Текст книги "Убийство"

Лунд еще раз просмотрела разложенные заново папки, взяла несколько, поднялась:

– Тогда будем надеяться, что он признается. Пошли?

– Ну нет.

Майер встал у нее на пути.

– Допрос веду я.

– Не вынуждайте меня обращаться к Букарду, Майер.

Он насупился:

– Ладно, я добрый. Можете поприсутствовать.

Кемаль сидел у стола, ослабив черный галстук, усталый, встревоженный. Майер сел слева от него, Лунд напротив.

– Хотите чая или кофе? – спросил Майер, бросая свои папки на стол.

Он умел говорить на все полицейские лады: угрожающе, сочувственно, нейтрально и спокойно, как сейчас.

Учитель налил себе стакан воды. Лунд протянула через стол руку для рукопожатия, сказала:

– Здравствуйте.

– Вы не арестованы, – зачитал Майер по памяти формулировку, – но все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вы имеете право на адвоката.

– Мне не нужен адвокат. Я отвечу на ваши вопросы.

Учитель посмотрел на Лунд.

– Но сначала я хочу кое в чем признаться.

Они видели, что он вспотел. Набирается храбрости в чем-то признаться. Такие ситуации с ним нечасто случаются, подумала Лунд.

– В прошлую пятницу я дежурил на вечеринке в гимназии. Моя смена закончилась в восемь тридцать. Я поехал домой, чтобы забрать жену.

Лунд никак не могла понять, что произошло в фургоне Бирк-Ларсена. И как это повлияет на то, что Кемаль скажет им.

– Мы отправились в наш дом за городом. Примерно в половине десятого я понял, что мы забыли взять кофе. Поэтому я съездил в магазин на заправке.

Лунд была уверена в том, что Кемаль это выдумал. От начала и до конца.

– По дороге на дачу я вспомнил, что в субботу должен прийти рабочий. Я вернулся в квартиру, чтобы все подготовить для его работы.

Майер придвинул свой стул ближе к столу.

– В одиннадцатом часу кто-то позвонил в дверь. Это была Нанна.

Полицейские не перебивали его.

– Нанна хотела вернуть книги, которые я давал ей почитать. Она пробыла у меня минуты две.

Майер откинулся на спинку стула, заложил руки за голову.

– Это все, – сказал Кемаль и допил воду.

– Она пришла, чтобы вернуть книги? – переспросил Майер.

– Школьные учебники? – предположила Лунд.

– Нет, это были мои личные книги. Карен Бликсен. Не знаю, почему ей так важно было отдать книги именно в тот день. Я удивился, – он пожал плечами, – но, конечно, взял их.

– В пятницу вечером? – опять переспросил Майер. – В десять вечера?

– Она всегда искала, что бы почитать. – Он на мгновение прикрыл глаза. – Я знаю, мне следовало рассказать вам об этом раньше.

– Так почему не рассказали? – спросила Лунд.

Он на них не смотрел, уставился на свои руки.

– У меня был неприятный случай с одной ученицей. Несколько лет назад. Меня ложно обвинили. Я боялся, что вы подумаете…

– Что подумаем? – спросила Лунд.

– Подумаете, будто у меня с Нанной были какие-то отношения. – Темные глаза встретились с пытливым взглядом Лунд. – Их не было.

– Это все? – спросила Лунд.

– Это все. Все, что я хотел рассказать.

Сидя на заднем сиденье служебного автомобиля, с выключенными телефоном и радио, Хартманн объезжал городские питейные заведения.

– Он должен быть где-то здесь, – сказал он водителю.

Кажется, он припоминал эту вывеску. Знакомое название.

– Вот он! Вот он!

В старом пабе было шумно и тесно. Полно посетителей, которые выпили больше, чем следовало. На столах бутылки, клубы сигаретного дыма под потолком.

Хартманн пробирался между столиками, вглядываясь в лица. Наконец нашел Мортена Вебера: курчавые волосы всклокочены, на шее шарф, сидит за столом с пятью мужчинами, молча пьет.

Хартманн встал перед ним, поднял руку с полиэтиленовым пакетом. Вебер недовольно вздохнул, встал и подошел к Хартманну. Инсулин доставляли в штаб кампании – туда, где Вебер проводил большую часть своей жизни.

– Видел тебя по телевизору, – сказал он, беря пакет.

Стакан в его руке был с виски, догадался по запаху Хартманн. И наверняка далеко не первый за вечер.

– Ты слишком занят, чтобы играть в доктора, Троэльс.

– Риэ думает, что ты болен. Она недостаточно хорошо тебя знает. Пока.

Вебер, слегка осоловевший, попытался улыбнуться:

– Я имею право на один отгул в месяц по пьянке. Это записано в моем контракте.

– Почему именно сегодня?

– Потому что ты наорал на меня.

– Ты сам напросился.

– Ну хорошо, еще раз попробую. Потому что захотелось побыть хоть немного за стенами нашей мраморной тюрьмы. Подумать спокойно, и чтобы перед глазами не мельтешили ни ты, ни она, ни остальные. И кроме того…

На его печальном морщинистом лице появилось выражение, которое Хартманн не сразу узнал, потому что никогда раньше не видел его у Вебера. Горечь.

– И кроме того, это совсем неважно, где я и почему. Ведь ты больше не слушаешь меня. Она-то знает, что ты здесь?

Он осушил стакан. Дошел до свободного стола, сел там.

– Ты даже не отстранил учителя, – проговорил Вебер. – И правильно сделал, насколько я знаю. А что думает Кирстен Эллер?

Хартманн опустился на скамью напротив Вебера.

– Она тебя уже послала? Или решила подождать до завтра? И что советует наша великолепная Риэ по этому поводу? Бежать за ней, умолять? Дать ей все, чего ни пожелает? Например, голову того учителя на блюде?

– Мне нужно, чтобы вы работали вместе.

– Неужели? То, что ты соизволил принести мне инсулин, совсем не означает… – Язык плохо слушался Вебера, но мыслил он по-прежнему четко. – Это не значит, что все в порядке.

Хартманн запахнул пальто, готовясь встать.

– Я хотел извиниться. Прости, что занял твое время.

– Бедный Троэльс. Стремишься всегда поступать правильно. Только вот советчики у тебя никудышные. Бедняга…

– Послушай, Мортен. Я прошу тебя вернуться завтра в штаб. Прошу до конца выборов не пить. И не ссориться с Риэ.

Вебер кивнул:

– Ага, теперь я тебе нужен. Когда ты оказался по уши в дерьме. – Пьяный смешок прервал его речь. – Ты пони маешь, что это только начало, а, Троэльс? Все эти прилипалы, которые окружили тебя, как только им показалось, что ты перспективен. И если ты их разочаруешь, тебе несдобровать. И берегись чиновников. Берегись своих однопартийцев. И в первую очередь Бигума.

Хенрик Бигум преподавал в университете и был не последним человеком в партии.

– При чем здесь Бигум?

– Он тебя на дух не выносит, и интриги – его стихия. Он будет тем, кто метнет в тебя нож. Но само собой, первым в бой не полезет, пошлет других. Ты не представляешь…

Никогда он не видел Мортена Вебера в такой ярости.

– Когда умерла твоя жена, Троэльс, – Вебер стукнул кулаком по столу, – ты сидел здесь. А я сидел там. Помнишь?

Хартманн не шевелился, не говорил, не хотел думать о том времени. Раздражающим фоном лилась из динамиков дешевая попса, слышались мужские выкрики – прелюдия перед пьяной потасовкой была в разгаре.

– Верь тому, что я сказал, Троэльс. Я заслужил твое доверие.

Последний горький взгляд, и Вебер побрел обратно за свой столик к немногословным собутыльникам.

Хартманн включил телефон – пропущенные звонки от Риэ Скоугор. Он перезвонил ей.

– Полиция нашла велосипед убитой девушки, – сказала она. – Она оставила его возле квартиры учителя в ту ночь, когда пропала.

Музыка зазвучала громче. До драки оставалось одно слово, один толчок.

– И газетам это все уже известно. Завтра на первой полосе будет ваша с ним фотография. Рукопожатие с подозреваемым в убийстве.

Хартманн молчал.

– Троэльс, – сказала она, – я готовлю распоряжение об отстранении его от работы. Через час пресс-конференция. Ты нужен мне здесь.

Букард ворвался в кабинет:

– Откуда на телевидении стало известно имя подозреваемого? Лунд?

– Это не проблема, – сказал Майер. Он кивком указал на фигуру за стеклом комнаты для допросов. – Вон он сидит. Мы его взяли.

– Если мне звонит с таким вопросом сам начальник полиции, это проблема. Лунд не было час, от силы два, и смотрите, что вы натворили.

– Майер тут ни при чем, – сказала Лунд.

– Что говорит учитель? – хотел знать Букард.

Майер фыркнул:

– Какую-то чушь о том, будто девушка зашла к нему ночью, чтобы отдать книжки.

Морщинистое лицо Букарда сморщилось еще сильнее.

– Книжки?

Лунд только краем уха следила за их разговором, просматривая на компьютере последние данные по делу.

– Это вранье, – убежденно заявил Майер. – Он отциклевал полы, чтобы не осталось улик.

– Вообще-то, у них в квартире ремонт, – вставила Лунд. – Эта часть – правда.

– Дайте мне два часа, шеф, – взмолился Майер, – и я вырву из него признание.

Букард с сомнением посмотрел на него:

– Как у тех учеников из гимназии?

– Я допрошу его как свидетеля. Я могу…

– Он лжет, – сказала Лунд, и они замолчали.

Букард сложил на животе руки, воззрился на нее.

– Он лжет, – повторила она.

– В квартире провести обыск, – приказал Букард. – Проверить подвал, участок в Драгёре. Узнать, куда вывозится мусор, проверить его тоже. Поставить телефон на прослушивание.

Майер как будто выпал из разговора: Букард диктовал, Лунд записывала.

– Сообщить Хартманну о наших действиях. И больше никаких проколов с прессой.

Он собрался уходить. Майер сказал ему вслед:

– Кстати, о проколах. Я бы хотел поговорить с вами наедине.

– Завтра, – отрезал Букард. – Сейчас мне нужна от вас работа, а не нытье.

– А что делать с ним? – спросил Майер.

Букард хотел сначала услышать, что скажет Лунд.

– Пока мы не провели полный обыск квартиры и загородного дома, ни он, ни его жена не должны там появляться, – сказала она. – Могут пожить у родственников жены или в гостинице. Паспорт у него нужно забрать. И ведите за ним наблюдение.

Что-то не складывалось, и Лунд никак не могла уловить, что не так…

– Кемаль утверждает, что в пятницу ездил на своей машине. Мы должны связать его с машиной штаба Хартманна. Он ведь одна из ролевых моделей?

До пресс-конференции оставалось пятнадцать минут. Скоугор давала последние указания:

– Отстранение вступает в силу немедленно. Я подготовила бумаги, администрация гимназии уведомлена.

Хартманн смотрел на документы, которые она разложила перед ним.

– Ты должен дистанцироваться от всей этой ситуации. Скажешь, что сожалеешь о допущенной ошибке и что ты помогаешь полиции в расследовании.

Он пробежал глазами текст заявления – извиняющийся тон, трусливая, эгоистичная позиция.

– Если спросят о ролевых моделях, скажи, что эту тему комментировать не можешь. Если кто-нибудь…

Хартманн встал из-за стола и заметался по кабинету – руки глубоко в карманах, синяя рубашка в пятнах пота.

– Для публичного человека крайне важно извиниться за любую ошибку немедленно. А потом оставить инцидент позади и двигаться дальше. В шкафу есть свежая рубашка, тебе нужно переодеться.

Он смотрел на сигнальный экземпляр завтрашнего номера газеты. На всю первую полосу – учитель Рама жмет ему руку на баскетбольном поле, оба улыбаются.

– Нет, я не понимаю. Он казался прекрасным человеком. Никто не сказал о нем ничего плохого. Я проверил кое-какие материалы. В его районе куча мальчишек, которым он помог не сбиться с пути, буквально от тюрьмы спас.

Первые три страницы были посвящены Кемалю.

– И я сыграл с ним в баскетбол.

Скоугор устало наблюдала за ним.

– А теперь оказывается, что всего за неделю до того он изнасиловал и убил одну из своих учениц.

Этот разговор наводил на Скоугор скуку.

– Нас ждут, Троэльс. Нужно еще настроить освещение, чтобы ты хорошо выглядел.

– Ты думаешь, он сделал это?

– Не знаю и не хочу знать. Я хочу одного: спасти тебя. Не ожидала, что это будет так трудно.

В дверь постучали. На пороге стояла Лунд.

– Чего вам? – неприветливо взглянула на нее Скоугор.

Она вошла: та же старая куртка, тот же черно-белый свитер, те же прямые волосы, небрежно стянутые в хвост на затылке. Эта женщина прицепилась к жизни Хартманна как репей к штанине.

– Хартманн просил, чтобы его держали в курсе, – сказала Лунд и пожала плечами, устремляя взгляд ярких глаз ему в лицо. – Вот я и пришла.

– Вы ведь, кажется, должны были уехать в Швецию? – спросил Хартманн.

Она улыбнулась на это:

– Чуть позже. Кемаль признал, что девушка приходила к нему в квартиру. Он утверждает, что потом она ушла, но с тех пор ее никто не видел. Мы…

– Ознакомьте нас с краткой версией, – вмешалась Скоугор. – У нас начинается пресс-конференция.

Снова улыбка, на этот раз немного другая.

– Хорошо, вот краткая версия. Возможно, он держал ее где-то взаперти. Мы не арестуем его, пока не обыщем его квартиру. Не факт, что арестуем после этого.

– Мы читаем газеты, – сказала Скоугор. – Все это нам известно.

– Мне нужны все журналы учета пользования вашими автомобилями за последние два года.

– Зачем?

– Судя по всему, Кемаль пользовался машиной, в которой нашли Нанну. Значит, должна быть какая-то связь…

Хартманн замер и медленно произнес:

– Он не водил эту машину.

– В ваших документах говорится, что участники программы интеграции имеют доступ к вашему транспорту, – возразила Лунд.

– Мы даем машины ролевым моделям программы, но только не новые. Эти мы арендовали всего на несколько недель специально для нужд кампании. Риэ?

Скоугор стояла в стороне, сложив руки на груди, и не испытывала никакого желания участвовать в этом разговоре.

– Риэ!

– Машины для предвыборной кампании должны быть абсолютно новыми, без изъянов, так как это влияет на имидж кандидата. Ролевые модели прекрасно обходятся никому не нужным старьем.

– Погодите-ка, – сказал Хартманн. – Так вы собираетесь предъявить ему обвинение?

– Если у нас будут более веские доказательства, то…

– Но если Кемаль никогда не садился за руль этой машины, как он мог вообще знать, что она наша?

– Может быть… – Она была растеряна, чего он еще ни разу не видел. – Может быть… Я не знаю.

Хартманн уцепился за свою мысль:

– Черные «форды» появились у нас всего недели полторы-две назад, он не мог знать о них. То есть, скорее всего, он не виновен! У нас через пять минут пресс-конференция, что мне, черт возьми, говорить?

– Я не занимаюсь вашими пресс-конференциями, Харт манн.

– Если бы не вы, нам не пришлось бы проводить половину из них! Вы уже ошибались. Какие у вас гарантии, что вы не ошибаетесь сейчас? Как я могу отстранять человека от работы, если у вас даже нет доказательств?

– Я прошу от вас только минимум содействия. В остальном вы делайте свою работу, я буду делать свою.

С этими словами она ушла. Скоугор выжидательно смотрела на него. В соседней комнате нарастал гул – журналисты уже собрались.

Хартманн достал из шкафа новый костюм, чистую рубашку, начал переодеваться.

– Троэльс, – не выдержала Скоугор, – только не вздумай пойти на попятную. Бумаги на отстранение уже готовы. Для твоей же пользы…

– Кемаль этого не делал. – Он радостно ухмылялся, застегивая рубашку. – Это не он.

Тайс стоял у раковины, спиной к жене, с бутылкой пива в руках. Пернилле сидела у стола и не давала ему уйти от разговора.

– Подозревают учителя, – сказала она. – Я слышала в новостях.

Он глотнул пива и закрыл глаза.

– Куда вы ездили? Почему тебя так долго не было?

– Не знаю.

На столе письма из банка, счета, извещения о просроченных платежах.

– Завтра поеду в Хумлебю. Займусь домом.

– Домом? – Она заморгала в недоумении.

– Надо привести его в порядок. Иначе не продать.

Бирк-Ларсен подошел к ящику, который всегда держал запертым на ключ, причем ключ этот Пернилле никак не удавалось найти. Привычка из прошлого. Таких тайников у него было несколько.

Внутри лежали большие листы бумаги – строительные чертежи.

– Вот планы дома. Прости. Надо было рассказать тебе сразу.

– Он был здесь, – проговорила она тихо.

Наброски карандашом. Мертвые мечты.

– Мы говорили о Нанне.

Он развернул еще один лист, разгладил локтем.

– Я благодарила его за цветы в церкви.

Он водил пальцем по чертежам и молчал.

– Он прикасался к ее гробу.

Она посмотрела на свои пальцы. Старое обручальное кольцо, морщины, следы повседневной работы.

– Я прикасалась к нему.

Шелест бумаги, и больше ничего.

Как можно спокойнее она спросила его:

– Почему ты не говоришь со мной?

Его глаза оторвались от размеров, углов и срезов.

– Мы не знаем наверняка.

– Но ты думаешь, это он?

Бесконечный день. Он никогда не умел бриться чисто, а сейчас, к ночи, стал похож на несчастного медведя, потерявшего дорогу обратно в лес.

– Пусть этим занимается полиция.

Ее руки взметнулись над столом, смели чертежи дома, который они никогда не увидят.

– Полиция?

Слезы в ее глазах, гнев на лице.

– Да. Полиция.

На звонки Бенгт по-прежнему не отвечал, в телефоне включался автоответчик. Вибеке вернулась за швейную машинку и колдовала над очередным безупречным нарядом к очередной безупречной свадьбе. Всем своим видом она говорила: «Я так и знала».

– Привет, – сказала Лунд и бросила сумку на ближайший стул.

Ее мать остановила машинку, свернула белую воздушную ткань, сдвинула очки на самый кончик длинного острого носа.

– Если ты хочешь создать семью, Сара, над этим надо работать.

– Я пыталась дозвониться Бенгту. Он не отвечает. Но я звонила.

Ее мать вскинула брови:

– Ха!

– Просто у него гости. Он не слышит звонка.

Вибеке подошла и села рядом с дочерью, на лице ее неожиданно появилось почти виноватое выражение.

– Я знаю, ты думаешь, это из-за меня твой отец ушел от нас.

– Нет.

– Я знаю, что ты так думаешь. Скорее всего, я не могу служить примером…

– Мы с Бенгтом не расстались, мама.

– Да. Но ты не подпускаешь его близко. Он, как и все мы, вне твоей жизни.

– Неправда. Ты ничего не знаешь о наших отношениях.

Вибеке сняла наполовину готовое платье с вешалки, стала проверять строчки.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Хочу, чтобы в старости ты не осталась одна.

– Разве ты одинока?

Вибеке удивленно посмотрела на дочь:

– Я говорю не о себе.

– Я не буду одинокой. И до Бенгта одинокой не была. Почему же вдруг я…

На этот раз выражение лица матери стало более привычным. И определить его можно было двумя словами: вот именно.

Лунд включила телевизор, нашла новостной канал. Главная новость одна: Троэльс Хартманн заявил на пресс-конференции, что учитель Кемаль не будет отстранен от работы.

– Почему? – прошептала Лунд.

Хартманн ответил ей с телеэкрана:

– Вина Рахмана аль-Кемаля не доказана, ему даже не предъявлено обвинение. Я не стану принимать участия в публичном линчевании, к которому призывает нас мэр. А он пусть сам потом объясняется с тем, что он называет своей совестью. – Он вытянул правую руку вперед, к слушателям – излюбленный жест всех политиков. – Никаких мер против Кемаля мы принимать не будем до тех пор, пока нам не предъявят неоспоримые доказательства его вины. – Он наклонился вперед, обратя к кинокамере серьезное лицо. – Изобличать преступников – работа полиции, а не политиков. Мы же должны держаться в стороне от расследования, оказывая содействие при необходимости. Именно так я и буду поступать. Благодарю за внимание.

Журналисты вскочили, забрасывая его вопросами. Лунд пожалела, что не успела включить видеозапись, которую могла бы потом проигрывать бесконечное количество раз, изучая каждый взгляд Хартманна, каждое сказанное им слово, вслушиваясь в интонации его голоса.

– А если окажется, что это он убил девушку? – выкрикнул какой-то репортер.

– Насколько мне известно, – ответил Хартманн, – в этой стране человек невиновен, пока его вина не доказана. Это все.

– Это все? – пробормотала Лунд.

Настала очередь остальных новостей: Ближний Восток, экономика… Она выключила телевизор. Осознала, что в комнате темно и пусто. Вибеке легла спать, не сказав ей ни слова.

Она осталась одна.

Воскресенье, 9 ноября

Хмурое утро. Лунд пошла в управление пешком, по дороге слушая по телефону отчет старшего ночной смены. Камера наблюдения на бензозаправке зафиксировала Кемаля выходящим из магазина с пачкой кофе без двадцати десять вечером в ту пятницу, когда пропала Нанна. Примерно в то же время ему позвонили из платного телефона при прачечной недалеко от его дома. За двадцать минут до того, как к нему пришла Нанна.

Обыск квартиры пока ничего не дал. Но если им удастся доказать, что встреча с Нанной была организована им самим, то это будет означать, что он солгал.

В тот вечер Кемаль сделал еще один звонок – строительному рабочему, чтобы отменить его воскресный визит.

Лунд обдумывала новые вводные, открывая дверь в свой кабинет. За ее столом сидел Бенгт.

Коротко улыбнувшись, она закрыла дверь, налила из термоса кофе.

– Как ты здесь оказался? – спросила Лунд.

– Приехал ночью на машине.

Она вручила ему чашку, все еще поглощенная мыслями о телефонных звонках. Каким образом Нанна могла оказаться в прачечной? Почему не позвонила со своего мобильника?

– Как прошло новоселье?

– Нормально. – Он выглядел уставшим после поездки.

В его обычно спокойных серых глазах она, к своему удивлению, заметила признаки недовольства.

– В девять я отправил всех восвояси.

Она была в том же черно-белом свитере с Фарер, что и вчера. Если бы она знала, что приедет Бенгт… Лунд провела рукой по едва прибранным волосам и подумала: все равно надела бы этот же свитер.

Он подошел и обнял ее за плечи. Сделал профессиональное лицо – очень серьезное, отеческое.

– Послушай, Сара. Это не так уж трудно. Просто выйди из этой двери, сядь в машину, и мы поедем домой. Эти люди – чужие для тебя. Подумай о своей семье. О Марке. В понедельник он должен пойти в школу.

Лунд подошла к столу, схватила папку:

– Я хочу, чтобы ты прочитал, что у нас есть по этому делу. Вот тут отчет судмедэкспертизы. А это – то, что мы нашли в канале…

– Нет!

Ничего более напоминающего крик она от Бенгта еще не слышала.

– Мне нужна твоя помощь, – сказала она спокойно.

– Тебе нужна? А остальным ничего не нужно?

Она не слушала.

– Он вымыл ее и обстриг ей ногти. Что это может быть за человек? Он педантично избавился от всех улик. А может, тут есть какие-то другие мотивы, которые я пока проглядела. Вот смотри…

Она достала снимки тела, сделанные в морге, – раны, синяки, кровь.

– Эксперт считает, что, возможно, он делал это не впервые. Но я не нахожу аналогичных дел.

– Меня не интересует твое дело. Меня интересуешь ты. – Он показал на дверь. – Машина там.

В этот момент в дверь постучали. Вошел Майер в тельняшке и в короткой кожаной куртке – более жизнерадостный и опрятный, чем когда-либо ранее.

– Я собираюсь к Бирк-Ларсенам, – сказал он. – Но вам не обязательно…

– Я сейчас догоню вас.

Она схватила свое пальто.

Бенгт Рослинг был красивым мужчиной. Но не за это она выбрала его, не за это любила. Он был уравновешенным, умным и терпеливым человеком.

– Пожалуйста, Бенгт, дождись меня. – Она подошла и взяла его руки в свои, улыбнулась, заглянула в глаза. – Для меня это очень важно.

Его решимость дрогнула.

Она подхватила со стола папки, вложила ему в руки. Потом быстро поцеловала и побежала за Майером.

Риэ Скоугор лично просмотрела журналы, где регистрировали всех, кто пользовался автотранспортом штаба Троэльса Хартманна. Ролевые модели программы интеграции доступа к ним не имели.

– Отличная новость, – сказал Хартманн.

– Нам нужно искать замену Мортену. Если он точно не вернется.

– Точно.

– Тогда я подыщу кого-нибудь. К тебе пришел Кнуд Падде, хочет поговорить – один на один. Он у тебя в кабинете.

Падде был председателем комитета их группы – партийный руководитель средней руки. Влиятельный, порой даже важный человек. Нудный.

– А ты не можешь…

– Нет. Пойди и поговори с ним.

Неуклюжий, в мятом костюме, больших очках и с нечесаными волосами, Падде был похож на медведя.

– Вы видели газеты? – заныл он при виде Хартманна.

– Конечно, я их видел.

– Избиратели обеспокоены, Троэльс. Группа требует провести собрание. Сегодня в час дня.

– Кнуд, не сейчас. Через две минуты здесь будет Кирстен Эллер.

– Почему вы не отстранили учителя? Все это выглядит так, будто вы прикрываете его.

Хартманн посмотрел ему прямо в глаза:

– По сведениям полиции, учитель, скорее всего, невиновен.

– Газеты пишут совсем другое.

Падде вел себя неожиданно смело, подумал Хартманн.

– Я не уверен, что мы выдержим такое давление, Троэльс.

Хартманн вспомнил свой вчерашний разговор с Вебером.

– Я разберусь с этим. Нам не нужно собрание…

– Собрание уже назначено, – сказал Падде. – Советую вам не пропускать его.

– Вы не говорили, что он лечит психов, – сказал Майер.

Она опять позволила ему сесть за руль. Так он, по крайней мере, не имел возможности набивать желудок чипсами, шоколадками и хот-догами. В таком количестве.

Лунд не ответила.

– Конечно, нет ничего плохого в том, чтобы встречаться со своим психиатром…

Она вздохнула:

– Он судебный психолог.

Майер поднял бровь, давая понять, что не видит особой разницы.

– Я не знаю человека умнее его.

– По работе познакомились?

Молчание.

– И ваш бывший муж тоже был из копов, если я не ошибаюсь?

Молчание.

– Вы не единственная, кто может заглянуть в анкетные данные, Лунд.

Майер уставился на нее многозначительно, одновременно делая левый поворот.

– Следите за дорогой, – приказала она.

– Вы знаете людей помимо полицейских?

– Конечно знаю! Бенгт…

– Судебный психолог, это мы выяснили.

– Я много кого знаю.

– Ну конечно. Я попросил Букарда о встрече. Хочу поговорить с ним. О нас.

Лунд посмотрела на него: большие уши, глаза навыкате, щетина и эта петушиная стрижка. Майер принялся насвистывать. Наконец они свернули на улицу, где жили Бирк-Ларсены.

– Где сейчас ваш муж? – спросила Лунд.

Пернилле Бирк-Ларсен вытирала стол. Кухня выглядела слишком чистой. Как будто женщина пыталась стереть даже память о своем потерянном ребенке.

Столешница была необычной: фотографии и страницы из школьных дневников, покрытые лаком. Лица и слова. Вот маленькая Нанна в ярко-красном коробе велосипеда «Христиания» вдвоем с каким-то мальчиком-индийцем. На другом снимке сыновья, еще совсем малютки.

Тряпка прошлась полукругом по безукоризненно чистой поверхности.

– Он работает без выходных.

– Нам нужна информация, – сказала Лунд. – Мы хотим понять, знала Нанна своего убийцу или нет. Вы не возражаете, если я…

Очередная попытка протереть то, что и без того уже начисто вытерто.

– …попрошу вас закончить уборку позже? – закончила фразу Лунд.

Пернилле Бирк-Ларсен даже не оторвала глаз от руки с тряпкой.

Майер поморщился.

– Может, она что-то упоминала, – продолжила Лунд. – Или поздно приходила домой. Что угодно. Подарки, чужие книги…

Пернилле Бирк-Ларсен оставила наконец тряпку, оперлась обеими руками о стол, подняла на них горящие глаза:

– Вы знали, что учитель под подозрением. И вы допустили, чтобы он явился на похороны. Допустили, чтобы я позвала его на поминки.

Майер затряс головой.

– Он держал меня за руку. И вы ничего не сказали!

Лунд пожала плечами, встала со стула, огляделась.

– А теперь пришли задавать мне вопросы! – крикнула Пернилле. – Не поздно ли?

Они не сказали ни слова в ответ на эту вспышку.

– Что вы про него выяснили?

– Мы проводим обыск в его доме, – нарушил молчание Майер. – Как только нам что-нибудь станет известно, я вам позвоню.

Недоумение в умных, ищущих ответа глазах женщины. Такое ей в голову не приходило.

– Нанна была там?

Опять молчание.

– В ту ночь она была в его доме?

Лунд покачала головой, начала говорить, что они не имеют права разглашать подробности…

– Да, – вмешался Майер. – Она была у него в тот вечер.

Лунд закрыла глаза, борясь с яростью.

– После этого ее никто не видел, – добавил он.

Все еще в бешенстве, Лунд сказала:

– Это ничего не доказывает. Нам нужны сведения о том, что их могло связывать. Нужно…

Что? Она сама не была уверена в том, что ищет.

– Нам нужна причина, – произнесла она, думая вслух.

Пернилле Бирк-Ларсен взяла тряпку, еще раз провела ею по чистому столу.

– Я знаю только то, что как учитель он нравился Нанне. – Она махнула тряпкой в сторону комнаты дочери. – Идите ищите, что вам надо. Все равно уже не осталось угла, куда вы не сунули свой нос. – Она вскинула голову. – Но обо всем сообщайте мне, вы поняли?

– Конечно, – сказал Майер.

В гараже Тайс Бирк-Ларсен и Вагн Скербек грузили в фургон деревянные балки. Их ждали заказы клиентов, но дом в Хумлебю шел первым в списке.

– Я помогу тебе с ремонтом, Тайс, – пообещал Вагн Скербек. – Только скажи, что нужно сделать.

Бирк-Ларсен молча взвалил балку на плечо, поднес к раскрытым дверям фургона. Скербек едва увернулся от описавшего широкую дугу конца балки.

– Это и к лучшему, что ты не тронул его, пока вокруг крутились копы. – Он подхватил охапку реек, забросил в фургон. – И как это такая обезьяна может быть учителем? Что творится в этом мире?

Бирк-Ларсен снял черную шапку, утер лицо, глядя на загруженные материалы. Решил, что можно захватить еще.

– Знаешь что? – Скербек оглянулся, проверяя, нет ли кого поблизости. – Ему конец. Обещаю тебе. Слушай…

Он взялся рукой за куртку Бирк-Ларсена, остановил его.

– Мы выждем. Мы ведь уже делали это. Знаем как.

Внезапная ярость исказила каменные черты Бирк-Ларсена.

Он схватил невысокого приятеля за комбинезон, отшвырнул к фургону, сжал его горло ладонями:

– Не смей так говорить. Никогда.

Скербек не двигался, с вызовом глядя на Бирк-Ларсена, почти как равный.

– Тайс, это же я. Помнишь?

В поле зрения замаячила фигура высокого человека. К гаражу шел знакомый им хмурый коп. В его руке зазвонил телефон. Бирк-Ларсен отпустил Скербека.

– Майер слушает, – сказал коп в телефон.

С ним была та женщина, Лунд. Верная своей манере, она шла, разглядывая все вокруг большими немигающими глазами, словно хотела увидеть и запомнить каждую мелочь.

Бирк-Ларсен закончил погрузку и закрыл кузов фургона. Вагн беззвучно исчез. Этим талантом он обладал еще с тех времен, когда они детьми шлялись по улицам.

Лунд подошла к Бирк-Ларсену:

– Скажите, если я могу как-то…

– Вы знаете, что можете для нас сделать, – сказал он.

Кирстен Эллер прибыла с выражением умеренного негодования на одутловатом лице.

– Кто-то из этих ваших ролевых моделей главный подозреваемый. В убийстве!

– Возможно, он невиновен.

– То, что вы не осудили его публично, – безумие.

– Я уважаю ваше мнение, но не разделяю его. Надеюсь, разногласие по одному вопросу не нарушит наше соглашение.

– Наше соглашение?

Хартманн сжал губы, ожидая продолжения. Риэ Скоугор разглядывала свои ногти.

– Слова на бумаге, вот что такое наше соглашение, – сказала Эллер. – Ничего больше.

На столе стояли чашки с кофе и круассаны. К ним едва притронулись.

– То есть вы выходите из альянса?

– Это вопрос доверия.

– Это вопрос принципа.

– Вашего принципа, не нашего. Я не собираюсь тонуть вместе с вами. Не хочу отвечать за ошибки, которых не совершала. Не буду…

– Что вы хотите сказать? – остановил он ее.

– Пока эта ситуация с учителем не разрешится, мы дистанцируемся от вашей партии. Нам придется…

Стук в дверь. Вошел Мортен Вебер. Выглядел он так, словно основательно прошелся по магазинам. Стильная новая куртка, красный джемпер, белая рубашка. Хартманн и Скоугор воззрились на него с недоумением.