Текст книги "Обретение мудрости"

– Был и есть, – сказал он. – Ее посланником, я имею в виду. – Он протянул ему ножны и перевязь. Меч он оставил у себя.

С нарастающей тревогой Уолли взял перевязь и начал ее застегивать, думая о том, что сейчас происходит под этой рыжей шевелюрой.

– Надеюсь, что я им являюсь до сих пор. Но сегодня я не чувствую себя героем.

Ннанджи снова посмотрел на меч в своей руке, глядя на игру света на сапфире, серебре и стали клинка.

– Помнишь последнее, что сказал Бриу, милорд брат?

– Нет.

– Самое последнее. Он сказал: «Полагаю, мы должны продолжать пытаться делать, как лучше».

Возможно, Ннанджи сожалел о том, что поменял наставника.

Нет; он расчетливо посмотрел на Уолли, а затем опустился на колено. Держа седьмой меч в обеих руках, он торжественно произнес:

– Живи с ним. Носи его и служи Ей. Умри с ним в руках.

Это был ритуал посвящения. Сутры требовали его для первого меча новичка, но воины применяли его к любому новому клинку. Ннанджи воспользовался им для повторного посвящения – обновления, возрождения Шонсу. Но это также означало дружбу , поскольку когда воин получал новый меч, он просил своего лучшего друга, чтобы тот вручил ему его. Так что это означало прощение и примирение, торжественную присягу и новое начало. Это означало: «Будь отныне воином». Оно было полно юношеского воинского романтизма, типичного для Ннанджи, и казавшегося сейчас удивительно уместным.

Злясь на возникший в горле комок, Уолли произнес ответ:

– Да будет он моей честью и моей гордостью.

Он взял меч и улыбнулся Ннанджи, который поднялся с земли.

– Спасибо тебе, брат. Постараюсь сделать все, что смогу.

Ннанджи не улыбнулся в ответ, лишь тихо сказал:

– Я тоже.

Оба резко обернулись на звук открывающейся двери.

– Господин! – поспешно сказала Джия. – Корабль вот-вот отойдет. А новичка Катанджи на борту нет.

– Ннанджи был уже почти у двери, когда пальцы Уолли сомкнулись у него на плече, словно челюсти льва.

– Плохая тактика, брат!

– Действительно! – сказал Ннанджи.

Он остался на месте, а на разведку отправился Уолли. Его встретили ироничные приветствия с пристани. Дерево и горшки были уже собраны и не слишком аккуратно сложены на палубе. Снова поднимался ветер. Матросы стояли у швартовов, Брота сидела у руля, а двое моряков, наклонившись, уже взялись за сходни. Они сердито выпрямились, когда на сходни ступил Уолли.

Одним из них был Томияно, и глаза его метали огонь на Уолли. Ожог на его левой щеке почернел и потрескался, словно обугленная шкура аллигатора. Даже под толстым слоем жира он доставлял ему адскую боль. Голос его звучал невнятно, поскольку он старался не двигать этой стороной рта.

– Что, дьявол тебе побери, ты делаешь, воин?

– Наш Первый еще на берегу.

– Эти, с мешками на головах, велели нам уходить, – пробормотал капитан.

– Ты собираешься с ними спорить?

– Видимо, придется. – Уолли ступил на сходни, и толпа тут же смолкла.

Внизу, на пристани, было теперь восемь или девять колдунов. Они выстроились в ряд, пересекая дорогу от воды до складов, а зрители теснились за их кордоном по обеим сторонам.

Четвертый с визгливым голосом тоже был там, но теперь рядом с ним стоял Пятый, безликий монах в красном с пятном-тенью вместо лица – так что «Сапфир» привлек крупную рыбу. Катанджи мог быть за многие мили отсюда, но хотелось надеяться, что он где-то рядом, в толпе, и его отделяет от корабля лишь пустая дорога. Его метка на лбу представляла собой гноящуюся рану, но она бы не выдержала тщательного осмотра.

Уолли прошествовал по сходням под направленными под него взглядами; у него по спине бежали мурашки в ожидании какого-либо непредсказуемого сверхъестественного нападения. Он остановился в футе от края, скрестил руки и уставился на Четвертого и Пятого.

– Я бы хотел поговорить с тобой, адепт-колдун, – крикнул он. Две головы в капюшонах, одна в красном, а другая в оранжевом, повернулись друг к другу, о чем-то совещаясь. Затем Четвертый медленно вышел вперед и остановился в нескольких футах от него, вне пределов досягаемости меча. Из-под капюшона на Уолли глянули холодные глаза.

– Чего ты еще хочешь, воин? – спросил визгливый голос.

Уолли попытался прочесть тонкие черты его лица. В них было что-то новое

– не столь явное торжество? Негодование? Возможно, обида?

– Я бы хотел поблагодарить тебя за то, что ты сохранил мне жизнь, адепт. На самом деле я бы пожал тебе руку, если бы ты мне позволил.

«Конечно, если ты можешь читать мои мысли, ты понимаешь, что я лишь хочу отвлечь твое внимание и внимание твоих приятелей».

– Пожать руку колдуну? Ты когда-нибудь просил кого-нибудь из воинов пожать тебе руку, Шонсу?

«Скорее, Катанджи!»

«Шонсу!»

– Раньше ты не называл меня этим именем, колдун.

Лицо под капюшоном вспыхнуло.

– Неправда!

Уолли собирался лишь отвлечь их внимание. Дразнить колдунов могло быть опасно – но поучительно. Он улыбнулся.

– Ты лжешь, адепт!

Колдун оскалился.

– Нет! Было бы забавно привести в исполнение первоначальный приговор, но у нас нет больше желания с тобой связываться. Можешь демонстрировать свой героизм, что может быть опасно. На твоих друзей это произведет впечатление.

«Первоначальный приговор? Ну-ка, что ты еще скажешь?»

– Нет, адепт. Ты пощадил меня, и я ценю это. Я еще раз предлагаю тебе свою руку.

– А я еще раз ее отвергаю. Терпение моих хозяев не безгранично. Пока что лишь моя клятва защищает тебя. Возвращайся на свой корабль, Шонсу! Тебе еще много предстоит ползать, когда ты вернешься в свое гнездо.

Краем глаза Уолли заметил, как кто-то вырвался из толпы и побежал к краю пристани. Он не посмел повернуться. Капюшоны колдунов, вероятно, безнадежно ограничивали их периферийное зрение.

«Где мое гнездо? Ты знаешь о Шонсу больше, чем я».

– Что ж, надеюсь, твоя снисходительность не причинила тебе вреда.

Лицо колдуна снова стало красным.

Кто-то вскочил на сходни позади Уолли и взбежал на палубу. Уолли обернулся, изображая удивление, и успел заметить худенькую фигурку Катанджи, позади которой развевался лоскут набедренной повязки.

– Кто это был? – взвизгнул колдун.

Уолли пожал плечами.

– Какой-то мальчишка. Что ж, прощай, адепт. Да пребудет с тобой Богиня. Если я встречу кого-то из колдунов, я пощажу его ради тебя.

– Именно об этом тебе и следует беспокоиться, Шонсу! – Колдун повернулся и скрылся прочь.

Уолли снова начал подниматься по сходням; его била дрожь от отпустившего напряжения. Однако колдун был прав. Теперь, когда его знали по имени, репутация Шонсу опустилась значительно ниже нуля. Как он теперь сможет набрать себе войско?

– Невидимки, – сказал Уолли. – Наверняка.

Он стоял на корме, возле правого борта, обнимая одной рукой Джию. Хонакура сидел чуть выше на ступенях, на этот раз на уровне глаз, словно мокрая черная обезьяна, опираясь локтями на колени. Ннанджи прислонился к борту, поставив ногу на нижнюю ступень, суровый, словно тундра. Взгляд его, казалось, был обращен куда-то внутрь. Рядом с ним новичок Катанджи, снова в подобающем воину одеянии, казался маленьким, скромным и неприметным, ожидая, когда на него обрушатся небеса – стоит только брату поймать его наедине, или еще раньше, если лорд Шонсу решит обрушить их на него самолично. Остальные двое были внутри рубки – Телка успокаивала Виксини, или, может быть, наоборот.

Аус уплывал вдаль; «Сапфир» начало покачивать с борта на борт, по мере того как ветер посреди Реки становился все сильнее. Солнце было еще высоко, и до заката было еще очень далеко. Работа в качестве посланника Богини была весьма напряженной – в первые три дня своей миссии Уолли успел настроить против себя два города колдунов, всю гильдию воинов и целый корабль моряков. И, возможно, самих богов.

В данный момент самым важным были моряки.

А взамен он узнал… что?

Он описал все, что видел – горящую тряпку, появление птицы, исчезновение кинжала, необъяснимый ожог моряка. Включая истории из Ова, истории о магических флейтах и яростных огненных демонах. Включая истории из храмовых казарм, которые пересказывал Ннанджи. Однако еще хуже того, что он видел, было то, что он слышал.

– Я думал, что, возможно, они могут читать чужие мысли, – сказал он; Шонсу не знал слова «телепатия». – Слышать то, о чем мы думаем? Но это можно исключить, поскольку мне удалось их одурачить, когда я прикрывал Катанджи; они не знали, о чем я тогда думал. Значит, остается невидимость. Когда Джия со мной говорила, рядом с нами стоял невидимый колдун.

Хонакура вздохнул.

– И сколько же их на борту сейчас?

– Кто знает? Продолжай говорить, и, возможно, мы услышим их смех.

Ннанджи поднял голову и начал оглядываться по сторонам, словно пересчитывая невидимых колдунов. Или, возможно, наблюдая за моряками. Они почти закончили приводить в порядок палубу, и взгляды, которые они время от времени бросали на пассажиров, носили явный оттенок угрозы. Томияно взбежал по другим ступеням на корму, намереваясь поговорить со своей матерью, сидевшей у руля. Вместо похищенного кинжала у него был новый.

– Мой разум давится, когда я прошу его проглотить невидимость, – пожаловался старик. Он не слышал прежде, как Ннанджи рассказывал историю Тарру о колдуне на осле, первое упоминание на эту тему, так что Ннанджи ее повторил специально для него. Хонакура обнажил беззубые десны в жуткой гримасе.

– Мой тоже, – согласился Уолли. – Но я не вижу другого объяснения. Возможно… если моя глупость вообще имела какой-то смысл, она дала мне возможность побеседовать с колдунами. И кое-что я все же узнал. Так что все было не совсем впустую.

– Почему не невидимые воины? – мрачно заметил Ннанджи. – Сделай меня невидимым, милорд брат, и я очищу Ов и Аус для тебя.

Он бы и сам это сделал, и с превеликим удовольствием.

Томияно спустился обратно и поспешил в дальний конец палубы. Моряки, мужчины и женщины, столпились вокруг него, словно группа детей, замышляющих какую-то шалость.

– История достопочтенного Тарру может иметь другое объяснение, – пробормотал Хонакура. – Колдуны, возможно, могли менять метки на лбу. Тогда человек на осле просто становился кожевником, или слугой, или кем-то еще.

– Я сам видел, – терпеливо сказал Уолли. Старик не мог свыкнуться с мыслью о том, что у воина могут быть мозги.

– И это объясняет также и появление фальшивого таможенника, если ты был прав, сочтя его колдуном.

– И это тоже! Однако метки не могут объяснить, каким образом они подслушали нас с Джией. Вероятно, на палубе находился колдун.

Хонакура вздохнул.

– Да. И если бы я мог менять свой облик, полагаю, я бы выбрал себе внешность примерно как у того таможенника – молодого и красивого. Ты бы меня тогда полюбила, Джия?

– Он был очень симпатичный, – тактично сказала Джия. Она улыбнулась и поцеловала Уолли в щеку. – Но я люблю только воинов.

– Одного воина, – сказал Уолли.

– Одного большого, сильного воина.

Он поцеловал ее в ответ. Прошло много времени с тех пор, как они делили пуховую постель в королевских покоях храмовых казарм, когда его тело ощущало всю ту страсть, которую должен был ощущать Шонсу. Храм уже начинал казаться старыми добрыми временами.

Среди команды затевалось что-то недоброе. Моряки исподтишка бросали на них хитрые взгляды. Что-то было решено, о чем-то они договорились. Позорный поступок Уолли превратил их страх в презрение. Капитан был обезображен на всю жизнь, сам корабль оказался в опасности. Что бы ни было причиной первоначальной враждебности моряков, теперь у них были веские причины возмущаться непрошеными гостями – и меньше поводов бояться Богини. Посланники не ползают в грязи.

– Дальше, – сказал Уолли. – Как они узнали, что я на борту? С помощью таможенника. Я ушел в рубку до того, как меня можно было увидеть с берега – я в этом уверен. У меня хорошее зрение, но я не мог различить людей на набережной.

Хонакура задумчиво наморщил свое обезьянье лицо.

– Мне кажется, что они могут посылать друг другу вести, милорд. Колдуны в каменоломне видели, как ты поднялся на борт голубого корабля. Я видел не слишком много голубых кораблей в Аусе. – В лишенном письменности Мире корабли, естественно, не имели написанных на носу имен.

– Возможно, – сказал Уолли. – Хотя я убежден, что колдуны не знали меня как Шонсу. По крайней мере вначале. Тонди могла сообщить им мое имя, но весть об этом не успела бы дойти до Ауса. Меня узнал кто-то в толпе. – Он слишком выделялся. Рослые воины встречались редко.

– Тогда, возможно, они могут видеть на расстоянии, – сказал жрец. – Они увидели, что мост разрушен, но, возможно, не видели, что воины его пересекли. Затем колдуны с обеих сторон встретились у разрушенного моста… Это вполне возможно! Вот почему они так долго догоняли нас у каменоломни!

– Возможно, – заключил Уолли. – И они видели меня на борту, когда «Сапфир» входил в порт? Может быть, может быть!

Моряки ненавязчиво распределились по всей корме. Детей отправили вниз. Ннанджи выпрямился и протянул руку, словно проверяя, свободно ли двигается его меч. В последний момент он передумал, взявшись рукой за ближайший штаг и прислонившись к нему. Теперь он ощущал опасность, исходившую от штатских – с каждой минутой его напряжение росло.

– Ты собрал впечатляющий перечень могущественных способностей твоих противников, милорд, – заметил Хонакура. Голос его прозвучал достаточно цинично для того, чтобы Ннанджи бросил на него раздраженный взгляд.

– И что же ты узнал, старик? – спросил Уолли.

– Признаюсь, очень мало. Я не видел никого, кто наблюдал бы за кораблем. Я видел, как ты спустился по сходням, а потом двух колдунов, которые пошли за тобой, но я не видел, откуда они пришли. Они не проходили мимо меня.

Уолли что-то проворчал. Были ли эти двое до этого невидимы? Невидимок на этой оживленной портовой дороге затоптали бы насмерть за несколько минут. Значит, они были невидимы на борту «Сапфира», а затем последовали за ним на берег?

– Местные жители не слишком были склонны разговаривать с чужаком о колдунах, – сердито сказал Хонакура. – Естественно. Однако мне все-таки удалось узнать, что они здесь уже давно – больше десяти лет.

– Десять лет ? – Уолли подобного не ожидал. – Сколько же еще городов они захватили?

– Не знаю.

Послышался тихий голос:

– Милорд?

– Да, новичок?

– Позвольте мне сказать, милорд; это было одиннадцать лет назад, в День Воинов, 27344.

– В самом деле? – сказал Уолли. – Откуда ты знаешь?

Парнишка слегка покраснел.

– Одна девушка сказала, милорд. Она продавала грушевый сидр в кружках. У нее была родительская метка воина.

Уолли почувствовал, как улыбка сползает с его лица. Он бросил взгляд на Ннанджи, который предостерегающе нахмурился.

– И как, вкусный сидр?

Катанджи скорчил гримасу.

– Отвратительный, милорд. Меня заинтересовала родительская метка; сидр я не люблю.

На этот раз Уолли рассмеялся, несмотря на нараставшее на палубе напряжение.

– Что же она еще тебе рассказала, после того как ты поблагодарил ее за превосходный сидр?

Набравшись уверенности в себе, Катанджи сказал:

– Ее отца убили колдуны, милорд, так что я не думаю, что она может меня выдать, хотя она заметила мою метку. Здесь они не используют огненных демонов. Местный гарнизон устроил ежегодный банкет, и туда явились колдуны, которые вызвали воинов на поединок.

– А воины все были на две трети пьяны – или на четыре трети. И что произошло?

– Они все выбежали в парадные двери, размахивая мечами и… И крича, милорд. Она сказала, что колдуны убили их, поразив ударами грома.

– Ударами грома? – Это было что-то новое.

– Вспышками молний, – с серьезным видом сказал Катанджи, – и ударами грома. Как только один из них выходил наружу, его тут же убивали. Это было не так, как в Ове. Их не растерзали на куски и не загрызли, милорд. Как она сказала, на телах не осталось почти никаких следов. Несколько ожогов, но почти без крови.

«От другого – ум возьмешь…»

– Продолжай! – сказал Уолли.

– Потом колдуны приказали всем выйти, проверяя, не остался ли в живых кто-то из воинов среди гостей. Они нашли двоих, пытавшихся выбраться через заднее окно, и тоже их убили. Затем колдуны сожгли дом, для верности. Погибло восемнадцать человек, весь гарнизон. И она еще рассказала, что с тех пор в город приходило еще около дюжины воинов, в разное время, и их всех тоже убили, милорд.

– Молодец! – сказал Уолли. – Ннанджи, я думаю, тебе стоит иначе отнестись к вопросу о сходе на берег без разрешения.

Ннанджи кивнул, гордо ухмыляясь.

Катанджи облегченно вздохнул.

– Колдуны изгнали всех красильщиков.

– Что они сделали?

– Все красильщики покинули город. Девушка не знала, почему, но из-за этого поднялись цены на ткань и на одежду. – Он бросил взгляд на команду. – И на кожу… Я думал, морякам это может быть интересно.

– Неважно! – прорычал Ннанджи. – Что еще?

– Почти все… О, милорд! Следующий город вверх по течению – Км Сан, и там нет колдунов. Но следующий за ним – Вэл, и там они есть. Колдуны, я имею в виду. Она ничего не знала о других городах, даже об Ове.

Народ не слишком много путешествовал, за исключением торговцев, моряков и менестрелей. В Мире не было ни газет, ни телестанций.

– Ты очень хорошо поработал, новичок! Это очень важная информация. И тебе удалось все это выяснить за очень короткое время.

Катанджи покраснел, явно довольный собой, наслаждаясь словами похвалы.

– У меня не было времени поговорить с кем-то еще, милорд.

– Ннанджи, научи своего подопечного сутрам семьсот семьдесят второй, семьсот восемьдесят третьей и семьсот девяностой.

Ннанджи кивнул – эти сутры касались военной разведки и шпионажа.

– И восемьсот четвертой, милорд брат! – Он слегка улыбнулся – про кошек.

– Однако, – сказал Уолли, – твоя метка заживет как следует через несколько дней, новичок. Не думаю, что нам придется плыть обратно в Аус, но если придется, не пытайся повторить тот же трюк снова, ясно?

– Конечно, милорд, – ответил Катанджи, однако не слишком охотно, и Ннанджи подозрительно посмотрел на него. Затем его внимание оказалось отвлечено. Из двери на баке вышла изящная Тана, встреченная широкими улыбками. Не этого ли ждали моряки? При ней не было меча. В пределах видимости не было никакого оружия, если не считать кинжала капитана.

– Итак? – заметил Хонакура. – Ты думаешь, теперь ты низко пал, и обрел знание от другого? Как насчет того, чтобы поднять войско, или замкнуть круг?

Уолли яростно уставился на него.

– Это ты мне скажи!

– Это твоя загадка, милорд.

– Да, но ты ведь кое-что понял, не так ли?

– Думаю, да. – Старик хитро посмотрел на него. – Ты сам сказал это, милорд, но это кажется столь очевидным, что вряд ли мне…

– Кажется, у нас проблемы! – сказал Ннанджи.

Тана держала две рапиры и две фехтовальных маски, направляясь на корму к воинам.

– Адепт Ннанджи! – Она остановилась рядом с главной мачтой, стройная и восхитительная, одетая все в те же два коротеньких куска желтой ткани, заманчиво улыбаясь. – Ты обещал мне урок фехтования!

Ннанджи громко сглотнул.

– Как я могу я сражаться с такой красавицей? – прошептал он.

Уолли беспокоило другое.

– Это какая-то ловушка. Ради всех богов, проверь ее рапиру, прежде чем начнешь. – Высказывая подобные опасения, он руководствовался вовсе не сутрами или воинскими инстинктами Шонсу – у Шонсу никогда не возникало мыслей о подобного рода вероломстве. Шонсу никогда не видел «Гамлета», акт пятый.

Ннанджи недоверчиво взглянул на него.

– Так или иначе, здесь нет места, чтобы вытащить оружие, не то что фехтовать! – Он посмотрел в сторону более просторной площадки на кормовой палубе. Места все равно было мало.

Уолли покачал головой.

– Видишь, какие короткие эти рапиры? А если на нас нападут пираты, бой будет именно здесь, так что имеет смысл потренироваться.

Самое широкое свободное пространство на «Сапфире» находилось перед грот-мачтой, где стояла Тана, но оно было миниатюрным по меркам сухопутного воина, зажатое между шлюпками и передним люком. Команда собралась вокруг, с нескрываемым весельем ожидая продолжения.

– Я польщен, ученица Тана, – голос Ннанджи звучал не слишком убедительно.

– Дай мне подержать твой меч, – сказал Уолли, думая о канатах над головой. – И не недооценивай ее!

На лице Ннанджи снова отразилось недоверие – он мог подозревать о возможных проблемах, но явно не сомневался в своей способности одолеть девушку-Вторую. Уолли не был в этом столь уверен. Воины упражнялись на очень длинных мечах, таких длинных, что с ними с трудом можно было управляться одной рукой, и притом обожали головокружительные прыжки и удары, что явно оказывалось бесполезным на борту корабля.

Ннанджи взглянул наверх, осторожно вытащил меч и подал его Уолли. Потом подошел ближе, чтобы проверить рапиры, которые предлагала Тана. Нахмурившись, словно догадавшись о предупреждении Уолли, она протянула ему обе и предложила выбрать. Ему явно не понравилась ни одна из них, но он взял одну и попытался сделать несколько выпадов. Потом вышел на середину свободного пространства и повернулся к ней лицом. Они надели маски.

– До семи, адепт?

Ннанджи опустил рапиру.

– Я думал, это должен был быть урок, ученица?

– Конечно, адепт. Какая же я глупая. – Она встала в позицию.

– Попробуй чуть выше, – сказал из-под маски Ннанджи. – Лучше. Давай?

Тана сделала выпад, Ннанджи отступил и упал на спину на крышку люка.

– Один! – крикнула Тана. Толпа взвыла.

В следующий раз он продержался на долю секунды дольше, стараясь изо всех сил устоять на ногах, пока в воздухе мелькали клинки. Но затем он снова начал отступать, и то ли он не был уверен в том, что находится позади, то ли попытки вспомнить помешали сосредоточиться. Последовал укол в голову.

– Два!

Он не учел возможности вскочить на крышку люка, что дало бы ему больше пространства для маневра, но Ннанджи никогда не видел фильмов о пиратах. В третий раз он яростно атаковал, сумев сохранить равновесие. Тана без труда отступала к мачте. Это был быстрый и дьявольский поединок, не похожий на тот стиль, к которому Ннанджи привык. Он зацепился рапирой за ванты, и Тана ткнула его под ребра.

– Три!

Команда вопила, словно стая попугаев. Уолли, стиснув зубы, тихо ругался. Если Тана была Второй, то водяные крысы оценивали ранг намного выше, нежели сухопутные жители, но на него произвела впечатление подобная демонстрация воинского мастерства, и он подумал, что и сам не отказался бы от подобной тренировки.

Корабль качнулся…

– Четыре! – торжествующе крикнула Тана. Она сорвала маску и раскланялась под громкие приветствия.

С пунцовым лицом Ннанджи побрел к своим друзьям, словно побитый пес, все еще держа в руках рапиру, килт и маску. Он шел почти три минуты. Избегая взгляда наставника, он перегнулся через поручни, словно готов был сложиться пополам и стравить за борт.

– Непрошеные гости опозорились, так сказать, на собственной территории. Время забавы кончилось, пора было переходить к делу.

Томияно медленно пересек палубу, вскочил на крышку кормового люка и упер кулаки в бока. Трое моряков скользнули позади него, встав напротив гостей – поближе к пожарным ведрам.

– Мы намерены высадить вас на первой же пристани, Шонсу. Оттуда вы сможете добраться пешком.

Ннанджи выпрямился и повернулся к ним.

Корабль вышел на середину реки и двигался на безопасном расстоянии от берега. Уолли увидел фермы. Там должны были быть и пристани.

– Напоминаю тебе, капитан, – с деланным спокойствием сказал он, – что я оплатил дорогу до первого порта, где я смогу набрать себе отряд воинов.

Моряк криво ухмыльнулся.

– Кто станет тебе служить, Шонсу? Первые же воины, которых ты встретишь, отдадут тебя под суд за трусость. Наш договор никогда не сможет быть выполнен. Вы сходите на берег, и скатертью дорога!

Назвать воина трусом – это влекло за собой кровь, столь же однозначно, как молния влечет за собой удар грома. Томияно, возможно, хотел спровоцировать драку, чтобы иметь возможность убить пассажиров, завладев в итоге седьмым мечом и прочими ценностями, которые им принадлежали. Зловещим признаком было отсутствие детей. Однако присутствовали подростки вроде Матарро, так что, возможно, кровопролитие не входило в его главные намерения. Но подобный вариант явно не исключался.

С этим вариантом Уолли согласиться никак не мог. Ннанджи только что продемонстрировал собственное бессилие в условиях корабля, и даже Шонсу не смог бы противостоять буре летящих ножей.

Он не мог и обратиться за помощью к Броте, даже если бы это позволила ему собственная гордость, поскольку она была предупреждена заранее и потому вынуждена была бы согласиться. Он мог бы уступить и сойти на берег, рассчитывая на то, что Богиня не даст кораблю уйти, но моряков явно более не беспокоило божественное вмешательство, и Уолли решил, что они, вероятно, правы. Он не мог более требовать помощи от этой компании. Он получил «Сапфир», как мог бы получить необъезженную лошадь, и ехать на ней было его делом. В эпосах герои никогда не падали с лошадей.

Подчиниться и сойти на берег сейчас означало отказаться от своей миссии

– он был в этом уверен. Это могло быть очередным испытанием, или началом наказания. Но удовлетворительного выхода попросту не было.

А Ннанджи ждал, что он станет делать.

Будь же теперь воином !

Уолли все еще держал меч Ннанджи.

– Лови! – крикнул он и бросил меч рукояткой вперед. Томияно подхватил его, словно цирковой жонглер. Другие моряки опустили руки к ведрам и застыли.

– Какого дьявола? – разъяренно спросил капитан.

Уолли взял рапиру и маску из вялых рук Ннанджи, не обращая внимания на его удивленный взгляд.

– Лови! – снова крикнул он, бросая маску.

Томияно увернулся. Маска ударилась о ванты, упала и покатилась по палубе.

– Что ты делаешь, ради всех демонов? – прорычал он.

– Как хочешь, – Уолли подошел к краю люка. – Моряк Томияно, я, Шонсу, воин седьмого ранга, настоящим наделяю тебя правом оказывать сопротивление пассажиру, вооруженному рапирой.

– Что? Ты с ума сошел!

– Посмотрим.

– Что ты задумал?

Уолли вскочил на крышку люка.

– Моряк, ты наглый пес. Тебя следует высечь. Защищайся!

Он прыгнул вперед и нанес удар рапирой. Томияно отразил его и инстинктивно сделал ответный выпад. Уолли парировал его и снова нанес удар. Где-то позади послышался голос Ннанджи: «Дьявольщина!»

«Дзынь-дзынь-дзынь…» За несколько мгновений Уолли оценил противника. Он двигался быстро и владел несколькими очень хорошим приемами. Намного лучше, чем Тана. Возможно, примерно как Шестой? Затем Уолли перешел к делу. Он скользнул острием по груди моряка, оставив красный рубец. Капитан выругался и сделал выпад; Уолли парировал. После ответного выпада Уолли острие рапиры снова прочертило полосу по ребрам моряка. Затем Уолли преднамеренно ткнул его в нос; было опасно наносить удар столь близко от глаз, но это должно было быть больно. Поток крови был весьма впечатляющим.

Приходя в себя перед бешеной атакой, Томияно спрыгнул назад с крышки люка. Уолли последовал за ним и погнал его спиной вперед по его собственной палубе, нанося безжалостные удары.

Зачем он позволил себя втянуть в подобное безумие? Не только лишь для того, чтобы произвести впечатление на Ннанджи или на моряков. Он как бы давал сигнал богам: «Вот моя плоть, а вот меч. Если я утратил право на жизнь, возьмите ее. Если объявлен приговор – приведите его в исполнение».

Рапира против меча – силы были явно неравны. Томияно мог идти на риск, который Уолли не мог себе позволить, поскольку все его неприятности сводились к очередной царапине, в то время как первая же ошибка Уолли могла оказаться последней. Ему приходилось также наносить сильные удары, в то время как в руке Томияно был меч Ннанджи, острее которого просто не было – он мог разрезать плоть столь же легко, как воздух; его прикосновение могло быть смертельным.

Однако у Уолли было два преимущества. Просто удивительно, какое ускорение могли придать мускулы Шонсу рапире за несколько дюймов ее движения, и сколь тяжкий удар он мог нанести. И, хотя капитан был удивительно ловок, Шонсу был лучшим в Мире.

Это было не состязание. Это была бойня.

И команда ничего не могла сделать. Их капитану не угрожала реальная опасность. Они вряд ли бы стали вмешиваться, если только он не позвал бы на помощь. А Томияно не стал бы звать на помощь, хотя исход поединка складывался явно не в его пользу – Уолли правильно его оценил.

Не слышалось ни звука, кроме тяжкого дыхания, отрывистого лязга металла и тяжелого топота сапог Уолли, когда он переступал с правой ноги на левую. Перепуганные моряки столпились вокруг. Ему уже приходилось заниматься этим прежде – Шонсу знал, как драться на палубе корабля. Его стиль полностью изменился. Ни суматоха, ни уходящая из-под ног палуба нисколько ему не мешали.

Мелькание рапиры и меча, казалось, превратилось в звенящий серебристый туман. Томияно отступил назад почти до предела, парируя удары, как только мог. Уолли неумолимо наступал, отбивая защиту противника, словно тот был паралитиком, пробивая ее, словно бумагу. Вскоре оба тяжело дышали и вспотели, но с капитана, кроме того, потоками текла кровь. Его спина, грудь и ребра были исцарапаны и ободраны, словно его высекли.

– Хватит! – выдохнул Уолли. – Бросай меч.

Однако бой продолжался.

Томияно был гордым человеком. Он не мог сдаться. Он не мог позвать на помощь. Он испробовал все, что знал, и несмотря на это оказался побежден. Тем не менее он не мог сдаться.

Уолли перестал наносить удары, продолжая парировать выпады противника.

– Я сказал, брось меч!

Томияно все еще пытался убить своего противника. Их безумная погоня по палубе закончилась, и выпады его становились все слабее и неувереннее, но он не собирался сдаваться.

Уолли решил, что придется сломать ему ключицу.

– Последний шанс, моряк!

Внезапно капитан перехватил меч обеими руками и нанес мощный, протяжный, медленный удар сверху вниз, словно косой или клюшкой для гольфа. Уолли попытался парировать его, но меч выбил у него из рук рапиру и прорезал килт, повредив бедренную артерию. Вот это удар !

Он лежал на спине, глядя на пару торжествующих, обезумевших от боли глаз позади лезвия, занесенного для последнего удара, на фоне ослепительно ярких парусов и неба, слыша лишь удары собственного сердца, выталкивавшего из его тела жизнь алым фонтаном. Время застыло навечно. Никто не дышал. Затем моряк выругался и отвернулся, убрав меч.

Уолли попытался сесть, и тут кто-то погасил свет.