Текст книги "Светлое Средневековье. Новый взгляд на историю Европы V–XIV вв."

Но поход продолжился, и Аларих в итоге одержал победу – разграбил Рим. Галла Плацидия на протяжении всей войны оставалась в своей резиденции, играя важную роль в обороне города. Именно Галла разрушила союз императора Гонория с генералом Стилихоном, когда обвинила (скорее всего, это была клевета) Серену, жену Стилихона и свою двоюродную сестру, в сговоре с готами, а затем задушила ее. Галла всегда была важным действующим лицом, полноправной силой, с которой нужно считаться.

Она пережила первое разграбление города в 410 году. Затем Аларих умер своей смертью, и новый предводитель готов Атаульф (411–415), видимо, вернулся в Рим и взял Галлу Плацидию в плен. Вскоре Атаульф покинул Италию и направился в южную Францию, а затем через Пиренеи в Иберию. В 414 году Галла и Атаульф поженились. Невеста была одета в шелка, а в качестве свадебного подарка он преподнес ей трофеи из Рима.

Конечно, легко отвлечься на отношения Галлы Плацидии с влиятельными мужчинами и посчитать, что она была всего лишь пешкой. К примеру, мы не можем знать, добровольно ли она вышла замуж за Атаульфа. Однако дипломатические браки были обычным явлением для римской элиты тех времен, а учитывая то, какую роль Галла сыграла в низвержении Стилихона, сложно утверждать, что она стремилась завершить войну с готами раз и навсегда. Но мы можем точно сказать, что этот брак не свидетельствует о разрушении Римской империи. Скорее он подтверждает готовность римлян вступать в союзы с германскими «завоевателями», стремление объединить режим, узаконенный завоеванием, с наследием имперского правления.

Иордан, константинопольский чиновник и гот по происхождению (снова заметим, что германцы, работающие на Римскую империю, тогда были нормой), так описал в 550 году эту свадьбу: «Атаульфа пленило ее [Галлы Плацидии] благородство, красота и целомудренная чистота, поэтому он взял ее в жены законным браком на Форуме Юлия в городе Эмилия. Когда варвары узнали об этом союзе, они пришли в еще больший ужас, поскольку Империя и готы теперь, казалось, стали единым целым». Заявление Иордана о готско-римском союзе на основании одного этого брака, возможно, было преувеличением: войны на итальянском полуострове на протяжении дальнейших столетий не прекращались. Однако сам факт такого заявления ясно свидетельствует о том, что чиновники в восточном Средиземноморье вовсе не воспринимали переселение германских народов как признак краха империи. Самые разные группы людей приходили в Римскую империю в поисках высоких должностей и общественного статуса. Часто они сохраняли элементы собственной идентичности, но при этом чувствовали себя римлянами.

Брак Галлы с Атаульфом был недолгим. Они переехали в Испанию, начали создавать новое римское государство, у них родился сын по имени Феодосий – таким образом, сын короля получил римское имперское имя. Но Феодосий умер во младенчестве от естественных причин и был похоронен в серебряном гробу в церкви у стен Барселоны. Уже в следующем году Атаульф погиб – его убил в ванной разгневанный слуга. Брат Атаульфа Сигерик, желая избавиться от соперников, приказал Галле покинуть Барселону и Испанию. Но и сам прожил недолго – его убил другой вестгот по имени Валлия. Затем Валлия договорился о перемирии с Римом, одним из условий было возвращение Галлы в Италию. Она действительно вернулась и в 417 году вновь вышла замуж – за самого влиятельного полководца Западной империи Констанция. Вскоре у них родились дети – дочь Гонория и сын Валентиниан. К 421 году дела Галлы, казалось, снова пошли в гору: Констанций стал соправителем императора Гонория, ее брата.

Но скоро все закончилось. В том же году Констанций III умер своей смертью.

После смерти мужа Галлы император Гонорий вернул себе полную власть. Он с подозрением относился к своей влиятельной сестре и вынудил Галлу бежать из Италии вместе с детьми. Она отправилась на восток и на несколько лет укрылась в Константинополе. Но фортуна скоро вновь улыбнулась ей: Галла с триумфом вернулась в Равенну в 425 году. Брат ее умер, а враги были повержены – над ними взял верх ее племянник, император Восточной Римской империи Феодосий II. Валентиниан, сын Галлы, которому тогда было всего шесть лет, был провозглашен Августом Западной Римской империи перед Римским сенатом. Это случилось в том числе потому, что Галла заключила договор с полководцем Флавием Аэцием, популярным среди германских народов империи, и объявила его главнокомандующим войсками Запада (magister militum). Затем Галла поселилась в Равенне и правила как регентша в течение следующих двенадцати лет.

Все эти годы она искусно вела переговоры как на Востоке, так и на Западе. Короли, генералы, братья, двоюродные братья – все пали, а Галла Плацидия устояла и в конечном итоге увидела, как ее сын стал правителем – императором Валентинианом III. Можно сказать, что в начале V века сама Галла стала символом римской преемственности. Но кроме политических талантов у нее были и другие; сохранившиеся источники указывают на то, что она лично занималась проектированием храмовых мозаик; отдельные сохранившиеся письма свидетельствуют о богословском образовании Галлы, глубоких знаниях, которые позволяли ей уверенно дискутировать с епископами, монахами и императорами о божественной и человеческой природе Иисуса и о роли Девы Марии.

В 450 году Галла и ее сын, император, отправились в Рим на встречу с папой Львом. Путешествие прошло как обычно, без происшествий, но после него Галла заболела и умерла. Она была погребена в соборе Святого Петра в Риме. Но незадолго до своей кончины Галла успела совершить еще кое-что. В соборе Святого Петра прямо перед своей смертью она перезахоронила своего маленького сына Феодосия – младенца, который умер очень давно, еще когда она жила в Испании. Как его тело попало в Рим, остается загадкой. Отправила ли она кого-то за маленьким серебряным гробиком? Или все эти годы оплакивала своего давно умершего сына и везде возила этот гробик с собой? Маленькую часовню в Равенне она, возможно, заказала не для себя и не для мощей святых, а для того, чтобы похоронить там своего потерянного сына. Но передумала, оказавшись перед смертью в Риме.

В истории Галлы видна история самой Римской империи. Новые народы сливались с уже существовавшими, старые идеи объединялись с новыми, подготавливая почву для наступающей эпохи. Новая форма верховной власти, в которой правители подтверждали свою легитимность с помощью тесных связей с христианскими лидерами, стала нормой для всего Средиземноморья и большей части Галлии (позже эти земли станут королевством франков и в конечном счете Францией). В регион приходили новые народы, которые вступали в союзы с римской верховной властью, римской элитой и перенимали римские традиции. По мере распространения христианства территория поделилась на административные регионы в соответствии с римскими бюрократическими нормами. Члены религиозных орденов, монахи читали и копировали латинские тексты и создавали собственные. Словом, Римская империя эволюционировала, но продолжала существовать – на практике, а также в сердцах и умах правителей западной и средиземноморской Европы.

Рим изменился, но перемены сопровождали его на всем протяжении истории – с самого начала. Политические центры многократно перемещались. Административные территории дробились, объединялись и снова дробились. Идея того, что Рим пал, основывается на концепции однородности, на исторической статичности. Эта идея предполагает, что существовало некое централизованное протосовременное национальное государство, которое гораздо больше напоминает Британскую империю XVIII века, чем любую античную реальность. Гиббон считал, что грубая страстность раннего христианства (как он ее воспринимал) разрушила Рим и привела безупречную стабильную империю к краху. Но Гиббон был расстроен потрясениями Французской революции. Любая страстность, как он полагал, опасна. Он мечтал о целомудренной Италии, которую представлял себе, глядя на руины Рима и Равенны как путешественник-дилетант. Как только Рим приспособился к новым реалиям меняющегося европейского и средиземноморского мира, для Гиббона он «перестал существовать». Германцы не могли быть настоящими римлянами, женщины не могли по-настоящему править и т. д. Но, как мы с вами увидели, самих римлян в то время подобные сценарии особенно не смущали. Новые группы добровольно пополняли население империи. Как и в прежние века, войны заканчивались массовым порабощением людей – их насильно отправляли на рынки рабов, и таким образом они рассеивались по всей империи. Рим пережил 69 год н. э., год четырех императоров, хаос начала III века, разделение на Восточную и Западную империи в 280-х годах, укрепление Константинополя в IV веке и, наконец, бурную эпоху Галлы Плацидии. Да, все изменилось. Но все всегда меняется – этот процесс неостановим.

Стоя в небольшой часовне Галлы в Равенне, сложно воспринимать позднеримское христианство исключительно как эпоху опасных страстей. Христиане вершили разгромы и убийства. Сама Галла наверняка ответственна за тысячи смертей. Но христиане еще и возводили великолепные строения, освещенные сиянием звезд. Галла Плацидия заказала для своей укромной часовни в Равенне массивный золотой канделябр со своим портретом в центре. На канделябре была надпись: «Я приготовлю лампаду для своего Христа». Этот свет мы увидим в храмах будущего тысячелетия – он отражается от стен Багдада и льется через роскошное окно-розу собора в Шартре. Пожары, подобные римскому в 410 году, случались снова и снова, но мастера продолжали творить – украшали своды храмов звездами повсюду, где люди могли найти хоть немного покоя.

Спустя сорок лет после разграбления Рима Аларихом и его армией Галла по-прежнему называла Рим «владычицей земли» и часто туда возвращалась – даже когда ее власть распространялась на все Средиземноморье. Ни крестьяне, ни иностранцы, занимавшие в Риме крупные посты в этом столетии – как и в последующих, – не свидетельствовали о крахе империи. Тело Галлы Плацидии пролежало еще по меньшей мере тысячу лет в простом саркофаге в соборе Святого Петра рядом с серебряным гробиком ее первенца. Своего ребенка, умершего во младенчестве, она привезла на покой домой – в Рим.

Глава 2. Мозаики нового Рима

Примерно через девяносто лет после того, как Галла Плацидия упокоилась рядом со своим маленьким сыном, римляне вернулись в Равенну. Но эти были не те римляне, что прежде. Армия прибыла из нового Рима на Востоке – Константинополя – и взяла западную столицу в осаду. Генерал по имени Велизарий возглавил завоевательный поход императора Юстиниана (527–565 гг.) в Северную Африку. Осада Равенны приближала полное завоевание Италии Восточной Римской империей. Десятилетия, последовавшие за эпохой Галлы Плацидии, оказались неблагоприятными для Италии: разные римские правители сражались между собой, и новые волны вторжений сводили на нет эффективность императорского управления. Рим снова разграбили в 455 г., на этот раз вандалы. Затем новая группа завоевателей-остготов (отделившихся от готов, о которых речь шла в предыдущей главе) взяла под контроль большую часть полуострова и укрепила свою власть при короле Теодорихе в начале 490-х годов.

Как и другие романизированные чужеземцы, Теодорих счел полезным связать свой режим с имперским прошлым Рима. В целом он поддерживал хорошие отношения с Константинополем. Италия при остготах в начале VI века сохраняла римские правительственные учреждения и поэтому, возможно, была более «римской» – с точки зрения искусства, политики и многого другого, – чем другие регионы, которые находились непосредственно под управлением императора Восточной Римской империи. Пожалуй, для начала VI века преемственность более характерна, чем перемены. Тем не менее после смерти Теодориха между остготами разгорелись династические споры (хотя справедливости ради отметим, что в раннем Средневековье преемственность вообще редко бывала прочной). Король, захвативший власть, казнил дочь Теодориха. В 530-х годах император Юстиниан использовал эту казнь как предлог, чтобы отправить своего генерала «освобождать» Италию. Рим выстоял как факт и как культура, однако в новой политической реальности полуостров лишился центра, и власть переместилась в новый Рим – далеко на востоке, заняв дворец с видом на Босфор. Когда Велизарий расположился у стен Равенны, Италию уже почти полностью отвоевали. Горожане Равенны были деморализованы. Пожар, причиной которого по разным предположениям стала измена, махинации Велизария или случайный удар молнии, уничтожил склады с зерном. Горожане знали, что скоро начнется голод и они не смогут долго продержаться. Готская армия, способная прийти на помощь, только спускалась с Альп и не успевала вовремя. А еще многие жители города ощущали родство с восточными римлянами и, казалось, были готовы выступить против своего правителя – короля остготов Витигеса.

Но капитуляция пошла не так, как ожидалось. Два сенатора из Константинополя, посланные императором, заключили сделку, согласно которой Витигес должен был покинуть Равенну, но сохранить земли к северу от реки По, протекающей с запада на восток через Северную Италию. Велизарий отказался ратифицировать перемирие, он хотел решительной победы, стремился триумфально вернуться в столицу с пленным Витигесом.

Потом все стало еще сложнее. Элита Равенны попыталась сдаться Велизарию напрямую, игнорируя сенаторов из Константинополя. Велизарию был предложен титул императора Западной Римской империи.

Должно быть, он поддался искушению, хотя Прокопий – его секретарь и летописец деяний Юстиниана в Константинополе (добавим: и автор скабрезной книги, в которой Юстиниан, Велизарий и их жены обвинялись во всевозможных беззакониях) – утверждал, что Велизарий просто притворялся, что рассчитывает на трон. Возможно, Прокопий был прав: когда ворота открыли, Велизарий захватил город от имени императора Юстиниана и Римской империи. Прокопий восторгался этой победой в своей «Истории войн»: он наблюдал, как армия вошла в город, даже не вступив в битву, и объяснял это действием «божественной силы», а не «мудростью людей или превосходством другого рода».

Представим, что Велизарий принял предложение жителей Равенны. Как бы это повлияло на реалии VI века и на современный миф об упадке и крушении Римской империи? Если бы гипотетически Велизарий принял титул императора Западной Римской империи, в 540 году произошло бы полное восстановление статус-кво, как это было при Галле Плацидии. Императоры на востоке и на западе продолжили бы сотрудничать, сражаться и конкурировать за власть по всему Средиземноморью. Успешный полководец Велизарий, став императором, мог бы воспользоваться обстоятельствами в полной мере и основать в Италии новую династию. Эта династия могла бы просуществовать долгие годы. И история была бы совсем, совсем другой.

Но, разумеется, Велизарий предложение не принял. Он сохранил верность императору и Риму. Политические реалии римского мира начала VI века, вероятно, укрепляли лояльность Велизария. Своим возвышением он был напрямую обязан благосклонности императора. Эту благосклонность Велизарий заслужил после победы над персами во имя Юстиниана и жестокого подавления беспорядков в Нике в 532 году. Да и вообще – разве захотел бы настоящий римлянин VI века править из болотистого форпоста на Адриатике, когда новый Рим сиял под теплым солнцем на Босфоре? Восток и Запад по-прежнему сохраняли связи, но Константинополь превзошел Рим и Равенну.

Некогда захолустный рыбацкий городок Византий в римской провинции Азия преобразился благодаря императору Константину I (306–337 гг.). В 330 году он стал столицей и был переименован в Константинополь (Constantinopolis, «город Константина»). На протяжении нескольких последующих столетий этот город был центром масштабного гражданского строительства, финансовым и культурным центром, а также политической столицей. Константин начал отстраивать его, разграбив другие регионы своей обширной империи. Он аккумулировал сокровища в своей новой столице и возводил новые церкви. Последующие правители продолжали строить в меру своих возможностей, и всего за несколько поколений город расширился так, что пришлось воздвигать новые стены (они и сейчас все еще величественны), чтобы разместить примерно полмиллиона жителей. Внутри этих стен вырос типичный римский город – с банями, мостами, акведуками, памятниками правителям и выдающимся гражданам. Типично римским было и пестрое население – горожане приехали с трех континентов, говорили на многих языках и исповедовали множество разных религий. Константинопольские христиане тоже были разношерстными – здесь уживались разные версии христианства.

Римляне, правившие из Константинополя, никогда не называли себя «византийцами» – такое определение стало общепринятым только в XVI веке. Мы будем при необходимости использовать этот термин, чтобы отличить грекоязычную Римскую империю с центром в Константинополе от всех других Римских империй. Но следует помнить, что жители этой империи считали себя римлянами. Латинские христиане в эпоху позднего Средневековья с пренебрежением именовали их «греками», но союзники и враги часто называли их просто римлянами. Землю, которой владел этот народ, называли Римом, Румынией, Румелией и другими именами, которые скорее указывают на преемственность, чем на перемены. В конце V и в VI веке (в эпоху правления Юстиниана и Феодоры) восточные римляне старательно трудились, чтобы превратить свой город в центр мира и завершить сдвиг внутри империи от центра к периферии, который длился несколько веков. Римляне одновременно пытались сохранить концептуальную связь с дохристианским наследием и построить что-то новое.

Власть Византии над Италией была мимолетной и непрочной. Связь между новым и старым Римом сохранялась, однако новому Риму нужно было реагировать на новые реалии по всему Средиземноморью. В VI веке внимание императоров сместилось с запада на восток. Римский военный флот из Константинополя поддерживал византийское господство над Адриатическим побережьем и югом Италии, и поддерживал эффективно – даже когда лангобарды воспользовались беспорядками войны, чтобы захватить большую часть северной Италии. Но память о Велизарии и его завоеваниях сохранилась.

Новые мозаики с изображением императора и императрицы Феодоры украсили базилику Сан-Витале – церковь VI века, что расположилась в двух шагах от безмятежного мавзолея Галлы Плацидии. Эти мозаики с изображением сцен из Ветхого и Нового Заветов рассказывают историю христианского триумфа, историю восстановления империи. Эти великолепные мозаики столетиями будут вдохновлять новых политиков на имперские притязания. В 1300-х годах такие знаменитые правители, как Карл Великий и Фридрих I Барбаросса, будут созерцать роскошное храмовое убранство и строить собственную политику с оглядкой на него. Эти мозаики в Равенне, кажется, достигли своей цели – напоминать о неразрывной связи двух половин Римской империи и о том, что власть теперь исходит из нового центра – Константинополя.

Как сделать этот новый центр реальностью? Как убедить массы людей по-новому смотреть на мир? Средневековые мифографы снова и снова задавали себе эти вопросы в разное время, пытаясь утвердить законность присвоения тем или иным городом, церковью или правителем наследия Римской империи. Константинополю потребовалось завоевание Рима, но изменить представления подданных, просто перекроив карту, нельзя.

Итак, что же нужно, чтобы изменить эту воображаемую карту мира? Иногда нам достаточно увидеть физические, осязаемые символы власти – например, церкви и дворцы, священные предметы или драгоценности короны. В других случаях существует лишь некая бесплотная ментальная реальность – в таком контексте смена фокуса проходит менее определенно и становится очевидной лишь спустя время.

Став столицей Византийской империи, Константинополь стал духовным центром Средиземноморья. Его притяжение было настолько мощным, что на какой-то период он вобрал в себя почти все формы религиозной, культурной и политической власти. Немалую роль в этом сыграли величественные здания и соборы. Но нельзя недооценивать и силу слова, силу убедительной истории, особенно если ее рассказывали людям много лет подряд. Давайте перенесемся назад, в эпоху Велизария, Юстиниана и Феодоры. Рассмотрим историю Даниила, монаха V века, а позже святого, которому ангел возвестил о том, что Константинополь – это центр мира.

В конце V века Даниил оставил свой пост настоятеля небольшого монастыря близ города Самосаты на реке Евфрат и отправился в Алеппо. Он хотел увидеть святого Симеона Столпника, получившего свое прозвище из-за того, что он жил на вершине столпа, высоко над землей, никогда не спускался и пребывал в отдалении от других людей (насколько это возможно в городских условиях). И Даниил, и Симеон были монахами – практиковали относительно новый вид христианского благочестия, зародившийся в IV веке в Египте и распространившийся на римскую Палестину, Северную Африку и в конечном счете Европу. Монахи старались отделиться от мира, чтобы сосредоточиться на делах духовных, спасении своих душ и избежать земных тревог и искушений. Сначала монахи становились отшельниками и жили в пустыне, но со временем начали формироваться общины аскетов под руководством наставника, лидера («аббата», от греческого abbas, что значит «отец»). Симеон был монахом первого типа, а Даниил изначально выбрал второй путь, но он искал более строгую форму служения Богу и поэтому обратился к Симеону за наставлением.

Когда они встретились, Симеон уговаривал Даниила остаться с ним в Алеппо, но тот был полон решимости продолжить путь, чтобы увидеть Иерусалим, а затем отшельником удалиться в пустыню. Впрочем, по словам одного из учеников Даниила, написавшего его житие, у Бога были другие планы. На пути в Иерусалим Даниила обогнал «очень волосатый человек», на вид – тоже монах. Даниил сказал ему, что направляется в Иерусалим, и старик ответил: «Истинно, истинно, истинно, трижды заклинаю тебя Господом, не ходи туда, но иди в Византию, и ты увидишь второй Иерусалим – Константинополь». Какое-то время они шли вдвоем, а вечером Даниил направился в ближайший монастырь, где надеялся устроиться на ночлег. Но когда он оглянулся, таинственный волосатый старик исчез.

Ночью этот странный человек – или, как теперь уже казалось, ангел – вновь привиделся Даниилу и опять велел ему идти в Константинополь вместо Иерусалима. Это прозвучало убедительно. Не смея ослушаться божественного посланника, Даниил повернулся спиной к городу, где был распят Иисус, и направился в новый Иерусалим – столицу Римской империи V века и новый центр христианского мира. По прибытии в Константинополь Даниил, последовав примеру Симеона, взобрался на столп, начал привлекать посетителей, давать советы и служить для общества примером героического христианства.

Константинополь стал политическим и культурным центром, когда притянул Равенну и Италию на свою орбиту. В истории Даниила Столпника сам Бог (посредством ангела) признал новую религиозную реальность. Константинополь стал уже не только новым Римом, но и новым Иерусалимом – домом императора, а вскоре и местом строительства нового храма, которому предстояло затмить все остальные.

Материальное и духовное преобразование Константинополя произошло не в одночасье. Город и новая империя развивались медленно. Но, к счастью, политическая ситуация в конце V – начале VI века оставалась относительно стабильной. В отличие от Западной империи, которая столкнулась с быстрой сменой нескольких лидеров после убийства Валентиниана III, у византийцев были правители с многолетним стажем – Зенон (который посетил Даниила Столпника и правил до 491 года), Анастасий I (491–518 гг.), а затем Юстин I (518–527 гг.).

Юстин I, как и многие другие римские императоры, был талантливым военачальником из простой семьи (скорее всего, крестьянской). Он дослужился до предводителя дворцовой стражи, а после смерти Анастасия I летней ночью 518 года ловко переиграл своих соперников и был провозглашен императором на Большом Ипподроме, который являлся центром гражданской культуры города. Затем семидесятилетний Юстин приказал убить своих бывших соперников, претендовавших на престол. Он окружил себя людьми, которым мог доверять. В их числе был его племянник Юстиниан – тоже из скромной семьи, талантливый политик. Юстиниан всячески поддерживал восхождение своего дяди и в течение нескольких лет, вероятно, управлял большей частью империи. В 527 году Юстин умер от старости, и Юстиниан не упустил свой шанс: он взошел на императорский трон после смерти дяди. Не менее важной для нас является история его супруги Феодоры. Они поженились ближе к концу правления Юстина, когда Юстиниан уже фактически возглавил империю. Феодора тоже имела незнатное происхождение. В то время гонки на колесницах были главным развлечением горожан, и наибольшей популярностью пользовались две партии ипподрома – «синие» и «зеленые». Партии не только содержали лошадей, колесницы и скакунов, но и устраивали в дни скачек развлечения, например травлю медведей и танцы. Феодора родилась примерно в 495 году в семье медвежатника и актрисы. Оба они работали на «зеленых».

Сестра Феодоры была певицей, а сама она, вероятно, выходила на сцену в составе большой труппы мимов. Возможно и даже вероятно, что некоторые ее выступления носили эротический характер. Впрочем, достоверных доказательств нет, и степень порочности, которую ей приписывали критики, объясняется скорее обычным сексизмом.

Феодора стала наложницей – вступила в формальный полубрак, который не обеспечивал стабильности в долгосрочной перспективе, но давал более весомый статус, чем у любовницы, проститутки или содержанки. Она сожительствовала с губернатором провинции, от которого, по некоторым данным, даже родила дочь, но позже отношения распались. Доступ в элитное общество Феодора каким-то образом сохранила и познакомилась с Юстинианом, хотя мы точно не знаем, при каких обстоятельствах это произошло. Нам известно, что Юстиниан способствовал принятию закона, который легализовал браки между бывшими артистами и представителями элиты римского общества. К 523 году Юстиниан и Феодора поженились.

Что мы можем сказать об этой паре? Юстиниан и Феодора, похоже, искренне полюбили друг друга. Императору Юстиниану пришлось заплатить определенную политическую цену за то, чтобы жениться на представительнице низших классов, пусть даже она была грамотной и невероятно умной. Образы Феодоры и Юстиниана отражены в работах историка Прокопия. В большинстве своих текстов Прокопий превозносит Юстиниана и Феодору как богоизбранных правителей. Но в одном своем труде под названием «Анекдоты» Прокопий называет Юстиниана демоном и похотливым дураком, а Феодору – шлюхой (подробнее об этом ниже). Конечно, возникает соблазн отбросить официальную версию и принять за истину изложенное в «Анекдотах» (также известных как «Тайная история»). Если «неофициальная» версия отражает реальные взгляды Прокопия, получается, он считал правителей незнатного происхождения признаком нестабильности, и Византии это предвещало беду.

Но на все это можно взглянуть и с другой стороны, не через призму современного классового сознания. Юстиниан и Феодора – два явно талантливых и целеустремленных человека. Они сумели стать самыми влиятельными людьми в этом великом и гибком сообществе, близком к пику своего развития. Одной из характерных черт империи было то, что выдающиеся люди имели возможность выйти за рамки своего положения. Получается, что незнатный лидер – это уже не признак слабости. Нет, это новая яркая цивилизация, в которой выдающиеся личности могут пробиться наверх. Если исходить из этой позиции, темные века становятся немного светлее, правда?

И эта яркость – не просто метафора. В 532 году Юстиниан и Феодора столкнулись с бунтом, кульминацией которого стали массовые выступления на ипподроме. Бунтовщики представляли обе гоночные партии. И в Средние века, и в наше время ситуации, когда болельщики-соперники объединяются против общего врага, – это очень опасно. Согласно преданию, с криками Nika! (то есть «победа!») повстанцы захватили разные части города и в какой-то момент якобы назначили кого-то из своих новым императором. По словам Прокопия, Юстиниан и его советники подумывали о бегстве, но Феодора заявила, что не сбежит, поскольку пурпур, сияющий цвет императорской власти, «как саван куда благороднее». Ее слова укрепили решимость – Юстиниан остался. Он послал Велизария и другого генерала собрать своих людей, а затем обрушил всю военную мощь на бунтовщиков, устроив жуткую бойню на ипподроме. Город полыхал. Пожары поглотили трупы граждан Константинополя, а также церковь Святой Софии, прилегающую к ипподрому и к императорскому дворцу.

Впоследствии Юстиниан взялся восстанавливать город и в процессе ощутил, как сложно распознавать римлян и управлять ими в этой пестрой по составу стране. Одной из приоритетных задач было восстановление Церкви Божественной Мудрости. Юстиниан обратился к Анфимию и Исидору, блистательным ученым, изобретателям и градостроителям. Это были мастера нового типа – они одновременно использовали мудрость древних (особенно древнегреческую математику и инженерное дело) и продвигали человеческие знания вперед. Это были новаторы. Считается, что Анфимий, например, с помощью паровой энергии вызывал искусственные землетрясения, чтобы изучить это столь частое в городе явление. Уникальные знания, полученные в ходе экспериментов, ученые применили при возведении нового собора, Святой Софии (sophia с греческого – мудрость), как ее теперь называют, и его массивного купола. Это было самое большое замкнутое пространство в христианском мире того времени. У этого храма был самый большой купол вплоть до перестройки собора Святого Петра в Риме тысячелетие спустя. Он завораживал и местных жителей, и многочисленных паломников на протяжении всего Средневековья. Даже сегодня, когда золотой потолок собора в значительной степени скрыт штукатуркой, посетителей ошеломляет необъятность пространства. Удивительно и другое: эта великолепная церковь была построена всего за пять лет с невообразимой скоростью и точностью.

По оценкам некоторых ученых, в настоящее время закрыто более половины первоначальных окон храма. Это погружает пространство в тень, а в первоначальном виде храм, должно быть, просто ослеплял. Мраморный пол в определенное время суток отражал свет так, как воды Босфора отражают солнце. И при свечах, и в солнечных лучах Собор Святой Софии сиял.