Текст книги "Путешественница"

Мое мокрое от слез лицо отреагировало соответствующим образом: я отчаянно шмыгала носом, из которого текли реки, а от нежности к Джейми я издала особенно громкий звук, приведший его в чувство. Он быстро нашел носовой платок и помог мне вытереться и вытерся сам.

– Дай-ка.

Мне необходимо было срочно высморкаться, и я с удовольствием испортила Джейми платок. Он последовал моему примеру, но намного громче, отчего я нервно засмеялась.

Джейми неотрывно смотрел на меня, утирая глаза тыльной стороной ладони.

Глядя на него, я поняла, что не могу сдержанно сидеть рядом, не могу не чувствовать его тепла, не касаться его тела. Я сжала его в своих цепких объятиях, а он обнял меня. Когда первый порыв прошел, я услышала, что он зовет меня по имени.

В конце концов я села немного поодаль от него.

Джейми хмурился, рассматривая пол.

– Что случилось? Что-то уронил?

Он смутился.

– Я было испугался, что сошел с ума и обмочился. Но нет, слава богу, нет. Я раздавил кувшин.

И правда, из-под ног Джейми тек эль, распространяя приятный терпкий аромат. Я вскочила и стала тянуть его за руки, чтобы он мог подняться. Его штаны были все выпачканы, но Джейми не мог как следует увидеть этого, не имея зеркала, поэтому он пожал плечами и начал стягивать с бедер штаны. Сообразив, что он не один в комнате, он замер и взглянул на меня, краснея.

– Ничего. – Я тоже смутилась и покраснела. – Ведь ты мой муж. – Здесь я смутилась еще больше и стала смотреть в пол. – Или когда-то был им…

Джейми молчал, и я остерегалась встретиться с ним взглядом, ведь сейчас я снова заявила на него права. Но потом я почувствовала, что он улыбается.

– Да, англичаночка.

Он наконец стянул штаны и подошел ко мне.

Я выставила вперед руку, останавливая его, защищаясь и в то же время призывая его. Очень хотелось по-настоящему коснуться его, но сейчас это почему-то было страшно.

Впрочем, страх был объясним: мы так долго были в разлуке, что робели, оказавшись вместе.

Джейми тоже испытывал подобные чувства и не стал подходить слишком близко, то есть, конечно, он стоял близко, очень близко, но не касался меня, разве взял меня за руку. Затем он поцеловал ее, а целуя, задержался взглядом на серебряном кольце.

– Я всегда носила его. – Мне хотелось, чтобы он знал, что значила для меня эта полоска светлого металла.

Джейми сжал мои пальцы.

– Я…

Он держал меня за руку и не мог выговорить того, что хотел. Он снова потрогал палец, на котором было надето кольцо.

– Я хочу поцеловать тебя. Можно я это сделаю? – тихонько попросил он.

Внутри меня что-то оборвалось, и я не смогла сдержать набежавших слез, немедленно потекших по щекам.

– Можно. – Я чувствовала теплоту мокрых щек.

Джейми прижал свою руку, держащую мою ладонь, к своей груди, привлекая меня к себе другой рукой.

– Я так давно этого не делал.

В его взгляде отражались надежда и страх, смешиваясь воедино. В моем, наверное, было то же самое, и я ответила:

– И я.

Джейми взял мое лицо большими ладонями удивительно нежно и припал к моим губам долгим поцелуем.

Как я представляла себе эту встречу, отправляясь сюда? Я не знала, чего хочу – точнее, не знала, как именно хочу быть с ним – и чего жду от него. Последняя ночь с ним была полна неистовой страсти, она была очень жаркой и потому не могла больше повториться. Я вспоминала ее со сладким содроганием, боясь и желая повторения этой ослепляющей, убивающей страсти. Лежа на кровати, бывшей нашей с Фрэнком кроватью, я вспоминала то звериное желание, охватившее нас тогда в ночь расставания, то дикое взаимное обладание и дрожала от желания, не находившего себе выхода.

Между нами пролегла пропасть в двадцать лет, за которые мы отдалились друг от друга, но не забыли друг друга. Теперь мы вели себя как влюбленные школьники, неловко, несмело, робко касаясь друг друга, ища желаемое, прося, давая и обретая. Нам было страшно смотреть друг на друга в эти минуты, и мы не открывали глаз. Даже так я знала, что Джейми не видит, но ощущает меня.

Стоя с опущенной головой, он принялся проводить руками по моему телу, не стягивая с меня одежды, вспоминая меня сквозь ткань. Все равно он возвращался к моей правой руке, той, на которой было серебряное кольцо. Горский узор за столько лет истерся, но был еще хорошо виден. Джейми держал мою ладошку в своей ладони, поглаживая мои пальцы.

– Ты столько раз являлась мне во сне. И наяву, – шептал он мне на ухо. – Эти сны были прекрасны. И когда я был в жару, в горячке, когда мне было очень плохо. Когда мне было так горько и одиноко и я понимал, что скоро умру. Ты всегда являлась мне, когда я нуждался в тебе, англичаночка, ты приходила ко мне, я видел, как твои волосы обвивают лицо или развеваются на ветру. Я хотел говорить с тобой, но ты молчала, никогда не вступала в разговор, а просто улыбалась. И никогда не касалась меня.

– Теперь я могу это сделать.

Я подняла руку и вела ею по его вискам, ушам, щекам. Теперь я обводила контуры его лица, как он делал до этого со мной. Затем я потянулась к его затылку, желая найти себе уютное местечко в космах его волос. Джейми снова взял мое лицо руками и поднял доселе опущенную голову. Он был счастлив.

– Все хорошо, не бойся. Мы вдвоем, – проговорил он.

Если бы никто не мешал нам, мы бы так и стояли до глубокой ночи в печатне, отрываясь друг от друга, а может, и дольше, но у двери звякнул колокольчик – кто-то вошел в мастерскую. Я быстро отступила на шаг от Джейми, оборачиваясь, чтобы посмотреть на вошедшего. Это был невысокий темноволосый мужчина. Он остановился в дверях, держа в руках пакет.

– Слава богу, ты пришел, Джорджи! Отчего так долго?

Слуга молчал, изумленно смотря на Джейми. Да и было от чего изумиться: печатник стоял посреди мастерской без штанов (они валялись вместе с чулками на полу), вокруг была разбросана бумага и разлит эль. Хозяин печатни обнимал патлатую девицу. Ее платье было измято. Было от чего прийти в изумление. Лицо Джорджи выражало гнев и осуждение.

– Я оставляю печатню. – Акцент выдавал в нем западного горца. – Я люблю печатное дело, здесь наши взгляды совпадают, это правда. Но я принадлежу к свободной церкви[8]8
  Отделенной от государства, как, например, церковь баптистов, конгрегационалистов и пр.


[Закрыть], и такими были мой отец и дед. Я не прочь работать на папистов, ведь папа платит теми же золотыми, что и все, а их можно потратить, как и любые другие, но когда паписты забывают приличия… Вы лучше знаете, как поступить с собственной душой, можете продать ее черту, если хотите, но раз уж вы устраиваете оргии прямо здесь… Я такого не понимаю и отказываюсь понимать. Я оставляю печатню.

Джорджи положил принесенный сверток прямо посреди прилавка, гордо повернулся и хотел толкнуть дверь, как раздался бой городских часов на башне Толбут. Тогда он снова взглянул на нас и с осуждением заявил:

– Нет даже полудня! – После этих слов, исполненных гневного обличения, он покинул печатную мастерскую.

Джейми ошалело смотрел за захлопнувшуюся дверь, а затем сел на пол и до слез расхохотался.

– Нет даже полудня! Каково, а? – он утер слезы. – Ах Джорджи!

Бывший хозяин Джорджи сидел на корточках, умирая от смеха. Чтобы не упасть, он обхватил колени руками. Меня тоже позабавило поведение Джорджи, но оно могло иметь нежелательные для меня и для Джейми последствия. Мне, человеку из двадцатого века, было забавно видеть такую реакцию, но что скажут суровые шотландцы?

– Знаешь, мне бы не хотелось доставлять тебе неприятные минуты. Он ведь вернется, да?

Джейми не стал доставать платок и вытерся подолом рубашки.

– Наверное. Джорджи живет напротив печатни, в переулке Уикем. Придется пойти к нему и объясниться. Правда, не знаю, что я смогу сказать в свое оправдание.

Казалось, что тень улыбки, мелькнувшая на его лице, скоро превратится в полноценный смех, но Джейми справился с приступом смеха и поднялся с пола.

– У тебя есть запасные штаны? – деловито задала я скользкий вопрос. Мокрые я уже подняла и положила на прилавок, чтобы они просушились.

– Наверху есть. Минутку.

Он пошарил под стойкой, где находился ящик, достал оттуда табличку и повесил ее снаружи на дверь. Надпись гласила «Вышел». Затем он запер дверь.

– Пойдешь наверх в мою обитель? – Он согнул руку как галантный кавалер и блеснул лукавым глазом. – Если не боишься безнравственного паписта в моем лице.

– Могу и пойти. – Я была почти пьяна от счастья видеть его и принимать участие в забавах влюбленных, на ходу выдумывая их. – Ты вроде как мой муж.

Наверху, куда пригласил меня Джейми, было две комнаты; посередине была лестничная площадка, разделявшая их. От нее отходил чуланчик, в котором хранилась всякая всячина, необходимая для работы в мастерской, – сколоченные из деревянных досок ящики с книгами, какие-то издания, походившие по размеру на памфлеты (вероятно, это они и были), обвязанные бечевкой, бочки, в которых был спирт и порошковые чернила, но больше всего обращала на себя внимание старинная металлическая конструкция, судя по всему, детали станка.

Комната же, где жил Джейми, напротив, содержала в себе минимум предметов и в этом смысле походила на жилище инока. Комод, умывальник, стул, неширокая койка да подсвечник на комоде, только и всего. Завидев кровать и оценив ее – она была очень узкой, – я утешилась: кровать выглядела как походная, двое людей не уместились бы на ней.

Да, комната была монашеской, холостяцкой, ничто не указывало на то, что здесь жила или, по крайней мере, бывала женщина. Значит, Джейми жил здесь один. У меня отлегло от сердца: можно было не переживать, что он живет с женщиной. На это указывало и содержание импровизированной вешалки, устроенной за занавеской. Там были только мужские вещи: рубашки, камзол, серый длинный жилет и запасные штаны, которые он рассчитывал здесь найти.

Джейми одевался, встав ко мне спиной. По тому, как он горбился, было заметно, что он растерян и слегка смущен, хотя сам позвал меня сюда. Человек, бывший моим мужем, стоял ко мне спиной, стесняясь того, что я вижу его без штанов. Я не обижалась, потому как понимала, что он не ожидал увидеть меня настоящую, да и я, как ни готовилась, все равно была удивлена видеть его. Кроме того, я тоже чувствовала робость и неловкость и не знала, как вести себя, видя его без штанов, что говорить – было ясно, что скоро придется приступить к разговору. Справившись с одеждой, Джейми повернулся. Он все еще был красен от недавнего смеха. Думаю, я выглядела так же.

– Клэр, я так рад тому, что ты здесь. Мне казалось, что это невозможно… никогда…

Он дернул могучим плечом и вперил в меня взгляд.

– Малютка?

Этим единственным словом он выразил все, что накопилось в его душе за эти годы. Задав этот простой вопрос, он отчаянно надеялся услышать, что все в порядке, отчаянно боялся услышать обратное и так же отчаянно пытался скрыть от меня эти чувства.

Ответом ему была моя загадочная улыбка и приглашающий жест.

– Иди ко мне.

Собираясь предпринять это рискованное путешествие, я тщательно продумывала, что взять с собой в дорогу и что удастся пронести сквозь камни, не вызвав подозрений у шотландцев восемнадцатого века. В прошлый раз меня справедливо обвинили в колдовстве, найдя при мне вещи, каких в то время не было ни у кого на земном шаре. В этот раз следовало предпринять меры безопасности, но несмотря на всю свою осмотрительность, я все же взяла, рискуя, возможно, жизнью, найди ее кто из охотников на ведьм.

Я села на узкую койку, приглашая Джейми сесть рядом. В кармане у меня лежал пакетик, тщательно запакованный в специальную водонепроницаемую бумагу. Я привезла его из Бостона в Эдинбург сквозь столетия.

– Держи.

Я вручила ему содержимое конверта – фотографии маленькой Брианны. Джейми взял их очень осторожно, не зная, что это, для чего предназначено и что с ним следует сделать. Он протянул мне сложенные ладони, и я вложила карточки туда. Таким образом получилась как бы живая рамка, в которую отец заключил фотографии дочери. На первой карточке Брианна была совсем малюткой: она держала ручки поверх одеяльца, закрыв косые глазки, и спала, раскрыв губки, усталая от навалившегося на нее нового, незнакомого мира.

Джейми реагировал своеобразно, но понятно: он прижал руки к груди, не выпуская фотографий, а на его лице был написан благоговейный ужас. В целом он выглядел так, словно в него выпустили стрелу из арбалета и он, удивляясь, смотрит, как из тела вытекает кровь.

– Твоя дочурка прислала тебе эти вещи. – Я повернула лицо Джейми к себе и подарила ему поцелуй.

Это вывело его из транса.

– Это… она… – сипел он, волнуясь и спеша расспросить все. – Моя дочь. Она. Она знает?..

– Да, знает. Смотри дальше.

Он держал в рамочке из ладоней карточки, и я сняла верхнюю, открывая другие, чтобы можно было смотреть поочередно, – своего рода диафильм. Эта фотография представляла девочку, которой исполнился год, подтверждением чему служил торт, изображенный тут же. Брианна вымазалась в глазури, поедая его, и сидела над остатками, улыбаясь на все четыре зуба и размахивая над головой игрушечным зайцем.

Джейми издал слабый, неясный по содержанию звук и выронил фотографии. Подняв их, я стала давать ему их поочередно.

Два года. Зима. Брианна основательно поправилась по сравнению с первым годом жизни, и на ее пухлых щечках играл румянец от мороза.

Когда Брианне исполнилось четыре, мы заказали профессиональный снимок. Она сидит нога на ногу и горделиво улыбается, сознавая свою привлекательность.

Вот и первая коробочка для завтраков – это уже в пять лет. Дочь ждет автобус, чтобы ехать в детский сад.

– Подумать только, она хотела ехать туда сама! Она до сих пор такая же, ее невозможно запугать.

Я старательно объясняла Джейми как можно подробнее, чтобы он понял, что означают те или иные реалии, о которых он ничего не знает. Но его больше интересовала дочь, чем мои толки. Он хватался за новую карточку и бросал старую, которую я бережно подбирала.

– Бог мой! – Джейми увидел фотографию, где десятилетняя Бри обнимает Смоуки – нашего ньюфаундленда.

Эта фотография была сделана в цвете. На ней можно было видеть, как черная шерсть собаки оттеняет медные волосы девочки.

От волнения Джейми не мог ничего держать и дальше смотрел из моих рук.

Следующие фотографии показывали, как Брианна показывает результаты рыбалки – связку рыбин, как задумчиво опирается на рукоять топора, оставив на минуту поленья. Бри была разной, здесь были представлены ее фотографии в разном возрасте, в разных ситуациях и в разное время года, но я намеренно поступила так, желая дать Джейми как можно более полное представление о дочери. Но всюду было одно и то же – длинный тонкий нос, широкий рот, высокие скулы викинга и синие раскосые глаза. Более грубую версию представлял ее отец, плачущий рядом со мной на койке и что-то беззвучно шептавший.

Он кончиками пальцев тронул глянцевые фото, повернулся, отстранившись от них, и ткнулся мне в плечо, падая, как подрубленное высокое дерево, и рыдая.

Я гладила его по голове и обнимала за вздрагивавшие плечи. Мои слезы падали на его рыжую гриву, пока я нашептывала ему слова утешения, более подходившие для ребенка, чем для взрослого мужчины. Это было больно, но так было нужно – прямо хирургическое вмешательство.

– Как назвала?

Джейми удалось подняться и сесть. Он утер глаза и нос и взял снимки, стараясь их не запачкать.

– Как ее имя?

– Брианна. – Я была горда назвать отцу имя дочери.

– Брианна. – Джейми неожиданно для меня нахмурился. – Как ужасно! Она же девушка!

В сердце кольнул холодок.

– Что же здесь ужасного?! Я считаю, что это очень красиво. И ты сам просил дать ей такое имя. В чем ужас?

Джейми растерянно захлопал ресницами.

– Я просил? Когда?

– Когда… когда мы с тобой… тогда, когда в последний раз…

Я поджала губы, борясь с плачем, но сдержалась.

– Ты просил дать такое имя в честь своего отца, Брайана. Получается Бриан – Брианна. Теперь ясно?

– А, верно. – Его лицо прояснилось. – Да, я просил, правда. Но я ведь думал, что будет парнишка.

– Ты хочешь сказать, что сожалеешь о том, что у тебя дочь?

Разозлившись за такую неблагодарность, я принялась собирать карточки.

– Нет. Нет, не жалею. – Он взял меня за запястья, останавливая. – Только я потрясен твоим возвращением. И дочерью.

Я молча уставилась на него. У меня много времени, чтобы обдумать все в мелочах, задать самой себе вопросы, которые мог задать мне Джейми, и тут же ответить на них, но я все равно чувствовала, что меня будто пришибли мешком из-за угла. Желудок свернулся в узел, а ноги стали ватными. Джейми не ждал меня, это ясно. Естественно, он жил своей жизнью, и вдруг – я. Впору было с ума сойти.

– Ты хочешь… чтобы я вернулась к себе? Тебе жаль, что я здесь?

Он сильно сжал мои плечи, и я почувствовала боль.

Джейми чуть отпустил меня, когда я пискнула, но держал меня руками. Мой вопрос поразил его не меньше, чем мое негаданное возвращение. Бледный, он сделал несколько вдохов.

– Нет. Нет, не думай так. Я рад тебе.

Он дал безапелляционный ответ.

Джейми поднял фотографии, которые я не успела взять, сложил их на коленях и смотрел, спрятав от меня лицо.

– Брианна. Нет, англичаночка, нужно говорить по-другому – Брина.

Это было сказано по-горски – акцентуирован первый слог и почти съеден второй.

– Брина?

Он подтвердил свой вариант имени кивком.

– Ну да. Но можно и Брианна. Хорошо назвала.

– Спасибо.

Джейми поднял глаза от снимков, тая улыбку.

– Расскажи о ней.

Он водил пальцем по той фотографии, где ей было два года.

– Каким младенчиком она была, а? Как лежала в кроватке? Что сказала, когда выучилась словам?

Повинуясь его жесту, приглашавшему меня сесть ближе, я придвинулась к нему. От Джейми пахло свежевыстиранным полотном и чернилами для печатания, а также возбуждающим запахом мужчины.

– Первое слово – «собака». А вторым было «нет».

Джейми заулыбался, кивая.

– Это они хорошо знают. Ей нравятся собаки, верно? – Он нашел среди вороха фотографий ту, где Бри была со Смоуки. – Прекрасный пес! Какой он породы?

– Ньюфаундленд. – Я нашла еще один, где она тоже была со щенком. – Вот еще, здесь песик подарен моим другом.

День угасал, постепенно сменяясь вечерней мглой. Дождь уже шел, но за разговором мы не замечали его, как тут другой звук отвлек наше внимание – у меня жестоко бурчало в животе, и расшитое кружевами платье от госпожи Гуттенберг не могло сдержать этих звуков. Последний раз я ела, когда приземлилась у камней.

– Хочешь есть, англичаночка?

– Ну да, – честно призналась я, не видя смысла скрывать очевидные вещи. – Снедь в верхнем ящике, как тогда?

В первые дни и месяцы нашего брака у меня появилась привычка хранить еду – булочки, пирожки и сыр – в комоде, в верхнем ящике.

Джейми потянулся.

– Да, как и тогда. Но сейчас там будет разве несколько сухих от старости лепешек. В таверне можно…

Лицо моего любимого шотландца очень точно отображало все его чувства. Сейчас он испугался, и на лице отобразилась тревога.

Она стала сильнее, когда Джейми взглянул в окно, где вечер уверенно вступал в свои права.

– Таверна! Бог мой! Мистер Уиллоби ждет меня! Как же я забыл!..

Он рывком вскочил с койки, нашел свежие чулки в комоде и лепешки для меня, которые торопливо сунул мне, а сам одевался, сидя на стуле.

– Что за мистер Уиллоби?

Поедаемая мной лепешка не мешала мне задавать вопросы.

– Черт побери! Мы условились встретиться в полдень, а я забыл, совсем забыл! Сколько же времени утекло? Должно быть, на часах уже четыре?

– Должно быть. Недавно били куранты.

– Черт побери!

Он быстро обул туфли с оловянными пряжками, рванул с крючка камзол и побежал к дверям, но потом остановился.

– Ты идешь со мной в таверну? – обеспокоенно поинтересовался он.

– Даже табун диких коней не смог бы мне помешать сделать это. – Облизав пальцы, я взяла свой плащ.

Глава 25
Дом удовольствий

– А кто это, мистер Уиллоби?

Мы выходили из карфаксской арки на мостовую.

– М-м-м… компаньон. – В голосе Джейми послышалась неуверенность, будто он не знал, стоит ли доверять мне тайны, или не хотел доверять их. – Надень-ка капюшон.

Содержимое хлябей небесных извергалось прямо на нас. Отбросы несло водой; по сторонам мостовых образовывались водовороты грязи. Было свежо, промозгло и сыро, но я не замечала этого, ведь рядом был Джейми. Я была бы рада любой погоде, лишь бы быть с ним, чувствовать его уверенную силу.

Это был безумный вечер: я была с моим Джейми! Какая разница, что ждало нас в ближайшем будущем, если мы нашли друг друга? Все трудности отступали перед нами, по крайней мере, должны были отступить. Его присутствие наполняло меня какой-то безрассудной отвагой, энтузиазмом и внушало желание преодолевать всевозможные трудности.

С благодарностью пожав его руку, я подняла на него глаза. Он проделал то же самое, улыбнувшись.

– Куда ты меня ведешь?

– На «Край света». Не струсишь дойти до края земли?

Удивительно, но название таверны, куда мы направлялись, очень точно передавало мою готовность идти за Джейми куда бы то ни было. Он не стал перекрикивать шум дождя и, помогая преодолевать камни мостовой, потащил за собой вниз по Королевской Миле.

Нам повезло: на край света идти не пришлось, потому что не прошли мы и ста ярдов, как таверна очутилась перед нами, – я даже не успела замерзнуть. Оставалось пройти узкий холл и попасть внутрь.

Таверна была полна дыма и людей. Здесь приятное тепло разливалось по членам сидящих, что привлекало сюда прохожих, ищущих укрытия от дождя. Публика была разнообразная: служивые, докеры, мастера и подмастерья, колоритные забулдыги и купцы – преимущественно мужчины, но в «Краю света» было и несколько женщин, сиротливо ютившихся на скамьях. Словом, здесь проводили время люди бедные и простые, а добропорядочные отцы семейств и дельцы средней руки наблюдали дождь из окон каменных строений, сидя по домам.

Джейми, судя по всему, был завсегдатаем таверны, потому что, увидев его, многие обрадованно заулыбались и огласили чад «Края света» криками приветствий. Ему тут же нашли место, потеснившись. Мое появление тоже не укрылось от наблюдательных глаз, однако все промолчали, не сочтя нужным что-либо говорить либо решив повременить с расспросами. В любом случае я была им благодарна: мне было неловко обращать на себя внимание, и я шла за Джейми, завернувшись плащом.

Джейми как раз говорил с подошедшей к нему девушкой – наверное, хозяйкой таверны.

– Мы ненадолго. Мне назначена встреча.

– Какая встреча – времени уж сколько! – В ее выговоре на шотландский манер слышалось удивление. – Он уже внизу.

– Знаю, это моя вина. – Джейми извинялся за опоздание. – Я… не мог прийти… раньше. Обстоятельства.

Хозяйка бросила на меня лукавый взгляд и мягко улыбнулась, показывая ямочки на щеках.

– Но Гарри не скучал без вас – он коротает время в обществе жбанчика бренди. Так что все в порядке, сэр.

Джейми с облегчением вздохнул.

– Бренди – это хорошо… Он хоть не спит?

Девушка подставила руки, и Джейми сунул ей пару монеток.

– Недавно он еще распевал непристойные песни. Думаю, он примет вас, не клюя носом. – Она спрятала монеты. – Спасибо, сэр, храни вас Бог.

Джейми молча распорядился, чтобы я шла следом, и направился в заднее помещение, пригнувшись перед невысоким косяком. Там, куда мы шли, была расположена кухня. В очаге весело трещали поленья, а котелок издавал аромат похлебки из устриц. Хотелось бы рассчитывать на ужин с мистером Уиллоби.

У очага вымазанная в саже женщина поправляла огонь, добавляя в него дров. Увидев Джейми, она молча кивнула, но не поднялась с колен.

Джейми поднял руку в приветственном жесте и последовал в угол кухни, где виднелась деревянная дверка. Когда он отпер засов, я увидела спуск – вниз вела лестница, похожая на таинственные подземные ходы гномов.

Из-за широких плеч моего мужа я не могла видеть всего, что находилось дальше. А дальше были стропила из дуба и бочки – все массивное, под стать Джейми. Вдоль стены тянулся ряд досок, составляющих подобие поддона, где стояли бочки.

Сумрак подвала не рассеивался одним фонарем у подножия лестницы. Оттуда не доносились звуки, и, казалось, подвал был пуст: голоса пирующих в таверне не нарушали царящего здесь безмолвия. Он был похож на глубокую пещеру. Разумеется, здесь никто не пел.

– Он точно спускался сюда?

Мне пришло в голову, что если общение мистера Уиллоби с бочонком бренди и закончилось плачевно, то он, должно быть, спит где-то между большими бочками, где никто не может потревожить его.

– Он спрятался. Чертов мужеложец! Знает, шельма, что я не переношу его в пьяном виде, и прячет свою физиономию.

Странный компаньон был у Джейми! Пока я раздумывала об этом, Джейми тщетно искал мистера Уиллоби, шаря в темноте. Через какое-то время я слышала уже только его бормотание, но не могла никого видеть, ведь подвал был довольно просторным.

Я решила рассмотреть то, что могла увидеть в свете фонаря, висевшего под лестницей. Итак, кроме бочек в подвале также были ящики, тоже деревянные. Они размещались у стены высотой около пяти футов – она отгораживала часть подвала и тянулась дальше.

Я знала о том, что эдинбургские подвалы не походят на обыкновенные – в последнее мое посещение Эдинбурга, когда я была здесь с его высочеством принцем Чарльзом, мне рассказали об этом. Но теперь я убедилась в этом сама. Эту стену построили в тысяча пятьсот тринадцатом году, после битвы при Флоддене. Отцы города поняли, что англичане, жившие на юге, не принесут счастья соседям (и это было правдой), а потому решили возвести стену. Она долженствовала обозначать границу Эдинбурга и всего мира шотландцев – край света. Эта красивая метафора и дала впоследствии название таверне, менявшей внешний облик, но не менявшей названия.

Появление Джейми нарушило мои размышления.

– Проклятый старик! – Он был зол. – Неужели он за стеной?

Джейми повернулся и стал кричать в темноту, сложив руки рупором. Я не могла разобрать, что он кричал, потому что даже гэльский был понятнее. Может, это камни повлияли на мой слух?

Я смотрела на его запыленную одежду и паутину в волосах, но от меня не укрылось странное движение – со стены падал клубок голубого цвета. Я не успела крикнуть, как он ударил Джейми в спину.

Джейми тяжело повалился на камни.

Я бросилась на помощь.

Он лежал уткнувшись носом в пол и ругался по-гэльски, очевидно, грубо. Пока Джейми вставал, щупая исцарапанной рукой шишку на лбу, я во все глаза смотрела на упавший клубок. Было чему удивиться: клубок превратился в миниатюрного китайца, снова прыгнувшего в воздух и, покувыркавшись там вдоволь, аккуратно ставшего на ноги с широкой улыбкой триумфатора.

– Проклятая блоха!

Отряхнув ладони, Джейми – он уже был на ногах – мгновенно поднял китайчонка в воздух, выше, чем тот прыгал.

– Пошевеливайся. – Он поставил китайца в голубом на первую ступеньку лестницы.

Карлик сел на ступеньку, внезапно потеряв силу и гибкость.

Джейми, взяв его плечо, пояснил:

– Когда он не под мухой, он другой. Пьет по-черному.

– Я вижу. Где ты нашел его?

Это и был мистер Уиллоби. Джейми нес его, и длинная косичка размеренно двигалась подобно стрелке метронома – на серой шерсти плаща это было особенно заметно.

– В порту.

Не успев договорить, мы уже поднялись по лестнице, вернувшись в кухню. Полная женщина – та, что возилась у очага, – набросилась на нас, высказывая Джейми свое негодование:

– Мистер Малькольм, имейте совесть! Я всегда рада видеть вас здесь, да и все мы тоже. Я вам ничего не говорю – когда держишь таверну, всякое видишь, и не всегда нужно распускать язык. – От гнева она раздулась еще больше. – Но этот ваш карлик, он…

– Ну хорошо, миссис Паттерсон, разойдемся полюбовно! – Джейми не стал дослушивать.

Он снова запустил руку в кошелек и вынул монетку, тотчас исчезнувшую в складках платья миссис Паттерсон.

– Благодарю вас за неиссякаемое терпение. Надеюсь, что мы больше не доставим вам неудобств. – Джейми отвесил поклон, опустил пониже шляпу и прошел в главный зал.

На этот раз нас встретили не так добродушно, как в первый: посетители умолкли, многие надулись и зыркали исподлобья, насторожившись. Таверна наполнилась молчанием, прерываемым тихими ругательствами. Что ж, значит, мистера Уиллоби здесь не любили.

Стоящие не спешили пропускать нас, и мы пытались пробраться как можно скорее – и так привлекли столько внимания. Мне, давно позабывшей нехорошие запахи восемнадцатого века – откровенно говоря, вонь грязных тел, – было не по себе от забивавшего дух амбре.

Возле двери стояла хорошенькая молодушка, похожая на сдобную булочку. Она была одета в платье такого же невнятного цвета, что и миссис Паттерсон, но ее декольте было намного ниже и глубже, что сразу выдавало ее с головой. Я не ожидала, что встреча с ней обещала нам неприятности.

Поначалу она не видела нас, хихикая с подмастерьями. Но стоило нам пройти мимо, как воздух огласился ее истошными криками.

– Он! Это тот негодяй! – Женщина тыкала пальцем в Джейми, не замечая лившийся по столу эль, опрокинутый ею.

Подмастерья вперили взгляды в Джейми. Указующий перст взлетал, подобно палочке вдохновенного дирижера. Судя по всему, перед этим девушка хорошо приняла на грудь.

– Это он, тот чертов недоносок, он проделал со мной все те вещи, о которых я вам рассказывала.

Внимание таверны всецело было приковано к происходящему. Я поняла, что негодяй и недоносок вовсе не Джейми, а его китайчонок. Это было забавно, но в то же время вызывало опасения по поводу нашей безопасности.

Девица не унималась.

– Подлец! Прохвост! Негодяй! Проклятый пьяница! У-у-у, подлая скотина!..

У нее появились защитники: детина, прежде говоривший с ней, был готов вступиться за поруганную честь. Он вскочил из-за стола, насколько позволяло его состояние, и предложил:

– Так, значит, вот этот гаденыш? Мэгги, пырнуть его?

Джейми попытался увещевать его, одновременно перекладывая китайца на другое плечо.

– Пей-ка ты дальше, парень. У нас дела, мы спешим.

– Ого-го, что я слышу! – раскрасневшаяся от выпитого физия подмастерья расплылась в глумливой улыбке. – А вот и сводничек! Эй, слышите – у клопа есть сводник! А вторая шлюха не китайская, не косая!

Он дернул мой плащ, раскрывая его. Показался низкий лиф платья.

– Ничего так, вполне себе розовенькая, – гоготнул его сотоварищ. – Везде, как думаешь?

Он полез в кружева. Оторопев, я смотрела, как разрывается изделие Джессики Гуттенберг. Все-таки платье оказалось слишком тонким для того, чтобы долго носить его в условиях позапрошлого века.

– Ты, вонючка! Ну-ка убери лапы. – Джейми повернулся к моему обидчику. – Ты что это сейчас сказал? – Он сжал кулаки.

Первый подмастерье был слишком пьян и не мог ввязаться в драку как следует, поэтому он влез на стол, чтобы обрушиться оттуда на Джейми. Тот увернулся, оставив нападавшего лежать в крови у стены. Второй получил сильным кулаком в челюсть, от чего тоже упал. Джейми, поняв, что дело худо, мигом вытолкнул меня из заведения, и мы пустились бежать.