Текст книги "Нерушимый – 3"

Глава 10. Он сказал: «Поехали!»

Следующим утром я узнал, зачем нам врач. Видимо, тренеры поговорили о том, что мы такие дохлые, и решили поддать нам жару. Потому до завтрака мы посетили местную санчасть – целый реабилитационный комплекс, современный и отлично укомплектованный.

Сперва мы по очереди вошли в процедурный и сдали кровь. Пожилая медсестра, маленькая, миниатюрная, с широко распахнутыми васильковыми глазищами и желтыми волосами, выбивающимися из-под чепца, объяснила, что это развернутая биохимия, результат покажет, чего в наших организмах не хватает, а чего избыток. Она щебетала и улыбалась, ласково называла нас сынками.

Потом кто освободился, шел в соседний кабинет, где под контролем нашей врачихи, коротко стриженной седой дамы лет сорока пяти, выпивал белково-витаминный комплекс и пригоршню БАДов.

В столовую я шагал, буквально чувствуя, как аминокислоты током крови разносятся к мышцам, встраиваются в волокна, усиливают нейроны, как бешено напитываются энергией митохондрии и синтезируются медиаторы в синапсах. В общем, зверский голод никуда не делся, но появилось море энергии и бешеное желание свернуть горы. Я был уверен, что именно сегодня у меня все получится превосходно! И уж точно деревянным будет кто угодно, но не я.

Перекусив, мы уже устоявшейся четверкой: я, Микроб, Погосян и Клыков, – отправились за чистой формой. Стирали мы ее вчера в тазиках в душевой все вместе: и молодняк, и ветераны. Жека с Игнатом хотели увильнуть, но Матвеич их приволок, и теперь ветеранский гнев был направлен на «хитросделанных».

Микроб предложил переименовать нашу команду «Балласт» в «Еноты-полоскуны». Погосян, неверно поняв смысл второго слова, обрадовался:

– А что, давайте! Я точно поласкун! Люблю ласкать красивый женщин, да?

– Да-а-а… – протянул Ромка.

Мы переглянулись, сдерживая рвущийся наружу гогот, и Матвеич серьезно кивнул:

– Хорошо, Погосян. Быть тебе Поласкуном.

Так наш любвеобильный товарищ обрел новое прозвище. А отсмеявшись, мы всей командой перешли к более серьезным вещам, поговорили и твердо решили больше не проигрывать. По крайней мере, сделать все, что от нас требуется на поле, чтобы не подводить команду.

– Да как тут не продуешь, когда у нас Поласкун вольным художником, – проворчал Жека.

Игнат хохотнул, но смолк под пристальным взглядом Матвеича, потом поинтересовался:

– Что не так?

– Зря ржешь, хитросделанный, – ответил Матвеич. – С техникой у малого все нормально. Когда с мячом – любо-дорого смотреть! Но теряется под прессингом, паникует, да и над приемом надо поработать – плохо открывается, потому что ленится, а ленится, потому что дохлый. Саныч нас погоняет, выносливость подтянется, так что остается только одна проблема – чтобы не паниковал, а включал мозги и пасовал куда следует, а не куда придется. – Оглядев всех, захвативший лидерство опытный ветеран добавил: – Короче, не выпендриваемся, своих в обиду не даем, играем от защиты, при необходимости переходим в атаку. И больше никому не проигрываем. У нас нет слабых игроков, мы просто не сыграны. – Он протянул кулак, и мы положили свои руки на него. – Всем ясно?

– Да!!! – хором ответили мы.

Переодевшись, мы собрались на стадионе всей толпой в тридцать человек, размялись, порастягивались, а потом Шпала снова забрал вратарей тренироваться отдельно: меня, Рашида Юсупова и Кирилла Кониченко.

И начался ад. Наш персональный с Рашем и Конем ад, где Сатаной Люциферовичем выступал Шпала Глидыч, падла, да еще и посмеивался, нехороший человек. Хорошо хоть, я после вчерашнего самоистязания за ночь восстановил и укрепил все поврежденные ткани и мышечные волокна.

Когда выполняли выпрыгивания, я особо не выделялся, но, когда начались падения, Шпала постоянно меня поправлял. Поначалу он старался быть тактичным, но позже все упражнение свелось к комментированию моих ошибок:

– Твою мать! Что за ноги?! Колени согнуты! Не распрямлять, б…ть, колени! Что ты валишься, как тюфяк, на пузо? А теперь – как бревно! Так ты себе ребра переломаешь. Смотри на Кониченко: не плашмя! Голень, бедро, бок и лишь потом руки! Перекатом, б…ть! Да не на руки… Мать моя женщина!

Стиснув зубы, я падал снова и снова, выпростав руки, ощущая, как бедро превращается в отбивную. Но это ничего. Главное – запомнить, потом вечером еще прогоню на матах.

С упражнениями закончили, перешли к практике, и я понял, что вчера это была не тренировка, так, тест-драйв. Мы становились на ворота, сменяя друг друга: Конь, Раш, потом я. Тренер коротко напоминал, что и как делать, потом я смотрел, как делают Конь и Юсупов, и мне казалось, все просто: прыгнуть вбок, схватить мяч обеими руками, притянуть к животу.

Но, когда пришла моя очередь, тело отказалось слушаться, и я все делал не так – криво и деревянно. Да кедров Буратино и то лучше бы справился! Материл себя, заставлял собраться, но понимал, что эти движения нужно довести до автоматизма, и так сразу не получится, будь я хоть трижды одаренным.

Голос Шпалы, комментирующий мои ошибки, звучал как плеть. Но не тормозил – подстегивал. Я сжал зубы и повторял снова и снова. Бил Шпала в полную силу, и вскоре заныли запястья, и отбивать мяч я принялся излюбленным способом – кулаком, но при этом то распрямлял колени, то передвигался, не пружиня, а «навалив в штаны». Стоило сосредоточиться на руках, как ноги начинали жить своей жизнью. И наоборот.

Тренировка длилась два с половиной часа, и, когда все разошлись на обед, я остался, доковылял до матов, сел передохнуть и вдруг понял, что тупо не могу встать. Болят отбитые бедра и бока, подгибаются колени, ноют запястья.

Нам сегодня еще предстоял кросс, и я понимал, что если не отдохну сейчас, то просто сдохну. А после кросса – опять круговой турнир. Правда, сегодня стиральные машинки уже заработали, и никого обстирывать не придется, но позориться не хотелось.

Оглядев опустевшее поле, я попытался встать и с первого раза не смог – ноги не держали. Это не дело. Значит, сперва – перекусить, потом – оживить «солнышко» и подлечиться. Но на это расходуется бешеное количество энергии, потому придется немного поспать.

В столовой я быстро оприходовал суп, рыбу с рисом, посмотрел на часы. Пробежка у нас через час. Значит, есть полчаса на сон, и я отправился в комнату, где обнаружил какого-то взвинченного Клыкова. Он сидел, глядя перед собой, щеки его алели.

– Наушники сперли, прикинь? – пожаловался он, шумно рухнул на кровать и вперился в телефон. – Крутые были. Беспроводные.

Он был так расстроен, что хотел убить вора. Как если бы у него украли что-то важное, фамильную драгоценность, например.

– Это батин подарок. Последний батин подарок! – уточнил Рома дрогнувшим голосом. – Вечером купил их мне, потом в шахту пошел, и…

– Давно? – спросил я.

– В мае прошлого года. Мы после этого в Москву переехали.

Стало жаль этого парня из простой рабочей семьи, и я дал себе слово попытаться поймать вора. Не прямо сейчас, конечно. Когда выпадет удобный случай.

У меня воровать было нечего, телефон я сдавал Кире, потому не стал проверять свои вещи, выставил будильник на полвторого и закрыл глаза. Мысленным взором потянулся к солнечному сплетению, попытался нащупать внутренний огонь. Не получилось. Попробовал еще раз – безрезультатно. Зато буквально виделось, как в меня летит мяч: прямо, сбоку, в ноги, привычный футбольный, теннисный, опять футбольный. Это как весь день собирать грибы, и они потом мельтешат перед закрытыми глазами.

Если не получится подлатать себя, сегодня я не боец и не игрок. В прошлые разы внутренняя энергия просыпалась, когда возникала угроза жизни или был сильный эмоциональный всплеск, ощущение несправедливости, и я принялся себя накручивать.

На кой черт я сунулся сразу в высшую лигу? Думал, на волевых выеду? А ни фига! И теперь ты, Саня, самый позорный вратарь, которого видел Шпала! Ты вспомни, как он глаза закатывал, да ему стыдно на тебя смотреть было!

– Нерушимый, ну что ты такой… ржавый! Никакой пластичности!.. в штаны навалил! – его голос звучал как удары плетью. – Мешок с говном! Полено!

И вообще, на фига вратарем пошел? Думал, это проще? Хрен там! Падения эти, а особенно с перепрыгиванием здоровенного валика – это же трындец! Не футбол, а акробатика, потом можно спокойно каскадером подрабатывать. Потихоньку разгоралась злость, сворачивалась огненным шаром. Есть! Теперь – протянуть лучи из середины груди к рукам, ногам, голове, слить их с сосудами. Казалось, по венам прокатился жидкий огонь, сердце забилось чаще, в голове просветлело, а потом вдруг силы кончились, мысли начали путаться, и я провалился в сон.

Вскочил по будильнику, отмечая, что, хоть бока и болят, отбивной я себя больше не чувствую. Гематомы, которые только начали наливаться на бедрах, выглядели так, словно им несколько дней.

Клыков все играл, вперившись в экран телефона. А я задумался о том, кто же ворует наши вещи. Мы закрываем комнаты, уходя. Когда нас нет, их открывают и проводят влажную уборку. Значит, есть смысл поговорить с уборщицей, благо я умею считывать, чего человек хочет. Интуиция подсказывала, что уборщица – слишком очевидно. Нужно разузнать, кто еще имеет доступ к ключам, и внимательно присмотреться и прислушаться ко всем сотрудникам.

Взяв бутылку воды, мы собрались на кросс, как вдруг без стука в комнату ворвался встревоженный Микроб. Первой мыслью было: неужели у него украли самое ценное – гитару?

– Пацаны! – крикнул он, вытаращив глаза. – Там это… Мика чудит!

Мы с Клыковым вскочили одновременно, вылетели в коридор и за Микробом рванули по коридору. Федор остановился возле своей двери, откуда доносились грохот и приглушенное бормотание.

– Вот, – сказал Микроб, распахивая дверь.

Погосян хватал раскиданные по комнате вещи и швырял в дорожную сумку, приговаривая:

– Ара, Ара, как скотину какую называют! Как будто я не человек. Обезьяна! Кривоногий! Бездарь! – Вены на его шее вздулись, покрасневшие глаза лезли из орбит. – А тэпер еще и жирный Поласкун! Тридцать процент жира! А себя он видел?

– Ты куда это собрался? – спросил я.

– Валить. – Он длинно выругался. – Вертел я такой тренировка! Ара, Ара! Жирный. – Он раскинул руки. – Где я жирный? У меня широкий кость! Надо, чтоб как Микроб был?

Он пнул кровать, долбанул тумбочку. Схватил гитару Микроба, замахнулся…

– Э-э-э! – только и успел крикнуть Федор.

Я рванул к Мике, повалил его мордой в пол, выкрутил руку, усевшись сверху. Гитара была спасена.

– Ты че чудишь, а?

– Да пошел ты! Отпусти, падла! Пусти, сказал! – Погосян дернулся пару раз и затих, стукнулся лбом о пол.

– Психанул? Ничего, – примирительно проговорил я. – Я тебя сейчас отпущу, ты не будешь разносить комнату?

Он покачал головой, и я сел рядом, похлопал его по спине, глядя, как Микроб придирчиво осматривает гитару.

– И что, ты вот так просто сдашься? Они хотят от тебя избавиться, и ты доставишь им такую радость? Просто возьмешь и уедешь? И не будешь бороться?

Я понимал, что это дешевая манипуляция, сам бы на такую не повелся, но на Мику подействовало, он мотнул головой, поднялся на локтях и злобно рыкнул:

– Хрена им!

– Правильно, – я покосился на Микроба, хлопающего себя по запястью – время, мол. – Знаешь, как меня сегодня обзывали? Мешком с дерьмом. У-у-у. Два с половиной часа непрерывно, прикинь! Но я не собираюсь сдаваться. А ты, если уедешь… ты же команду подведешь. Кто же на твою позицию встанет?

– Короче, Мика, ты нам нужен. Сопли подбери – и погнали! – проговорил Микроб. – А потом порвем их в клочья!

Мика застегнул сумку и сунул под кровать, туда же отправил разбросанные вещи. Конечно, ему тяжело. Наверняка мальчик из обеспеченной семьи, авторитет в своей школе, никогда ни в чем не знавший нужды, и вдруг – такой прессинг, никто не уважает, все посмеиваются, тренер вообще зверюга!

Но, как говорил Саныч и пел Микроб, здесь для слабых места нет.

Мы вчетвером пошли на пробежку, а я заранее себя утешал, что, если не осилю кросс, ничего страшного. Одним позором больше, одним меньше. Двадцать километров – это что-то запредельное… «Заткнись», – мысленно сказал я активировавшемуся Звягинцеву. Не сдохну. Вытяну. На костях выползу, но не сдамся!

Стартовали мы прямо от спортивного комплекса и бежали вдоль автомобильной трассы. Виктор Иванович махнул пухлой ручкой и крикнул:

– Поехали!

Все было как в прошлый раз, тренеры так же катили следом на гольф-каре, но на небе не виднелось ни облачка, не по-зимнему ядовитое солнце грело макушку и издевательски намекало, что дождя, который нас спас в прошлый раз, не будет.

До кольца мы бежали в одном темпе, потом с гольф-кара спрыгнул Сан Саныч Димидко, возглавил строй, и началось:

– Приставной шаг! Челночный бег! Бег спиной вперед! Ускорились! Еще! Еще! Перешли на бег трусцой!

И так восемь повторов. Пот застилал глаза, сердце выскакивало, перед глазами мельтешили мушки, но я не сдавался. Было так тяжело, что, сосредоточенный на себе, я не заметил, как мы достигли города и побежали вдоль трамвайных путей. Когда затошнило и перед глазами начало темнеть, вдруг пробудилась внутренняя энергия, задышалось легко и свободно, словно впрыснули порцию адреналина прямо в сердце.

Я поглядывал на Погосяна, он хрипел, сипел, обливался потом, но держался.

Первым с дистанции сошел Дрозд. Потом – плотный парень из команды запасных. До центра города дотянули двадцать три человека. Если бы не запредельная нагрузка Саныча, эти десять километров мы преодолели бы без труда.

– Остановка! – распорядился Киря, паркуя гольф-кар возле массивного здания морпорта. – У вас час на то, чтобы осмотреться, и – назад. Подыхайлы, – Киря бросил мяч Дрозду, – кто не добежал, айда на песочек пасы отрабатывать. Отдых вы не заслужили.

Сан Саныч легкой трусцой двинулся вдоль набережной. Не трусцой – скорее быстрым шагом. Мы потянулись за ним. После того темпа, что мы держали, эта пробежка казалась прогулкой черепашьим шагом, и мы успевали вертеть головами, рассматривая окрестности.

Накануне я прочитал, что в Евпатории две набережных, но на какой из них мы оказались, понять пока было трудно. Поднялся ветер, заиграл натянутыми канатами мачт яхт, стоящих у пирсов, и они затрепетали, засвистели протяжно и тонко.

Мы бежали по плитке под мрамор, глядя на покачивающихся на волнах лебедей, ожиревших от постоянной кормежки хлебом, и пронырливых черных лысух. Судя по тому, что вместо песка и пляжей тут были бетонные ступеньки, это набережная Терешковой. Да, точно, вот один храм, дальше должны быть синагога, мечеть, еще один храм. И как это все уживалось на одном квадратном километре?

– Самое интересное… там! – Мика махнул рукой на трехэтажные старинные дома, он еще не восстановил дыхание и постоянно прерывался, чтобы хлебнуть воздуха. – Там типа… караимский городок. И там люди прям живут! Мы тут… отдыхали. Ели в… караимскую еду.

– Кто заработает выходной – съездит сюда на экскурсию! – крикнул Саныч, не поворачиваясь.

И мы потрусили дальше, туда, где заканчивались старинные застройки и между морем и лиманом, усеянном лебедями, тянулась узкая прибрежная полоса.

Но до песка, где так хотелось оставить отпечатки своих подошв, мы не добрались. Развернулись на конечной остановке троллейбуса и назад пошли пешком, причем через магазин, где Саныч разрешил нам купить и съесть шоколадки – силы восстановить. Погосян пооблизывался на сладости, но взял только пол-литровый треугольник молока. Видимо, он принял критику и решил всерьез за себя взяться.

Парень немного успокоился и стал вести себя как обычно – болтать без умолку. Рассказал, что летом он тут нырял и поймал трех крабов, а еще осетра видел прямо в море, но не догнал. А потом снял девчонок, сразу двух, и зажег с ними на дискотеке…

– Поласкун, короче, – заключил Жека и заржал.

Мика покосился на него. Ему хотелось огрызнуться, но он смолчал.

На обратном пути во время кросса с дистанции сошли одиннадцать человек, включая Мику и Дрозда. Остальные ветераны кряхтели, пыхтели, но держались.

А когда мы наконец добрались до спорткомплекса, я хотел упасть прямо на асфальт, но уперся руками в бедра, жадно хлебая воздух открытым ртом. Мышцы ног дрожали, пот лил градом, перед глазами расходились цветные круги. Победа! Хоть микроскопическая, но победа. Маленький шаг к цели.

Кто-то сел на асфальт, кто-то встал на четвереньки. Одному Микробу было хоть бы что, казалось, он даже не вспотел и дышал ровно. Вот выносливость у человека!

Виктор Иванович, мать его, Кирюхин довольно оглядел нас, почесал подбородок и заявил:

– Ну что ж, размялись, теперь можно и в футбол поиграть. Построились!

Ветром унесло коллективный стон, в котором послышалось отчетливое: «Б…я!»

Глава 11. Надеюсь, я – под масками зверей…

– Вам же ясно сказали: мест нет, – вздохнул дворецкий.

Свободные столики, скучающие в компании пустых тарелок, говорили о другом.

За спиной дворецкого появился мордатый коротко стриженный охранник в таком же черном пиджаке и с галстуком-бабочкой, скользнул взглядом по мне, Клыкову, Погосяну, Жеке с Игнатом и остановил его на Микробе.

Вперед выступил Мика, раскинул руки:

– Ну что ты, брат, в самом деле, а? Деньги есть! Настроение есть, зачем его нам портить?

– А восемнадцать вам есть? – спросил охранник, глядя на Микроба с сомнением.

Стиснув зубы, он полез за паспортом, приговаривая:

– А если и есть – впустите?

– Нет! Сейчас люди придут, столики заказаны! – начал кипятиться охранник. – Валите отсюда!

Я положил руку на плечо Погосяну, который отказывался мириться с вопиющей несправедливостью. Три недели адских тренировок, полный и абсолютный разгром сперва основного состава, затем дубля – и теперь какой-то рыбоглазый черт не дает отметить победу?!

События прошедших дней пронеслись перед глазами, словно при быстрой перемотке.

На третий день после памятного двадцатикилометрового забега Киря снова устроил мини-турнир – и опять играли в том же порядке: сперва основа и резерв, потом основа и «Балласт» и, наконец, «Балласт» и резерв играли по тайму между собой. Самышкин, которого все звали не иначе как Самочкин, возмутился очередностью, а вратарь основы Кониченко еще проворчал, что таким образом Киря дает рахитам, то есть нам, шанс – мол, мы успеем отдохнуть, а они – нет.

Услышав это, Киря изменил очередность и провозгласил, что первый матч будет между основой и нами, а, чтобы мотивировать возмутившихся ветеранов, дал стимул, сказав, что две лучшие команды по итогам недели будут вознаграждены выходным, а худшая (никто не сомневался, что это будет наш «Балласт») получит кросс и дополнительную тренировку.

Сан Саныч, после вчерашних матчей решивший, что не такие уж мы и безнадежные, отнесся к своей работе очень серьезно – деловито разбирал, кто на какой позиции будет полезнее, перестал оскорблять и в целом вел себя мягче. Даже Мику похвалил авансом.

То ли потому, что его отношение изменилось, то ли просто мы в команде сблизились, а может, все, вместе взятое, включая угрозы и стимулы Кирюхина, но заиграли мы с таким энтузиазмом, что открыли счет в матче с основой!

Погосян, воодушевленный словами Димидко, наконец-то сыграл грамотно – принял мяч, ушел от накрывающего его защитника и легким черпачком закинул прямо в штрафную на голову Матвеичу, а сам устремился вперед. Матвеич скинул ему на ход, Мика пробил… Гол!

Видимо, Мика не сразу сообразил, что сделал. Кониченко уже схватил мяч, влетевший в правый верхний угол ворот, уставившись на него, как на череп Йорика, и не понимая, как же так вышло, а Погосян все бежал вперед.

– Го-ол! – взревел я вместе со всеми игроками «Балласта».

Меня захлестнула уже забытая волна эйфории – как в детстве, когда точно так же искренне орешь, откликаясь на всеобщее ликование. Заряжаешься огнем, плещущимся во взглядах. Мика растерянно остановился. И правда – как же так получилось?

– Красавец! – подбадривал его Димидко. – Ай, красавец, Погосян!

– Качать Поласкуна! – в один голос заорали Жека и Игнат.

И тут до Мики дошло. Он остановился, улыбнулся и радостно взревел, ударил себя в грудь, как Кинг-Конг, пробежал вперед и упал на колени. На него налетели остальные, окружили, повалили на траву, образуя кучу-малу. Я поглядывал на Сан Саныча, стоящего недалеко от ворот, – он аж светился и пританцовывал, и сам готов был прыгнуть в копошащуюся кучу.

Но выиграть не удалось ни сегодня, ни на следующий день, ни через день. И все же каждый забитый гол, каждая удачно разыгранная комбинация приближала нас к цели, мы это чувствовали и действовали все смелее, с каждым днем играли все более слаженно, все чаще оказывались на половине поля противника, а Кониченко и Рашу, которые в первые дни во время игры с нами ковырялись в носу, все чаще приходилось напрягаться.

На пятый день в кабинете медсестры, выглядевшей как престарелая няшная героиня аниме, я считал ее желание: заполучить мой крутой телефон. Я поделился соображениями с Санычем, за медсестрой установили слежку и поймали ее на горячем, в комнате Самочкина. Отпираться она не стала, вернула украденное: полотенце, наушники, телефон, три пары носков, пять шариковых ручек, триста рублей и блокнот в кожаном переплете. А вот форма не нашлась. Видимо, ее все-таки пролюбили в поезде.

В первый раз мы обыграли дубль спустя шесть дней после первого гола Мики, причем не просто обыграли, а порвали со счетом 3:0! Вернули, так сказать, должок за самый первый матч. Причем «Лучшего в мир» я не включал, чтобы не рисковать с откатом, ведь каждый день тренировок был на вес золота. Перед сном я пробуждал «солнышко», восстанавливал поврежденные ткани, наращивал мышечные волокна.

С каждым днем все реже Шпала делал мне замечания во время вратарских тренировок. Все чаще смотрел на меня, не веря глазам своим – как можно освоить такие сложные вратарские приемы за столь короткий срок?

Сан Саныч радовался вместе с нами, ведь мы были, можно сказать, его первенцами. И, если что-то не получалось, после игры он чуть ли не за ручку водил игроков по полю, рассказывал и показывал, как надо сделать, чтобы было правильно. Делал он это с таким воодушевлением, что даже ветераны – Матвеич, Колесо, Гребко, Нюк и Дятел – перестали ворчать, что их учат очевидным вещам, и слушали внимательно.

За пять дней до окончания сборов мы обыграли основу, порвали на лоскуты дубль и заслужили выходной в воскресенье, то есть сегодня. Первый выходной за почти месяц! Мы так упахивались на тренировках, что некогда было даже Лизе с Ариной отвечать, которые настойчиво писали каждый день и требовали отчета, как проходят сборы.

И вот теперь рыбоглазый охранник ресторана, который нам посоветовали местные, пытается обломать нам победу! Испортить выходной!

Всем хотелось настучать ему в бубен, а Микроб, так тот вообще был готов в горло ему вцепиться. Даже я, человек, к ресторанам равнодушный, проникся духом товарищества и возмущался наравне со всеми.

Может, при другом раскладе и случилась бы потасовка, но все мы понимали, что это станет залетом и поводом выгнать нас.

По мере того, как наша команда раскрывалась, Киря все больше мрачнел и поглядывал на нас с недовольством. Я полагал, что его расстраивала не столько игра подопечных, сколько тренерский успех Сан Саныча. Пришел тут, понимаешь, сопля, жизни не нюхавший, и вдруг его сброд уважаемую команду разносит! Он очень боялся, что Димидко его подсидит, и была вероятность, что, вместо того чтобы воспользоваться его успехом и включить сильных игроков в свою команду, он мог действовать от противного. Как? Очень просто: выкинуть нас всех на хрен с пляжа, то есть из клуба, от греха.

Потому, пока наши не набросились на охранника или он сам кому-нибудь не зарядил, я попытался погасить разгорающееся пламя:

– Да и хрен с ним, с этим рестораном! Все равно место унылое, мужики! Пойдем поищем что-нибудь еще?

– Так думаешь, да? – задумчиво произнес Погосян.

– Так, – подтвердил я. – Дался вам этот кабак?

– И правда, – кивнул Микроб и не удержался от колкости: – Каждый проведенный тут час сокращает жизнь на десять лет. Вот этим, – он кивнул на швейцара и охранника, – наверное, по тридцать, а выглядят на полтос. Вон, гля, плесень вместо волос.

Охранник невольно провел ладонью по короткому ежику на макушке, шагнул к нам, сделав зверскую морду.

Я положил руку на плечо Микроба, увлекая его за собой. Когда дверь за нашими спинами захлопнулась, Жека сказал:

– Вот же старперы формалиновые! Да в Москве нам с Игнатом бы красную дорожку постелили! А тут… У-у-у, деревня!

– Скорее всего, это ресторан для своих, – предположил Игнат. – Может, и правда местный босс собирается там что-то праздновать. Да и черт с ним, прав Саня!

– Или деньги отмывают. Вот бы ОБНС на них натравить! – зло прошипел Микроб и сделал в сторону ресторана неприличный жест. – А я еще хотел гитару с собой взять, думал спеть им что-нибудь! Хрена лысого им, а не песни мои!

Мы направились вдоль набережной, центральной, имени Горького, – мимо бесчисленных санаториев, располагающихся в старинных зданиях, мимо заколоченных на зиму кафе, баров, ресторанов, блинных, пельменных и шашлычных. Как выяснилось, посреди зимней набережной шести здоровым лбам не так-то просто найти, где отобедать.

– А пойдемте в «Йоськин кот»? – предложил Погосян. – Это жральня такая караимская. Поедим настоящей кошерной пищи! Вы когда-нибудь ели?

– Это еврейская, что ли, тема? – удивился Жека.

– Ну да. Караимы, которые тут жили, были эти, как их…

– Они не были евреями по происхождению, и вера их не вполне иудаизм, – проговорил я, прочитавший накануне о народах, населявших Евпаторию. – Их даже фашисты не трогали.

– Так а «Йоськин кот»? Он вроде еврейский. И синагога там рядом.

– Но не караимский. У караимов молельный дом – кенассы.

Вообще Горский, конечно, молодец, велел восстановить эти исторические памятники. Как там Джабарова говорила? Кто хочет веровать – пусть верует, но делает это открыто. Так образовавшийся во время перестройки пласт верующих не почувствовал себя обделенным, когда Союз отвоевал позиции.

– Да ну на фиг этот ваш фаршмак, – сказал Клыков. – Я хочу кучу шашлыка или гору чебуреков. Или жаркое. Там такое есть?

– Ну-у, – протянул Мика, вспоминая. Не вспомнил. – Наверное.

Наш армянин за время тренировок сбросил несколько килограммов и стал таким же мосластым, как все мы. Микроб, напротив, чуть подкачался, хотя по-прежнему смотрелся как Микроб. Ну, или Бактерия. На мне же мясо нарастало с еще большей скоростью, ведь, когда тренируются вратари, задействуется больше групп мышц, а мои не вполне обычные способности ускоряли их рост. Мне даже пришлось притормозить процесс, чтобы совсем не шокировать тренеров, которые тщательно собирали, а потом внимательно изучали все наши физические данные…

В надежде отыскать общепит мы двинулись к набережной Терешковой, рассчитывая найти столовую. В идеале, конечно, уютный ресторанчик, но выбирать особо не приходилось, потому что проснулся голод.

Не удержавшись, Микроб купил батон и принялся его поедать. Он был мягким, с хрустящей корочкой, и мы все отщипнули понемногу.

Когда добрались до места, где прохожие кормили качающихся на волнах лебедей, все бросились их фотографировать, а Мика включил видеосвязь с мамой и сестрой, затарахтел по-армянски, улыбаясь от уха до уха и стоя так, чтобы лебеди попали в кадр. Парни дурачились, кривлялись, ставили ему рога, но Мика никого и ничего не замечал. Он был счастлив. Во-первых, он не только лидировал по числу голевых передач, но и забил несколько голов, чем доказал, что достоин места вольного художника, во-вторых, разговаривал с близкими, по которым очень скучал.

Клыков последовал его примеру и решил порадовать маму. Микроб был слишком взрослый для таких глупостей и отправился делить недоеденный батон с лебедями. А у меня внезапно пикнул телефон, и я распаковал конвертик.

Сообщение было от Арины: «Привет! Дай-ка отгадаю, что делаешь. Гоняешь мяч по полю! Не забывай меня. Пиши хотя бы иногда, а лучше звони». Пока парни были заняты, я отошел в сторонку и набрал Арину, включив видео. Надеюсь, она ответит и увидит это море, сине-пятнистое от теней облаков, и лебедей, кормящихся с рук, чаек, ловящих хлеб на лету.

Арина ответила почти сразу. Судя по обстановке, она была дома, ненакрашенная, с волосами, собранными в хвост. В общем, юная и трогательная.

– Какие люди! Глазам своим не верю! Ой, а это ты где? Это у тебя там море?

Тут у нее из-за спины донесся женский голос. Глянув куда-то в сторону, Арина что-то тихонько сказала и убежала в туалет. Я повернул телефон к морю, которое немного волновалось и с тихим всхлипом ластилось к бетонным плитам. Микроб, сидя на корточках, пытался покормить лебедя с руки, но тот не рисковал приблизиться. Увидев, что его снимают, Микроб помахал мне.

– Сколько лебедей! – воскликнула Арина. – Море! Красиво-то как! Хочу туда.

Дверь в туалет распахнулась, и знакомым голосом сказали:

– С кем ты там разговариваешь?

За левым плечом Арины появилось недовольное лицо Лизы Вавиловой, и я подумал, что они с Микробом точно нашли бы общий язык: оба любят поворчать и съязвить.

– Привет, Саша! – она помахала и сказала с укоризной: – Мне, значит, не звонишь. И даже пишешь через раз!

– Я одинаково вас люблю, – сказал я. – Просто сейчас выдалась свободная минутка. Смотри, как красиво.

– Хм… И тепло совсем. Парень вон в осенней куртке. А у нас опять снег.

– С кем это ты там разговариваешь? – спросил Игнат из-за спины и, не дожидаясь ответа, выхватил из рук телефон.

– Жека, гля, какой аппарат! – он протянул Воропаю телефон, откуда доносился возмущенный голос Арины.

– А кто это там? – Жека сразу заинтересовался девчонками. – Ух ты, Тишкин, ты посмотри, какие красотки! Девчонки, зачем вам этот нищеброд? Давайте знакомиться!

Сказано это было без злости, скорее выглядело дружеской подначкой, и я не стал заморачиваться. Лиза ответила им что-то по-английски, парни переглянулись. Девчонки захохотали, и разочарованный Игнат вернул мне трубку. Я попросил повторить.

– Я им сказала, что, если они не ответят на три вопроса, мы их съедим, – проговорила Арина по-английски.

Ответил я так же, чтобы парни не поняли:

– Зря. Это два самых перспективных игрока.

– Но они же тупы-ые! – воскликнули девчонки по-английски в один голос.

– Давай мы с тобой прогуляемся, ты не против? – спросила Арина. – Просто не выключай камеру, а мы посмотрим. Я ни разу не была в Евпатории.

Лиза фыркнула:

– Что там бывать! Отдых, так сказать, второго класса, для старух и женщин с детьми.

Пожалуй, Микроба она все-таки переворчит. Подбежал Погосян, спросил: