Текст книги "Бог любит Дениску. Сборник рассказов"

Однажды мы выпивали с Лехой у него дома. Я начал его расспрашивать о Леночке. Для меня, как и для остальных, было загадкой упрямство Лехи в отношении женитьбы.

– Ну вот чо тебе, собаке, надо? – пытал я его. – Квартира у тебя есть, машина есть, доход хороший и стабильный есть. Леночка – умненькая, красивая, чистая и невинная душа. Таких в наше время днем с огнем не найдешь. Что тебя в ней не устраивает?

– Да все меня в ней устраивает! Меня не устраивает только напор моей мамы. Если бы она на меня не давила, я сам бы за этой Леночкой давно приударил. А так я чувствую себя, как собачка, которую на случку привели. Я даже с ней заговорить не могу при маме, а мама все хочет под контролем держать. Уже, небось свечку приготовила, чтобы в брачную ночь ничего из виду не упустить. Да чего там свечку, целый прожектор…

– Ну так давай маму устраним от решения этого вопроса.

– В смысле?

– Пойдем, как в старину свататься. Я буду сватом. Ты купец, Леночка – товар. Все обстряпаем и про женитьбу договоримся без мамы. А потом как-нибудь уж все завертится.

Леха был не меньшим озорником, чем я. Он захохотал, возбудился и побежал наряжаться. Спьяну мы не посмотрели на время. Было уже около полуночи. Мы зашли в ларек, купили самую дорогую коробку конфет, бутылку шампанского и пошли домой к Леночке. Позвонили в дверь. За дверью раздался напуганный голос: «Кто там?».

– Алексей Владимирович Андросенко со сватами изволили пожаловать испросить руки вашей дочери, – громко продекламировал я.

Дверь открылась. На пороге в ночной сорочке стояла наша учительница химии Светлана Николаевна.

– Чернов, ты вообще не меняешься, – с укором молвила она. – Пора бы уже повзрослеть.

За спиной Светланы Николаевны показался ее муж в семейных трусах. Я был сражен тем, что мамой Леночки оказалась моя учительница. Мне стало стыдно, но отступать было не в моих правилах.

– У вас товар, у нас купец, извольте предъявить нам вашу невесту, а уж мы, так и быть, продемонстрируем во всей красе жениха, – продолжал я, кривляясь и паясничая, уже не из куража, а скорее чтобы не показывать своего собственного смущения и стыда. Я был пунцового цвета. Жених же залился звонким истеричным смехом. Он сложился пополам и хохотал так, что на шум выползли жильцы соседних квартир.

– Ребят, вы если хотите пообщаться, давайте перенесем на завтра, – начал дружелюбно и очень осторожно папа Леночки. – Мы будем очень рады вам, правда! Приходите завтра или в выходные. Чаю попьем, поговорим. А сейчас давайте по домам, а то завтра нам на работу, Леночке в институт. Вы уж соседей всех разбудили.

Я начал виновато пятиться, отвесил земной поклон с реверансом, затем вручил бутылку шампанского Светлане Николаевне и крепко пожал ей руку. После этого протянул конфеты папе и поцеловал ему руку. При этом я еще сильнее покраснел, потому что понял, что все перепутал, а Леха повалился на пол и стал кататься. Смех его стал переходить то в вой, то в рев, то в лай. Я с трудом вытащил его из подъезда. У Лехи очень болел живот, но он сказал, что никогда в жизни так не смеялся и что надо будет эту процедуру обязательно повторить. Я же сгорал от стыда.

Наутро, когда я плелся опухший и похмельный на работу, мне преградила дорогу Лехина мама. Я не на шутку испугался. Она могла и побить. Однажды она с топором погналась за одним из гостей сына только лишь потому, что была убеждена в том, что он дурно влияет на ее Алешеньку.

– О, как я тебя удачно встретила, – начала она так, как будто бы не караулила меня, а встретила случайно. – А я как раз с тобой хотела поговорить.

– Теть Галь, я больше не буду, – начал я оправдываться, понимая, о чем она хочет со мной поговорить.

– Да ты что! Что значит «больше не буду»! Да ты даже не представляешь, что ты для меня сделал! Мне вчера Света ночью позвонила, с постели меня подняла. Так я всю ночь потом не спала. Да у меня в жизни наконец-то лучик света забрезжил в темном царстве! Наконец-то у меня появился союзник! Теперь мы его точно женим! Ведь ты же моего Лешку знаешь! Ведь он упрямый как баран! И в кого только такой уродился! Я уж третий год бьюсь как хрен об кочку. И лаской, и угрозами никак его женить не могу. А ведь какая девочка! Эээх! И что только надо остолопу этому! Ну, ничего! Теперь мы его в два счета женим! Теперь я не одна! Да я тебе ведь по гроб жизни не забуду. Ты узнаешь, как тетя Галя умеет добро помнить…

Тетя Галя наступала, а я медленно пятился назад и думал, что уж лучше бы она меня побила. Не дай Бог никому такого врага, как тетя Галя, а такого друга и подавно.

– У вас ведь все вчера получилось бы, – продолжала тараторить тетя Галя. – Вы немного неправильно все организовали. Во-первых, надо было чуть пораньше. Кто же ночами-то ходит свататься. Во-вторых, надо было трезвыми идти! Или накатить для храбрости по соточке. Но не напиваться же. Это вообще даже неприлично. Отцу и матери надо дарить подарки, а невесте – букет. Но ты даже не думай об этом, я все на себя возьму. И цветы куплю, и подарки, и обо всем заранее со Светой договорюсь. Ты только Лешку моего уговори. Больше от тебя ничего не требуется.

– Теть Галь, вы сами-то понимаете, о чем вы меня просите! Вы что, своего Лешку не знаете? Вы сами неужели верите, что можно «уговорить Лешку»? Это все равно, что на луну запрыгнуть.

– Вчера же уговорил!

– Да не уговаривал я его вчера. Я предложил, а он согласился. Пьяные были, куражу захотелось.

– Ты все равно не отказывайся, не попробовав. А вдруг!

Я пообещал тете Гале попробовать и свое обещание перед ней сдержал. Я предложил через несколько дней Лехе повторить сватовство, но он отказался, хотя ему очень понравилось. Мы не раз вспоминали это забавное мероприятие и каждый раз смеялись до слез, пересказывая друзьям подробности этого события.

Леха вскоре встретил девушку Иру, с которой у него завязался бурный роман. Несмотря на активное сопротивление мамы, которая не хотела даже слышать о других девушках, кроме Леночки, они сошлись и нарожали троих ребятишек. Леха стал очень хорошим отцом. Когда мы виделись с ним последний раз, у него была только одна дочка. Он ничуть не изменился со школы. Войдя в квартиру, он включил паяльник, потом поставил на плиту борщ, сваренный уже его женой Ирой, раздел дочку, налил в таз воды, посадил ребенка, высыпал в таз кучу игрушек, помешал борщ, пару раз ткнул куда-то паяльником… И все это время говорил, говорил и говорил обо всем, что я должен был, по его мнению, знать.

Потусторонний мир

Как я уже упоминал выше, 1994 год стал переломным для меня. Начался он с большого потрясения, пережитого мной вместе с внезапной и трагической смертью Эдика. Эта смерть долго не отпускала меня. Эдик мерещился мне в толпе, я видел его черты в незнакомых людях, часто вспоминал его и думал над тем, как бы он оценил то или иное событие. Жизнь становилась все более жестокой и несправедливой. Шпанюков развелось как грязи. Они ходили толпами и я то и дело, попадаясь на их пути, превращался в боксерскую грушу. Давать сдачи я боялся. Думал, что сделаю только хуже. Особого физического вреда они не причиняли. Даже синяков почти никогда не оставалось, но оставался поганый осадок на душе. Все это было мерзко и унизительно. Мои одноклассники с точки зрения «понятий» были такие же лохи, как и я. Мы проводили время в квартирах то у одного, то у другого. Играли в карты и в шахматы, слушали музыку.

Я много думал над тем, почему меня бьют. Я был силен физически, много знал, умел поддержать беседу на любую тему. Я не был трусом. Прыгал вниз головой с любого из пирсов в Корсаковском порту. И даже с моста нырял, не задумываясь. Единственный комплекс мешал мне стать крутым парнем – я не мог ударить человека. Даже если человек – дрянь, и даже если он сам меня бил, я все равно не мог переступить через себя и причинить хоть какой-то ущерб другому. За это и страдал.

В 10 классе у нас начали преподавать автодело. В то время вместе со школьным аттестатом каждый учащийся получал настоящую взрослую профессию. Обучению уделялся один день в неделю. За два года можно было стать поваром, токарем, слесарем… Но подавляющее большинство пацанов, конечно же, выбирали профессию водителя-автослесаря.

Автодело преподавалось не в каждой школе. Поэтому в нашу школу ходили на занятия ребята из других школ. Это были отчаянные смельчаки. Ради водительских прав они в течение двух лет каждую неделю отправлялись во вторую школу – в самое пекло семиветровского ада.

Однажды мы с пацанами наблюдали, как это происходило. Наши товарищи по будущему ремеслу встречались в назначенное время на «Пяти углах», то есть на границе микрорайона. Собравшись, они пригнув головы побежали к ближайшему дому. Добежав, вжались в стену дома и стали озираться, не видать ли где поблизости семиветровских шпанюков. Перешептывались, видимо, решая, к какому из зданий бежать дальше, и где будет безопаснее. Со стороны они были похожи на разведгруппу, которую послали в тыл врага за «языком». Наблюдать это со стороны было смешно, но в то же время и грустно. Потому что сами-то мы чувствовали себя ничуть не лучше этих хлопцев. Разве что вели себя не так картинно. Мы понимали, что Чукча или Марио в окружении толпы отморозков могли внезапно появиться откуда угодно. В том числе и из подвала того самого дома, в тени которого искали защиты наши товарищи по несчастью. И вот тут уж лучше было бы держаться подальше от этого подвала. Встреча на открытом пустыре не так опасна, как в темном подвале.

В 16 лет в крови кипит тестостерон, но ни у меня, ни у кого из моих близких друзей не было никаких взаимоотношений с девушками. Мы не могли себе этого позволить. Если ты начинаешь встречаться с девушкой, тебе нужно с ней гулять. Но как идти гулять с девушкой, если в любой момент откуда-нибудь вырулит компания отморозков и унизит тебя при девушке. А может быть, даже и ее унизит. Как после этого жить?

Я все время доказывал себе, что я не дерьмо. Я тягал железяки, наблюдая, как растут мои бицепсы, нырял с пирса, показывая не столько своим друзьям, сколько самому себе, что я не боюсь высоты. Вместе с моим соседом Владом мы занимались спиритизмом. И очень результативно занимались. Ужас сковывал, когда неведомая сила приподнимала над листом ватмана блюдце и передвигала его от буквы к букве.

Этот страх доставлял куда больше остроты, чем прыжки с пирсов. Мы ощущали себя этакими повелителями тьмы и смотрели свысока на всякую шпану, которая только и умеет что толпой избивать несчастных лохов. Однажды духи напугали нас так, что со спиритизмом мы решили навсегда покончить.

В ту ночь мы решили попробовать новый способ общения с потусторонними силами, увиденный в одном из американских фильмов. Мы нарисовали небольшой круг, по контуру написали буквы алфавита и цифры от 0 до 9. Взяли иголку с ниткой и пошли в подвал. В полной темноте, при свечке мы разложили бумагу с буквами на верстаке. Влад поставил руки на локти, сомкнув пальцы. На пальцах у него была намотана нитка, вдетая в иголку. Острие иголки упиралось в центр чертежа. Иголка была склонена на 45 градусов. Она должна была крутиться вокруг своей оси и показывать на буквы.

– Итак, нет ли поблизости скучающей человеческой души, желающей спиритического общения? – весело начал сеанс мой товарищ.

После некоторой паузы иголка медленно начала вращаться. Сделав несколько кругов, она остановилась на букве «я». Немного постояв, она резко метнулась к «з», затем к «д», потом к «е», «с» и «ь».

– Очень приятно! – все так же игриво ответил Влад. – И кто же ты?

– Смерть!

– Чья смерть? – уже немного растерянно продолжал Влад.

– Ты умрешь!

– Я в курсе. Но я надеюсь, что не очень скоро!

– Тело.

– Что тело?

– Нужно тело.

– Какое тело?

– Мне нужно тело!

– Зачем тебе тело?

– Отдай тело!

Я был покрыт мурашками, каждая из которых была размером с булавочную головку. Ужас сковал меня. Я боялся шелохнуться. Влад был напуган не меньше, хотя пытался не показывать этого. По его лицу струйками стекал пот.

– Кем бы ты ни был, я требую, чтобы ты уходил, – заявил Влад.

До этого мы вызывали духов много раз. Иногда они представлялись известными поэтами, а иногда простыми людьми. Однажды это был ребенок, который погиб на пожаре в деревянном доме, который якобы стоял когда-то на месте нашего дома. Каждый раз, пообщавшись с «гостем», Влад благодарил его и просил уйти. Это было обязательное условие. Как он вычитал в одной книге, если дух не проводить, он будет рядом с тобой всегда. Каждый раз духи послушно уходили, а блюдце опускалось на бумагу.

– Нет! – ответил дух.

– Я приказываю тебе! Уходи! Я тебя вызвал, и я тебя отправляю назад!

– Я диктую правила!

– Уходи!

– Отдай тело!

– Я не отдам тебе свое тело!

– Ты умрешь!

– Не надо меня пугать. Ты всего лишь дух, и ты не способен причинить мне никакого вреда!

– Мне нужно тело!

– Если ты сейчас же не уйдешь, я прокляну тебя!

– Я уже проклят!

– Считаю до трех. Если ты не уйдешь, я тебя проклинаю.

– Пока! – это было последнее слово. После него нитка повисла. Мы кинулись бежать. С тех пор со спиритизмом мы завязали.

Жажда острых ощущений никуда не делась. И вот однажды я решил отправиться ночью на кладбище. В детстве я очень любил и часто перечитывал «Приключения Тома Сойера». Дух захватывало и мурашки бежали по коже, когда Том с Геком Финном ходили ночью на кладбище. Я решил доказать самому себе, что я на это способен. Я никак не готовился к этому событию. Однажды вечером я увидел на небе полную луну и решил, что сейчас самое время.

Кладбище было в противоположном от моего дома конце города. Быстрым шагом до него было минут 40 ходьбы. Я был очень решительно настроен. Но чем ближе я подходил к кладбищу, тем меньше решительности во мне оставалось. И вот он – Веселый переулок. Шесть домов в ряд. Мне всегда было интересно, кому пришло в голову назвать дорогу к кладбищу Веселым переулком. Либо это был человек с гипертрофированным чувством юмора, либо переулок появился раньше, чем кладбище. Хотя даже если постараться и абстрагироваться от погоста, веселого тут было мало. Унылая – летом пыльная, а с осени до весны грязная – грунтовая дорога, вдоль которой стоят покосившиеся от старости низенькие вросшие в землю бараки. Я всегда очень сочувствовал людям, которые жили в этих домах.

Когда последний дом остался позади, мир начал преображаться на глазах. На небе была огромная луна, которая освещала все вокруг. Оборачиваясь, я видел спящий город. С моря дул теплый ветер. В воздухе висела зловещая тишина. Обычно на кладбище и в его окрестностях было много больших черных ворон, которые без конца каркали и перелетали стаями с одного места на другое. Но сейчас было абсолютно тихо.

«Зачем я туда иду! Ну чего я там не видел?» – зудел во мне внутренний голос.

«Нет! Ты должен сделать это!» – спорил с ним другой внутренний голос.

«Я никому ничего не должен».

Дорога шла вверх. Кладбище раскинулось на высокой сопке. Ветер усиливался. Шелестела придорожная трава и деревца. Жуть становилась все гуще и гуще.

«Ну все! Вон кладбище! Можно идти домой!»

«Нет! Нельзя быть такой тряпкой! Шагать 40 минут для того, чтобы посмотреть издалека на кладбищенскую ограду! Да тебя твои же ботинки засмеют!»

Я дошел до самых кладбищенских ворот. остановился на парковочной площадке, где посетители оставляли свои автомобили. Ледяной ужас охватил все тело. Кованые ворота были закрыты, но калитка двигалась от ветра. Она громко хлопала, не то призывая меня войти, не то угрожая меня съесть.

«Ну все! Я – герой! Кому расскажи, не поверят, что я ночью ходил на кладбище один!»

«И правильно сделают, что не поверят! Потому что дошел только до калитки, а на кладбище идти зассал!»

«Да какая разница! Вошел в калитку или не вошел! Вот они могилы! Я уже на кладбище! Пять метров туда, пять метров сюда ничего не меняют. И стоять по эту сторону калитки – такой же подвиг, как стоять по ту сторону!»

«Ну а если эти пять метров ничего не меняют, так возьми и пройди их вместо того, чтобы стоять тут самого себя уговаривать!»

Я открыл калитку и шагнул на территорию кладбища. В тот же миг мир вокруг снова преобразился. Но уже совершенно в нечто иное – красивое и умиротворяющее. Ветер как будто стих. Страх мой сняло как рукой. Мне стало очень хорошо и спокойно. Я пошел по аллее, которая вела в ту сторону, где лежал мой дед Алексей. Я шел очень медленно, внимательно вглядываясь в памятники. У некоторых останавливался. Я видел за каждым памятником целую человеческую жизнь, которая, как ниточка, была вплетена в общую историю. Особенно меня завораживали памятники молодых людей и детей. За каждым из них помимо жизни стояла еще и смерть – внезапная, беспощадная, жестокая и трагическая. Я высчитывал, сколько лет было бы этому человеку сейчас, и пытался представить, что могло оборвать его жизнь. Лишь немногие памятники рассказывали об этом или давали намек – такой, например, как руль от автомобиля.

Я дошел до деда. Первый раз в жизни я разговаривал с ним. Я совсем его не помню, но родители много мне рассказывали о нем. Дед любил меня больше всех на свете. Когда он умер, мне было 2 года и 2 месяца. Ему было 82. Он прожил очень долгую и богатую событиями жизнь, прошел две войны. В Великую Отечественную войну он уже не воевал. Ему было за 40, и раны, полученные на полях Первой Мировой, не позволяли. Он служил в обозе, который следовал за боевой частью. Солдаты грудью теснили фашистов, пробивая дорогу на запад, а обоз шел за ними, чтобы кормить их и обеспечивать всем необходимым. Дед, как и многие фронтовики, крепко выпивал. Вернувшись с войны, он продолжил выпивать. Дети у него уже были взрослые. Жили они в деревне где-то в Пензенской области. Самому младшему сыну было 16 лет. Однажды, выпив водки, дед поссорился со своей женой и поднял на нее руку. Младший сын заступился за мать и крепко отделал отца. Вся семья поддержала дерзкого отрока. Дед обиделся и ушел из дома. Сел на первый попавшийся поезд и поехал куда глаза глядят. Поезд доехал до Ванино, где был перевалочный пункт для тех, кто едет обживать Сахалин, с которого Красная армия только что прогнала японцев. Дед дождался парома и сел на него. До Сахалина паром не дошел. В кои-то веки замерз Татарский пролив. Пассажиры высадились на лед и пошли к берегу пешком. Среди этих пассажиров была и моя бабушка.

Бабушка родилась в большой крестьянской семье в села Сысерть в Свердловской области. Отца до смерти забили белогвардейцы за то, что он помогал красным. Десяток детей осиротел. Бабушка сколько раз при мне пыталась сосчитать своих братьев и сестер и каждый раз путалась и сбивалась. Многие умерли в детстве. Детство было голодным и очень тяжелым. Когда бабушка немного подросла, ее забрала из детдома старшая сестра Елена. Елена вышла замуж и жила в Свердловске. Валю она взяла к себе в няньки. В доме сестры Валя встретила своего первого мужа. Он был большим человеком – инженером. В Свердловске он был в командировке. Он увез Валю в Москву. Жили они на Арбате. Муж не разрешал бабушке работать. Она занималась домашним хозяйством и сопровождала его на всевозможные светские мероприятия. Детей у них не было. С трудом уговорила мужа, чтобы он разрешил ей пойти учиться, потому что была совсем безграмотной. Когда началась война, мужа призвали на фронт. Он пропал без вести. Всю войну бабушка его ждала. Но к концу 1945 года потеряла всякую надежду. От отчаяния она бросила квартиру в центре Москвы, села на первый попавшийся поезд и поехала куда глаза глядят. И привела ее Транссибирская магистраль прямо на Сахалин. Где она встретила моего деда и вышла замуж. У них родилось двое детей – моя мама и ее брат Саша. Когда родилась мама, бабушке было уже около сорока, а деду было 53 года. Когда родился я, старые раны уже загнали деда в постель. Он был мне за няньку. Ничего не жалел для меня. Давал мне даже играть с орденами, медалями и наградными часами, к которым строжайше запрещено было прикасаться кому бы то ни было. Дед делил со мной самое ценное – сухари, которые он доставал из-под старого проссанного матраса. И к ужасу родителей, я эти сухари вместе с ним ел. Однажды дед напоил меня портвейном. Вернувшись домой, отец обнаружил наши два пьяных тела спящими.

Мне очень понравилось на кладбище ночью, и я стал ходить туда регулярно. Я шел на кладбище, когда мне было плохо или очень одиноко. Или когда возникали серьезные, неразрешимые проблемы. Кладбищенская тишина и покой уравновешивали меня, обесценивали мои житейские проблемы, нивелировали их глубину и сжимали их масштабы до размера небольшого пустяка. Я часами ходил по аллеям, вглядываясь в могилы неизвестных мне людей. Подолгу просиживал на могилах близких и просто знакомых. С каждым годом количество знакомых на кладбище прибывало. В 1998 году умерла бабушка. На кладбище она оказалась в окружении молодых кавалеров. В радиусе 10 метров от нее не было ни одного покойника старше 30 лет. И, конечно, никто из них не умер своей смертью. Слева лежал совсем молодой парень, который только вернулся из армии и был зарезан в пьяной драке. Справа – парень, который разбился на машине. За бабушкой лежал мужик 27 лет, которого убили в ходе пьяной ссоры, расчленили и пытались спрятать. Одного из расчленителей я знал лично. Хороший парень – добродушный, веселый. Никогда бы не подумал, что он может расчленять труп. Дурное дело нехитрое. А перед бабушкиной могилой лежал застреленный из ружья молодой моряк.

Неподалеку от бабушки расположились два друга – Ганс и Гоша. Им было по 18 лет. Их гибель потрясла привыкший к смерти Корсаков. Они жили в одном подъезде и дружили с пеленок. В 18 лет получили права. Родители купили им по машине. Это были очень хорошие представительные Тойоты. У одного «Кроун», у другого «МаркII». Была зима, дорога скользкая. Ганс и Гоша катались по городу и искали друг друга. Мобильных тогда не было. Они мчались навстречу друг другу по улице Вокзальной. Видимо, Ганс узнал машину друга и ударил по тормозам, но машина полетела на встречку. Они расшиблись лоб в лоб. Обе машины в лепешку. Оба друга насмерть.

Чуть в стороне от бабушки была братская могила, в которой покоились безродные, неопознанные, невостребованные трупы. Трактором выкапывалась длинная траншея. По мере появления беспризорных покойников, их привозили, опускали с краю и засыпали землей. Получался длинный могильный холмик. Когда траншея заканчивалась, рядом выкапывали новую. Иногда в этих траншеях появлялось некоторое подобие памятников, если вдруг находились родственники беспризорных покойников. Иногда родственники отказывались от своих покойников, не имея денег на захоронение. Их хоронили как безродных, а потом родные ставили крест или просто табличку. Одну из этих табличек регулярно навещал я во время своих ночных прогулок.

Я уже рассказывал, как столкнулся первый раз со смертью. Умерший от цирроза печени сосед, так напугавший меня в пять лет, оставил после себя семью. У него была красавица жена и дочка Оля, которой было три года. Молодая вдова разделяла увлечение своего мужа алкоголем. Она была очень красива, умела одеваться и очень любила развлекаться. У них в квартире всегда громко играла музыка. Это веселье и сгубило ее мужа. Но смерть любимого не только не остановила ее, а напротив, подстегнула к тому, чтобы начать новую, полную развлечений жизнь. Сначала ее квартира была полна моряков, которые после долгого плавания жаждали куражу и женского внимания. Потом на смену морякам пришли уголовники. Прямо над нашей квартирой образовалась самая настоящая воровская малина. То и дело этот шалман накрывали менты. Однажды мы с пацанами с интересом смотрели, как блатной урка по прозвищу Ефим пытался уйти от облавы по пожарной лестнице. Когда он был уже на уровне второго этажа, внизу нарисовались трое оперов в штатском. Ефим было дернулся лезть вверх, но увидел, что на чердаке его уже тоже ждет молоденький милиционер в форме. Ефим спрыгнул на землю и попытался уйти. Трем крепким операм очень непросто далось скрутить его. Эх и силища была в этом пьяном уголовнике.

Жить по соседству с малиной было интересно, но не очень приятно. И я всегда с ужасом думал о том, каково приходится Ольге жить внутри этой малины, слушать бесконечно орущую музыку и видеть бесконечные пьяные рожи мамкиных полюбовников. Ольга внешне была похожа на мать. Она была симпатичной блондинкой, хотя с некоторыми едва уловимыми чертами дебильности на лице. Не исключено, что она была зачата во время пьянки, и уж точно мать не воздерживалась во время беременности. Ольга очень плохо училась и рано бросила школу. Когда у нее начали проявляться те черты, которые привлекают в женщине мужчин, она в глазах многочисленных друзей мамы вдруг превратилась из лишнего рта в очень даже полезный объект. Видимо, ей это не понравилось, и она ушла из дома. Говорили, что она тусуется в каких-то компаниях и ведет такой же образ жизни, как ее мать. Однажды ее нашли на речке. Она была не просто убита, а буквально растерзана. Матери дела до нее не было никакого. А у дальних родственников, которые все время пытались участвовать в жизни Ольги, не было денег на то, чтобы похоронить ее по-человечески. Они дождались, когда ее закопают в братской могиле, и соорудили на холмике табличку «Павлова Ольга Михайловна. 1980 – 1995». Мне было очень жалко Ольгу. Мы никогда не были с ней близки. Наверное, даже никогда не разговаривали. Максимум – здоровались при встрече. Но я всегда ее жалел при жизни и еще больше стал жалеть после смерти.