Текст книги "Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы"

Глава 11
Помните Паоли!

Было непросто утирать с лица пот связанными руками. И совсем уж невозможно – уберечь от соли раненый глаз, распухший и несмыкающийся. Пот непрерывной струйкой бежал по щеке и капал с подбородка. Заморгав, чтобы хоть на секунду вернуть ясность зрения, Джон Грей не заметил низкую ветку посреди тропинки, стукнулся об нее лбом и упал.

Шедшие следом остановились, недовольно забурчав и забряцав оружием. Грея подхватили и грубым рывком подняли на ноги, однако высокий костлявый солдат, чьим заботам поручили пленника, лишь негромко сказал: «Осторожней, милорд» – и легонько толкнул в спину вместо того, чтобы дать хорошего пинка.

Воодушевленный столь добрым поведением, Грей поблагодарил мужчину и спросил его имя.

– Мое? – удивился тот. – Ох… Бампо. Нэтти Бампо. – И спустя миг добавил: – Хотя все зовут меня Ястребиный Глаз.

– Неудивительно, – вполголоса заметил Грей и, поклонившись на ходу, кивком указал на длинный мушкет, висевший у мужчины за спиной. – Рад знакомству, сэр. Как понимаю, это потому, что вы отличный стрелок?

– А вы, ваша светлость, сообразительный, – насмешливо протянул Бампо. – А что? Пострелять хотите?.. Или подстрелить кого?

– У меня целый список, – сообщил Грей. – Обязательно к вам обращусь, как только его допишу.

Он скорее почувствовал, чем услышал, как Бампо беззвучно хохочет.

– Позвольте-ка угадаю, первым в вашем списке числится тот верзила шотландец, который вам в глаз засветил?

– Да, его имя в верхних строках.

Вообще-то Грей еще не определился, кого прикончить первым: Джейми Фрэзера или своего чертова братца. Скорее всего, Хэла. Будет весело, если из-за брата его, собственно, и расстреляют. Хотя его похитители вроде как предпочитают пленников вешать…

Это напомнило о том разговоре, который Грей слышал, прежде чем они свернули в лес, на оленью тропу, заросшую терновником и кишащую клещами и кусачими мухами размером с ноготь большого пальца.

– Мистер Бампо, а вы, случаем, не знаете, что такое или кто этот самый Паоли? – вежливо спросил он, носком сапога отшвыривая с тропинки еловую шишку.

– Вы не знаете про Паоли?! – пораженно воскликнул мужчина. – Вы что, в Америку вчера приехали?

– Можно и так сказать, – сдержанно ответил Грей.

– А. – Бампо задумался, приноравливаясь к более короткому шагу Грея. – Хотя, если по правде, про ту битву и впрямь мало кто слыхал. Генерал-майор Грей – поговаривают, ваш родич – со своим отрядом как-то ночью пробрался в лагерь генерала Уэйна. Грей не хотел выдать себя случайной вспышкой от кремня, поэтому велел орудовать одними лишь штыками. Человек сто зарезали прямиком в постелях, точно свиней!

– В самом деле?.. – Грей попытался припомнить, в какой из недавних битв были такие потери, но не смог. – А при чем тут Паоли?

– А. Так таверна неподалеку называлась – «Таверна Паоли».

– Ясно. И где это? Где находится то место? И когда именно случилась битва?

Бампо задумчиво вытянул губы, потом поджал их.

– Под Малверном где-то, в прошлом сентябре. Резня в Паоли, так ее называют, – добавил он с некоторым сомнением.

– Резня? – переспросил Грей.

В тех краях он бывал, хоть и немного позднее, и даже слышал о недавнем сражении – однако резней его никто не называл. Впрочем, многое зависит от того, с какой стороны смотреть… А вообще Уильям Хау очень одобрительно отзывался об успешной вылазке отряда британцев, которые практически без потерь – всего семеро убитых! – разгромили целую американскую дивизию.

Видимо, и Бампо сомневался в уместности столь пафосного названия.

– Ну, так люди поговаривают. – Он пожал одним плечом. – Я б сам резней это не назвал… Но я-то повидал в жизни всякого, а другие вот – нет.

– Чего, например, всякого?

Глядя на высоченного косматого бандита, Грей ничуть не сомневался в его богатом жизненном опыте.

– Меня вырастили индейцы, – с заметной гордостью заявил Бампо. – Могикане. Потому что всю мою родню убили, еще когда я совсем крохой был. Так что да, настоящую резню видать мне приходилось…

– Правда? – спросил Грей; врожденная любезность обязывала его демонстрировать интерес на тот случай, если собеседник вдруг захочет продолжить рассказ. Тем более беседа помогала скоротать путь: они все шли и шли, а дороге, казалось, нет конца…

Хотя не то чтобы Грей торопился увидеть поскорее этот самый конец.

Как бы там ни было, за рассказами Бампо время пролетело незаметно, и Грей удивился, когда Вудбайн вдруг приказал остановиться у самых границ большого военного лагеря. Передышке Грей даже обрадовался: обувь на нем городская, не походная, и он давно изорвал в клочья чулки и стер ноги в кровь.

– Разведчик Бампо. – Вудбайн мимоходом кивнул спутнику Грея. – Отведите остальных к расположению Зика Боуэна. Я сам доставлю пленника к полковнику Смиту.

Его слова вызвали недовольный ропот: остальные предпочли бы составить командиру компанию, чтобы не пропустить казнь, которая наверняка должна была последовать незамедлительно. Вудбайн, однако, в своем решении был тверд, и ополченцы, бурча и сыпля проклятиями, нехотя поплелись за Нэтти Бампо.

Вудбайн проводил их взглядом, потом выпрямился, стряхнул гусеницу с потрепанного мундира и поправил ветхую шляпу.

– Ну что, подполковник Грей… Идем?

* * *

Рассказы Нэтти Бампо, полные крови и ужасающих подробностей, заставили Грея задуматься, что, возможно, повешение – не такая уж и плохая смерть. Правда, быть свидетелем резни ему пока что не доводилось, а вот повешенных он лицезрел не раз, и от одной этой мысли пересыхало во рту.

Глаз, хоть и меньше, но слезился, лицо распухло, и из-за сильного отека возникло ощущение, будто весь череп перекосило. Однако Грей задрал подбородок и смело, впереди Вудбайна, зашагал к рваной брезентовой палатке.

Полковник Смит поднял голову, удивляясь внезапному вторжению, однако Грей опешил куда сильнее.

Последний раз он видел Уотсона Смита в гостиной своей невестки в Лондоне два года назад – угощающимся сэндвичами с огурцом. Причем носил тот тогда мундир капитана «Буйволов»[16]16
  «Буйволы» – 3-й пехотный полк, один из старейших полков британской армии.


[Закрыть].

– Мистер Смит. – Грей первым пришел в себя и учтиво поклонился. – Рад встрече, сэр.

Он сел на пустой стул, не дожидаясь приглашения, и открыто – насколько позволял заплывший глаз – уставился на полковника.

Тот заметно вспыхнул, но откинулся на спинку кресла, собираясь с мыслями, прежде чем ответить. Роста он был невысокого, зато широкоплечий и с крепкой выправкой. Грей знал, что Смит опытный полководец. Настолько опытный, что обратился не к самому Грею, а к сопровождавшему его капралу Вудбайну.

– Капрал, как сюда попал этот джентльмен?

– Это подполковник лорд Джон Грей, сэр, – отрапортовал тот.

Вудбайна так распирало от гордости, что патент на воинский чин с сопроводительным письмом он выложил на стол с видом мажордома, подающего монаршей особе жаркое из фазана с алмазными глазками.

– Мы схватили его в лесу близ Филадельфии. Без униформы э‐э‐э… как видите, сэр. – Он резко откашлялся. – И он признал близкое родство с генерал-майором Греем. Тем самым – ответственным за резню в Паоли.

– Неужто? – Смит взял бумаги, вопросительно взглянув на Грея. – И что же он там делал?

– Там его колошматил полковник Фрэзер, сэр. Который из офицеров Моргана… Так он сказал, – уже с меньшим апломбом добавил Вудбайн.

Смит недоуменно моргнул.

– Фрэзер… Не помню такого. Значит, вы водите знакомство с полковником Фрэзером… подполковник Грей? – впервые обратился он напрямую к Джону.

Старательно выдержанная пауза говорила о многом. Впрочем, другого Грей и не ждал. Он утер, как мог, нос рукавом и расправил плечи.

– Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы, сэр. Они неуместны. Мое имя, чин и полк вы уже знаете. Остальное – мое личное дело.

Смит прищурился. Глаза у него, к слову, были на удивление красивы – светло-серые, с темными бровями и ресницами, очень выразительные. Грей еще в прошлый раз заметил, когда тот пил чай у Минни.

Вудбайн кашлянул.

– Э‐э‐э… Полковник Фрэзер говорил, что этот человек его пленник, сэр. Но почему, не сказал, а когда я настоял на ответе… хм… ушел. Тогда мы обыскали его светлость… э‐э‐э… господина подполковника и обнаружили эти бумаги.

– Ушел, значит, – медленно выговорил Смит. – А вы, капрал, его отпустили?

Вудбайн подрастерял уверенность, но, не будучи трусом, набычился и хмуро посмотрел на Смита.

– Остановить его можно было лишь пулей в спину. Сэр, – резковато добавил он.

У Смита побелели ноздри. Англичанину, должно быть, непривычно командовать подобными людьми.

И жить в таких условиях тоже. Пусть мундир Смита был чистым и выглаженным, а парик – опрятным, но палатка, хоть и просторная, прошла уже немало кампаний и поистрепалась, пестря многочисленными заплатами и дырами. Что, в общем-то, даже неплохо, подумал Грей, с наслаждением прикрывая глаза, когда сквозь прореху пробился ветерок, разгоняя невыносимую духоту. Ужасно болела голова, а прохлада немного унимала мигрень.

– Хорошо, капрал, – спустя минуту заговорил Смит, так и не придумав, о чем еще спросить. – Молодцы, – запоздало добавил он.

– Благодарю, сэр. – Вудбайн замешкался, не желая упускать все веселье. – Позвольте спросить, сэр… как вы поступите с пленником?

Грей открыл глаза, с немалым интересом прислушиваясь к разговору. Оказалось, Смит глядит на него со странно хищным огоньком в глазах.

– О, что-нибудь придумаю, капрал Вудбайн, – заявил он. – Можете идти. Доброй ночи.

* * *

Смит встал и приблизился к Грею, вглядываясь ему в лицо. Тот ощущал исходящий от него мускусный запах пота.

– Вам врач нужен? – равнодушно, но без лишней враждебности спросил Смит.

– Нет, – ответил Грей. Бок болел нещадно, голова кружилась, но вряд ли врач чем-нибудь ему поможет. Тем более что после общения с Клэр он вовсе перестал доверять армейским костоломам, хотя и прежде не испытывал к ним особой приязни.

Кивнув, Смит вытащил из видавшего виды сундука две мятые оловянные чаши и глиняную бутыль – как оказалось, с яблочным сидром. Чаши он наполнил до краев, и какое-то время они с Греем сидели в тишине, потягивая напиток.

До летнего солнцестояния оставались считаные дни, и еще не стемнело, хотя снаружи доносился шум вечерней суеты. Взревел вдруг мул, его рев подхватили другие. Раздался стук колес – наверное, пушки? Грей вдохнул, раздувая ноздри: у артиллеристов свой особый запах – едкая смесь пота, черного пороха и раскаленного металла, куда более резкая, чем у пехотинцев с мушкетами. Стальная вонь навсегда въедается в одежду артиллериста, как и в его душу.

Однако сейчас Грей чуял не орудийные запахи, а аромат жареного мяса. Он просачивался в палатку, заставляя желудок жалобно урчать: с самого утра в нем не было ничего, кроме пива, которым Джон обычно завтракал. Смита немного передернуло при этом звуке, но он деликатно промолчал.

Допив свой сидр, полковник вновь наполнил чаши и откашлялся.

– Не буду досаждать вам вопросами, раз уж не хотите отвечать, – осторожно начал он. – Но если вы захотите что-нибудь узнать… по гражданским делам, оскорбляться не стану.

Грей сдержанно улыбнулся.

– Весьма любезно с вашей стороны, сэр. Хотите заверить меня в добром расположении? Уверяю, в этом нет необходимости.

На щеках у Смита вспыхнули яркие пятна.

– Это в мои намерения вовсе не входило, – сухо ответил он.

– Тогда прошу прощения.

Грей сделал еще глоток. Сладкий сидр успокаивал голодные спазмы в желудке и унимал боль в боку, хотя голова от хмельного напитка кружилась еще сильнее.

– И что же я мог узнать? Каково нынешнее оснащение Континентальной армии? Полагаю, это и без того понятно, судя по тем джентльменам, которые меня пленили… и иным деталям.

Он выразительно обвел палатку взглядом, не оставляя без внимания ни глиняные осколки на полу, ни груду грязного белья в дальнем углу. Должно быть, ординарца у Смита нет или тот полный неумеха. На мгновение Грей затосковал по Тому Берду – лучшему камердинеру на свете.

Смит взял себя в руки и коротко хохотнул.

– Да, пожалуй. Это не такой уж секрет. Нет, я думал, вы полюбопытствуете насчет моих планов относительно вашей персоны.

– А, это… – Грей поставил чашку и утер лоб, стараясь не задеть пострадавший глаз. – По правде говоря, я об этом совсем забыл – так удивился, когда встретил здесь вас. А после вы поразили меня своим гостеприимством, – добавил он, безо всякой иронии поднимая чашу. – Ведь капрал Вудбайн со своими людьми рассчитывал, что меня сразу же повесят по обвинению в шпионаже… или, скорее, из-за родственных связей с генерал-майором Чарльзом Греем, который, как я понял, совершил некое зверство в месте под названием Паоли.

Смит выгнул бровь.

– А вы разве не шпион?

– Не смешите меня. Я подполковник. За кем бы мне шпионить в пустом лесу? По крайней мере, пустовавшем до того момента, пока там не объявился Вудбайн со своими ребятами, – добавил он.

Оказалось, что сидра в чаше уже нет. Грей смущенно уставился в нее, размышляя, как так могло случиться. Смит с легким вздохом плеснул еще.

– Кроме того, у меня нет с собой секретных бумаг или писем – никаких доказательств моей якобы шпионской деятельности.

– Не удивлюсь, если все сведения вы надежно фиксируете в памяти, – с циничной усмешкой заявил Смит. – Я-то помню, насколько она у вас хороша. – Он фыркнул, а может, сдавленно хохотнул. – «Как ни проворны пальчики Салли – увы, петушка они не подняли».

Память у Джона и впрямь была отличной. Достаточно вспомнить тот ужин у Минни, на котором присутствовали офицеры из разных полков. Когда джентльмены перешли к портвейну, Грей по их настоянию – и под гром аплодисментов – зачитал по памяти одну из наиболее длинных и скабрезных од Гарри Кварри из его печально прославленного сборника «Избранное из стихов об Эросе», за которым по-прежнему охотились любители подобной литературы, хотя книга вышла более двадцати лет назад.

– И за кем бы мне шпионить?! – воскликнул Грей, слишком поздно заметив ловушку.

Смит улыбнулся краешком рта.

– Вы и впрямь ждете, что я скажу?

Ведь ответ очевиден: за Вашингтоном, который наверняка стягивал к Филадельфии войска и, возможно, готовил нападение на отступающую армию Клинтона.

Вопрос Грей счел риторическим и сделал еще один – хоть и рискованный – шажок.

– Вудбайн верно описал обстоятельства, в которых меня пленил, – сказал он. – Как видите, полковник Фрэзер не застиг меня на месте преступления, иначе просто арестовал бы, как это сделал капрал Вудбайн.

– Хотите сказать, вы заранее договорились с полковником Фрэзером о встрече, чтобы получить у него секретные сведения?

Проклятье! Грей знал, как шатко его положение, но такой возможности не предвидел: что Джейми Фрэзера заподозрят в предательстве заодно с ним. Хотя, конечно же, Смит обязан подумать об этом в первую же очередь, учитывая, что сам он изменил своим политическим пристрастиям.

– Разумеется, нет! – В голосе Грея прорезалось некоторое раздражение. – Стычка, свидетелем которой стал капрал Вудбайн, была вызвана мотивами сугубо личного характера.

Смит, судя по всему кое-что смысливший в технике ведения допросов, иронично приподнял бровь. Грей, тоже знавший в этом деле толк, беззаботно потягивал яблочный сидр, будто бы абсолютно уверенный в том, что своими словами снял с себя все подозрения.

– Вы же знаете, вас, скорее всего, повесят, – выдержав паузу, заявил Смит. Говорил он небрежно, не отрывая глаз от янтарной струи, снова наполнявшей чаши. – После того, что Хау сделал с капитаном Хейлом. И особенно после Паоли. Чарльз Грей ведь вам кузен?

– Да, в третьем или четвертом колене.

Грей его знал, хоть они и общались в разных кругах – как светских, так и военных. Чарльз Грей был больше прирожденным убийцей, нежели солдатом… Хотя Джон сомневался, что события в Паоли разворачивались именно так, как рассказывают. Что за идиоты будут покорно лежать на земле, ожидая, когда им перережут глотку? Он ни на мгновение не допускал мысли, что колонна пехоты способна подкрасться незамеченной в полной темноте – да еще и по нехоженой местности.

– Ерунда, – как можно увереннее бросил Грей. – Что бы ни думали о командовании американцев, вряд ли там заседают одни дураки. Моя казнь ничего не даст, а вот обмен пленными может быть очень выгоден. Мой брат – весьма влиятельная персона.

Смит не без сочувствия улыбнулся.

– Превосходный аргумент, лорд Джон; уверен, генералу Вашингтону он пришелся бы по душе. Увы – и корона, и Конгресс до сих пор валяют дурака; и пока что никакого обмена пленными нет.

Грея словно ударили под дых. Он ведь знал, что официальных каналов обмена не существует: сам много месяцев безуспешно пытался выменять Уильяма.

Смит перевернул бутыль вверх донышком, выливая последние капли сидра в чашу Грея.

– Подполковник, вы человек верующий?

Тот недоуменно моргнул.

– Не очень. Хотя Библию читал, да. Некоторые отрывки. А что?

– Я вот думаю, знакомо ли вам понятие козла отпущения?

Смит качнулся взад-вперед на кресле, не спуская с Грея глаз, излучавших искреннюю симпатию… хотя, может, просто сказывался хмельной напиток?

– Потому что, боюсь, именно в этом и есть ваша главная ценность, подполковник. Не секрет, что Континентальная армия в плохом состоянии: денег не хватает, дезертиров хоть отбавляй. Ничто не приободрит и не объединит солдат так, как открытый суд и публичная казнь высокопоставленного британского офицера – шпиона и близкого родственника печально прославленного Мясника-Грея.

Он деликатно рыгнул и заморгал, по-прежнему глядя на Джона.

– Вы спрашивали, что я с вами сделаю?

– Нет, не спрашивал.

Пропустив эту реплику мимо ушей, Смит поднял указательный палец.

– Я отдам вас генералу Уэйну, у которого, уж поверьте, слово «Паоли» штыком высечено на сердце.

– Должно быть, это очень больно, – пробормотал Грей и залпом осушил свою чашу.

Глава 12
Маленькая ночная серенада

Бесконечный день подходил к концу, и жара понемногу сдавала позиции вместе с увядающим светом. Грей сомневался, что его сию же минуту доставят пред светлые очи генерала Уэйна, если, конечно, сей достопочтенный джентльмен не находится в этом же лагере… что вряд ли. Судя по звукам, стоянка была совсем маленькой, и полковник Смит здесь самый высокий чин.

Смит попросил Джона (проформы ради) дать слово офицера не сбегать и был немало озадачен, когда тот наотрез отказался.

– Раз уж я снова вступил в ряды британской армии, то бежать – мой первейший долг, – веско заметил Грей.

Смит пристально взглянул на него, и в неверном свете палатки, отбрасывающей густые тени на его лицо, Грею показалось, будто тот с трудом сдерживает улыбку. Хотя с чего бы?

– Вы не сбежите, – сказал тот наконец и вышел.

Грей слышал, как рядом с палаткой жарко спорят, что с ним делать. В лагере не было никаких условий для содержания военнопленных. Про себя Джон развлекался сочинением шарад, придумывая способы, которыми Смиту придется уложить его рядышком в свою и без того узкую кровать, чтобы ночью приглядывать за пленником.

В конце концов в палатку вошел капрал с ржавыми кандалами в руках – выглядели они так, будто последний раз их использовали еще во времена испанской инквизиции. Грея вывели на окраину лагеря, где солдат, прежде бывший кузнецом, скрепил кандалы молотом, вместо наковальни используя плоский камень.

Стоя на коленях перед толпой ополченцев, собравшихся на него поглазеть, Грей испытал странное чувство.

Ему пришлось наклониться, сложив перед собой руки, будто бы в ожидании казни, и удары молота по металлу эхом отдавались в костях. Грей не спускал с молота глаз, и не только из опасения, что в сгущающихся сумерках кузнец промахнется и размозжит ему руку. От выпивки и растущего страха, который он не желал признавать, Джон особенно остро ощущал враждебность окружающих; он чувствовал ее, как надвигающуюся грозу, когда по коже ползут электрические разряды, а молнии трещат так близко, что слышишь их острый запах, смешанный с вонью пота и пороха от мужчин.

«Озон», – невольно всплыло в голове. Так Клэр называла запах молний. Грей еще сказал ей, что это слово, скорее всего, произошло от греческого ozon – одной из форм глагола ozein, который переводится как «пахнуть».

Он принялся мысленно спрягать этот глагол, лишь бы отвлечься от того, что с ним делают.

Ozein, пахнуть. Я пахну…

От Грея пахло его собственным потом: терпким и приторно-сладким. В прежние времена лучшей смертью считалось обезглавливание. А повешение – смерть постыдная, так казнят разбойников и простолюдинов. Очень медленная смерть. Грей не понаслышке это знал.

Последний звонкий удар – и мужчины одобрительно заворчали. Грей теперь узник. Бесповоротно.

* * *

Поскольку никаких укрытий в лагере не имелось, разве что наспех возведенные вигвамы и рваные навесы, Грея вернули в просторную палатку Смита, выдали ужин, который он проглотил через силу, не заметив вкуса, и привязали за кандалы к шесту тонкой веревкой, достаточно длинной, чтобы он мог лежать или брать в руки посуду.

По настоянию Смита Грей занял койку и с наслаждением вытянул ноги. В висках стучало с каждым биением пульса, вся левая половина лица мерзко ныла, отзываясь болью в верхних зубах. Зато в боку боль притупилась и стала почти не ощутимой. Впрочем, Грей так устал, что, не чувствуя неудобства, почти сразу провалился в сон.

Очнулся он глубокой ночью, в полной темноте, весь мокрый от пота и с бешено колотящимся сердцем после какого-то кошмара. Джон поднял руку, чтобы убрать с лица прилипшие волосы, и ощутил тяжелые оковы, о которых успел позабыть. Кандалы звякнули, и часовой у входа в палатку, вырисовывающийся в ночи темным силуэтом, резко обернулся. Однако, когда Грей со звоном начал ворочаться, тот снова расслабился.

«Паршиво», – подумалось в полусне. Даже не помастурбировать, если вдруг захочется. Он этой мысли он сдавленно фыркнул, что, к счастью, прозвучало как хриплый выдох.

Рядом, шурша простыней, заворочался кто-то еще. Смит, наверное, который спит на холщовом матрасе, набитом травой; в душной палатке слегка пахло затхлым сеном. Такие матрасы входили в оснащение британской армии; Смит, должно быть, прихватил его вместе с прочим оборудованием, сменив лишь мундир.

А зачем он вообще это сделал?.. Грей недоумевал, разглядывая сгорбившийся силуэт на светлом холсте. Ради карьерного роста? Континентальная армия, испытывая недостаток в профессиональных военных, предлагала быстрое продвижение по службе, и любой капитан запросто мог получить майорский, а то и генеральский чин, в то время как в Англии новое звание можно было лишь купить за весьма приличные деньги.

Хотя что толку в чине без оплаты? Грей давно не был шпионом, но связи остались, и он знал кое-кого, кто ныне промышлял этим делом. Как ему рассказывали, у американского Конгресса вообще нет денег и он всецело зависит от займов и ссуд, которые поступают весьма нерегулярно. В основном из Франции и Испании (хотя, разумеется, французы этого никогда не признают). Порой деньги дают еврейские ростовщики, как сказал один из его информаторов. То ли Саломон, то ли Соломон… Как же его звали-то?..

Эти случайные размышления прервал странный звук, который заставил Грея вздрогнуть. Женский смех.

В лагере были женщины, которые отправились вслед за мужьями на фронт. Он видел их, пока его вели к палатке. Одна принесла ему ужин, с опаской косясь из-под чепца.

Вот только этот смех, глубокий, переливчатый, открытый, был ему знаком.

– Господи, – прошептал он. – Дотти?!

Быть не может!..

Он сглотнул, чтобы прочистить левое ухо, и вслушался. Дензил Хантер ведь вновь присоединился к Континентальной армии, а Дотти – к священному ужасу брата, кузена и дядюшки – последовала за женихом, хотя изредка приезжала в Филадельфию навестить Генри. Если Вашингтон перемещает войска – а иначе никак, – то хирурга могло занести куда угодно.

Высокий чистый голосок вновь что-то спросил. Произношение было английским, не местным. Грей вслушался, но слов разобрать не мог. Ну же, пусть еще засмеется!..

Если это Дотти… Он протяжно выдохнул. Обращаться к ней напрямую нельзя – к Грею в лагере настроены очень враждебно, и если вдруг кто узнает об их родстве, Дотти и Дензилу грозит нешуточная опасность…

И все же рискнуть придется – иначе утром его переправят к генералу.

Так и не придумав ничего получше, Грей уселся и запел «Летнюю ночь» Шуберта. Сперва тихо, но с каждым словом голос все больше набирал силу. Строку «In den Kulungen wehn» он проревел во всю мощь своего тенора, и Смит попрыгунчиком взвился с матраса, недоуменно восклицая: «Что?!»

 
– So umschatten mich Gedanken an das Grab
Meiner Geliebten, und ich seh’ im Walde
Nur es dämmern, und es weht mir
Von der Blüte nicht her.
 

Продолжал Грей несколько тише. Не хватало еще, чтобы Дотти – если это Дотти – заглянула на шум. Он хотел лишь, чтобы она узнала о его присутствии в лагере. Этой арии он научил ее лет в четырнадцать, и Дотти частенько исполняла ее на музыкальных вечерах.

 
– Ich genoß einst, o ihr Toten, es mit euch!
Wie umwehten uns der Duft und die Kühlung,
Wie verschönt warst von dem Monde,
Du, o schöne Natur![17]17
  В час, когда сияет месяц в полутьме, Серебром осыпав лес, И прохладою дыша, разносит Приятный запах лип ветерок, Я к любимой уношусь на крыльях дум, к тихой могиле, И во мраке я не вижу леса И не слышу аромата цветов. Вместе с вами, умершие, здесь бродили прежние мы, Как прохлада нас тогда овевала, Как прекрасна ты тогда была, о лунная ночь!
  Франц Шуберт. Летняя ночь. На стихи Фридриха Готлиба Клопштока (пер. с нем. Д. Седых).


[Закрыть]
 

Грей замолчал, кашлянул пару раз и заговорил, чуть заплетая язык, будто пьяный. Хотя, по правде, так оно и было.

– П-полковник, а можно м-мне воды?

– И тогда вы будете дальше петь? – с опаской уточнил тот.

– Нет, я, пожалуй, уже закончил, – заверил Грей. – Уснуть не мог, знаете ли, – слишком много выпил. Но пение чудесно прочищает голову.

– Да неужели?

Смит протяжно вздохнул, но все-таки встал и взялся за кувшин. Ему неимоверно хотелось окатить заключенного водой, но он, будучи человеком крепкой закалки, лишь придержал кувшин, чтобы пленник мог напиться, поставил на место и с раздраженным фырканьем вновь улегся на матрас.

Музыкальный талант Грея неожиданно получил в лагере поддержку, и после негромкого обсуждения кое-кто, вдохновившись, затянул свою партию в самых разных жанрах: от проникновенно-лиричной песенки «Зеленые рукава»[18]18
  «Зеленые рукава» – английская фольклорная песня, известная с XVI века.


[Закрыть] до «Честера»[19]19
  «Честер» – патриотическая песня Уильяма Биллингса, ставшая гимном американской революции.


[Закрыть].

Грей искренне наслаждался пением, еле сдержавшись, чтобы не побряцать оковами под строку:

 
– Пусть тираны нам грозят стальным оружьем,
и рабы гремят железными цепями.
 

Под пение он так и уснул, забывшись тревожными сновидениями, которые в парах яблочного сидра заполонили пустую голову.

Честнат-стрит, дом 17

Колокол пресвитерианской церкви пробил полночь, но город не спал. Тьма приглушила звуки, но улицы по-прежнему жили, наполняясь шарканьем ног и стуком фургонных колес… а откуда-то издалека доносились слабые крики «Пожар!».

Я стояла у открытого окна, принюхиваясь к запаху дыма и высматривая языки огня – не движется ли в нашу сторону? Не помню, сгорала ли хоть раз Филадельфия дотла, как Лондон или Чикаго, но даже один выгоревший квартал – уже плохо.

Ветра, к счастью, не было. Летний воздух висел тяжелым влажным покрывалом. Крики утихли, и красного зарева в облачном небе тоже было не видать. Никаких следов пожара, только зеленые светлячки шныряли в тенистой листве сада.

Я постояла еще немного, позволяя себе расслабиться и выбросить из головы безумные планы спешной эвакуации. Несмотря на усталость, мне не спалось. Надо было все время следить за моим неусидчивым пациентом… который вдруг подозрительно притих. Кроме того, я и сама ужасно издергалась, весь день прислушиваясь, не слыхать ли знакомых шагов.

Однако Джейми так не пришел…

Что, если Джон рассказал ему о той ночи под алкогольными парами? Безо всякой подготовки, предварительных объяснений? И мой муж, будучи потрясен таким известием, просто… сбежал?

Из глаз невольно брызнули слезы, и я, вцепившись в подоконник, зажмурилась, чтобы сдержать их поток.

Не глупи, Клэр. Он придет, как только сможет. Сама знаешь.

Да, я знала. И все же внезапная радость от его появления пробудила нервы, которые уже давно пребывали в сонном оцепенении, и пусть внешне я выглядела спокойной, в душе бурлили эмоции. Давление нарастало, и сбросить его можно было, лишь дав волю слезам – но я себя сдерживала.

Прежде всего потому, что не смогу потом долго успокоиться. Я промокнула рукавом глаза и решительно повернулась лицом к темной комнате.

У кровати под мокрой тканью шипела маленькая жаровня, отбрасывая мерцающие красные отблески на заострившееся лицо Пардлоу. Он дышал с заметными хрипами – легкие скрежетали на каждом выдохе, но дыхание было глубоким и размеренным. Я запоздало поняла, что могла и не почувствовать вонь пожарища: в комнате густо пахло перечной мятой, эвкалиптом и коноплей. Несмотря на ткань, жаровня сильно дымила, образуя в темноте зыбкое бледное облачко, колыхавшееся, словно призрак.

Опрыскав водой муслиновый полог, я села в маленькое кресло возле кровати, вдыхая насыщенный маслами воздух, – украдкой и не без запретного удовольствия. Хэл сказал, что частенько покуривал коноплю, чтобы успокоить спазмы в легких, и это средство оказалось на удивление действенным. Точнее, курил он гашиш, ведь в Англии психотропные виды каннабиса не росли.

У меня среди лекарственных трав гашиша не нашлось, зато был увесистый пучок марихуаны, которую Джон приобрел у купца в Филадельфии, торговавшего с какими-то индусами. Она считалась полезной при лечении глаукомы: помогала снять тошноту и тревогу. Я и сама в этом убедилась, когда врачевала тетушку Джейми Иокасту. Впрочем, как рассказал Джон, к вящему моему удовольствию, порой марихуана использовалась не только в лекарственных целях.

Мысли о Джоне лишь усугубили мою сумятицу, и я глубоко вдохнула пряный сладковатый воздух. Где же он? Что Джейми с ним сотворил?

– Вы когда-нибудь заключали с Господом сделку? – донесся из темноты голос Хэла.

Я догадывалась, что он не спит, поэтому ничуть не удивилась.

– Как и все. Даже те, кто в Бога не верит. А вы?

Раздался тихий смех, перешедший в кашель, впрочем, быстро утихший. Должно быть, дым помогает.

– Вы что, задумали сделку? – спросила я, не столько из интереса, сколько из желания поддержать разговор. – Вы же вовсе не умираете. Я вам не позволю.

– Да, вы уже говорили, – сухо ответил тот. И после секундного колебания повернул ко мне голову. – И я вам верю. И… весьма благодарен.

– Рада услужить. Кроме того, вы не можете умереть в доме Джона, он очень огорчится.

Пардлоу слегка улыбнулся – я видела это в тусклом свете от жаровни. Мы помолчали. Просто глядели друг на друга, не вполне это сознавая, успокоенные дымом марихуаны и сонным стрекотанием цикад за окном. Стук колес тоже затих, хотя кое-кто порой проходил мимо. Впрочем, шаги Джейми я сразу бы узнала; запросто услышала бы их даже в толпе…

– Вы волнуетесь за него, да? – спросил вдруг Хэл. – За Джона?

– Нет, – тут же ответила я, но увидев, как приподнялась темная бровь, вспомнила, что он уже знает о моем неумении лгать. – Я… уверена, что с ним все хорошо. Просто думала, к этому времени он уже вернется. Тем более в городе волнения. – Я махнула рукой в сторону окна. – Мало ли что могло случиться…