Текст книги "Десятый ключ к разгадке"

– А вот как раз и объясняет, – прервал я его, распрямляясь и умнея на глазах. – Это будет наш десятый ключ, которым мы отныне и будем пользоваться. Тот список, исключая фамилию и адрес Гантвоорта, полностью вымышлен. Наши ребята обязательно отыскали бы хоть одного человека из тех пяти, если бы они существовали в действительности. Но они не нашли и следа этих людей. К тому же в двух адресах указаны ошибочные номера домов.

Кто-то сочинил этот список, положил его в бумажник вместе с вырезками из газет и двадцатью долларами… для большей правдоподобности… и подбросил возле машины, с целью запутать полицию. А если так, то ставлю сто против одного, что и все остальное тоже мистификация.

С этой минуты я буду считать наши девять красивых ключиков девятью ложными следами. И пойду в обратном направлении. Я начну искать человека, чье имя не Эмиль Бонфий, чьи инициалы не соответствуют буквам Э. Б., не француза, который не был в Париже в 1902 году. Человека, у которого не светлые волосы, который не носит револьвер калибра 9,1 мм, не интересуется разделом личных объявлений в газетах. Человека, не убивавшего Гантвоорта из-за какой-то штуки, которую можно спрятать в штиблете или на застежке от воротничка. Я начну охоту за кем-то совершенно другим.

Сержант-детектив прищурил задумчиво свои маленькие зеленые глазки и почесал затылок.

– Что ж, может, это и не так глупо, – сказал он. – Может, ты и прав. А если да, то что? Наш котенок не убивал… это обошлось бы ей в 750 тысяч долларов. Брат ее тоже нет – он в Нью-Йорке. А, кроме того, людей не отправляют на тот свет лишь потому, что они слишком старые для чьей-то там сестры. Чарльз Гантвоорт? Он и его жена – единственные, кому была выгодна смерть отца до того, как он подпишет новое завещание. И у нас есть только их собственные утверждения, что Чарльз был дома в тот вечер. Слуги не видели его с восьми до одиннадцати. Ты был там и тоже его не видел. Но мы оба верим, когда он говорит, что не выходил из дому весь вечер. И никто из нас не думает, что это он прикончил своего старика… хотя, конечно, вполне мог. Так, значит, кто?

– Эта Креда Декстер, – предположил я. – Она хотела выйти замуж за Гантвоорта ради его денег, да? Ты ведь не думаешь, что она была влюблена?

– Нет. Если и влюблена, то только в его полтора миллиона.

– Отлично, – продолжал я. – Она ведь совсем не уродина. Ты считаешь, что Гантвоорт был единственным мужчиной, который когда-либо потерял от нее голову?

– Понял! Понял! – выкрикнул О'Гар . – Ты, о том, что вполне может существовать еще какой-то молодой человек, у которого нет полутора миллионов и который не хочет так легко смириться с поражением от того, у кого они есть? Может… может.

– Ну, так давай бросим к черту все, над чем мы до сих пор сушили мозги, и возьмемся за дело под этим углом.

– Согласен, – сказал он. – Итак, завтра с самого утра мы начинаем искать соперника Гантвоорта в борьбе за лапку этой кошечки.

Разумно это или нет, но именно так мы и поступили. Бросили все эти красивые улики на дно ящика в столе, заперли его и забыли о них. А затем занялись поисками знакомых мужчин Креды Декстер, чтобы попробовать выявить среди них убийцу.

Но это оказалось вовсе не таким простым делом, как мы считали.

В ее прошлом мы не обнаружили ни одного мужчины, которого можно было бы назвать кандидатом на ее руку. Они с братом жили в Сан-Франциско уже три года. Мы проследили каждый их шаг за весь этот период, с одной квартиры до другой. Опросили даже тех, кто знал их хотя бы в лицо. И ни один не мог назвать нам никого, кроме Гантвоорта, кто бы интересовался этой женщиной. Никто, попросту, не видел возле нее кого-либо, кроме Гантвоорта или брата.

Такие результаты если и не продвинули нас вперед, то, по крайней мере, убедили, что мы на верном пути. Обязательно был – считали мы – в ее жизни хоть один мужчина в течение этих трех лет, помимо Гантвоорта. Она не принадлежала к тем женщинам – или мы сильно в ней ошибались – которые остались бы безразличными к знакам внимания со стороны мужчин, природа щедро наделила ее достоинствами, привлекающими представителей сильного пола. А если существовал второй мужчина, то уже сам факт, что он так старательно скрывался, говорил о его возможном участии в убийстве Гантвоорта.

Нам не удалось установить, где Декстеры жили до приезда в Сан-Франциско, но тот период их жизни и не очень-то нас интересовал. Существовала, конечно, возможность, что на сцене вдруг появился какой-то давний возлюбленный, но, в таком случае, легче было бы обнаружить их новую связь, чем старую.

Не оставалось сомнений – как подтвердило наше расследование – что Чарльз Гантвоорт был прав, считая Декстеров охотниками за богатством. Все их поведение указывало на это, хотя деятельность подозрительной парочки и не носила явно преступного характера.

Я еще раз взялся за Креду Декстер и провел в ее квартире целый день, задавая вопрос за вопросом, и все они касались ее прежних амурных связей. Кого она бросила ради Гантвоорта и его миллионов? А ответ всегда был: никого. Ответ, в который я не верил.

Мы приказали следить за Кредой Декстер круглые сутки, но это не помогло нам продвинуться в наших поисках даже на сантиметр. Возможно, она подозревала, что за ней следят. Во всяком случае, она редко выходила из дома и только с самой невинной целью. Мы приказали держать под наблюдением ее квартиру, независимо, была она внутри или нет. Никто не появился. Мы организовали прослушивание ее телефона – никаких результатов. Расставили сети на ее корреспонденцию – ни одного письма, даже с рекламой.

Тем временем стало известно, откуда взялись три газетные вырезки, обнаруженные в бумажнике: из колонок личных объявлений нью-йоркской, чикагской и портлендской газет. Объявление в портлендской газете появилось за два дня до убийства, в чикагской – за четыре, а в нью-йоркской – за пять. Все эти газеты оказались в киосках Сан-Франциско в день убийства – чтобы каждый, кто хотел запутать следствие, мог их купить.

Парижский работник агентства отыскал – ни больше, ни меньше – шестерых Эмилей Бонфий и шел по следу еще троих.

Но мы с О'Гаром уже не забивали себе этим головы – мы полностью отказались от прежней версии и были теперь по горло заняты поисками соперника Гантвоорта.

Так шли дни и так обстояли дела, когда пришло время возвращения Мэддена Декстера из Нью-Йорка.

Наше тамошнее отделение не спускало с него глаз и сообщило нам о его отъезде, так что я знал, каким поездом он прибудет. Я хотел задать ему несколько вопросов, прежде чем он увидится с сестрой. Он мог бы удовлетворить кое в чем мое любопытство, при условии, что я встречусь с ним раньше, чем сестра успеет ему посоветовать держать язык за зубами.

Если бы я знал Мэддена в лицо, то мог бы перехватить его в Окленде, при выходе из вагона, но я никогда его не видел, а брать с собой для опознания Чарльза Гантвоорта или еще кого-нибудь не хотел.

Поэтому с утра я поехал в Сакраменто и сел там в тот же поезд, которым путешествовал Декстер. Я положил в конверт свою визитную карточку и дал его станционному посыльному. А сам потом шел за ним через все вагоны и слушал, как он выкрикивает:

– Мистер Декстер! Мистер Декстер!

В последнем – на смотровой площадке – худощавый темноволосый мужчина в хорошего покроя твидовом костюме повернул голову и протянул руку к посыльному.

Я наблюдал за ним, пока он нервно разрывал конверт и читал мою визитную карточку. Подбородок его слегка дрожал, что говорило о слабости характера. Возраст мужчины я оценил в двадцать пять – тридцать лет. Волосы его были разделены пробором посередине и приглажены по бокам, глаза – большие, карие, слишком выразительные, нос – маленький, правильной формы, губы – очень красные, нежные, и аккуратные каштановые усики.

Когда он оторвал взгляд от моей визитки, я сел на свободное место напротив.

– Мистер Декстер?

– Да, – ответил он. – Вы, наверное, хотите со мной говорить в связи со смертью мистера Гантвоорта?

– Точно. Я хочу задать вам несколько вопросов, а поскольку я как раз был в Сакраменто, то подумал, что могу сделать это в поезде и, таким образом, не займу у вас много времени.

– Если я в состоянии помочь, – произнес он, – то пожалуйста. Но я уже рассказал детективам в Нью-Йорке все, что мне известно, и не очень-то им это помогло.

– Дело в том, что со времени вашего отъезда из Нью-Йорка ситуация несколько изменилась, – говоря это, я внимательно следил за его лицом. – То, что раньше мы считали несущественным, сейчас может оказаться крайне важным.

Я замолчал, а он облизал губы и избегал моего взгляда. Мне подумалось, что он, видимо, сильно нервничает. Я выждал несколько минут, сделав вид, что глубоко задумался. Я был уверен, что если хорошо разыграю свою партию, то выверну его наизнанку. Он производил впечатление человека, сделанного не из очень крепкого материала.

Мы сидели, наклонив головы друг к другу, чтобы остальные пассажиры в вагоне нас не услышали, и это было мне на руку. Любой детектив знает, что гораздо легче получить показания – или даже признание – от человека со слабым характером, если приблизить лицо к его лицу и говорить громко. Повышать голос я, естественно, не мог, но уже само сближение лиц давало мне преимущество.

– Кто из знакомых вашей сестры, – сказал я наконец, – кроме мистера Гантвоорта, особенно за ней ухаживал?

Он громко проглотил слюну, посмотрел в окно, потом быстро на меня и снова в окно.

– Честное слово, не знаю.

– О'кей. Попробуем иначе. Перечислите по порядку всех мужчин, которые интересовались ею и которыми интересовалась она.

Он продолжал смотреть в окно.

– Ну, кто первый? – нажимал я.

Он загнанно, с отчаянием, взглянул мне в глаза.

– Я понимаю, что это звучит глупо, но я, ее родной брат, не могу назвать ни одного человека, которым Креда интересовалась бы до знакомства с Гантвоортом. Она никогда, насколько мне известно, не питала никаких чувств ни к одному мужчине. Возможно, конечно, был кто-то, о ком я не знаю, но…

Действительно, это звучало глупо. Креда Декстер – хорошенький котенок, как ее назвал О'Гар , – по-моему, не выдержала бы долго, если бы хоть один мужик за ней не волочился. Сидящий передо мной щуплый красавчик, конечно же, врал. Другого объяснения не было.

Я взялся за него всерьез. Но когда под вечер мы подъезжали к Окленду, он все еще упирался в своем утверждении, что Гантвоорт являлся единственным поклонником его сестры, о котором ему было известно. А мне было известно, что я совершил ошибку, недооценив Мэддена Декстера, и плохо разыграл свои карты, пытаясь слишком быстро все из него вытянуть; слишком ясно дал ему понять, что меня интересует. Он оказался значительно более крепким, чем я думал. Или значительно более заинтересованным в сокрытии убийцы Гантвоорта, чем можно было предположить.

Но один положительный момент все же присутствовал – раз Декстер лгал – а насчет этого сомнений быть не могло – значит, соперник Гантвоорта действительно существовал и несостоявшийся родственник подозревал или знал наверняка, что соперник этот и прикончил старика.

Сходя с поезда в Окленде, я понимал, что потерпел поражение и что уже не вытяну из него ничего интересного – во всяком случае, не сегодня. Но, тем не менее, я держался рядом с ним и не оставил его, когда он сел на паром, идущий в Сан-Франциско, хотя Декстер и не скрывал, что мое общество ему уже надоело. Всегда есть шанс, что произойдет нечто непредвиденное, а посему я продолжал изводить его вопросами и тогда, когда паром отчалил от берега.

Вскоре к нам подошел мужчина – здоровенный крепкий парень в легком плаще и с черной сумкой.

– Привет, Мэдден, – поздоровался он с моим спутником, приближаясь к нему с вытянутой рукой. – А я только приехал и как раз пытался припомнить номер твоего телефона, – сказал он, поставив сумку и дружески пожав ему ладонь.

Мэдден Декстер обернулся ко мне.

– Это мистер Смит, – представил он парня и, произнеся мою фамилию, добавил: – Работник Континентального сыскного агентства в Сан-Франциско.

Это пояснение – несомненно, с целью предостеречь Смита – привело к тому, что я напрягся и стал более бдительным. Паром, однако, был забит людьми – нас окружало человек сто. Я расслабился, мило улыбнулся и обменялся со Смитом рукопожатием. Кем бы ни был этот человек и какова бы ни была его связь с убийством – а если не было никакой, то зачем Декстер так срочно и неуклюже его предупредил – он не мог мне здесь ничего сделать. Люди вокруг давали мне преимущество перед ним.

Это была моя вторая ошибка в тот день.

Левая рука Смита полезла в карман плаща, вернее, в глубь такого вертикального разреза, который встречается в некоторых плащах; через него можно добраться до внутренних карманов, не расстегивая пуговицы. Его ладонь исчезла в этом разрезе и раздвинула плащ настолько, чтобы я увидел приподнятый ствол автоматического пистолета (который, кроме меня, никто заметить не мог), направленный мне в живот.

– Выйдем на палубу? – спросил Смит, но это был приказ.

Я колебался. Не хотелось мне покидать всех этих людей, которые стояли или сидели – слепцы – вокруг нас. Но Смит не производил впечатления осторожного человека. Похоже было, что он вполне способен пренебречь и сотней свидетелей.

Я повернулся и двинулся сквозь толпу. Правая рука Смита дружески лежала на моем плече, когда он шел за мной, левая сжимала скрытый под плащом и прижатый к моему позвоночнику пистолет.

На палубе было безлюдно. Над паромом и водой клубился тяжелый туман, влажный, словно дождь, – туман зимних ночей в заливе Сан-Франциско – который согнал вниз всех пассажиров. Он висел над нами, густой и непроницаемый. Из-за него я не мог видеть даже конца парома, хоть на нем и горели фонари.

Я остановился.

Смит толкнул меня в спину.

– Дальше, дальше, чтоб мы могли спокойно поговорить, – проворчал он мне в ухо.

Я прошел дальше, пока не очутился возле поручней ограждения.

Весь мой затылок вдруг обожгло огнем… маленькие пятнышки света искрились в темноте передо мной… начали расти… обрушились на меня.

Полусознание… Я понял, что машинально стараюсь удержаться на поверхности и выбраться из плаща. Затылок отчаянно пульсировал. Глаза жгло. Я чувствовал, какой я тяжелый и пропитанный влагой, словно опился несколькими галлонами воды.

Туман низко и густо стелился над водой – кроме него, я ничего не видел. Когда я наконец освободился от сковывающего движения плаща, в голове слегка прояснилось, но вместе с возвращающимся сознанием пришла боль.

Какой-то огонек блеснул неясно слева, затем исчез. Сквозь покрывало тумана – со всех сторон, разными голосами – -подвывали противотуманные сирены. Я перестал грести и приподнялся на спине над водой, пытаясь определить свое местонахождение.

Вскоре мой слух различил регулярно повторяющиеся гудки сирены из Алькатрац, но это ничего мне не давало. Они проникали сквозь туман как-то оторванно, так, что невозможно было определить направление – словно шли откуда-то сверху.

Я находился где-то в заливе Сан-Франциско и только это знал наверняка, хотя и подозревал, что течение сносит меня к Голден Гейт.

Прошло еще немного времени, прежде чем я сориентировался, что покинул трассу оклендских паромов – уже довольно долго ни один из них не проплывал мимо. Я был рад, что убрался с их дороги. В таком тумане паром скорее потопил бы меня, чем спас.

Вода пронизывала холодом, поэтому я повернулся и заработал руками с достаточной энергией, чтобы стимулировать кровообращение, но одновременно и экономить силы до того момента, когда найду определенную цель для своих усилий.

Какая-то сирена начала повторять свою воющую ноту все ближе и ближе, вскоре появились огни парома. Это паром из Сосалито, подумал я.

Он подошел довольно близко, и я принялся вопить так, что у меня перехватило дыхание и заболело горло. Но сирена, выкрикивая свои предупреждения, заглушала мой голос.

Паром прошел мимо, и туман сомкнулся за ним. Течение стало теперь сильнее, а попытки привлечь внимание парома из Сосалито истощили мои силы. Я перевернулся на спину и, отдыхая, позволил волнам нести себя, куда они захотят.

Неожиданно передо мной вновь мигнул огонек, секунду горел и исчез.

Я заорал, замолотил руками и ногами как сумасшедший, пытаясь добраться до места, где находился этот огонек. Больше я его не видел.

Мной овладела апатия, понимание тщетности моих усилий. Вода уже не была холодной. Мне стало тепло, и тело мое охватило приятное успокаивающее оцепенение. Голова не пульсировала, я вообще ее не чувствовал. Я уже не видел никаких огней, слышал только отовсюду стоны противотуманных сирен… стоны сирен… стоны сирен впереди, сзади – со всех сторон – мучительные, раздражающие.

Если бы не эти стоны, я бы уже прекратил всякое сопротивление. Они остались для меня единственным неприятным ощущением – вода была ласковая, усталость убаюкивала. Но сирены меня изводили. Я проклинал их последними словами и решил плыть до тех пор, пока не перестану их слышать, а потом, в тихом и нежном тумане, заснуть…

Время от времени я проваливался в сон, чтобы вновь позволить сиренам разбудить себя.

– Чертовы сирены, чертовы сирены! – громко жаловался я раз за разом.

Вскоре одна из них стала напирать на меня сзади, с каждым мигом все более пронзительная и назойливая. Я перевернулся на спину и ждал. Показались огни, мутные, расплывчатые.

С большой осторожностью, стремясь избежать малейшего плеска, я отплыл в сторону. Как только эта напасть наконец пройдет, я смогу уснуть. Я тихонько захихикал, когда огни подошли совсем близко, чувствуя глупую радость от того, что мне удалось так ловко спрятаться. Чертовы сирены…

Жизнь, жажда жизни захлестнула меня вдруг гигантской волной. Я заорал на проплывающий паром и бросился к нему изо всех сил. Не переставая грести, я вскидывал голову и кричал…

Когда я уже второй раз за этот вечер пришел в себя, то понял, что лежу лицом вверх на трясущейся багажной тележке. Вокруг двигались люди, проходя мимо, они поглядывали на меня с любопытством. Я сел на тележке.

– Где мы? – спросил я.

Мне ответил невысокий краснолицый мужчина в униформе:

– Подходим к Сосалито. Не двигайся. Мы отвезем тебя в больницу.

Я огляделся по сторонам.

– А когда этот паром возвращается в Сан-Франциско?

– Сразу же.

Я соскочил с тележки и пошел обратно.

– Мне нужно в Сан-Франциско, – объяснил я.

Полчаса спустя, дрожа и сжимаясь от холода в мокрой одежде, с сомкнутыми челюстями – чтобы зубы не стучали и не уподоблялись стаканчику с костями, я уселся в такси на Водном вокзале и поехал домой.

Там я выпил полбутылки виски, растерся жестким полотенцем, пока кожа не начала гореть и можно было сказать, что я вновь почувствовал себя человеком, если бы не адская усталость и ноющая боль в голове.

Я позвонил О'Гар у и попросил его срочно приехать ко мне, а потом набрал номер Чарльза Гантвоорта.

– Вы уже виделись с Мэдденом Декстером? – спросил я.

– Нет, но мы говорили по телефону. Он позвонил, мне сразу, как вернулся. Я предложил ему встретиться завтра утром в конторе мистера Абернети, чтобы поговорить о деле, которое он улаживал для отца.

– Вы можете позвонить ему сейчас и сказать, что вам нужно уехать из города… что вы уезжаете рано утром… и хотите встретиться с ним у него сегодня вечером?

– Если вы настаиваете…

– Отлично. Сделайте это, пожалуйста. Сейчас я заеду за вами и мы отправимся туда вместе.

– А что…

– Все объяснения при встрече, – отрезал я и повесил трубку.

О'Гар вошел, когда я заканчивал одеваться.

– Значит, он что-то тебе сказал? – спросил сержант-детектив, зная, что я собирался перехватить Декстера в поезде и допросить его.

– Да, – ответил я с горьким сарказмом. – Но об этом я уже забыл. Я проделал с ним всю дорогу от Сакраменто до Окленда и не вытянул из него ни слова. Когда мы сели на паром через залив, он познакомил меня с одним парнем, которого назвал Смитом, и с ходу сообщил ему, где я работаю. И все это – обрати внимание – происходило на переполненном пароме. Мистер Смит приставил мне пушку к животу, вывел на палубу, а затем треснул чем-то по затылку и столкнул в воду.

– Ну, ты даешь, – О'Гар улыбнулся, а потом наморщил лоб. – Похоже, что именно этот Смит нам и нужен… что именно он и прикончил Гантвоорта. Но зачем же он так засветился, выбрасывая тебя за борт?

– Не понимаю, – признался я, примеряя, какая из шляп будет меньше давить на мою больную голову. – Декстер сообразил, что мы ищем одного из давних поклонников его сестры. И, наверное, решил, что я знаю значительно больше, иначе бы он не действовал так поспешно, подсказав Смиту мою профессию.

Возможно, когда Декстер потерял голову и предупредил Смита на пароме, тот прикинул, что очень скоро – если не сейчас же – я возьмусь за него. Поэтому он и предпринял отчаянную попытку избавиться от меня. Но это мы скоро выясним, – закончил я, когда мы подошли к ожидавшему нас такси.

– Не надеешься же ты сегодня еще раз увидеть Смита? – спросил О'Гар.

– Нет. Он наверняка лег на дно и выжидает, как развернутся события. Но Мэдден Декстер должен быть на виду, это в его интересах. На момент убийства Гантвоорта у него неопровержимое алиби, а поскольку он полагает, что я умер, то чем более естественно он будет себя вести, тем безопаснее для него. Безусловно, он знает обо всем, хотя и необязательно прямо замешан. Кажется, он не выходил на палубу вслед за нами. Во всяком случае, сейчас Декстер дома. И на этот раз он будет говорить.... на этот раз он все скажет.

Когда мы подъехали, Чарльз Гантвоорт стоял на ступеньках перед парадной дверью. Он сел в такси, и мы отправились к Декстерам. У нас не было времени отвечать на вопросы, которыми он засыпал нас с каждым оборотом колес машины.

– Он дома и ждет вас? – спросил я.

– Да.

Мы вылезли из такси и вошли в подъезд дома.

– Мистер Гантвоорт к мистеру Декстеру, – сказал он филиппинцу на коммутаторе.

Филиппинец доложил по телефону.

– Прошу вас, – пригласил он нас.

У двери квартиры Декстеров я обогнал Гантвоорта и нажал кнопку звонка.

Дверь открыла Креда Декстер. Ее янтарные глаза расширились, и улыбка замерла на лице, когда я прошел мимо нее в глубь квартиры.

Я быстро пересек прихожую и свернул в первую же комнату, из-за двери которой пробивался свет.

И нос к носу столкнулся со Смитом.

Мы оба обалдели, но его изумление было больше, чем мое. Ни один из нас не ожидал встретить другого, но я-то знал, что он жив, а вот у Смита были все основания полагать, что я лежу на дне залива.

Я воспользовался его оцепенением, чтобы сделать два шага вперед, пока он успел что-то сообразить.

Его рука двинулась вниз.

Мой правый кулак врезался ему в лицо… врезался всей тяжестью каждого грамма моих девяноста килограммов веса, усиленной воспоминаниями о каждой секунде, проведенной в воде, и о каждом ударе пульса в моей разбитой голове.

Тянувшаяся за пистолетом рука слишком поздно вернулась, чтобы блокировать мой кулак.

В нем что-то хрустнуло, когда он столкнулся с его лицом.

Мое предплечье онемело.

Но Смит упал. И лежал неподвижно.

Я перепрыгнул через него и бросился к двери по другую сторону комнаты, левой рукой вытаскивая револьвер.

– Где-то здесь должен быть Декстер, – крикнул я О'Гару, который в этот момент вошел вместе с Кредой и Гантвоортом. – Будь внимателен!

Я пробежал через комнаты, открывая по дороге шкафы и заглядывая во все углы, но никого не нашел.

Потом я вернулся туда, где Креда Декстер с помощью Гантвоорта пыталась привести в чувство неподвижного Смита.

Сержант-детектив взглянул на меня через плечо.

– Ты знаешь, кто этот шутник? – спросил он.

– Конечно. Мой приятель Смит.

– Гантвоорт говорит, что это Мэдден Декстер.

Я посмотрел на Чарльза Гантвоорта, который кивнул.

– Это Мэдден Декстер, – подтвердил он.

Мы трудились над Декстером десять минут, прежде чем он открыл глаза.

Как только он сел, мы принялись засыпать его вопросами и обвинениями, в надежде получить показания, пока он еще не пришел в себя. Но парень вовсе не был таким слабачком.

– Можете меня посадить, если хотите, – процедил он. – То, что надо, я скажу своему адвокату и никому больше.

Вот и все, что мы с него имели.

Креда Декстер, которая отошла в сторону, когда ее брат пришел в чувство, стояла немного дальше, глядя на нас; вдруг она приблизилась и тронула меня за плечо.

– Какие у вас улики против него? – спросила она вызывающе.

– Этого я не скажу, – парировал я. – Но могу сообщить, что мы предоставим ему возможность доказать в красивом новом зале суда, что это не он убил Леопольда Гантвоорта.

– Он был в Нью-Йорке!

– А вот и нет! Он послал туда своего дружка под именем Мэддена Декстера, чтобы тот уладил там дела мистера Гантвоорта. А сам он встретился с ним сегодня на пароме, чтобы забрать бумаги, касающиеся соглашения с фирмой Б. ф. ф. «Айрон Корпорейшен», сообразил, что мы случайно узнали правду о его алиби… чего в то время я и сам не понял.

Она резко повернулась к своему брату.

– Это правда?

Он насмешливо скривил губы и продолжал ощупывать свою челюсть в том месте, куда пришелся удар моего кулака.

– Все, что надо, я скажу адвокату, – повторил он.

– Ах, так? – взорвалась она. – Тогда я скажу все, что надо, и здесь, сейчас!

Она снова повернулась ко мне.

– Мэдден вовсе мне не брат! Моя фамилия Айвес. Мы познакомились с Мэдденом четыре года назад в Сент-Луисе, с годик путешествовали вместе, а потом приехали в Сан-Франциско. Он был мошенником… и сейчас мошенник. С мистером Гантвоортом он познакомился месяцев шесть-семь назад и пытался подбить его на покупку липового изобретения. Он несколько раз приводил его сюда, представив меня своей сестрой. Мы вели себя, как родственники.

Затем, после нескольких визитов мистера Гантвоорта, Мэдден решил сыграть по-крупному. Он понял, что мистер Гантвоорт меня любит и можно будет вытянуть из него больше денег шантажом. Я должна была флиртовать с жертвой до тех пор, пока не получу полную власть над ним… пока мы не опутаем его так, чтобы он не мог вырваться… пока его не накроют при компрометирующих обстоятельствах. А потом мы собирались изрядно облегчить его кошелек.

Какое-то время все шло хорошо. Он влюбился в меня… очень. И, в конце концов, попросил моей руки. Этого мы не ожидали. Мы планировали шантаж. Но когда он сделал мне предложение, я попыталась отговорить Мэддена от нашего замысла. Да, конечно, деньги мистера Гантвоорта имели для меня значение, но и я тоже полюбила его немного… его самого. Он был во всех отношениях прекрасный человек… более приятный, чем кто-либо, известный мне до сих пор.

И вот я все рассказала Мэддену и предложила ему изменить план, чтобы я могла выйти замуж за Гантвоорта. Я обещала, что у Мэддена не будет недостатка в деньгах… я знала, что могу получить от мистера Гантвоорта то, что захочу. Я честно обошлась с Мэдденом. Я любила мистера Гантвоорта, но ведь это Мэдден его нашел и познакомил со мной, поэтому я не собиралась оставлять его с носом. Я хотела сделать для него все, что только можно.

Но Мэдден и разговаривать не стал. В будущем он получил бы больше денег, если бы послушал меня. А он требовал хоть немного, но сразу. И, что еще глупее, с ним случился один из его припадков ревности. Однажды ночью он избил меня!

Это было последней каплей. Я решила от него избавиться. Я сказала мистеру Гантвоорту, что мой брат категорически против нашего брака, да он и сам видел, как Мэдден к нему относится. Он придумал отправить его на Восток для заключения какой-то сделки с металлургической компанией, чтобы убрать его с дороги, пока мы не уедем в свадебное путешествие. Мы считали, что нам удастся его обмануть… хотя я должна была предполагать, что он поймет наши намерения. Мы планировали отсутствовать по меньшей мере год, что, как я надеялась, будет достаточным сроком, чтобы Мэдден забыл обо мне… или чтобы я собралась с силами и смогла бы дать ему отпор, если он попытается потом создавать нам трудности.

Когда я услышала об убийстве Гантвоорта, то сразу подумала, что это сделал Мэдден. Но поскольку я узнала, что он на следующий день приехал в Нью-Йорк, то корила себя за то оскорбление, которое нанесла ему своими подозрениями. Я радовалась, что это не он. А сейчас…

Она подскочила к недавнему сообщнику.

– Сейчас я очень радуюсь, что тебя повесят, дубина!

И опять повернулась ко мне. Теперь это был не хорошенький котенок, а разозленная фыркающая кошка с обнаженными зубами и когтями.

– Как выглядел тот тип, который ездил вместо Мэддена в Нью-Йорк?

Я описал внешность своего собеседника из поезда.

– Ивен Фельтер, – сказала она, подумав секунду. – Они когда-то работали с Мэдденом. Наверное, он спрятался в Лос-Анджелесе. Прижмите его, и он все выложит… слабый, как баба. Возможно, он узнал об игре Мэддена только потом. Ну, как тебе это нравится? – она плюнула Мэддену прямо в лицо. – Неплохо для начала? Ты испортил мне праздник. А теперь – я сделаю все, чтобы помочь им отправить тебя на виселицу.

Так она и поступила; с ее помощью было нетрудно найти недостающие улики и накинуть петлю ему на шею. Думаю, что никакие угрызения совести по поводу Мэддена не испортили Креде Декстер удовольствия от обладания семьсот пятьюдесятью тысячами долларов. Сейчас это всеми уважаемая дама, а я рад, что избавил мир от мошенника.