Текст книги "Любимый мой"

– Я знаю босса только пять лет, – нервно начал тот. – Обычно он запирается в кабинете с бутылкой, пишет письма и напивается в стельку.

– Джимбо!

– Что? Что я такого сказал?

– Если бы я хотел, чтобы жена знала о моих слабостях, то рассказал бы ей обо всем сам. Не забывай, кто платит тебе деньги за работу!

– Но я обязан отвечать на ее вопросы, она моя хозяйка.

Шейн поняла, что пора вмешаться. Она быстро встала между мужем и Джимбо и мягко спросила:

– Ответь, пожалуйста, Чэз: почему ты так не любишь Рождество?

Чэз многозначительно посмотрел на Джимбо и кивнул в сторону двери. Тот поспешил удалиться.

– Пожалуйста, ответь: в чем дело?

– По правде говоря, Рождество пробуждает во мне тяжелые воспоминания, – признался Чез.

«У меня тоже есть горькие воспоминания о Рождестве, но я все равно люблю этот праздник», подумала Шейн и мягко спросила:

– Больше тебе нечего мне сказать?

– Прости, я не намерен это обсуждать. Шейн было больно слышать эти слова, но она знала, что самое главное сейчас – переубедить его, а не допрашивать, поэтому она попыталась еще раз:

– Я понимаю тебя, Чэз, но ты не можешь не справлять Рождество. Подумай о Сарите…

– Не вмешивай в это мою дочь! – помрачнел Чэз.

Но Шейн не собиралась сдаваться:

– Неужели ты и вправду думаешь, что тебе удастся вычеркнуть этот праздник из своей жизни?

Чэз равнодушно пожал плечами:

– Меня это устраивает.

– А меня нет. И Сариту тоже. Уверена, донья Изабелла не обрадуется, узнав об этом.

– Она ничего не узнает, потому что не будет встречать Рождество с нами.

– А как же я? Мне ты разрешишь быть с вами?

Или мои желания не в счет?

– Я еще не решил. Скажи, ты беременна? У Шейн перехватило дыхание, на глазах выступили слезы, «Чэз изменился: он не такой, каким был девять лет назад, – убеждала она себя. – Обстоятельства изменили его, сделав его сердце холодным как лед. Что же случилось? Что сделало его таким жестоким? Как мне вернуть прежнего Чэза?»

– Я не знаю точно, – уклончиво ответила она. Чэз, очевидно, понял свою ошибку, потому что обнял ее и тихо сказал:

– Прости, Шейн, мне не следовало вспоминать об этом.

– Накануне праздника от тебя ушла Мадлен, поэтому ты не любишь Рождество? – мысленно готовясь к новым оскорблениям, спросила она.

Но Чэз проявил терпение и спокойно ответил:

– Это никак не связано с ней, не люблю я этот праздник, и все.

– Это твое последнее слово?

– Да.

Глава 8

Моей давно потерянной невесте

Сам не знаю, почему я решил написать тебе в этом году. Сила привычки? А может, мне нравится страдать? Я не люблю тебя. Нет, не люблю! Я неспособен больше любить! Все чувства умерли во мне давным-давно! Почему же я до сих пор сравниваю всех женщин с тобой? Они так не похожи на тебя!

Шейн, что случилось с нашей любовью? Почему я не могу забыть тебя?

— Мы же обсуждали этот вопрос! Я не справляю Рождество! – воскликнул Чэз, увидев, что Шейн стоит на стремянке в гостиной и развешивает гирлянды вдоль стен.

– Что ты имеешь в виду? – невинно поинтересовалась она.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, терпеливо объяснил Чэз. – Эти рождественские украшения. Мы же договорились: никакого Рождества в моем… в нашем доме!

– Нашем доме? – Шейн сделала вид, что удивлена: ей было очень весело сегодня.

Чэз улыбнулся в ответ, но тут же вспомнил, что сердится на жену, и помрачнел:

– Я хочу, чтобы ты немедленно выкинула всю эту ерунду!

– Не глупи, Чэз! Эти украшения не для встречи Рождества, – улыбнувшись, солгала она.

– Зачем тогда тебе эти разноцветные лампочки?

– Клянусь, они не для Рождества.

– Неужели?

– Хочешь, докажу?

– Давай. Очень интересно послушать.

– Рождественские огоньки обычно красные или зеленые, а эти розовые. Шары же невозможно повесить на елку – они такие хрупкие!

– Да, действительно, ты права. А еще у них неподходящий вишневый цвет! – улыбаясь, уступил Чэз.

– Как видишь, здесь нет ни сосновых шишек, ни омелы – ничего рождественского!

– А это что такое? – поинтересовался он, поднимая одну особенно яркую гирлянду.

– Это для украшения интерьера. Посмотри, у нее даже другой цвет.

– И какой же? Саламандрово-красный?

– Хватит издеваться, – улыбнулась Шейн. – Ты же сам прекрасно видишь, что она голубая.

Вернее, цвета голубой ели.

– А я думал, что ель – вечнозеленое растение…

– Необязательно.

– Ох, устал я от твоих доказательств! – улыбнулся он и тут же стал абсолютно серьезным:

– Я своих привычек не меняю, поэтому… прошу убрать отсюда всю эту ерунду и не украшать мой дом гирляндами. Кто-то может наступить и пораниться, – добавил он несколько мягче.

К ногам Чэза змейкой упала гирлянда.

– Знаешь, – тихо сказала Шейн, – я удивлена, что ты не упомянул о дырках в полах и стенах. Все электрокабели проведены, и Джимбо обещал к вечеру заделать все дырки.

– Интересно, как он это сделает?

– Не имею представления. Он хочет удивить тебя.

– Надеюсь, его сюрприз не будет таким шокирующим, как нерождественские гирлянды?

Шейн не успела ответить, потому что в дверях гостиной показалась донья Изабелла. Рядом с ней, вцепившись ручонками в бабушкину юбку, стояла испуганная малышка.

– Донья Изабелла! Какой приятный сюрприз! – Ослепительно улыбаясь, Шейн подошла к гостям. – Это, должно быть, Сарита? Здравствуй, милая.

Девочка спрятала личико среди многочисленных складок бабушкиной юбки, но потом все-таки решилась осмотреться. Донья Изабелла внимательно взглянула на Чэза, затем на Шейн и сказала:

– Кажется, мы пришли в неподходящий момент.

– И, конечно, не нарочно, – сухо заметил Чэз.

– Не обращайте на него внимания, донья Изабелла, – улыбнулась Шейн. – Вы нам не помешали. Чэз очень переживает из-за дыр в полу.

– Дыр в полу? – переспросила гостья.

– Чэз тоже удивился, когда увидел их, но он выражал свои чувства гораздо громче.

– Шейн! – возмутился тот.

– Да, именно так, – улыбнулась она. Тем временем Сарита внимательно рассматривала украшения на стенах.

Неожиданно она произнесла, чуть картавя, на испанском;

– Abuelita, mira! Que bonita.

«Abuelita? – подумал Чэз, пряча улыбку; он немного знал испанский язык, и смысл сказанного ему был вполне ясен. – Вот уж не думал, что кто-то может называть строгую донью бабуленькой!»

– Она говорит, что здесь очень красиво, – перевела донья Изабелла. – Действительно, вы хорошо потрудились, Шейн.

Конечно, ей было приятно слышать такие слова от строгой старухи, и она торжествующе посмотрела на Чэза, прежде чем ответить:

– Спасибо. Мы очень старались.

Тот решил тоже проявить немного такта:

– Рад, что вам понравилось, донья Изабелла. Но Шейн преуспела не только в этом. Она долго и упорно трудилась, чтобы сделать весь дом таким же красивым, как эта комната.

– Разрешите, я покажу вам все, – поспешила предложить Шейн, чтобы избежать возможного конфликта. – Я охотно выслушаю ваши советы, если в них возникнет необходимость.

– Что ж, я не возражаю.

– Прекрасно! С чего бы вы хотели начать?

– Вы приготовили спальню для Сариты?

– Это был мой первый проект. Пойдемте. Сарита бросила на Чэза осторожный взгляд и поспешила за Шейн и доньей Изабеллой. В ее взгляде было что-то до боли знакомое. Чэз закрыл глаза. Ему вдруг захотелось выпить, много выпить, чтобы заглушить внезапную необъяснимую боль.

– Мы можем изменить цвет стен, поменять мебель, если вы захотите, – говорила Шейн, ведя гостей по коридору; детская ладошка приятно согревала руку.

– Вы очень предусмотрительны, – похвалила донья Изабелла.

Но что-то в ее тоне смутило Шейн.

– Простите, но ваши слова звучат как-то… обидно.

– Я с вами искренна, поверьте.

Шейн открыла дверь в комнату Сариты и пропустила девочку вперед, осмотреться. Следом вошла донья Изабелла. Подождав, пока она окинет взглядом спальню, Шейн быстро заговорила, очевидно боясь, что ее прервут, не дав высказаться:

– Я никогда не буду лгать вам, донья Изабелла, или притворяться, что чувствую не то, что чувствую. Я обещаю вам заботиться о Сарите как родная мать. Клянусь, она никогда не усомнится в нашей родительской любви, никогда не будет чувствовать себя обузой.

– Обузой? – повторила донья. – Что вы имеете в виду? Объясните, пожалуйста.

Шейн не хотела отвечать, но завоевать доверие доньи Изабеллы было просто необходимо, и она решилась рассказать ей один секрет, о котором знали лишь близкие родственники.

– Когда мне было три года, я потеряла родителей, – начала Шейн. – Меня воспитывала тетя.

– И у вас были натянутые отношения?

– Да. Мой брат Рейф забрал меня к себе, когда мне было двенадцать.

– Понимаю. Вы не хотите, чтобы Сарита испытала нечто подобное.

– Обещаю, этого не случится. Долгое мгновение черные глаза доньи внимательно изучали ее, заглядывая, казалось, в самые тайные глубины души.

– Я верю вам, – сказала она наконец. – Кстати, вы очень мило обставили комнату.

Шейн было очень приятно сознавать, что ее старания оценены по достоинству. Она хотела, чтобы Сарита чувствовала себя спокойно и уютно в новой обстановке, понимая, как это нужно маленькой девочке: очень важно чувствовать себя в безопасности, когда ты далеко от родной семьи. Шейн испытала это сама. Она выбрала мебель нежного кремового цвета, на пол постелила мягкий шерстяной ковер, стены были выкрашены в приятный золотистый цвет. Шейн предусмотрела также два больших ящика с игрушками, небольшой письменный столик с секретными полочками для «сокровищ». Но внимание Сариты привлекла куколка, сидящая на скамеечке у окна. Девочка не осмеливалась взять ее, а только смотрела на нее сверкающими глазами.

– Нравится? – мягко спросила Шейн, подходя к ней. – Это папа купил тебе подарок. Смелее! Бери ее!

Сарита схватила куклу и больше с ней не расставалась. Пока малышка играла, Шейн и донья Изабелла осмотрели ванную комнату. Она не вызвала никаких нареканий. Но в глазах строгой доньи читался какой-то неутоленный интерес.

Вернувшись обратно, Шейн подошла к платяному шкафу и открыла его. В задней стенке шкафа обнаружилась маленькая дверца.

– Это на случай, если она испугается грозы или еще чего-нибудь, – объяснила она удивленной донье. – Согласитесь, гораздо интереснее попасть в спальню родителей через потайную дверь, чем обычным способом; кроме того, так гораздо быстрее. А ну-ка, малышка, – позвала девочку Шейн, – покажи бабушке, как это нужно делать. Мы скоро присоединимся к тебе.

Сарита, прижимая куклу к груди, подбежала к шкафу и мгновенно оказалась в другой комнате, прикрыв за собой дверь.

– А мы с вами пойдем туда другим путем, улыбнулась Шейн.

Она привела донью Изабеллу в небольшую, залитую солнцем комнатку напротив спальни Сариты. Здесь стены были выкрашены в нежно-голубой цвет; пол был выложен светлым паркетом (тем, кто пользуется тростью, неудобно ходить по ковру); в комнате, кроме кровати и платяного шкафа, стоял маленький журнальный столик с телефоном, старинный торшер и огромное кожаное кресло (прекрасное место, чтобы читать Сарите сказки!); напротив на треножнике стоял маленький телевизор.

Шейн бросила на донью Изабеллу чуть испуганный взгляд, боясь, что та не оценит ее старания, и заговорила:

– У вас будет собственный телефон и телевизор, по которому вы сможете смотреть «Шоу Опры» или любимый телесериал. Надеюсь, стряпня Моджо придется вам по вкусу. Если вы, конечно, решите… Маленькой девочке нужна бабушка…

– Вы хотите сказать, что приготовили эту комнату специально для меня?

– Я, конечно, понимаю, у вас есть родственники в Мехико… Но я знаю, как тяжело маленькой девочке расставаться с любимым человеком. Сарита будет очень рада, если вы останетесь… Но если вам надо уехать по делам… Эта комната всегда будет ждать вашего приезда.

– Вы сделали это для меня? – Голос доньи Изабеллы дрогнул. – Вы действительно хотите, чтобы я осталась?

– Да. Пожалуйста, примите мое предложение.

Я знаю, как важна для человека семья. Вы заботились о Сарите, когда погибла ее мать, и она очень любит вас.

– Макинтайр не разрешит мне остаться, – сухо заметила донья.

– А я скажу ему, что вы переезжаете к нам на две недели, чтобы Сарита быстрее привыкла к новой обстановке. За это время он привыкнет к вам и смирится с тем, что вы остаетесь с нами.

– Сомневаюсь.

– Напрасно, Изабелла! Чэз только притворяется бессердечным, на самом деле у него доброе сердце. Ну, что вы решили?

– Я согласна, – ответила донья Изабелла, явно сдерживая слезы радости.

– Я поговорю обо всем с Чэзом.

– Хотела бы я быть мухой, чтобы незаметно подслушать ваш разговор, – улыбнулась сквозь слезы пожилая женщина.

– Боюсь, это меня пришлепнут как муху, хмыкнула Шейн.

Донья ласково провела рукой по ее щеке и мягко спросила:

– Вы действительно этого хотите, детка?

– Конечно, – без малейших колебаний ответила Шейн, прекрасно понимая безграничную любовь доньи Изабеллы к правнучке. – Я с самого начала планировала, что вы будете жить у нас. Пожалуйста, останьтесь.

– Я останусь. А теперь проводите меня к Сарите. Кстати, вы можете сказать синьору Макинтайру, что я разрешаю ему заботиться о дочери. И еще скажите ему, что я остаюсь с вами, чтобы убедиться, что Сарита привыкла к новому дому.

– То есть навсегда?

– Навсегда, – кивнула она.

В коридоре они встретили Джимбо. Он заделывал дырки в полу миниатюрными мозаичными плитками, которые Шейн привезла с собой из Коста-Рики.

– Это ваши изделия? – поинтересовалась донья Изабелла у Шейн.

– Угадали.

– Увлечение или работа?

– Я занимаюсь этим в свободное время.

– Знаете, – донья Изабелла неожиданно сменила тему разговора, – меня не покидает ощущение, что вы давно знакомы с Макинтайром… что вы встречались с ним до того, как он познакомился с Мадлен.

– Мы были женаты, – призналась Шейн, – но мой брат посчитал, что я слишком молода, и аннулировал наш брак.

– Что ж, это многое объясняет.

– Неужели вы передумали жить с нами?

– Нет, дорогая. Я приняла правильное решение. Позволь дать тебе маленький совет. Ничего, что я обращаюсь на «ты»? Откройся мужу, расскажи ему, что тебя тревожит.

– Я не могу!

– Грустно видеть двух любящих людей, которые боятся рассказать друг другу о своих чувствах.

– Чэз не любит меня!

– Став старой, как я, ты поймешь, как глупо звучат твои слова. Сделай это, дорогая, или…

– Или?

– ..или ты будешь до конца дней своих рыдать по ночам в подушку, вспоминая о прошлом, которого, увы, не вернуть. – С этими словами донья Изабелла позвала Сариту когда девочка выбежала из спальни Чэза и Шейн, она взяла ее за руку и повела к выходу.

– Что значит: «она ушла»? Где Сарита? – Чэз был вне себя от злости. – Я не успел даже попрощаться с ней!

– Не волнуйся, все хорошо, она вернется.

– Что эта ведьма тебе сказала? Она позволила нам воспитывать Сариту?

– И не только, – уклончиво ответила Шейн.

– Что это значит? Дай угадаю… У нее есть еще какое-то условие?

– Донья Изабелла обещала мне, что оно будет последним.

– Мне было бы гораздо спокойнее, если б я услышал это сам, – заметил Чэз, – но делать нечего… Чего она хочет?

Шейн не ответила, а подошла к окну в гостиной и задумчиво произнесла:

– Вот куда можно будет поставить рождественскую елку…

– Мы уже обсуждали этот вопрос, помнишь?

– Я думала, ты изменил свое решение, – в ее голосе слышалось отчаяние.

– Нет.

– Но Сарита…

– Забудь ты про елку, расскажи мне наконец, чего хочет от нас донья!

Шейн обернулась. В глазах ее стояли слезы:

– Она еще совсем маленькая, Чэз, и не поймет, почему ты ненавидишь Рождество. Сарита не сможет понять, почему у нее в доме нет елки, праздничных огней и подарков, как у других ребят.

Чэз подошел и обнял ее за плечи, чувствуя, что за этими словами скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

– Давай не будем говорить сейчас о Сарите, – мягко попросил он.

– Прости, – Шейн вытерла слезы. – У меня тоже есть плохие воспоминания о Рождестве… Я сделаю все, чтобы твоя дочь никогда не узнала этого горького чувства.

Чэз попытался ее успокоить:

– Брось, дорогая, стоит ли плакать из-за какого-то дерева.

– Я просто хочу, чтобы Сарита была счастлива.

– Ты плачешь не только поэтому. Давай же, расскажи мне все.

– Я плохо себя чувствую… Мне надо полежать…

– Дорогая…

– Пожалуйста, Чэз, дай мне отдохнуть.

– Но ты так и не сказала, чего хочет от нас донья Изабелла.

– Думаю, сейчас я не в состоянии ответить… – прошептала Шейн и быстро выбежала из гостиной.

Чэз хотел было ее догнать, но благоразумие взяло верх. «Надо считаться с ее желаниями, подумал он, посмотрев на часы. – Час дня. Пусть немного отдохнет, потом мы с ней обо всем поговорим: и о нашем прошлом, и о Сарите, и о нашем браке, и о будущем…»

Глава 9

Моей давно потерянной невесте

Еще один год прошел, и снова наступила зима. Или она была всегда?

В моей душе она поселилась навечно. Я смотрю на белоснежную равнину и вспоминаю тебя: ты была такой же чистой и непорочной, когда мы впервые поцеловались. Сколько лет прошло, а воспоминания не меркнут!

Ничего не понимаю: наша любовь давно умерла, а я все еще вижу тебя в каждой встречной женщине. Ты так же прекрасна, как была в тот вечер. В моем сердце, в моих мыслях только ты. Я вспоминаю твой голос, улыбку, чарующий аромат духов. Я храню тебя в своем сердце, здесь ты в безопасности, и я могу мечтать о тебе, когда захочу. Шейн… Жена из прошлого… Единственная женщина, которую я любил и люблю до сих пор.

Чэз нашел жену в спальне. Она крепко спала. Чэз присел на край кровати и (уже в который раз!) мысленно спросил себя: «Почему у Шейн так быстро испортилось настроение?» Неожиданно ему в голову пришла удивительная мысль:

«Может, она узнала, что не беременна, и боится, что я прогоню ее?»

Стук в дверь вернул его к реальности. На пороге стоял Моджо с подносом.

– Хозяйка не спустилась к обеду, – сказал он. – Может, вы заставите ее поесть немного?

Проводив его, Чэз невольно подумал, что Шейн умеет завоевывать людские сердца. Поставив поднос на тумбочку у кровати, он посмотрел на спящую жену: она выглядела хрупкой и беззащитной. Почувствовав на глазах слезы, Чэз поспешил чем-то заняться. «Ей неудобно спать в одежде, – подумал он. – Надо переодеть ее в пижаму». Чэз выдвинул верхний ящик трюмо – пусто. Второй, третий, четвертый – пусто! «Что за черт!» – выругался он, не зная, что и думать. Сначала Чэз решил, что Шейн собирается уехать, и обвинил во всем донью Изабеллу, которая, очевидно, обидела ее плохим отношением, вынудив уложить чемоданы. Чэз подошел к шкафу и открыл его: там висело одно-единственное платье, а внизу стояли сумка и два чемодана. Неожиданно он все понял: она не распаковывала вещи со дня их приезда! «Шейн была готова уехать в любой момент! – размышлял Чэз. – И как я этого не замечал? Она была готова покориться своей судьбе, как и я когда-то! Нет, я ее не отпущу!» Он не знал, когда в нем произошла эта перемена, но всей душою желал, чтобы она осталась с ним навсегда. Чэз старался убедить себя, что не любит ее, а просто наслаждается теплом и уютом рядом с ней, напрасно. Он понял, что просто обязан сделать что-нибудь, чтобы она не ушла. Решение пришло мгновенно. Чэз достал из шкафа ее вещи и стал быстро раскладывать их по местам… Неожиданно он заметил на дне чемодана маску, взял ее в руки, вспоминая их последнюю встречу на Балу Золушки. Колокольчики мелодично зазвенели, приветствуя его. Потом его взгляд снова упал на пустые чемоданы. Чэз быстро открыл окно и выкинул их на улицу. Шум разбудил Шейн.

– Чэз, что ты сделал с моими чемоданами? сонным голосом спросила она, садясь на кровати.

– Я навожу порядок, – Чэз протянул ей поднос с едой. – Проголодалась?

– Не понимаю, какой порядок?

– Ты умная женщина. Догадайся.

– Да-а… В ближайшем будущем я точно никуда не уеду.

– Правильный ответ. Умница!

– Даже несмотря на то, что проблема решена и донья Изабелла наконец разрешила тебе воспитывать Сариту?

Чэз протянул Шейн сандвич, прежде чем ответить:

– Этому дому нужны умелые женские руки. Кроме того, мне нужны твои советы, чтобы правильно воспитывать дочь. Соседи у нас хорошие…

– Ты что же, хочешь навечно привязать меня к этому дому? – чуть нахмурившись, спросила она.

«Да, она собиралась уйти от меня!» – подумал Чэз, а вслух поинтересовался:

– А мне придется это сделать?

– Мы никогда не обсуждали наболевшие вопросы, – заметила Шейн, откусывая кусочек сандвича. – Думаю, время пришло.

Чэз не хотел слышать, что она не беременна, и поэтому попытался отшутиться:

– Мне что-то не хочется. Давай отложим до следующего раза…

Но Шейн не слушала его, она решила окончательно расставить точки над «i».

– Ты искал меня, Чэз?

«И почему она вдруг вспомнила об этом?» тоскливо подумал Чэз, чувствуя, что совершенно не готов к подобному разговору.

– Искал, но Рейф постоянно мешал мне.

– И сколько времени ты искал меня?

– Шейн…

– День?

– Дорогая, давай не будем…

– Месяц? Год? Может, больше?

– Черт побери, Шейн, ты ничего не понимаешь! – рассердился Чэз. Он находил все больше доказательств тому, что она хотела уйти от него.

– Так просвети меня!

– Прекрати, слышишь?

Шейн посмотрела на Чэза с укором и тихо спросила:

– Ты сдался, да?

Тот стал мерить шагами комнату, чувствуя, что уже не может рассуждать логически. Случайно взглянув в зеркало трюмо, он ужаснулся:

«Бледный, растрепанный, с горящими глазами настоящий дикарь! Надо же!» Чэз сделал несколько глубоких вдохов, стараясь взять себя в руки, но напрасно: казалось, вся комната пропиталась негативными флюидами.

– Я искал тебя, Шейн! Где ты была? Почему ты не вернулась ко мне?

– Я пыталась.

Спокойный ответ Шейн вернул Чэзу самообладание, и он был рад этому.

– И что же тебя остановило?

– Я… попала в аварию.

– В аварию? В ту самую аварию, о которой ты рассказывала Моджо?

– Да.

Чэз растерянно присел на край кровати:

– Это из-за меня… это из-за меня ты получила шрамы…

– Нет, что ты! – Шейн обняла его за плечи. – В том, что случилось, никто не виноват. Был дождь, под колесо попал камешек…

– Рейф пытался тебя остановить, не так ли?

– Он не преследовал меня, если ты это имеешь в виду. Рейф знал, куда я еду, и хотел перехватить меня по пути в аэропорт. Мне повезло, Чэз, – если бы он не поехал по горной дороге…

– Не продолжай, пожалуйста!

– Да ты весь дрожишь! – Шейн заглянула ему в глаза, в ее взгляде читались забота и тревога.

«Нет, я больше не могу!» – подумал Чэз и хрипло произнес:

– Скоро и ты задрожишь, детка…

Он опрокинул ее на кровать. Шейн не сопротивлялась. Она смотрела на него спокойно и нежно, как жена смотрит на мужа. Чэз торопливо скинул одежду, помог раздеться Шейн. В наступающих сумерках он довольно быстро разыскал на ее теле тоненькие серебряные полоски – зажившие шрамы, и стал их осторожно целовать. По ним, как по карте, он мог прочитать, как сильно страдала она все эти годы. Насладившись дивным ароматом ее кожи, Чэз нежно взял ее за запястья, и она инстинктивно сцепила ладони у него на шее, словно приглашая его прижаться к ней еще ближе. От первого прикосновения его губ Шейн вздрогнула и закрыла глаза, чувствуя, как с каждым движением его языка внутри нее разгорается пламя. Почувствовав, что время пришло, Чэз медленно вошел в нее, лаская пальцами ее грудь и живот…

– Как давно они у тебя? – спросил Чэз, когда они немного отдышались.

– Давно.

– Как давно? Пять лет?

– Да!

– Шесть?

– Да!

– А может, восемь? Ты спешила на Бал Годовщины к Монтегю, да? Ты надеялась встретить меня там, чтобы начать все сначала?

– Да, Чэз! – Шейн была готова расплакаться от счастья. – Я так этого хотела… на самом деле хотела…

Чэз не дал ей договорить. Он поцеловал Шейн так нежно и страстно, что у нее из глаз брызнули жгучие слезы радости. «Все в прошлом», – слышала она его слова, и все в ней трепетало от счастья и блаженства. Чэз снова коснулся губами ее тоненьких шрамов. Он целовал каждый миллиметр этих знаков верности, навсегда врезавшихся в ее стройное, гибкое тело. Его ласковые руки скользнули по ее груди, животу и бедрам, губы коснулись самой сокровенной части женского тела. Шейн выгнулась под ним, ее тело беспрекословно подчинялось своей природе – ноги раздвинулись, живот напрягся, соски набухли…

– Чэз, прошу тебя… – с трудом разлепила она опухшие от поцелуев губы.

– Да, дорогая… – совершенно охрипшим голосом ответил тот. – Я буду… ублажать тебя всю ночь. Сейчас наше… время.

Чэз еще раз быстро скользнул рукой по полной груди, животу и, почувствовав под ладонью влажное теплое лоно, быстро вошел в нее… Теперь они стали единым целым: одна душа, одно сердце, одно наслаждение!..

Безумно влюбленные супруги быстро заснули, не разжимая сладостных объятий… Правда, Чэз проснулся среди ночи, но шевелиться не стал, чтобы не разбудить жену. Он был счастлив, зная, что Шейн останется в его жизни навсегда.

– Повтори, пожалуйста, что ты сделала?

– Я знала, что ты разозлишься. – Шейн, завернувшись в простыню, искала чулки и разговаривала с мужем. – Поэтому и не сообщила тебе раньше.

– Слушай меня внимательно, жена: скорее ад замерзнет, чем я разрешу этой ведьме жить с нами! Достаточно она мучила меня!

– Донья Изабелла заботится лишь о благополучии Сариты.

– Глупости! – Чэз не сводил глаз со стройной фигуры Шейн. – Она хочет свести меня с ума.

– Сарита нуждается в ней. Кроме того, я уже ответила «да».

– Придумай что-нибудь.

– Что именно?

– Солги. Скажи правду. Объясни, что у нас нет комнаты для нее… Короче, любым способом отправь «Ее Величество» в Мехико!

– В твоем плане есть одна маленькая загвоздка.

– И какая же?

– Я не могу сказать ей про комнату… потому что она уже видела ее.

– Не понимаю, что она видела?

– Я… я… – чуть слышно произнесла Шейн, приготовила одну из спален для доньи Изабеллы и, конечно, пригласила ее взглянуть…

– Что?!

– Если бы ты больше интересовался тем, что я делаю, – голос ее окреп, стал уверенным, – ты бы заметил это. Я ничего от тебя не скрывала и не скрываю.

Чэз вскочил с кровати:

– Ты хочешь сказать, что планировала это с самого начала?!

– Я всегда говорю то, что думаю. Я предельно откровенна с тобой.

«Ну почему он опять злится на меня, как тогда на Балу Золушки? Может, нам не следовало заниматься любовью? – размышляла Шейн. – А может, он заранее все спланировал, чтобы… Глупости! Чэз был искренен со мной, я знаю!»

– Так! Значит, ты переделала одну из комнат специально для доньи Изабеллы!

– Да.

– И она… Я даже боюсь произнести… Она остается?

– Да, да.

– Почему?

Шейн уверенно ответила:

– Сарита нуждается в ней.

– У нее есть мы.

– Это не одно и то же, Чэз. Поверь, я знаю. Сарита знает донну Изабеллу с рождения. Она – ее единственная семья. Донья Изабелла ничего не рассказала мне, но я подозреваю, что она не хочет увозить девочку в Мехико из боязни, что ее не примут другие родственники Мадлен.

– Я никогда не задумывался над этим, – признался Чэз. – Но донья Изабелла все равно должна уйти.

– Ты хоть представляешь себе, как больно маленькой девочке расставаться с любимым человеком?

Что-то в ее голосе привлекло его внимание.

– Конечно, нет. А ты?

– Да, – спокойно ответила Шейн, но было очевидно, что ей неприятно об этом говорить. – Сарита будет расти среди любящих ее людей. Однако никто и никогда не заменит девочке бабушку.

– Твои неприятные воспоминания как-то связаны с тетей? С той самой тетей, от которой тебя забрал Рейф?

Шейн кивнула:

– Раньше я ни с кем об этом не говорила, даже с братом. Но ради Сариты, ради ее благополучия… я расскажу тебе свою печальную историю.

– Дорогая, если это причиняет тебе боль, то не надо…

Но Шейн уже не слушала его, ее мысли были далеко в прошлом.

– У нас с Рейфом были разные матери. Ты знаешь об этом? Впрочем, не важно… Моя мать и отец погибли, врезавшись на катере в причал. Мне тогда было три года, а Рейфу – шестнадцать. Мы остались одни, мать Рейфа умерла от какой-то болезни еще до того, как познакомились мои родители. И ему пришлось взвалить на свои плечи огромную ответственность: управлять кофейной плантацией, присматривать за мной, распределять семейный бюджет…

– Я ничего не знал… – Чэз нежно обнял Шейн за плечи и посадил на кровать. – И что же случилось потом?

– Он все потерял. Наш дом, деньги… Рейф был в отчаянии: нам нечего было есть.

– И что он сделал?

– Рейф собрал оставшиеся деньги, позвонил сестре моей мамы и попросил ее забрать меня к себе. Тетя Джеки прилетела и забрала меня во Флориду как раз накануне Рождества…

– А как же он?

– Тетя сказала, что Рейф не имеет к ее семье никакого отношения, и отказалась заботиться о нем. С тех пор она даже не произносила его имени и уж, конечно, не говорила о его дальнейшей судьбе.

Чэз никак не мог представить Рейфа – мужественного, волевого человека – беспомощным подростком.

– Она что же, бросила его на произвол судьбы?

Шейн молча кивнула и продолжила свой рассказ:

– Я очень не хотела уезжать. Я была готова жить с Рейфом на улице, лишь бы остаться в Коста-Рике. Но кто станет слушать маленького ребенка!

– И как тебе жилось у нее? – осторожно спросил Чэз, прижимая ее к себе и чувствуя, как она дрожит.

– Тетя Джеки любила рассказывать о том, какой легкомысленной и порочной была моя мать и что она была против ее брака с моим отцом. Первое, что она сделала, когда мы приехали во Флориду, – сожгла мое скудное имущество, в том числе и любимую куклу – подарок Рейфа… – У Шейн задрожали губы и на глазах выступили слезы. – Ты часто спрашивал меня, почему мне так хочется иметь на Рождество елку… Понимаешь, у тети Джеки ее никогда не было… Я росла, как Золушка у злой мачехи…

– А как же Рейф? – спросил Чэз, когда она немного успокоилась. – Он искал тебя?

– Да, и нашел.

– Сколько тебе было тогда лет?

– Двенадцать.

«Девять лет – вечность для маленькой сироты! – подумал Чэз. – Девять лет! Я искал тебя так же долго, Шейн!» Вслух он поинтересовался:

– И тетя Джеки вернула тебя?

– Нет, – Шейн брезгливо поморщилась, как будто испачкалась чем-то мерзким. – Она продала меня ему.

Чэз почувствовал, что всей душой ненавидит эту отвратительную женщину. Он еще крепче прижал к себе Шейн, шепча ласковые слова.

– Нет, Чэз, – остановила она его, – ты меня не так понял. Я рассказала тебе эту историю не для того, чтобы ты меня пожалел!

– Не волнуйся, все хорошо…

– Нет, – Шейн спрятала лицо у него на груди, все плохо! Я знаю, ты не можешь любить меня, но Сарите очень нужна твоя любовь. Она невинный ребенок, не заставляй ее страдать, как страдала я. Девочка нуждается в бабушке. Прошу тебя, Чэз, выполни мою просьбу!

– Не надо, не плачь…

Шейн торопливо вытерла слезы:

– Прости меня, я больше не причиню тебе боли… Дом для Сариты готов – и я ухожу.

Чэзу хотелось кричать, плакать, ругаться на чем свет стоит, но… он не мог, сраженный неожиданным известием: она все же собирается уйти от него!