Текст книги "Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном"

16

– Я вот думаю: не разослать ли нам людей с тонким слухом по кабакам вдоль Страудского тракта? – сказал Уильям.

Он вполне мог бы выразиться категоричнее: «Надо заслать к ним шпионов» или «Пора выяснить, что замышляет эта страудская братия». А такая задумчиво-предположительная формулировка подразумевала, что он лишь предлагает идею, которая нуждается в одобрении Пола.

Дядя был тронут такой деликатностью племянника, который теперь уже ничуть не уступал ему в знаниях, чутье и деловой сметке. Другое дело, конечно, право собственности. В редких случаях, когда мнения Уильяма и Пола расходились, как раз право собственности являлось решающим фактором. «Ладно-ладно, это твоя фабрика, дядя», – говорил Уильям, с улыбкой поднимая ладони в знак капитуляции. Впрочем, Пол этим преимуществом не злоупотреблял и, как правило, поддерживал идеи Уилла. А с некоторых пор он даже предпочитал наступать на горло собственной песне, если она звучала не в унисон с Уильямом.

Девять лет назад он назначил племянника своим секретарем, и все эти годы предприятие процветало. Портфель заказов был туго набит. Работники хорошо знали свое дело и трудились на совесть. Доходы существенно выросли и продолжали расти. Они расширяли производство, закупали новое оборудование и уже изучали возможность внедрения паровых машин. В одиночку он никогда не добился бы таких успехов. И в данный момент Пол не сомневался, что раз уж Уильям заговорил о возможных происках конкурентов из Страуда, у него были на то серьезные основания.

– Ты знаешь людей, подходящих для этого дела?

– Есть кое-кто на примете.

– Тогда действуй.

Уильям взглянул на часы. Начало шестого.

– По дороге домой я поговорю об этом с кем нужно.

Дома также все обстояло как нельзя лучше. Давно минули дни, когда он допоздна пропадал на фабрике, при слабом свете сверяя столбики цифр в гроссбухах. Теперь у него была другая жизнь.

– Какие планы на воскресенье, Уилл? А то приходи ко мне на обед вместе с Розой и детьми. Старому особняку пойдет на пользу небольшое оживление.

– Хорошо, мы придем, – сказал Уильям. – Значит, до завтра.

Пол мог бы в мечтах представлять Уильяма своим родным сыном. Он мог бы, глядя на Дору и двух ее младших братьев, представлять их своими внуками. Однако он не позволял себе увлекаться мечтаниями. Будучи мудрее своего отца, он понимал, что Чарльз никогда не женится и никогда не вернется в Уиттингфорд. Но какие бы известия о жизни Чарльза в Италии ни достигали его ушей, это не сказывалось на его любви к сыну. Хорошо еще, что эти сплетни распространялись на чужом языке и нашептывались иноземцами, не знавшими Чарльза в детстве. Пол Беллмен любил и сына, и племянника, но порой признавался самому себе: любить Уилла было намного легче.

После ужина Уильям усадил к себе на колени Пола и малыша Филлипа, а Дора устроилась рядом, привалившись к отцовскому плечу. Они собирали головоломку из трех фигурных кусочков ясеня, которые, при определенной смекалке играющих, должны были соединиться в нечто цельное. Уильям смешил детей, намеренно путаясь и складывая кусочки так и этак, но всякий раз неправильно.

На стук в дверь среагировала Роза. Открыв ее, она увидела девочку одних лет с Дорой, запыхавшуюся и вымокшую под дождем.

– Моя мама просит мистера Уильяма поскорее прийти.

– Ты ведь Мэри, да? Дочь миссис Лейн?

Роза прошла в комнату к Уильяму и детям.

– Тебя срочно зовут в дом дяди. – Она подала мужу пальто. – С чего бы это?

В отличие от нее, Уильям не выглядел обеспокоенным. Возможно, ничего страшного не случилось.

В старом особняке Беллменов экономка обрушила на него целую лавину слов. Она говорила слишком много, слишком быстро и слишком путано. Мол, что-то следовало сделать как можно скорее, но уже поздно, уже поздно… Все еще не улавливая общий смысл ее речей, Уильям направился в кабинет дяди и, открыв дверь, увидел его сидящим за письменным столом спиной ко входу.

– Что тут происходит, дядя? – спросил он.

Миссис Лейн захлебнулась и умолкла на полуслове. Уильям глядел на нее и ждал.

– Но он умер, – сказала она через секунду. – О чем я и говорю. Он умер.

Уильям покачал головой, уже готовый рассмеяться.

– Глупости, я говорил с ним всего пару часов назад. Он был в полном порядке.

– Это верно, – подтвердила миссис Лейн. – Два часа назад мистер Беллмен пришел с фабрики, и тогда он был в полном порядке. А сейчас он мертв. И умер так тихо!

Она попыталась затащить Уильяма в кабинет, чтобы он убедился, увидел собственными глазами. Но он как будто прирос к месту.

– Покойным, как обычно, займется миссис Мид, – продолжила экономка. – Но сперва надо бы перенести его наверх. Вдвоем мы с этим справимся, как думаете?

Пол неподвижно сидел на своем обычном месте. Только сейчас Уильям заметил нечто неестественное в его позе. Тело сохраняло это положение не из-за какого-то внутреннего усилия. Просто на момент смерти – внезапной и, должно быть, безболезненной – оно оказалось так точно уравновешено, что не завалилось ни вперед, ни назад, ни набок, а только малость осело на стуле. При этом легкого прикосновения к его плечу было бы достаточно, чтобы нарушить баланс, и тогда…

Уильяму нужно было успокоиться, собраться с мыслями. И он вспомнил верный способ: составить перечень задач.

– Я позову людей, чтобы его перенести. Я пошлю за миссис Мид и за священником. Я напишу письмо Чарльзу.

Стало легче. Головокружение исчезло.

– Вы очень бледны, миссис Лейн, это последствия шока. Садитесь и подождите прихода остальных, я велю служанке принести вам чашку чая.

Он вышел из комнаты, но уже за порогом повернулся:

– А где ключ?

– Какой ключ?

– От фабричных ворот.

– Он… в его кармане, должно быть.

Уильям посмотрел на твидовый пиджак дяди. Нет, сейчас он не мог к нему прикоснуться. Не мог, и все тут.

– В кармане его пальто, на вешалке в прихожей.

Это другое дело.

Уильям распорядился насчет чая для миссис Лейн, взял ключ и покинул дом.

Высоко над его головой рваными клочьями туч кружили грачи, многозначительно каркая и похохатывая.

Первым делом Уильям направился к дому Неда Хэддона, поднял с постелей Неда и его брата и направил их в дядин особняк. Узнав печальную новость, мать Неда вызвалась сходить за миссис Мид, и Уильям с благодарностью принял ее помощь. Преподобного Поррита он дома не застал и оставил ему записку. Покончив с этим, он поспешил на фабрику. Никогда еще он лично не отпирал главный вход – и теперь вот довелось.

В конторе среди бумаг дяди он нашел адрес Чарльза и написал своему кузену короткое письмо, без лишних сантиментов сообщив о случившемся. Затем он разбудил Немого Грега, устроившегося на ночлег рядом с ослиным стойлом, и вручил ему конверт:

– Доставь это Роббинсу. Письмо надо отправить сегодня же.

Вернувшись в контору, он просмотрел развешенные на стене графики и таблицы, в которых фиксировались заказы и распределение нагрузок по цехам на ближайшие недели. В соседнем кабинете он сверил свое личное расписание с пометками в настольном календаре Пола. Само собой, обязанности Пола теперь придется исполнять ему. Посему он решил, что проще будет не переносить дядины записи в свой блокнот, а, напротив, взять его календарь за основу и добавить к списку те из своих работ, которые нельзя препоручить кому-то другому. Не теряя даром времени, он начал своим размашистым почерком заполнять в календаре пробелы между более аккуратными записями дяди.

А как быть с остальными его обязанностями? Кому их передать? Он быстро перебирал в уме людей, с которыми давно работал вместе, которые хорошо его знали и понимали, на которых можно было положиться. При этом он был методичен в своих размышлениях, сразу раскладывая все по полочкам. Какие из дел самые срочные? Что можно отложить на более позднее время? Что можно отменить, совместить, пересмотреть? Он составлял списки, делал к ним примечания и дополнения на отдельных листках и все это складывал стопкой в нужном порядке.

За этим занятием – то и дело перескакивая с общих задач управления фабрикой на мелкие детали, к которым все в конечном счете сводится, – Уилл совершенно забыл о времени. Часы пролетали, как минуты. Да, еще необходимо уведомить дядиного адвоката, а также местных поставщиков и постоянных клиентов, причем как можно скорее: они должны узнать о случившемся не от кого-нибудь, а от самого Уильяма, дабы увериться, что он контролирует ситуацию. Теперь священник: похороны лучше всего назначить на среду. Как-либо обосновывать это не обязательно. Другой вопрос: пристойно ли устраивать похоронную церемонию, в то же время не останавливая работу фабрики? Вероятно, нет. Однако же священник в день похорон, помимо этой церемонии, выполняет и другие, вполне рутинные обязанности. Так почему бы и на фабрике не свести простой к необходимому минимуму?

Вернулся Немой Грег, и Уильям вручил ему дюжину новых писем:

– Теперь нужно отправить эти, Грег. Срочно.

Сам того не осознавая, он испытывал облегчение, когда с головой погружался в работу. Его мозг уверенно и четко переходил от одного пункта к другому, устанавливал очередность, организовывал, планировал, рассчитывал, определял задачи и принимал решения.

Когда он вышел из этого состояния предельной концентрации, за окнами уже занимался рассвет. Он отправился в прессовочный цех, поднял спавших у печи работников и дал им инструкции.

– Ждите у ворот, и когда появятся… – он назвал имена Крейса, Раджа и еще нескольких, – сразу направляйте их ко мне.

К семи часам все названные люди собрались в его кабинете. По их лицам Уильям понял, что весть уже разнеслась. Он официально объявил о кончине своего дяди и выслушал соболезнования: это так неожиданно… мистер Пол был очень хорошим человеком… пути Господни неисповедимы… только вчера он был здоровехонек… и т. д. и т. п.

Когда все подобающие случаю фразы были произнесены, Уильям высказался в том духе, что даже столь печальное событие не должно серьезно нарушить работу предприятия, и сообщил каждому из присутствующих, каких действий он ждет от него в данной ситуации.

– Да, – отвечал каждый из них, – будет сделано.

– Отныне вы моя главная опора, – сказал Уильям. – Мне необходима ваша помощь, чтобы фабрика прошла через этот сложный период без потрясений. Естественно, люди будут волноваться. Перемены всегда вызывают беспокойство. Но я уверен, что поводов для сомнений и тревог у нас нет. Вашей задачей является довести эту мысль до сведения рабочих самым убедительным для них образом. Вы с этим справитесь?

Они смотрели на Уильяма. Он был спокоен, уверен, надежен. Невозможно было представить, чтобы хоть что-то пошло не так.

– Да, мистер Уильям, – закивали они. – Да, мистер Беллмен, сэр.

17

Наступила среда. День похорон. Уильям был взвинчен до предела. После смерти дяди он почти все время проводил на фабрике, планируя, отдавая распоряжения, решая проблемы. На сон оставались считаные часы. И еще так много предстояло сделать.

А что такое похороны? Сидишь, стоишь, поешь, молишься. Это может каждый дурак. Его прагматичный ум сотню раз поднимал вопрос: а не устраниться ли, назначив кого-нибудь своим представителем на похоронах? Но это было исключено. Кто, как не он, должен первым идти за гробом; ему нужно показаться на людях в качестве нового мистера Беллмена с фабрики. Вряд ли Чарльз к этому времени успел получить письмо, но если бы даже он прибыл на похороны, его присутствие не возымело бы нужного эффекта. Возглавлять процессию скорбящих должен был мистер Уильям, Беллмен-племянник. И никак иначе.

С утра проведя пять плодотворных часов на фабрике, Уильям поспешил домой, чтобы переодеться. Роза уже час как держала подогретой воду для ванны. Сама она была давно готова, надев свой лучший жакет и свежевыстиранную юбку, и очень сердилась. Но в день похорон негоже допекать упреками ближайшего родственника покойного.

Уже на выходе она остановила мужа, чтобы заново повязать галстук, который он в спешке измял. Уильям был весь нетерпение – как натянутая струна.

– Ты совсем измотался, – сказала Роза, на несколько долгих секунд вглядевшись в его лицо.

Но он думал о чем-то другом и не среагировал на ее слова.

– С похорон прямиком возвращайся домой. Ты меня слышишь?

– Конечно.

– Хорошо. Теперь поторопись, а то опоздаешь.

Он в самом деле опоздал, хоть и ненамного. Собравшиеся перед церковью люди уже начали растерянно оглядываться по сторонам.

– Вот он! – вскричала миссис Лейн и с облегчением перекрестилась.

Уильям занял свое место впереди, и процессия вступила под церковный свод.

В ходе службы Уильям вставал, садился, преклонял колени и бормотал «аминь» вместе со всеми. И разумеется, пел. Голос его привычно сплачивал и организовывал голоса остальных прихожан, включая полуглухих фабричных. А так как Уильям знал все гимны наизусть, доведя их исполнение до автоматизма, пение нисколько не мешало ему думать о своем.

Страуд… Вот что его тревожило. Надежные люди, разосланные им по всем питейным заведениям вдоль Страудского тракта, помимо чутких ушей, имели рты, и эти рты пересказывали Уиллу все там услышанное. У страудских фабрикантов появились новые заказы. Рабочие, которых они уволили в период спада, теперь снова были востребованы, и хозяева обещали платить им не меньше, чем платил Беллмен.

– Некоторые всерьез подумывают о возвращении, – доносил один из информаторов. – По крайней мере те, у кого в Страуде остались семьи.

Уильям был расстроен, но не удивлен. Терять опытных работников, конечно, не хотелось. Самым простым вариантом было предложить им больше денег. Но где гарантии, что в Страуде не ответят тем же? Поднимать зарплаты несложно, куда труднее сдерживать их в разумных пределах. Должен быть какой-то другой выход. И над этим следовало подумать.

Из-за переутомления и хронического недосыпания под глазами Уильяма набухли мешки, румянец сошел со щек, белки налились кровью. Во время церемонии он сохранял отрешенный вид, – впрочем, со стороны это выглядело как естественная реакция на тяжелую утрату.

При выходе из церкви в дверях образовался небольшой затор, и Уильям, погруженный в свои мысли, налетел на шедших впереди. Один из этих людей развернулся, и лицо его показалось Уильяму смутно знакомым. Склонив голову набок, человек устремил на него взгляд – прямой, ироничный, оценивающий. Где-то они уже встречались, но где именно, вспомнить не удалось. Вроде пустячный эпизод, но Уильям почему-то никак не мог выбросить его из головы.

В особняке Беллменов он выпил пару бокалов с друзьями Пола, соседями и несколькими людьми из фабричного руководства.

– Что за тип был сегодня на похоронах? – спросил он у Неда. – Лицо вроде знакомое, но имя не припоминаю.

– Как он выглядел?

Уильям открыл рот, собираясь описать этого человека, но – видимо, от усталости – не смог воссоздать в памяти его облик.

– Сюда он не заходил? – спросил Нед.

– Нет.

– Ты лучше меня знаешь друзей мистера Беллмена. Уж если ты его не опознал, то я не смогу тем более.

– Это верно.

Уильям покинул особняк одним из первых. По выходе на улицу он побрел, сам не зная куда, и ноги привычно свернули в сторону фабрики. Уильям дал обещание Розе, однако его ноги ничего никому не обещали и действовали по своему усмотрению. Фабрика была остановлена во второй половине дня, с началом похоронной церемонии, как дань уважения покойному владельцу. И сейчас он мог, ни на что не отвлекаясь, поработать с документами.

Безмолвие казалось неестественным. Уильям привык к грохоту станков, крикам рабочих, шуму водяного колеса – каждый из этих звуков имел собственный тон и ритм, а вместе они составляли какофонию, слишком хорошо ему знакомую, чтобы вызывать раздражение. Странно было в будний день слышать крики грачей, кружащих над корпусами. Более того, он мог отчетливо слышать биение собственного сердца и даже пульсацию крови в венах. Открыв дверь кабинета, он неожиданно увидел нечто черное и бесформенное, примостившееся на его рабочем столе. В следующий миг это черное взмыло в воздух и устремилось на Уильяма, колыхаясь и разрастаясь в полете.

Уильям с криком поднял руки, пытаясь защититься, – но чернота уже плавно оседала на пол.

Оказалось, это всего лишь ткань. Образец превосходной черной ткани из мериносовой шерсти, распахнутое окно и сквозняк, возникший при открывании двери, – ничего более. На бумажке, приколотой к образцу, почерком его дяди было написано: «Уиллу – для Портсмута? П.».

Уильям взял ручку, макнул ее в чернильницу и уже поднес к бумаге, чтобы написать ответ, и только тут вспомнил, что его дядя мертв.

«Я видел того человека прежде, – подумал он вдруг. – На похоронах мамы».

Ему пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы сохранить равновесие.

Много часов спустя Уильям встал и покинул контору. Документы, с которыми он собирался работать, так и остались нетронутыми. Остаток дня и половину вечера он просидел за столом, но сейчас не смог бы сказать, на что потратил все это время. Мысли его были спутаны, как кипа шерсти, только начинающая свой путь через фабричные цеха. Сердце отчаянно колотилось, дыхание было прерывистым, острая боль пронзала грудь при каждом вдохе.

Когда он шел от фабрики к дому, быстро темнеющее небо казалось исполненным какой-то неясной угрозы. Ему хотелось поскорее ощутить стены вокруг себя, крышу над головой и спасительные объятия Розы. Он старался не смотреть на густые кроны деревьев, шелестевшие в сумраке, и испытал огромное облегчение, дойдя до двери коттеджа.

– Уильям Беллмен, что же ты вытворяешь? Ты обещал сразу после похорон прийти домой, а вместо этого до темноты проторчал на фабрике.

Роза была слишком заботливой матерью, чтобы кричать дома при спящих детях, и потому выражала негодование звенящим шепотом.

– Ты забыл, что у тебя есть семья? Ты хоть раз в последние дни подумал о детях? Ты хоть раз вспомнил обо мне? Потому что все мы только о тебе и думаем – и вот что получаем взамен!

Она отвернулась, склонившись над мойкой, но Уильям успел заметить слезы на ее щеках.

Он посмотрел на кухонный стол. С уборкой посуды после ужина Роза явно припозднилась.

– Мы ждали тебя. Мы долго тянули с ужином, хотя дети проголодались. Мы ждали, потому что ты был на похоронах и мы хотели тебя утешить!

Уильям опустился на колени в углу кухни, прижимая кулаки к глазам, как это делали его сыновья, когда плакали. Однако он не плакал. Плечи его тряслись, боль поднялась из груди и сдавила горло; он задыхался, но так и не смог заплакать.

Он слышал тихое звяканье тарелок в мойке, а затем Роза склонилась над ним, вытирая руки полотенцем. Эти же еще влажные руки его обняли, и он почувствовал, как ее щека легла ему на макушку.

– Извини. Я понимаю, эти похороны… Он был тебе как отец. Мне очень жаль.

Она заставила его съесть несколько кусочков хлеба и сыра. Она подавала ему поздние сливы, перед тем вынимая из них косточки. Она уложила его в постель, и они – с неожиданной силой и страстью – занялись любовью. После этого они уснули в объятиях друг друга.

На следующее утро Уилл еще до рассвета выскользнул из теплой постели и отправился на фабрику.

Смерть Пола практически не отразилась на производительности предприятия. Уильям теперь выполнял работу дяди, а также добрую половину своих прежних обязанностей. Часть его конторской работы отошла к Неду, а остальное распределили между собой Радж, Крейс и другие мастера. Кроме того, Уильям отобрал нескольких работников помоложе – надежных, толковых, инициативных – и дал им возможность себя проявить. Было непросто выкроить время для того, чтобы подтянуть их до нужного уровня, но овчинка стоила выделки. Через полгода, а то и месяца через четыре, его усилия должны были принести плоды в виде новых специалистов, способных взять на себя важную часть работы. А кто, кроме него, мог их как следует обучить? Одновременно он уволил нескольких лодырей и халтурщиков. Если Страуд так остро нуждается в кадрах, пусть подбирает то, что он сам забраковал и выбросил…

В любое время дня он был доступен всем желавшим к нему обратиться. Люди должны сознавать, что на корабле есть капитан и он крепко держит штурвал. Его уверенность должна передаваться подчиненным. И он старался все время быть на виду. Он шел туда, где в его присутствии возникала потребность. Он отвечал на любые вопросы: простые и сложные, банальные и хитроумные. Он общался с мастерами, клерками, ткачами, стригальщиками, сукновалами, красильщиками, грузчиками и прядильщицами. Он никогда не забывал кивком поприветствовать Немого Грега и ободряюще хлопнуть по крупу трудягу-ослика, если эта парочка попадалась ему на пути. Все должны знать, что фабрика находится в надежных руках.

И лишь когда под вечер фабричный шум стихал, для него наступало время бумажной работы: проверки счетов, подведения баланса, написания писем. Покончив с этим, Уильям переходил к личным финансам своего дяди, которыми тоже пришлось заниматься ему. Он из своего кармана рассчитался с мелкими долгами Пола, позаботился о том, чтобы за миссис Лейн сохранилось место экономки, регулярно платил садовнику, обсуждал разные вопросы с управляющим банком.

– Как долго это будет продолжаться? – спросила Роза в конце недели, на протяжении которой Уильям работал по семнадцать часов в день. – Так ты себя вконец заморишь.

– Еще пять недель, – предсказал он.

– Правда? Именно так, ни больше ни меньше?

Уильям кивнул. У него все было рассчитано.

Но к тому времени, когда этот пятинедельный период завершился, уже созрели новые планы и проекты.