Текст книги "Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг."

После Калки многое в степи изменилось. Для половцев стало очевидно присутствие необоримого врага, война с которым выглядела бесперспективной. Часть кочевников присоединилась к империи, другая продолжила борьбу, третьи пытались бежать. Судьбу Бачмана из племени ольбери, населявшего области Северного Прикаспия, мы уже упоминали. Он был из тех, кто боролся. Немало было и отступников, о чем мы также говорили. Другие пытались уйти от угрозы. Единственный путь вел на запад, где половцы вынуждены были выстраивать отношения с Венгрией и Булгарией. Для европейских монархов в начале XIII в. «Половецкая земля» (Кумания; Сumania) выступала независимой страной, раздробленной на отдельные ханства, но тем не менее со вполне уловимым единством. Ее размещали восточнее устья Дуная и Серета. Однако эта граница была более чем условной. Малонаселенные области Трансильвании давно стали объектом половецкой колонизации, особенно интенсивной в середине 1220-х гг.

В 1211 г. венгерский король Андрей пригласил тевтонских рыцарей для обороны от половцев. Немцы основали колонию и выстроили несколько замков на юго-востоке Трансильвании (Transilvania – букв. «Залесье»; нем. Siebenbürgen – букв. «Семиградье») в районе реки Бурца – малонаселенной и пустынной области. В короткий срок там было возведено шесть замков, основан город Кронштадт (Kronstadt; ныне Брашов, Brasov), а также привлечены немецкие крестьяне-колонисты. Область получила название Бурценланд (Burzenland). Король Андрей считал Орден вассалом венгерской короны и в 1222 г. даже выдал ему привилегии на завоевание закарпатских земель вдоль Дуная – вплоть до Черного моря и границ Латинской империи, основанной в Константинополе в 1204 г. Магистр Герман фон Зальца вскоре попытался закрепить достигнутое за Орденом и выйти из-под королевской опеки. В 1224 г. папа издал буллу, согласно которой все земли Ордена, приобретенные или отвоеванные у кочевников в Трансильвании, переходили под покровительство Римской церкви и власть венгерского короля на них более не распространялась. Венгерский король отреагировал очень быстро: в 1225 г. он вместе с войсками прошел по землям Ордена в Бурценланде и изгнал братьев-рыцарей из их замков, а также из своего государства. Почти сразу из Прикарпатья крестоносцы отправились в Пруссию, так как уже зимой 1225/26 г. К ним поступило приглашение от мазовецкого князя Конрада помочь в борьбе с другими беспокойными соседями-язычниками.

Вместе с уходом крестоносцев снизился и уровень напряженности в венгерско-половецких отношениях. В период после Калки кочевники все охотнее принимали крещение и склонялись к венгерскому подданству. 31 июля 1227 г. папа Григорий IX назначил архиепископа Эстергома (примаса Венгрии) Роберта легатом для половцев и бродников (in Cumaniae et Brodnicae terra) с целью организации миссии и интенсификации проповеди. В следующем году Роберт в сопровождении наследника венгерского престола Белы (будущего Белы IV) совершил крестовый поход в половецкие земли. Удалось крестить хана Бортца (Bortz, Boricins) с ордой. 21 марта 1228 г. было образовано Половецкое епископство, которое препоручили доминиканцам. Его территория охватывала области между Серетом и верхним течением Олта, включая Бурценланд. Первым половецким епископом стал Теодорих, провинциал доминиканцев в Венгрии. Он обосновался в Милькове на одноименной реке – на востоке современной Румынии. 13 сентября 1229 г. новая епархия была непосредственно подчинена Риму. Папская курия очень пристально следила за успехами миссии.

Одновременно западную часть Трансильвании осваивала венгерская администрация. Был образован банат Северин, охвативший области к западу от Олта. Эти земли не были частью Кумании, но крещеные кочевники скоро начали переселяться и туда.

С 1233 г. составной частью титула венгерских королей стало «король Кумании» (rex Cumaniae). Претензии венгерских правителей, конечно, не распространялись даже на Приднестровье, но декларация амбиций была налицо. К сожалению, мы не обладаем данными о том, насколько присвоение этого титула повлияло на планы монгольского вторжения в Венгрию. Но стоит помнить, что для восточных источников это был именно «кипчакский поход».

Став венгерским королем, Бела продолжил политику привлечения под свое крыло половцев. В 1237 г. исследователи фиксируют начало массовой миграции половцев за Дунай и в Венгрию. В ходе этой волны значительное количество кипчаков ушло в Болгарию, а затем далее на Балканский полуостров. Половецко-болгарские отношения имели уже большую историю. На рубеже XII–XIII вв. кочевники служили постоянными участниками междоусобиц в Болгарии и болгаро-византийских войн. Однако теперь речь шла о массовых переселениях и много дальше приграничной полосы. С 40-х гг. половцев постоянно используют в войнах с латинянами византийцы. После марта 1241 г. к первой волне половецкой миграции из-за Дуная прибавится вторая – из Венгрии.

В 1239 г. половецкий хан Котян, известный участник битвы на Калке, а также многочисленных усобиц на Руси, направил послание венгерскому королю Беле с просьбой об убежище и обязательством принять крещение. Венгры были очень воодушевлены этим. Король одарил послов и сам отправился встречать 40-тысячную орду Котяна на границу осенью 1239 г. Котяна крестили. Крестным отцом выступил сам Бела. Они подписали соответствующий договор о принятии венгерского подданства. Специальные чиновники занялись расселением половцев котяновой орды по стране.

Все это стало результатом монгольского наступления в причерноморской степи. Покорение западных кипчаков (половцев) между Волгой и Днепром (Днестром?) заняло 1238–1239 гг. Уход Котяна на запад, судя по всему, знаменовал завершение этого процесса. В те же годы шло покорение областей на Северном Кавказе и в Дагестане. Рашид ад-Дин писал, что летом-осенью 1238 г. ханы Менгу и Кадан «выступили в поход против черкесов и зимою убили тамошнего государя по имени Тукара» [294]294
  Рашид-ад-Дин 1960. С. 39; Тизенгаузен 1941. С. 37.


[Закрыть]. С Кубани этот поход, судя по всему, продолжился в Аланию, где монголы встретили ожесточенное сопротивление.

У Джувейни совсем не много сведений о Западном походе. О Бату он писал, что тот «подчинил и покорил сплошь все те края, которые были по соседству его: остальную часть (земли) кипчаков, аланов, асов, русов и другие страны, как то: Булгар, М.к.с. [вариант: Машку] и другие»[295]295
  Тизенгаузен 1941. С. 21.


[Закрыть].

В. Г. Тизенгаузен считал, что под именем MKS («М. к. с.»-«Машку») скрывается Москва. Это вызывало сомнение уже у публикаторов его перевода в 1941 г., которые считали, что для середины XIII в. значение Москвы не было столь велико[296]296
  Тизенгаузен 1941. С. 21, прим. 6; 23, прим. 1; 91.


[Закрыть].

Мнение Тизенгаузена, судя по всему, основывалось на интерпретации другого места у Джувейни, где вновь упомянут город МКС и размещен на территории Руси: «Они отправились в земли Руси и покорили области ее (место разрыва текста?) до города М. к. с., жители которого, по многочисленности своей были [точно] муравьи и саранча, а окрестности были покрыты болотами и лесом до того густым, что [в нем] нельзя было проползти змее. Царевичи сообща окружили [город] с разных сторон и сперва с каждого бока устроили такую широкую дорогу, что [по ней] могли проехать рядом три-четыре повозки, а потом против стен его выставили метательные орудия. Через несколько дней они оставили от этого города только имя его и нашли (там) много добычи. Они отдали приказание отрезать людям правое ухо. Сосчитано было 270 000 ушей. Оттуда царевичи решили вернуться»[297]297
  Тизенгаузен 1941. С. 23. Место предполагаемой утраты части текста указано по Минорскому: Juvaini, 1997. P. 269, n. 4.


[Закрыть].

Здесь вполне очевидно присутствие разрыва в тексте, который мы отметили в цитате. Весь рассказ о Руси утрачен. Для английского переводчика Джувейни не было никакого сомнения, что под MKS скрывается Магас – столица аланов[298]298
  Juvaini 1997. P. 267, n. 3; 269.


[Закрыть]. При этом в тексте Рашид ад-Дина также встречается город «МКС» (или «Минкас»), но Тизенгаузен настаивает, что некая крепость «Манач (Маныч)» или «Орнач»[299]299
  См.: Рашид-ад-Дин 1960. С. 39, прим. 34; Тизенгаузен 1941. С. 37, прим. 11.


[Закрыть]. А ведь речь определенно идет о событиях на Северном Кавказе: «потом в кака-ил, год свиньи, соответствующий 636 г.х. [14 августа 1238 – 2 августа 1239 г. н. э.], Гуюк-хан, Менгу-каан, Кадан и Бури направились к городу Минкас и зимой, после осады, продолжавшейся один месяц и пятнадцать дней, взяли его. Они были еще заняты тем походом, когда наступил год мыши, 637 г. х. [3 августа 1239 – 22 июля 1240 г. н. э.]»[300]300
  Рашид-ад-Дин 1960. С. 39; Тизенгаузен 1941. С. 37.


[Закрыть].

Полагаю, «Минкас» и Магас стоит сопоставить. Таким образом, мы получим свидетельство ожесточенной борьбы монголов за покорение аланских земель и длительную оборону их столицы летом 1239 года. Эти области были ближе к Ирану и более понятны Джувейни, который даже специально выделил два крупных города, взятых монголами, Булгар и Магас.

Известия о длительной осаде и кровопролитном штурме главной аланской крепости сохранились в китайских источниках. Они отмечены сразу в нескольких частях «Юань ши», что может говорить о большом значении, которое придавали этим событиям потомки завоевателей. Так, взятие Магаса отмечено в череде выдающихся свершений будущего великого хана Менгу: «[В 1239 г.] Зимой, в одиннадцатой луне (27 ноября – 26 декабря), войска под командой Мэнгу окружили город асов Магас [Асу Ме-це-сы чэн = букв. «город асов Мэгэс»] и через 3 месяца захватили его»[301]301
  ЗОИ, 3. С. 175.


[Закрыть].

Участие в штурме Магаса представлено знаковым событием в биографиях некоторых монгольских полководцев. Так, для тангута Шири-гамбу храбрость, проявленная под стенами неприступной аланской цитадели, стала важнейшим шагом в карьере – в числе многих пожалований он получил звание «батура», а затем тысячника:

«Зимой, в одиннадцатой луне года цзи-хай (27 ноября – 26 декабря 1239 г.), [Шири-гамбу] прибыл к городу асов Магас, который был от природы хорошо защищен и долго не сдавался. В начальной луне весны будущего года (6–24 февраля 1240 г.) [Шири]-гамбу повел десяток отчаянных храбрецов, Не Юнь-ти первым [из них] взошел [на стену], взял в плен 11 человек и громко прокричал так: «Город разбит!» [Остальные] войска как муравьи облепили [стены] и забрались наверх, после чего город был взят»[302]302
  ЗОИ, 3. С. 242.


[Закрыть].

При взятии отличился также один из коллаборационистов – Матарша, родом из асов, чей младший брат Батур стал знатным монгольским военачальником, и его биография сохранилась в «Юань ши»: «Когда Сянь-цзун (Менгу) был еще наследником, то [Батур] вместе со старшими братьями Уцзорбуганом и Матаршей привели войска и перешли на сторону [монголов]. Матарша последовал за Сянь-цзуном в поход против города Магас и был полководцем авангарда. Получив две стрелы в туловище, все равно сражался и взял этот город»[303]303
  ЗОИ, 3. С. 246.


[Закрыть].

Представителей покоренных народов традиционно бросали в мясорубку первыми, но при этом у них были все возможности, отличившись, выдвинуться и снискать расположение новых хозяев. В целом заметно, что сведения источников о взятии аланской столицы (если речь об одном и том же событии) сильно разнятся: Джувейни пишет о коротком и умелом штурме, а также об исключительной жестокости победителей, отрезавших 270 тыс. ушей; у Рашид ад-Дина – это полуторамесячная осада с участием четырех чингизидов летом 1239 г.; в «Юань ши» трехмесячная осада с ожесточенным штурмом в феврале 1240 г. Общий контекст без сомнения указывает на период покорения монголами Северного Кавказа, а различия в датировке и обстоятельствах штурма/осады могут быть погрешностью позиционирования автора. Из текста Рашид ад-Дина можно понять, что покорение Северного Кавказа растянулось на период с лета 1239-го до начала 1240 г., когда взяли Магас, что вполне укладывается в датировку «Юань ши», на первый взгляд вполне конкретную.

Кроме того, очевидно, что в этом регионе монголам приходилось штурмовать не только крепость Магас, но и многочисленные маленькие укрепленные деревни, природные условия которых позволяли горстке жителей обороняться предельно долго. Впечатления об этих многочисленных и кровопролитных боях могли слиться для потомков в гул одного штурма главной твердыни – Магаса, чье точное местоположение археологи до сих пор не выяснили.

Так еще один будущий великий хан Гуюк был отмечен в «Юань ши» среди покорителей асов. В его биографии указано, что он принимал участие «в западном походе чжувана Бату», а также «в следующем [походе в] пределы асов», когда «атаковал и окружил горное укрепление [в виде] деревянного частокола, где сражался с тридцатью с лишним воинов» и был там вместе с Менгу[304]304
  ЗОИ, 3. С. 178.


[Закрыть].

По сообщению Рашид ад-Дина, весной 1240 г. монголы посылали войско к Дербенту и заняли соседствующую с ним область «Авир»[305]305
  Рашид-ад-Дин 1960. С. 39; Тизенгаузен 1941. С. 37.


[Закрыть].

Участие в боях на Северном Кавказе частей под руководством двух будущих великих ханов Гуюка и Менгу привело к тому, что именно о них в восточных источниках содержится наибольшее количество сведений. Кроме того, оба эти хана вскоре были отозваны в ставку Угэдэя и не приняли участия, в собственно Западном походе.

1240 год был для Батыя тяжелым. Осложнились отношения в среде чингизидов – руководителей экспансии. Недовольство Батыем высказывали молодые ханы Гуюк и Менгу. Угэдэй расценил их действия как предосудительные, мешающие успеху, и отозвал принцев. «По приказанию каана» осенью 1240 г. они покинули Дешт-и-Кипчак, а в год быка, 638 г. х. (23 июля 1240 г. – 11 июля 1241 г. по Р. Х.), достигли и «расположились в своих ордах» [306]306
  Рашид-ад-Дин 1960. С. 40, 44; Тизенгаузен 1941. С. 37, 48.


[Закрыть]. Считается, что, отозвав Гуюка и Менгу, Угэдэй вместе с ними вывел из армии некоторые воинские подразделения, подчинявшиеся этим ханам. Это можно понять из показаний «Юань ши», что Угэдэй зимой 1240–1241 гг. «дал высочайший указ Гуюку отозвать войска»[307]307
  ЗОИ, 3. С. 176


[Закрыть]. Впрочем, сокращение войск накануне большого похода выглядит странно и, надо полагать, не состоялось в полном объеме.

Высылка знатных участников предприятия должна была подкрепить авторитет Бату, которому, однако, необходимо было торопиться. Инцидент вполне мог повториться и иметь совершенно обратные последствия: доверие великого хана не было вечным. К осени 1240 г. концентрация сил монгольской армии еще не была завершена, но конфликт в стане чингизидов, надо полагать, заставил Бату действовать энергичнее. Пока шло покорение половцев, асов и комплектование новых частей, Бату ограничивался в отношении Руси эпизодическими набегами. Он сам, судя по сообщениям восточных авторов, никуда лично войной не ходил. Ему достаточно было координировать действия частей. Естественно, что все операции против русских земель планировались в его ставке и имели вполне четкую направленность.

В 1238 г. после ухода из-под Козельска Бату больше войск на Русь не посылал. Благостный ростовский летописец даже отметил в конце статьи этого года: «Того же лета было мирно». Позднейший редактор для улучшения понимания незадачливым читателям добавил: «от татар» [308]308
  ЛЛ, 467.


[Закрыть].

Однако уже в следующем, 1239 г. все изменилось. Монголы провели сразу три рейда в разные части страны: «и поиде в землю Половецкую, оттуда же поча посылати на грады Русьскые»[309]309
  ИЛ, 781–782.


[Закрыть].

Первым источники всегда называют поход монгольских войск на Переяславль-Южный: «…и взять град Переяславль копьем, изби всь, [и люди вся сущаа во градеовыхъ избиша, а иныхъ плениша], и церковь архангела Михаила скруши, и сосуды церьковьныя бещисленыя златыа и драгаго каменья взят, и епископа преподобнаго Семеона убиша»[310]310
  ИЛ, 781–782. В квадратных скобках – дополнение из Воскресенской летописи (Воскр., 144).


[Закрыть].

Ни о каких переговорах или предварительных условиях со стороны монголов, как в случае нападения на Рязань, источники не сообщают. Говорится только, что обрушились и разорили. Другие подробности отсутствуют. Без них сложно понять причины произошедшего. Ведь Переяславль-Южный не просто был сожжен, а его храмы разрушены, но само поселение перестало существовать. Завершилась более чем двухсотлетняя славная история Переяславского княжества, русского форпоста на границе степи. Князья сюда и прежде-то ездили редко, а теперь вовсе прекратили. Неизвестно даже, сохранилось ли в округе русское население или оно вновь пришло в XVI в., когда город действительно стал возрождаться – новые обитатели даже не всегда могли правильно восстановить посвящение местных храмов – некоторые перепутали. Этот удел еще в начале XIII в., когда ослабла половецкая угроза и изменился режим торговых путей, стал постепенно хиреть, а после 1239 г. исчез как явление, передав название своей епархии ордынскому Сараю. Даже через триста лет Тверской летописец отмечал, что в городе нет ни епископа, ни людей: «…от того доныне без пяти лет 300 лет как тамо епископа нет, а и град без людей»[311]311
  ТЛ, 374.


[Закрыть].

Дату взятия Переяславля сообщает такой поздний источник, как Летопись Авраамки: «В лето 6747. Взяша Татарове Переяславль, Марта 3»[312]312
  ЛА, 51.


[Закрыть]. Большинство исследователей с доверием относятся к этому указанию, происхождение которого выяснить не удается. Даже если признать верной указанную дату (3 марта 1239 г.), то сохраняется множество других обстоятельств, требующих комментария.

Так, Переяславль-Русский (Южный) действительно был крепостью, служащей для отражения нападений из степи, отчего его захват кочевниками был ожидаем и не мог вызвать удивления. Однако это совершенно не укладывалось в манеру поведения монголов, проявленную ими на северо-востоке. Необходимо было сначала обратиться к сюзерену этого города и потребовать дань, а уже после отказа – напасть и разорить. Вероятно, это княжество и его столица номинально продолжали относиться к владениям Юрьевичей, войну с которыми Батый вел годом ранее, отчего новые переговоры не требовались. С этим можно связать и то, что город не получил даже символической поддержки из расположенных рядом княжеств. От Киева он находился в суточном переходе, но правящий там черниговский князь Михаил вовсе не стремился содействовать обороне волостей Ярослава Всеволодовича. Впрочем, свои волости Михаил охранял с тем же рвением.

В том же 1239 г. Батый послал другой отряд своих войск на захват Чернигова. Судя по тому, что поход под Переяславль, как и поход под Чернигов восточными источниками никак не отмечены, их значение для монголов было невелико. Возможно, использовались небольшие соединения (один-два тумена), в руководстве которыми не было чингизидов или был только один. Однако даже такие небольшие мобильные части умудрялись невозбранно разорять важнейшие области Древней Руси.

Судя по летописи, в случае с Переяславлем речь идет о быстром штурме, а может быть, и «изгоне». В отношении же Чернигова подчеркивается, что проводилась планомерная осада: «…в то же время посла на Чернигов, обьступиша град в силе тяжце; слышав же Мьстиславъ Глебовичь нападение на град иноплеменных, приде на ны со всими вои [своими, и] бившимся им [крепко, лют бо бе бой у Чрънигова, оже и тараны на нь ставиша, и меташа на нь камением полтора перестрела, а камень же яко можаху 4 мужи силнии подъяти его, но] побежен бысь Мьстислав, и множество от вои его избьеным бысть, и град взяша и запалиша огньмь; [а] епископа оставиша жива, и ведоша и во Глуховъ [и оттоле пустиша и]»; «и паки пустиша; и оттуду приидоша с миром к Киеву и смирившеся с Мьстиславом и с Володимером и с Данилом»[313]313
  ИЛ, 782; Воскр., 144; С1Л, 300–301.


[Закрыть].

Исследователи давно заметили текстуальную близость летописных рассказов о штурме Чернигова весной 1235 г. Даниилом Романовичем с союзным Владимиром Рюриковичем и осенью 1239 г. «тяжкой силой» монгольской. И камни кидали «полтора перестрела», и поднять их могли только «4 мужи», и Мстислав Глебович организовывал контратаку, но был побежден и мирился. Расчленить оба рассказа очень затруднительно, они переплелись и слишком похожи в подробностях. Однако известно, что в 1235 г. союзники Чернигова не взяли, но вынуждены были мириться и отступили; а в 1239 г. монголы наголову разбили Мстислава Глебовича, а город сожгли и разграбили. Возможно, описание похода Даниила и Владимира на Чернигов в 1235 г. на самом деле отражает маршрут вторжения монголов в 1239 г.: «поидоша пленячи землю, поимаша грады многы по Десне, ту же взяша и Хороборъ, и Сосницю, и Сновескь, иныи грады многии»[314]314
  ИЛ, 772.


[Закрыть]. Ведь города по Десне расположены восточнее Чернигова и невозможно их «пленить» на пути к Чернигову от Киева. С другой стороны, известие 1235 г. завершается указанием на заключение некоего мира с Мстиславом, Даниилом и Владимиром. Иногда допускают, что речь о мирном соглашении с монголами после взятия Чернигова в 1239 г. Однако что за мир мог быть тогда заключен с интервентами? Для монголов мир был возможен только как признание власти великого хана – никаких других двусторонних соглашений они не заключали: либо покорность, либо война. Южнорусские князья сдались и согласились? Позднейшие события показали, что это не совсем так.

После известия о захвате Чернигова в 1239 г. летописец вновь называет Михаила Всеволодовича киевским князем. Соответственно, ни о каком «замирении» с монголами Мстислава, Владимира и Даниила в Киеве вместе с епископом, отпущенным из Глухова, речи идти не может. С другой стороны, сохранение жизни черниговскому епископу Перфирию, да еще и отмеченное летописью с топографической точностью (отпущен из Глухова), должно свидетельствовать о неких дополнительных мотивах, кроме элементарного милосердия. Возможно, в этих действиях отразилась дипломатическая подготовка, предварявшая нападение на Киев, или какие-то иные переговоры, которые пытались завести монголы с Михаилом Всеволодовичем?

Чернигово-галицко-киевский князь, судя по всему, никак не собирался реагировать на провокации Батыя, которого, вероятно, рассматривал как очередного кочевого вожака. Важнее для него было поддержать свой статус, только полтора года как завоеванный. Любой военный поход после изнурительной войны с Романовичами требовал предельного напряжения сил и новой мобилизации. Причем даже если армию удалось бы собрать, то, отойдя от Киева, Михаил оказался бы перед совершенно очевидной угрозой потери города, который немедленно захватил бы кто-то из Ростиславичей или волынцев, как позднее и произошло. Приходилось жертвовать родными волостями в обмен на стол «матери городов русских».

Справедливости ради стоит отметить, что со времен Олега «Гориславича», провоевавшего пол-Европы, такое поведение в среде Ольговичей не было характерным. Скорее, наоборот, этот род на вызов отвечал немедленно с энергией и решительностью. Так поступил Мстислав Глебович, о котором даже неизвестно, каким уделом он прежде владел в Черниговских землях. Вероятно, очень небольшим. Судя по всему, он был внуком Святослава Всеволодовича и приходился двоюродным братом Михаилу Черниговскому, хотя точных сведений об этом нет. Однако в летописи он защитник родины – как в 1235 г., ведя какие-то переговоры с Даниилом и защищая Чернигов, так и в 1239 г., противостоя монголам. Вероятно, он возглавлял оборону Чернигова во время монгольского нашествия. Хотя летопись говорит, что Мстислав собрал «вси вои свои», но, надо полагать, полк его был невелик. Это было уже отчаяние, за честь и славу «Ольгова племени», никогда не склонявшего голову перед захватчиками. Мстислав поднял на бой жителей своей волости (воев) и вместе со своей дружиной бросил в кровавую мясорубку против превосходящих монгольских сил. О гибели Мстислава Глебовича в источниках ничего не сказано, но ее можно предположить исходя из того, что его имя в летописи более не упоминается. Сражение было проиграно, город пал и был сожжен. Можно сказать, что для него, как и для Переяславля, интенсивный период истории завершился. Возрождать Чернигов более никто не стал, и он постепенно опустился до статуса мелкого провинциального центра. Судя по археологическим раскопкам, в некоторых районах древнего города жизнь в XIV–XV вв. совершенно прекратилась, а в прежних границах город смог восстановиться только к XVIII в. После отхода монгольской волны возвысились другие центры (например, Брянск). Разоренные же и оскверненные Батыем города (Козельск, Чернигов) отступили в тень и остались достоянием преимущественно древнерусской истории.

События под Черниговом исследователи опять датируют по сообщению Летописи Авраамки (а также Псковской первой): «В лето 6747 [1239 г. от Р. Х.] <…> Того же лета взяша Татарове Чернигов, Октября 18, и ходиша до Игнача креста»[315]315
  ЛА, 51.


[Закрыть].

Известие, конечно, путаное с неразъясненным «Игнач крестом» в конце. Однако оно вполне удачно ложится в контекст происходящего. Именно за взятием Чернигова в летописях обычно следуют рассказы о монгольских зимних походах и прежде всего о новом нападении на мордву, взятии Мурома и пленении по Клязьме: «Того же лета, на зиму взяша Татарове Мордовьскую землю, и Муром пожгоша, и по Клязьме воеваша, и град святыя Богородица Гороховець пожгоша, а сами идоша в станы своя»[316]316
  ЛЛ, 470.


[Закрыть].

Этот рейд был направлен в те районы, которые не пострадали во время военных действий зимы 1237–1238 гг.: мордовские земли на границе Муромского княжества, собственно Муром и области в нижнем течении Клязьмы с городами Гороховец, принадлежащим Успенскому собору Владимира, и, возможно, Стародуб, резиденцией одного из Всеволодовичей, Ивана. Это не была новая волна вторжения. Количество участников похода, судя по всему, было небольшим, а зона охвата ограничена. На карательную экспедицию такое предприятие тоже не походило, так как оно не затрагивало ранее покоренные территории.

Вероятно, рейд в район Клязьмы должен был напомнить Ярославу Всеволодовичу о том, что ему следует поскорее уладить отношения с ханской ставкой, закрепить их личным визитом или другими гарантиями. Кроме того, требовалось наказать муромских князей, участвовавших в сражениях вместе с рязанскими родственниками. В поздних летописях даже есть указание на то, что во время этого монгольского похода зимой 1239–1240 гг. была вновь разорена Рязань. Под словом «Рязань» здесь, надо полагать, имеется в виду вся область, столицу которой монголы сожгли еще зимой 1237–1238 гг. На этот раз нападению, скорее всего, подверглись регионы, ранее не затронутые: северо-восточные, пограничные с Муромом земли Рязанского княжества. Второй раз нападать на собственно город Рязань, разрушенный и разоренный, не было никакого смысла.

Таким образом, хан Бату провел в 1239 г. три наступательные операции против Руси. Две – закрепляющие его успех, достигнутый в войне с Юрьевичами (на Переяславль-Южный и на Клязьму), и одну – против столицы земли, в которой располагался «злой город» Козельск (на Чернигов). Везде ему сопутствовал успех, а следовательно, были все основания думать, что далее все продолжится в том же русле. На очереди был Киев, куда был послан на разведку беспокойный хан Менгу: «[Посла Батый Менгукана соглядати града Киева]; Меньгуканови же пришедшу съглядати града Кыева, ставшу же ему на онои стране Днепра у градъка Песочнаго, видев град, удивися красоте его и величьству его, присла послы своя к Михаилу и к гражаном, хотя и прелстити и не послуша его, [а посланных к ним избиша]»[317]317
  ИЛ, 782; С1Л, 301.


[Закрыть].

Если следовать сообщению Рашид ад-Дина, то Менгу мог оставить Кавказ не ранее августа 1239 г. А если привлечь показания «Юань ши», то он еще участвовал в штурме Магаса в феврале 1240 г[318]318
  См.: Рашид-ад-Дин 1960. С. 39–40; Тизенгаузен 1941. С. 37; ЗОИ, 3. С. 175.


[Закрыть]. Следовательно, ранее поздней осени 1239 г. его визит к Киеву состояться не мог, то есть он не был как-либо связан с захватом Переяславля или Чернигова. В русских летописях рассказ о появлении на Днепре хана Менгу обычно размещается либо в самом начале статьи 6748 (1240) г., либо в конце предыдущей статьи. Вероятно, речь должна идти о марте 1240 г., когда лед с рек уже сошел.

Убийство послов и очевидное неприятие Михаилом примиренческой линии должны были уничтожить для Киева все шансы избежать нападения. Нет никаких свидетельств того, что русские князья в эти годы пытались заключить некий союз и что-либо противопоставить монгольской угрозе. Ничего! В источниках об этом не сказано ни слова! Наоборот, летописи повествуют о другом – о том, что монгольский фактор стал поводом для нового витка княжеских усобиц.

* * *

Как только Владимирское княжество слегка оправилось, великий князь Ярослав принялся настраивать новую, свою систему междукняжеских отношений на Руси. Возможно, он понимал, что еще одного похода Батыя на северо-восток не будет, на очереди был Юг, причем далее захватчики должны были последовать в Европу. В Суздальских землях для монгольской империи не было более угрозы. Те воинские контингенты, которые сохранились в распоряжении великого князя, теперь могли произвести впечатление только на соплеменников, но никак не на монгольских ханов. Этим следовало воспользоваться.

Первоочередной задачей Ярослав считал закрепление своего статуса и своих наследников в северных землях, на которые не распространялись интересы евразийской империи. Летом 1239 г. старший Ярославич, Александр, женился на наследнице Полоцкого княжества Брячеславне. Свадьба состоялась в Торопце, а затем продолжилась в Новгороде[319]319
  С1Л, 300; ТЛ, 373; НПЛ, 289.


[Закрыть]. Связано это было, возможно, с тем, что собственно Полоцк был занят каким-то другим князем, поддерживаемым Литвой. То есть сам этот брак не означал автоматического утверждения Ярославича в Полоцке, а лишь обозначал его перспективные претензии. С литовцами у Новгорода были давние счеты. Эти дикие племена нападали на новгородские земли с завидным постоянством и нарастающей интенсивностью в 1200, 1213, 1217, 1223, 1225, 1229, 1234 гг[320]320
  НПЛ, 45, 239, 52, 250, 57, 257, 61, 263, 64, 269, 68, 275, 73, 283.


[Закрыть]. Русские князья сами ходили против языческой Литвы в 1204, 1210, 1219, 1224, 1234 и 1236 гг. (в основном это были погони и ответные – карательные экспедиции)[321]321
  НПЛ, 45, 246, 51, 249, 59, 261, 61, 264, 73, 283, 74, 285.


[Закрыть].

Для того, чтобы показать пример своему наследнику, Ярослав Всеволодович еще до свадьбы сына весной 1239 г. лично ходил на Смоленск и освободил его от засевших там литовцев, а «смоляны же урядив, и посади у них князя Всеволода Мстиславича на столе»[322]322
  Воскр., 144; ЛЛ, 469.


[Закрыть]. Летопись подчеркивает, что Ярослав вернулся из этой кампании «со множествомъ полона, с великою честью», что должно говорить о его особенно показательных успехах, ознаменовавших начало фронтального наступления на соседние земли – полнились богатства и население Северо-Востока. Особенно перспективным объектом экспансии должна была стать значительно усилившаяся за последние годы Литва. Регулярным нападениям кровожадных литовцев подвергались новгородские владения вплоть до Старой Руссы и озера Ильмень. Для предотвращения этих набегов в том же 1239 г., сразу после окончания свадебных торжеств, молодой Александр Ярославич приступил к организации линии оборонительных укреплений («городков») в среднем течении Шелони (Порхов и др.)[323]323
  НПЛ, 289.


[Закрыть]. Эти же укрепления могли использоваться в качестве базы для организации наступления на полоцкие земли.

Примечательно, что Ярослав более активно стал расширять сферу влияния в направлении, параллельном наступлению монгольской армии – чуть севернее. Он открыто (через старшего сына) предъявил права на Полоцк, а в захваченный Смоленск посадил своего ставленника. В жертву был принесен малозначимый теперь Переяславль-Южный, положение которого на границе лесостепи не давало шансов сохранить его в безопасности. Фактически отказавшись от владений на юге, великий князь Владимирский стал верховным сюзереном всех северорусских земель от Полоцка до Нижнего Новгорода и от Ладоги до Смоленска.