Текст книги "Троны Хроноса"

14

АРЕС

Ник Корморан нажал на дверную клавишу, испытывая нетерпение от микрозадержки отпирающего механизма. В студии пахло потом, несвежей пищей, старой заваркой и озоном.

– Есть одна рыба, – сказала Дерит Й'Мадок. – Большая.

Ник потер руки, забыв про запах.

– Кто такой?

– А ты угадай. – Дерит повернула к нему кресло, весело прищурив темные глаза.

Ник со вздохом плюхнулся в собственное кресло.

– Терпеть не могу загадок. Фазо? Нг? Кестлер? Панарх? – Он называл кого попало, сам не свой от нетерпения.

– Тепло. Даже очень.

Раздражение Ника как рукой сняло.

– Уж не Ваннис ли Сефи-Картано?

– Теперь ты понимаешь, зачем я тебя вызвала, – кивнула Дерит.

– Я к ней не пойду, – заявила Лиэт с другого конца комнаты. – Она меня обжарит на медленном огне и выдаст тонкое критическое эссе относительно вкуса.

Ник обвел взглядом других репортеров – все гримасничали и отмахивались. Дерит, когда пришел ее черед, сказала кисло:

– А меня ты туда не пошлешь даже ради девяноста процентов баллов.

– Какой улов-то? – вздохнул Ник. – Покажи мне ее письмо.

– На поверхности, разумеется, ничего обнаружить нельзя. – Дерит прошлась по клавишам пульта. Ник воззрился на экран.

«Что касается вашей недавней передачи, я очень рекомендую вам прогуляться по Галерее Шепотов в пять часов вечера».

Ник прищурился, словно пытаясь проникнуть сквозь экран в мозг отправительницы.

– Пять – это время их новомодной затеи, так ведь? – спросила Тови.

– Придется говорить о любви, – ввернул кто-то.

– В игры играет, засранка, – проворчал Юмек.

– Все мы любим играть в игры, – сказал Ник, – а игра всегда одна и та же, только правила меняются. Генц Сефи-Картано делает высокую ставку, и это пятичасовое свидание само по себе говорит о многом.

Дерит кивнула с серьезным видом:

– Она знает, о чем мы умалчиваем, – стало быть, должна знать почему. Следовательно, она либо хочет помочь нам...

– Либо заткнуть нам рот, – хмуро бросил Юмек.

– Либо заткнуть нам рот, – согласилась Дерит, – по в любом случае она хочет что-то взамен. Одно несомненно: для нее это важно, иначе она вообще не стала бы нам писать.

– И у нее есть нечто, могущее заманить нас на ее территорию, – быстро смекнул Ник.

– Что-то насчет рифтеров? – спросила Лиэт. – О них ведь речь?

– М-мм. – Ник сунул руки в карманы, покачиваясь на каблуках.

– Притом в любовном контексте, – вскинула косые брови Тови.

* * *

Ник вернулся в тесное жилище, которое делил с несколькими техниками среднего уровня. Часть внимания он, как всегда, уделял болтовне в общей комнате и коридорах. Разговоры о войне и жалобы на трудные условия жизни прошивались извечными нитями интимных сплетен.

По привычке Ник всегда выбирал самые людные дороги и самый густонаселенный район обитания. Перед дверью в свою комнатушку он вдруг осознал, что всю свою жизнь прожил в поллойской версии Галереи Шепотов.

Только место красивое, а так все то же самое: слушаешь чужие сплетни и сеешь свои. Правда, Дулу при этом прячутся – типично для них.

Окружающие его люди по крайней мере имели мужество высказывать свои убеждения, хотя их и к ответу могли притянуть.

Однако сейчас не до них. Ему надо сосредоточиться на рифтерах, политике и леди Ваннис Сефи-Картано, первой величине старого и нового двора.

Ник принял душ, подстригся и надел намеренно неприметный костюм. Всякое действие требует доспехов особого рода. Ник не хотел выглядеть ни опасным, ни богатым, ни даже влиятельным – он просто не желал бросаться в глаза. Он всегда чувствовал, что самая большая ошибка, на которую способен поллои, – это перенимать у Дулу их моду и манеру говорить. В лучшем случае это ставит его в положение армии, воюющей на незнакомой территории, в худшем – делает предметом насмешек.

Сев в транстуб и предвкушая дуэль, которую надеялся выиграть, Ник с мрачным юмором подумал, что будет только хорошо, если утонченная леди Ваннис примет его за полное ничтожество.

Под вечер в дулуских районах всегда было мало народу и много места. В транстубе не было табличек, запрещающих доступ поллои, но через несколько остановок Ник остался чуть ли не единственным в капсуле, кто не принадлежал к Дулу или обслуживающему их персоналу.

И он был единственным поллои, вышедшим в «Садах Джихана». Остальные пассажиры, четверо Дулу, даже взглядом его не удостоили.

Так же обстояло дело и с теми, кого он встречал на дорожке, но он принуждал себя идти медленно, примечая всякую мелочь. Цветы и кустарники его мало интересовали, хотя он знал, что для Дулу они полны скрытою смысла. Место, отведенное каждому растению, подбор красок и ароматов – все это говорило о чем-то, возможно, даже о многом. Но Ника привлекали более явные знаки и символы, имеющие форму человеческих фигур. На здании не было никакой вывески, однако Ник узнал его сразу. Его размеры и форма плохо поддавались оценке. Ник сверился со своим хроно: ровно пять. Приближаясь к простой двери, он удостоверился в том, что пишущее устройство его босуэлла включено. Она может заметить, как дернется мускул при включении, если сделать это в ее присутствии. Айну он оставил в студии, уверенный, что Ваннис не покажется, если он ее наденет.

Двери тихо раскрылись. Он переступил через порог и заморгал. Он знал, что это место представляет собой лабиринт, и ожидал увидеть извилистые коридоры и темные углы. Вместо этого он как будто попал в центр огромного бриллианта, где каждая грань была головокружительной комбинацией из геометрических линий кристаллического света, струящейся воды и колеблемых бризом пальмовых ветвей.

Это зачаровывало и в то же время дезориентировало. Ник, несмотря на решимость отмечать свой путь, скоро запутался окончательно.

Голоса наплывали на него, как бесплотные духи. Одни были едва различимы за плеском фонтанов, другие звучали где-то совсем рядом, отражаясь от блестящих стеклянных поверхностей.

– ...попытался воссоздать копию ее дома – просто так, в подарок...

– ...Если вы в интересах дискуссии позволите мне возразить...

Женский смех прожурчал музыкально, как фонтан.

– Шарм заключается в уме, а не в лице, которое всего лишь красиво и не меняется с самого начала. Шарм же раскрывается мало-помалу. Он может скрываться, чтобы потом появиться внезапно и преподнести сюрприз – в этом вся суть шарма.

– По-вашему выходит, дорогая, что шарм – всего лишь синоним остроумия, – протянул мужской голос.

– А остроумие – синоним оружия, – добавил другой мужчина.

Легкий смех раздался прямо позади Ника. Он круто обернулся – и не увидел ничего, кроме водопада перед стеклянной стеной.

– Остроумие чарует, лишь когда проявляется спонтанно, – ответила женщина, – а не репетируется заранее. Шарм нельзя приобрести – чтобы иметь его, нужно быть наивным. Разве можно стать наивным по заказу? Наивность нравится нам, но нет стиля, более трудного для подражания.

– Она поразила вас прямо в сердце, – сказал один мужчина другому под одобрительный шепот.

Ник сделал еще два шага, и голоса умолкли.

Он свернул на тропу, овеваемую потоком прохладного ароматного воздуха. Из-за отраженного в зеркале водопада – прямо на него, как могло показаться, – вышла женщина, которую он сразу узнал. Ваннис Сефи-Картано, вдовствующая супруга Эренарха, в жизни оказалась еще красивее, чем на видео, но Ника позабавило то, какая она маленькая – даже ниже его.

Она шла скользящей, бесшумной походкой. В густых каштановых волосах поблескивала маленькая нить драгоценных камней – такая же, как на гладкой шее и на запястьях. Превосходно сидящее платье из какой-то зеленой ткани казалось, но не было прозрачным, и духи пахли восхитительно.

Ник скрыл свою реакцию. На видео эти Дулу со своими сказочными нарядами и плавными, как в танце, жестами, выглядели красивыми, но какими-то бесполыми. В действительности, благодаря тонким ароматам, намеку на крепкие мускулы под легкой тканью, даже тембру журчащих голосов, дело обстояло совсем по-другому.

«Поскольку завлекать ей меня ни к чему, все это направлено против меня», – сказал себе Ник, когда Ваннис поравнялась с ним.

Ее приветливая улыбка показывала, что она его узнала. Ник ухмыльнулся в ответ, думая: «Я знаю ее, она знает меня. Мы оба знамениты: она как произведение искусства, я как его средство».

– Скромность, – сказала она, – есть составная часть отношений, которые мы желаем поддерживать.

Усек. Никаких имен, обещание будущих контактов – и хочет вывести меня из равновесия, насколько возможно.

– У Дулу – возможно, – сказал он. – Мы, поллои, любим шум. В конце концов, чем больше о нас знают, тем меньше приходится скрывать.

– И вы уходите без последствий, с карманами, набитыми громкой славой. Но это предполагает, что вы рискуете только своим достоянием.

– Риск присутствует в любых отношениях, – сказал Ник и поморщился. На таких банальностях далеко не уедешь. Ладно, пусть думает, что я идиот, – авось быстрее перейдет к делу.

– У нас это часто вопрос степени, – сказала она.

– Кстати, я давно хотел спросить... У вас, как и у нас, есть партнеры, законные и незаконные, приносящие обет пожизненной верности и не приносящие. – Он умолк, и Ваннис сделала изящный жест, показывая, что внимательно его слушает. – У вас есть также брак, то есть семья, общая собственность, дети, в том числе и приемные...

Снова жест, на этот раз выражающий сомнение.

– Упрощение может привести к дезинформации...

– На разных планетах свои обычаи, но сейчас я говорю о Дулу высшего круга.

Она ответила знаком согласия.

– Так вот, есть также люди, которые не являются сожителями, не имеют официального статуса, но о которых все знают...

– Например, подруга покойного Эренарха Семиона, Сара Дармара Таратен. И мой друг Кольм Вишневский.

– Вы сами их назвали, – усмехнулся Ник. – Не я.

– «Наивность, – начала Ваннис, явно цитируя, – это притворство, лежащее между высоким и низким стилем и столь близкое к последнему, что бывает трудно не впасть в вульгарность...»

– «...в чем и заключается пикантность», – закончил Ник.

Ваннис со смехом захлопала в ладоши. Фонтан позади нее казался сотканным из жидкого света – если положить в него руку, она, наверное, обледенеет.

– Эти люди не были нашими партнерами, – сказала Ваннис. – Не кажется ли вам, что мы все пользуемся общим человеческим опытом – Дулу, поллои...

– Рифтеры и должарианцы, – добавил Ник.

– Совершенно верно. – Глаза Ваннис отражали зелень нависающих над ними папоротников. – Я держала Кольма при себе, потому что с ним было весело, а он оставался, поскольку я оплачивала его расходы. Сара Дармара оставалась с Семионом... по разным причинам, ни одна из которых не имеет отношения к предмету нашей беседы.

– То есть к любви, – сделал свой ход Ник. Ее глаза превратились в две точки света, холодные и бриллиантово-твердые, как лабиринт вокруг них.

– Если вернуться к вашему первоначальному вопросу, то разнообразие отношений еще более усложняет фактор, который можно определить как ортогональное деление. Это вопрос степени.

– Или, говоря попросту, по-поллойски – политики и социологии.

Шепот, долетевший неведомо откуда, заставил Ника вздрогнуть:

– Поллои с их предрасположенностью к бунту...

Здесь могут услышать и переиначить все, что я говорю. Зачем она выбрала это место? Одна из водных струй задела какие-то невидимые колокольчики, и Ник, отвлекшись, понял, что здесь они в каком-то смысле на равных – оба вынуждены говорить обиняками. Да пишет ли что-нибудь его босуэлл? Может быть, это одно из редких на Аресе мест, где они не работают?

Ваннис с рассчитанной грацией подняла руки ладонями вверх и сказала:

– В нашем контексте – всегда.

«Вот мы и подошли к делу, – подумал он. – Если кто-то из них и знает о Панархе и Вийе, то не придает этому никакого значения. А она, предполагая, что и я знаю, только что фактически сказала мне, что эта связь имеет политический оттенок».

– Когда личности выступают так же, как символы для разных человеческих групп, – продолжила Ваннис, – их персональные решения влияют не только на сами группы, но и на действия, которые могут быть предприняты для блага этих групп.

Ник перевел дыхание. Ладони у него вспотели. Это она о рифтерах и Пожирателе Солнц – готов съесть свою айну, если не так. Но подразумевает ли она, что Панарх готов отправиться вслед за ними?

– Например, такие действия, как последовать за возлюбленной в самое жерло ада, – сказал Ник и добавил: – Это только в видеофильмах хорошо кончается.

– Иногда это не кончается ничем. – Ваннис провела пальцами по мелкому водоему на уровне своей талии.

– Это угроза? – Вода потом схлынула куда-то вниз, Ваннис не ответила, и Ник повернулся к ней лицом.

Выдержав паузу, превышающую все границы неловкого молчания, она сказала мягко:

– Позвольте мне, генц Корморан, привести еще одну цитату из уже известного вам источника: «Рассмотрим понятие антитезы. Антитеза выражений не маскируется, в отличие от антитезы идей. Последняя всегда рядится в те же одежды, первая меняется, как ей заблагорассудится; одна имеет вариации, другая нет».

Ник сглотнул, уяснив предупреждение. Что бы ни стояло за этим странным разговором, силой он ничего не выяснит. Она просто уйдет, а он останется ни с чем.

– Антитеза в качестве счастливой случайности? – спросил он. Ее ладонь раскрылась, словно предлагая что-то в дар.

– Есть еще и неожиданность, – улыбнулась она. – Вы ведь однажды уже убедились в этом, не так ли?

Что это – напоминание о бомбе, которую она взорвала в день суда, или еще и намек на нечто, имеющее такой же потенциал?

– Я люблю сюрпризы, – с надеждой сказал он.

– Предлагаю вам взглянуть на наши предполагаемые отношения с точки зрения Дулу.

Опять скромность; она не хочет, чтобы мы это обнаружили. Он снова сглотнул.

– Как долго я должен рассматривать их таким образом?

– До нашей следующей встречи и новой беседе об... антитезе.

– Поллои предпочитают откровенность. Она уравнивает.

Она снова сделала жест открытыми ладонями.

– Когда предметом является любовь и вы подыскиваете ей антитезу, чем может сопровождаться уравнивание?

Перед ними внезапно открылся ряд зеркал. Свет, преломляясь, уходил в бесконечность, и от этого кружилась голова.

Чем сопровождаться? Войной... разрушением. Она даст понять, что с разговором спешить не надо... что это имеет отношение к войне.

Он должен был выйти отсюда.

– Разрушением, – сказал он охрипшим голосом и прочистил горло. – Предпочитаю сюрпризы.

– Из которых один лучше другого. – Она кивнула, и он с опозданием понял, что это согласие – обещание.

Сердце у него заколотилось. Они прошли еще два-три шага. И он взглянул на нее: она ждала, чтобы и он подтвердил без слов свою готовность к сотрудничеству. Поняв это, он тоже кивнул.

Она коснулась его руки и свернула в боковой коридор, шурша юбками по плиткам дорожки. Ник постоял, пытаясь унять сердцебиение, и устремился за ней – но шорох превратился в плеск фонтана, падающего в водоем.

Вокруг не было ничего, кроме стекла, зеркал и подсвеченной воды, похожей на текучее пламя.

Впереди он увидел неприметную дверь. Пять ступенек, шесть – он дошел до нее и оказался снаружи.

С прослушиванием записи он подождал до транстуба, но, включив воспроизведение, услышал только шум падающей воды. Но он готов был голову прозакладывать, что по возвращении в студию его будет ждать письмо, содержащее такое, за что другие каналы пошли бы на убийство. Вот это жизнь!

Ник закинул голову назад и засмеялся.

* * *

– Ты уверена, что хочешь присутствовать? – Тяжелые брови Осри образовали прямую линию над его темными глазами. Фиэрин с улыбкой взяла его под руку.

– Ведь это недолго. Я знаю, что это глупо, – уверена, что Джеп Хуманополис и мой брат никогда не встречались, – но когда я вижу Хуманополиса, это как-то приближает меня к Джесу. Ведь последние пятнадцать лет его домом был Рифтхавен.

– Его домом был Дис – не знаю, правда, как долго, – а этого места больше нет.

– Но он и на Рифтхавене бывал – это был дом его души, как у нас Мандала. Мне трудно объяснить, но я хочу это видеть.

– Будь по-твоему. Отец обещал занять нам хорошее место.

– Разве члены Малого Совета не участвуют в церемонии? – Удивилась Фиэрин.

– Только Панарх, верховный адмирал и Верховная Фанесса.

Фиэрин думала об этом, пока транстуб вез их к Кругу.

– Откуда они знают, что нужно делать – ведь прецедентов не было? Не могут же они обращаться с ним, как с главой государства, будто рифтеры – вновь обретенные изгнанники?

– Пожалуй, нет, – нахмурился Осри. – Хотя, – добавил он, не столько обращаясь к ней, сколько размышляя вслух, – это неплохое определение для них.

Она не успела спросить его, что он имеет в виду, потому что Осри воскликнул:

– А вот и отец – он нас видит.

Они влились в толпу титулованных Дулу и высокопоставленных правительственных чиновников.

Церемония началась. Фиэрин почти не слышала слов, но это ее не заботило – в них все равно нет никакого смысла. Она предпочитала наблюдать за людьми, захваченная стилизованным ритуалом. Оно очень походило на танец и при этом содержало в себе рассказ. Кое-что показалось ей странным; вскоре она поняла что и сказала:

– Они не упоминают о времени.

– Что-что? – повернулся к ней Осри.

– О времени его прибытия. Это официальная встреча, но они делают вид, будто он прибыл только что.

Осри иронически поднял брови.

– Это значило бы злоупотребить доверием – даже со стороны официальных лиц.

Себастьян Омилов по другую сторону от Фиэрин произнес:

– Ты хочешь сказать, что официальные лица делают это для вида?

– А разве не так?

– В сиюминутном смысле – возможно. Но даже прагматики признают нужность символики.

– Они не могут притворяться, будто он прибыл только что, поскольку 25-й канал уже рассказывал о его пребывании на Аресе, – сказала Фиэрин. – А 99-й вылил на рифтеров целый ушат грязи. Все знают, что он здесь. Вот почему я подумала, что эта церемония проводится неспроста.

– Ее запись будет передана в ДатаНет, – пояснил Себастьян. – Она предназначена не столько для Ареса, сколько для всего прочего населения Тысячи Солнц – включая рифтеров.

– Теперь Рифтхавен не сможет взять назад свое слово, и это посеет раздор между теми, кто еще остается на стороне Должара, – добавил Осри.

Фиэрин вернула внимание к происходящей внизу сцене. Элоатри отошла. И к Джепу обратился Брендон.

– Думаешь, Ник Корморан от военных узнал, что он здесь?

– Нет, – сказал Осри. – Мы предпочли бы сохранить это в секрете.

Фиэрин смотрела на жестокое, изборозжденное морщинами лицо Джепа, отвечающего на приветствие Панарха. Она чувствовала, как тщательно рифтер выбирает слова, словно балансируя на лезвии бритвы. Продуманная двусмысленность его выражений позволяла использовать неоднозначность символов в интересах дипломатии.

Некоторое время Фиэрин и Осри молча следили за жестами Панарха, снова взявшего слово. Судя по улыбкам на лицах других, он пошутил.

– Панарху не нужен состряпанный на скорую руку союз – он хочет создать новую структуру, в которой могли бы существовать обе стороны.

Фиэрин прикусила губу, глядя, как все четверо медленно выходят из зала между рядами зрителей. Перебрав в уме известные ей факты, она сказала:

– Значит, 25-й канал получил свою информацию от кого-то другого? Возможно, от самого рифтера?

Осри открыл было рот, но гностор опередил его:

– Чего только эти «новости» не откопают! – И он добавил, сделав едва заметное движение пальцами и многозначительно посмотрев на них: – Предлагаю пойти ко мне и позавтракать.

Фиэрин не стала оглядываться, чтобы посмотреть, чьих ушей опасается Себастьян, а просто приняла предложенную им руку. Осри шел с другой стороны, задумчивый, сцепив руки за спиной.

Они не спеша продвигались сквозь толпу, говоря о пустяках, пока не дошли до мирного сада Обители.

Фиэрин уже была здесь однажды с Осри. Здесь все – и архитектура здания, и разбивка сада – навевало чувство оторванности от времени. Даже воздух казался другим, хотя Фиэрин понимала, что это нелепо: воздух был такой же, как всюду на Аресе.

И все же, опустившись на полукруглую скамью, она ощутила, как покидает ее напряжение, в котором сама не отдавала себе отчета.

Осри сел рядом с ней, Себастьян поместился напротив, сложив пальцы домиком.

– Теперь мы можем продолжить разговор – я посчитал, что здесь будет лучше.

Некоторая доля напряжения вернулась.

– Значит, это все-таки имеет отношение к Джесу и его товарищам по команде?

Отец с сыном переглянулись, и Осри потупился.

– В некотором смысле, – медленно ответил гностор. – В некотором смысле. Но прежде чем углубляться в этот предмет, могу ли я задать вам несколько вопросов? Можете не отвечать, если они покажутся вам... неподобающими – думаю, объяснять нет нужды.

Удивленная Фиэрин кивнула.

– Я не знаю ничего, что можно счесть неподобающим, – спрашивайте, что сочтете нужным.

– Мои вопросы, – гностор встал и начал прохаживаться перед переплетенной стеной кустарника, – касаются Панарха и леди Ваннис.

Фиэрин, еще больше удивившись, ждала продолжения.

– Не обсуждали ли они при вас вопроса союза с рифтерами?

– Нет.

– А вообще о политике говорили? – впервые после прихода сюда подал голос Осри.

– Ни разу. – Фиэрин перевела взгляд с одного на другого. – Надеюсь, вы не собираетесь расспрашивать меня, не дав никаких объяснений?

Осри отрицательно мотнул головой, и Фиэрин по его напряженной позе поняла, что он чувствует себя крайне неловко. А вот по Себастьяну ничего заметно не было, как будто они продолжали вести чисто светскую беседу.

– Не подумайте, что мы не доверяем вашей скромности, – ласково улыбнулся он. – Напротив, учитывая количество опасных секретов, с которыми вам пришлось иметь дело в вашей юной жизни...

– Этого можно было и не говорить, – нахмурившись, заметил отцу Осри.

Гностор поклонился, держа руки как человек, воздерживающийся от суждения. Жест и поклон служили молчаливым свидетельством его собственной полной секретов жизни. У Фиэрин сжалось сердце. В ее юной жизни действительно было мало людей, которые по-настоящему заботились о ее благополучии, вопреки ходившим о ней слухам. Сын упрекнул отца в отношении, которое могло показаться снисходительным, – отец без слов дал понять, что здесь все равны.

Больше чем равны – одна семья.

У Фиэрин защипало глаза, но она свирепым усилием воли сдержала слезы.

– Выходит, они говорят только о пустяках? – продолжал Омилов. Она кивнула. – Они относятся друг к другу вежливо? Приятельски? Быть может, почтительно?

– При мне да, – овладев голосом, сказала Фиэрин. – Как они ведут себя наедине, не знаю. Хотя... – Она подумала немного и сказала: – Мне кажется – я просто уверена, – что они никогда не бывают наедине. Либо мы трое, либо большое общество, либо мы с Ваннис. С ним наедине я тоже не бываю – он слишком занят. Это как-то связано с рифтерским союзом и с сегодняшним торжеством в честь этого Хуманополиса? Мы говорили, что ее устроили из-за того, что 25-й канал рассказал о его пребывании здесь. Что тут такого секретного? Может быть, Хуманополис сам раскрылся перед «новостями», чтобы приобрести некое преимущество?

– Возможно, но маловероятно, – сказал Осри. – Не думаю, чтобы он, первым из рифтеров, проделал весь этот путь, чтобы осложнять переговоры двойной игрой.

– Кто же тогда? Разве ты не можешь это выяснить?

– «Новости» зажимаются еще больше, чем военные, когда речь заходит об их источниках. Они не станут говорить, если ждут от этого источника еще чего-то.

– Кто же все-таки? – повторила Фиэрин.

– Быть может, сейчас не так важно «кто», как «зачем».

– Ясно зачем – чтобы расстроить союз с рифтерами, – заявила Фиэрин.

– Отчасти да, – сказал Осри так тихо, что она едва расслышала.

– Но какая будет выгода этому человеку, если союз развалится? Мы проиграем войну, только и всего. Выходит, он враг?

– Тот, кто передал информацию 25-му каналу, заручился, видимо, тем, что рифтеры будут представлены в положительном свете, – заметил Себастьян.

– Но 99-й это не остановило, – с гримасой ответила Фиэрин. – Они собрали всю старую грязь о рифтерских зверствах и вероломстве – то, чем потчевали нас перед процессом Джеса. Я понимаю, к чему вы клоните: тот же источник мог дать информацию о Хуманополисе и 99-му, и любому другому каналу.

– Совершенно верно, – сказал Себастьян. – Выбор 25-го капала не менее красноречив, чем сегодняшняя церемония. Это зашифрованное послание – или выпад в некой безмолвной дуэли.

Фиэрин, глядя на него, перебрала в уме весь этот странный разговор – и внезапно все стало па место.

– Вы имеете в виду Ваннис, не так ли? Ваннис и Брендона.

Мужчины не ответили, но в этом и не было нужды.