нашей одноклассницы Зои Чебоксаровой предложила всей параллелью, состоящей из «А» и «Б» классов, посмотреть в кинотеатре многосерийный фильм Бондарчука, поставленный по этому роману. Тетя Таня Чебоксарова была директором кинотеатра и организовала нам бесплатный сеанс. Точнее, два сеанса, потому что фильм был пятисерийным, и за один день просмотреть его было очень тяжело. Весь фильм я проболтал с девчонками. То с одними, то с другими. Последнюю серию я болтал с Еленой Владимировной. Она устала смотреть на то, как я перемещаюсь по залу и приказала сидеть рядом с ней. Минут через пять мне удалось ее разговорить. Она перестала цыкать и начала отвечать на мои расспросы. Рассказала о том, что она читает, какую слушает музыку. Читала она в основном женские романы и детективы, а слушала Таню Буланову и группу «Кар-мэн». Затем поведала, как на третьем курсе познакомилась со своим мужем, как жила в институтской общаге, как ходила вместе с однокурсниками в поход. Я предложил проводить ее до дому, от чего она вежливо отказалась, сославшись на ревнивого мужа.

– Если ты думаешь, что ты ко мне подлизался, – напутствовала она меня, выходя из кинотеатра, – ты жестоко ошибаешься. Завтра же принесешь сочинение по «Войне и миру» с эпиграфом, планом и эпилогом. Иначе не приму и поставлю двойку в полугодии.

Я сейчас уже не воспроизведу свое сочинение дословно, но суть его была примерно такова:

«Эпиграф (вместо плана):

«Старый злобный Чингисхан тоже ведь имел свой план.

Но под тяжестью тех планов угодил в большой капкан.

И с тех пор идет молва, что важна нам голова!

Коль в мозгах одни лишь планы, знайте – это все трава!»

Виктор Рыбин»

Начал я с того, что Лев Николаевич Толстой – не только великий русский писатель, но и огромного терпения и трудолюбия человек. Представляю, каких усилий потребовало написание столь объемного произведения, передающего не только дух того времени, но и реальные исторические события, на которые легли судьбы героев романа. Наверное, ему немало времени пришлось провести в исторических архивах и библиотеках, изучая хронологию описываемых им исторических событий. Восторги Львом Николаевичем заняли примерно половину тетрадного листа. Затем я плавно перешел к заслугам кинорежиссера Бондарчука, создавшего настоящий киношедевр по книге великого классика. Я восхитился масштабами батальных сражений и величием и красотой балов, показавших светскую жизнь русского дворянства. Затем я незаметно даже для самого себя перешел к сравнению картины Бондарчука с экранизацией романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» не в пользу американского киноискусства. Завершил я свое сочинение выводом о том, что Россия – великая страна, и американцам никогда ее не победить ни в чем.

«Эпилог: Уважаемая Елена Владимировна, если вы опять соизволите поставить мне несправедливую и субъективную оценку, я вынужден буду обжаловать ее в РОНО. Я готов дойти до Европейского суда по правам человека, чтобы положить конец геноциду творческого начала юных дарований».

На следующий день, когда всем раздали проверенные сочинения, я своей работы не получил. На мой вопрос, где мое сочинение, Елена Владимировна ответила, что поставила мне 2/3. Причем на этот раз за оформление она поставила тройку, поскольку план все-таки отсутствует, а эпиграф и эпилог не имеют отношения к теме сочинения, а двойку – за содержание, потому что темой сочинения был роман «Война и мир», а не фильм, и уж тем более – не международные отношения.

Я потребовал вернуть мне сочинение, но Елена Владимировна наотрез отказалась. Она сказала, что если она вернет мне сочинение, оно пойдет по рукам и может послужить дурным примером для других. Она сказала, что уничтожит его. Я предложил уничтожить при мне сию минуту. Она отказалась. Я обвинил ее в том, что она хочет оставить его себе на память. Елена Михайловна густо покраснела. В этот момент в класс вошла наша классная Виолетта Леонидовна. Она сразу встряла в разговор и потребовала дать ей сочинение. Елена Владимировна подчинилась старшей по званию и протянула мои каракули. С первых же строк у Виолетты на лице расползлась улыбка. Чем дальше она читала, тем шире становилась улыбка. Пару раз она даже прыснула от смеха. Дочитав, она сложила сочинение и сунула его в свой портфель.

– Эээээ, – в один голос замычали мы с Еленой Владимировной, протягивая к сочинению руки.

– Пусть оно останется у меня. Когда-нибудь лет через 20 встретимся и вместе посмеемся.

Лихие 90-е

В начале 90-х годов наша жизнь и наше мировоззрение стали стремительно меняться. Я не помню, в какой именно момент, но как-то внезапно трансформировались наши идеалы. Мы перестали мечтать о том, чтобы стать летчиками и солдатами, а нашими героями стали бандиты, которые вдруг расплодились повсюду.

Различных криминальных элементов хватало и при Советах. Но те покрытые татуировками урки старой советской закалки никогда ни у кого не вызывали большого уважения. Страх – да, но не уважение и, тем более, не трепет. На новых бандитов мы смотрели с восхищением. Как сейчас помню: по Советской улице, единственной пешеходной и самой центральной улице Корсакова шагает Олег Смирнов – дядя моего школьного товарища. На нем длинный кожаный плащ до пят, а по обе стороны от него идут десять молодых, рослых и красивых витязей в кожаных куртках. Олегу в то время было чуть за тридцать, а его боевикам 20—25 лет. Они «держали» Северный порт. То есть вымогали деньги с моряков, привозящих в Корсаков подержанные японские автомобили. Сам я никогда не был свидетелем и о том, как это происходило, знаю только по рассказам моряков.

После того, как судно проходило таможенный контроль, и все поборы таможенникам были уплачены, начиналась выгрузка автомобилей. Перед этим на борт судна поднимались бандиты. Все, кто привез машины, платили дань. Были крутые нравом мужики, которые отказывались платить. Когда дело доходило до их автомобилей, кран останавливался над водой. В кабине крановщика сидел один из представителей «братвы». Машину очень медленно начинали опускать в воду. Если хозяин вовремя не останавливал этот процесс поднятием вверх зеленой стодолларовой купюры, машину погружали в воду, затем вынимали и отдавали законному владельцу. После морской воды машина быстро сгнивала.

Избежать поборов и выйти из воды сухим можно было только в том случае, если у тебя были хорошие связи среди высокопоставленных ментов либо бандитов. Даже самый крутой мужик, будь он хоть тысячу раз крутой, не в силах был противостоять этой системе. Особо крутых мятежников сажали на катер, отвозили на рейд за несколько километров от берега, привязывали гирю к ногам и отправляли на корм рыбам.

В Корсакове было две крупные банды. Банда Смирнова «держала» Северный порт, другая банда, которой руководил кореец по прозвищу Камбала, – Южный. Камбала был даже круче Олега. Хотя не имел такой страсти рисоваться на публике. Я даже никогда не видел его в глаза. Знал только некоторых его приближенных. Их называли камбалятами. Это было очень почетное звание. Для девушки выйти замуж за «камбаленка» считалось верхом успеха. Были в городе группировки поменьше, которые держали другие экономические центры города. Например, рынок или вокзал.

Бандиты в свободное от «работы» время тусовались на Пятаке. Так в простонародье называли площадь Пять углов. Хотя, впрочем, и Пять углов было неофициальным названием этого места. Названо оно было так за географическое расположение. Там пересекались самые оживленные дороги. И там начинался микрорайон Семь ветров, где жило подавляющее большинство корсаковских бандитов.

На Пятаке «забивались стрелки», устраивались всевозможные разборки, которые иногда заканчивались перестрелками.

Практически одновременно с взрослыми бандитами в начале 90-х годов в Корсакове появились шпанюки. Так называли себя малолетние бандиты, которые так же сколачивали вокруг себя банды и занимались рэкетом, причем не только среди своих сверстников, но и среди взрослых мужиков.

Истории о том, как бывший солдат-афганец, не найдя места в постперестроечной жизни, подался в бандиты, я видел только в кино. Я допускаю, что в центральной России такие случаи могли иметь место, но в Корсакове бандитами в 90-е стала вчерашняя уличная шпана. И преуспели на этом поприще далеко не самые сильные физически, а самые дерзкие и беспринципные. Моя родная школа дала городу самых страшных шпанюков, которых боялся не только Корсаков. Когда мне доводилось бывать в отдаленных сахалинских городишках, со мной разговаривали очень почтительно, узнав, что я лично знаком с Чукчей, Марио и даже с самим Канатом. Хотя я был с этими господами не то чтобы не в друзьях, но и сам всячески избегал встреч с ними.

Чукча, Марио и Канат выросли на Семерке в одном дворе. Канат был младше своих товарищей на два года, но в криминальной среде он продвинулся намного дальше. Он был вторым ребенком в многодетной семье. У него был старший брат и двое младших. Отец в конце 80-х получил 12 лет за убийство. В ходе пьяной ссоры он зарезал папу Марио. Это не мешало сыновьям продолжать дружбу.

Саша Канатов был наделен настоящим криминальным талантом. Школу он бросил в третьем классе. Несмотря на полное отсутствие образования, он был очень умным в плане составления криминальных схем и крайне расчетливым. Рассказывали, что свою преступную карьеру он начинал с квартирных краж. Ему тогда было лет десять. Даже для своего возраста он был очень маленьким. Пролезал в любую форточку и просачивался сквозь решетки.

Со своих немалых преступных доходов он делал крупные взносы в воровской «общак». Поэтому он с самых ранних лет был накоротке с самыми авторитетными в городе бандитами. В начале 90-х Канат носил не по размерам большую одежду и напоминал некрасовского «мужичка»: «В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам с ноготок». Видимо, купить крутой кожаный прикид по размеру он не мог, а выглядеть хотелось, как все крутые парни. Тем не менее, пальцы его были увешаны вполне себе подогнанными перстнями из чистого золота с драгоценными камнями. Его сопровождал спортивного телосложения молодец, который был одновременно водителем и телохранителем, хотя вряд ли кто посягал на жизнь Каната.

Иногда он ездил за рулем сам. С инспекторами ГАИ у него проблем не возникало, но он все же предпочитал ездить с водителем, потому что с трудом дотягивался до педалей и плохо видел дорогу.

Однажды я шел по улице и увидел, как навстречу мне едет дорогая машина «Тойота Кроун». За рулем не было водителя. Мне стало не по себе. Машина остановилась, и я увидел едва выглядывающего из-за руля Санька.

– Гыжий, здагова! – прокартавил Канат.

– Привет!

– Куда чешешь? Садись, подвезу! Я сегодня добгый.

– Да нет, спасибо, я уж почти пришел, – вежливо отказался я, зная, что дружба с такими ребятами не обещает ничего хорошего. – Твоя? – спросил я из вежливости про машину, чтобы поддержать беседу.

– Чо, нгавится? Моя! Только вчега из Японии. Салон люксовый.

Хотя Канат был самым крутым из всех корсаковских шпанюков, для нас – простых пацанов —он был почти не опасен. Мы – не его уровень. Он на мелочь не зарился.

Когда Канат стал постарше, он завязал с кражами и стал заниматься банальным вымогательством. Однажды мне довелось быть невольным очевидцем одной из его афер. Канат присмотрел лоха на хорошей машине. Скорее всего, это был простой морячок, который неплохо зарабатывал, но при этом не умел «качать рамсы» и не имел связей в милиции и среди бандитов. Канат подошел и попросил отвезти его на Семерку. Отказать ему в Корсакове мог далеко не каждый.

Приехав на Семерку, Канат попросил дождаться его, пообещав щедро вознаградить водителя. Чтобы тот не сомневался и чтобы не было соблазна уехать без награды, оставил на панели машины барсетку. Канат зашел к Васе, у которого как раз был в гостях я. С нами было еще несколько пацанов. Канат выбрал самого молодого и послал за барсеткой. Уж если простые корсаковские мужики не смели отказывать Канату в его просьбах, тем более не посмел отказать и Ванька. Он сбегал, открыл дверь, взял барсетку и сделал ноги. Водитель даже не успел сообразить, что к чему. Ванька сделал круг и принес барсетку к Ваську. Канат оставил ее на хранение, а сам пошел к своей жертве.

– А где моя барсетка? – спросил он у водителя. И, выслушав рассказ о том, как какой-то шкет вынул ее и убежал «вон в ту сторону», сообщил водителю, что тот «попал».

– Ты хоть знаешь, ЧТО было в этой барсетке!?

Чем закончилась эта история, я не знаю, но совершенно точно – ничем хорошим для того водителя. Как минимум он лишился своей машины. А если у него в собственности была квартира, то, скорее всего, и ее.

Искать на Каната управу в милиции было бессмысленным. Максимум, что могли сделать менты, – попроситься в долю. Спасти мог только «ответственный за город», то есть самый главный в городе бандит, но для этого нужно быть его родственником или родственником кого-то из его приближенных.

Последний раз я видел Каната в 1999 году. Ему тогда было 19 лет. Он был уже не «мальчик-с-пальчик», хотя даже до среднего роста так и не дорос. Лицо его было уже немолодо. На меня смотрел проживший жизнь глубоко больной человек, страдающий циррозом печени в самой крайней стадии. Пальцы его, как всегда, были увешаны золотом, огромная цепь толщиной с палец висела на шее поверх водолазки. Видно было, что счет его жизни шел если не на дни, то, по крайней мере, на месяцы. И, конечно, Канат был озабочен разведением на деньги очередного лоха. Его сгубил героин.

***

Когда Марио был совсем еще ребенком, у него было прозвище Прела. Уж не знаю, за какие такие заслуги он его получил, но все звали его именно так. По документам же он значился Олегом Герасимовым. Став шпанюком, он решил, что Прела – не самое лучшее погоняло для будущего криминального авторитета, и выбрал себе новое. Решил назваться в честь героя популярной в то время компьютерной игры. Так появился Марио. Попытки называть его старым погонялом Марио жестко пресекал. Вскоре все привыкли к новому прозвищу, а про старое забыли.

Марио не отличался особенным умом. Ростом и физической силой тоже. Секрет его успеха заключался в наглости и уверенности. Он никого не боялся и смело наезжал на кого угодно, невзирая на возраст, комплекцию и общественное положение. Многие в городе боялись его, зная, что за ним стоит братва. Один мой знакомый нажил серьезные неприятности через него.

Максу было 22 года. Он не был бандитом, но выглядел вполне респектабельно – хорошая машина, собственная квартира, дорогая модная одежда. Он был сыном судовладельца-рыбопромышленника. Папа имел связи в криминальных кругах, благодаря которым его и его детей не трогали бандиты.

Однажды к машине Макса подошел Марио, которому тогда было лет 14 или 15. Роста он был небольшого, но выглядел очень крутым парнем – кожаная куртка, дорогие часы… В общем, видно, что из блатных.

– Слыш, брателло, до Семерки докинь.

– Я не таксую.

– Да ты чо, чертила, не видишь, кто перед тобой стоит!?

Макс взял Марио за ворот куртки и легонько дернул на себя, стукнув о крышу машины. Из носа у Марио потекла кровь. Откуда ни возьмись нарисовались взрослые серьезные ребята, которые объяснили Максу, что маленьких обижать нельзя. Отцу Максима тогда пришлось включить все свои связи, чтобы замять этот инцидент. Был бы на месте Макса простой сын слесаря, ему пришлось бы проститься с дорогим автомобилем.

В отличие от Марио, Чукча, звавшийся «в миру» Дмитрием Новаковичем, был не очень дерзок и не очень смел. Более того, он был вполне дружелюбен и приветлив, хотя в то же время несколько высокомерен в силу своего возвышенного статуса шпанюка. Свое погоняло он получил за необычную внешность. Он был метисом – наполовину кореец, на другую половину – еврей. Симпатичный высокий азиат с круглыми мультяшными глазами, как в японских аниме. Он все время со всеми менялся одеждой. Увидит на ком-то более новую или качественную шмотку, чем на нем, и предлагает меняться. Пристанет, как пьяный к радио. Мало кому удавалось отказать ему в обмене. Менялись, конечно, на время – до завтрашнего вечера, но обратный обмен никогда не случался. Думаю, лишним будет упоминать, что одет Чукча был по самому последнему писку моды.

Он постоянно был в поиске лохов, которых можно было бы развести на деньги за какой-нибудь «косяк». Не так посмотрел, не то сказал, не так одет… Причин попасть на бабки было множество. Но основным коньком Чукота было паразитирование. Он присасывался к мажорам, у которых водились деньги, и дружил с ними, пока те не вытянут из дома все, что можно. Стать другом Чукчи мог любой желающий, кроме совсем уж обиженных и опущенных изгоев общества. Многие пацаны шли на это сознательно. Если ты появляешься где-то в обществе Чукчи, значит, ты не лошара. При наличии определенного таланта держать себя борзо это могло стать хорошим толчком к успеху. Но как только денежки у тебя заканчиваются, Чукче ты становишься неинтересен, и завтра при той же самой публике он может пройти мимо, не заметив тебя.

Если в процессе «дружбы» с Чукчей очередной спонсор оказывался лопухом, то вместо старта в карьере шпанюка отношения с Чукотом оборачивались для последнего провалом или даже трагедией. Последствием такой дружбы могли быть огромные долги перед Чукчей или кем-то из его товарищей за какие-нибудь провинности. Девушки, имевшие романтические отношения с Чукчей, в том случае если за них не мог заступиться крутой брат или отец, становились шалавами по принуждению. То есть сначала их использовал сам Чукча, потом он шантажом, что все станет достоянием общественности, склонял к близости со своими дружками, получая за это выгоду от дружков. Потом опять же шантажом девушка отправлялась на более широкий круг пользователей, а после этого она, будучи в статусе шалавы, уже не имела права отказывать никому. Некоторые девушки вынуждены были сбегать в другой город, иных родители сажали под домашний арест. Некоторые выпрыгивали из окна…

Семерка была жестока не только по отношению к нищим и убогим. Даже самые сильные и выдающиеся жители города были беззащитны перед звериным оскалом Семи ветров. Яркое тому подтверждение – Виктор Федорович Кудрявцев. В эпоху больших возможностей он завладел одним из крупнейших предприятий города – Корсаковским консервным заводом. Когда многие предприятия закрывались и разворовывались, консервный завод модернизировался и процветал. Однако же народ ничего хорошего про Кудрявцева не говорил. Потому что процветало предприятие исключительно в пользу своего владельца. Люди месяцами не получали зарплату. Деньги давали только к большим праздникам, таким как Новый год, День Победы, 23 Февраля, Восьмое Марта. В размере примерно половины месячного оклада. Все остальное время потратить заработанные деньги можно было только в магазине, принадлежащем Кудрявцеву. Товар отпускался под запись. На кассе лежал журнал, в который записывались расходы, которые потом в бухгалтерии вычитали из заработанного покупателем. При этом же магазине было кафе, в котором можно было выпить и закусить. Цены там, конечно же, были значительно выше рыночных, но, если тебя не устраивало такое положение вещей, в отделе кадров уже стояла очередь из желающих занять твое место.

Заводчане были тоже не дураки и изо всех сил воровали с завода все, что только можно было украсть. Кудрявцев создал очень сильную, вооруженную и хорошо экипированную службу охраны. После этого воровать стало возможным только при участии сотрудников службы безопасности. Руководил этой службой пренеприятнейший тип по фамилии Боховко. Кудрявцев в окружении своих приспешников очень напоминал персонажа популярного в то время диснеевского мультфильма Герцога Икторна, которому служили гоблины. Простые трудяги так и называли: охранников – гоблинами, Кудрявцева – Икторном. Заводчане от всей души ненавидели и босса, и всех его приспешников. Он платил им глубочайшим презрением. Никогда не здоровался с теми, кто по должности ниже начальника цеха, несмотря на то, что сам когда-то учился у этих людей всему.

Однажды Герцог Икторн пришел на завод, чтобы поздравить женщин с наступающим 8 Марта. Он сказал им красивые слова, что они милые, добрые и любимые. А еще что они сильные и со всем справятся. Даже с тем, что денег к празднику не будет, потому что ситуация в экономике очень сложная.

Женщины такого поздравления не оценили. По цеху покатился недовольный ропот, перерастающий в гул. В этом гуле слышалось недовольство тем, что экономические трудности совпали с появлением в гараже нового, самого наикрутейшего на тот момент «Мерседеса».

– Маааалчааааать, быдло! – прервал дебаты Виктор Федорович. – Вы забыли, кто перед вами? Кто недоволен, сейчас же марш за ворота! Будет тут всякое отребье орать на меня!

После этого депутат областной Думы и почетный гражданин города Корсакова, переполняемый чувством собственного достоинства, покинул презренную обитель недочеловеков и больше никогда не приходил поздравлять «всякое быдло» с праздниками.

Почему я вдруг от Чукчи перешел к высочайшей элите города? А потому что никакая служба охраны, никакие миллионы и миллиарды не помешали Чукче отнять у Кудрявцева самое дорогое, что у него было в этой жизни, – единственного сына Максимку. Это был один из самых любимых Чукчей мажоров. Его карманных денег хватало не только на дорогие вина и гашиш. Его карманных денег хватало на героин и даже на кокаин. Какие только усилия ни прилагал папа, чтобы оградить своего сына от бывшего одноклассника! Он отправлял его учиться в Лондон, отдавал на лечение в самые дорогие клиники мира, но каждый раз, возвращаясь в Корсаков, Максимка тут же оказывался на Семерке со шприцем в руках.

Через несколько лет после моего отъезда с Сахалина я встретился в Москве с другом своей юности. Долго расспрашивал его про общих знакомых, про город, про то, кто и чем живет. Конечно, не мог я не поинтересоваться судьбой Чукчи и Марио. С Канатом все было и так понятно. Когда я видел его последний раз, он уже был не жилец.

– Как там поживают Чукча и Марио, что про них слышно? – спросил я.

– Да никак. нашли его на маяке повешенным с тридцатью ножевыми ранениями.

– Кого его? Чукчу? Или Марио?

– Да какая разница! Я их особо не различаю. Сегодня нашли одного, завтра найдут другого. Собакам собачья смерть.

После этого мой товарищ перевел разговор на другую тему, не желая более уделять внимания столь выдающимся личностям. До сих пор я не знаю, кого же нашли повешенным, но само это известие меня нисколько не шокировало, не удивило. Эти товарищи принесли людям такое количество горя, что вся ненависть, какую испытывало к ним человечество, будучи сконцентрирована в одном ноже, должна была бы превратить любого из них если не в пюре, то как минимум в фарш. Я сам грешным делом в юности вынашивал план подкараулить ночью Марио и зарезать его. Но мне не хватило духу. Слишком это было опасное предприятие. Ни Чукча, ни Марио не бывали в одиночестве там, где их можно было бы тихонечко зарезать. Слишком они дорожили своими жизнями и хорошо осознавали, какие чувства к ним питает окружающий их мир. Стало быть, кому-то хватило духу. Бог ему судья.