Текст книги "Игра по правилам"

Глава 18

Просс прислал мне письмо и заверенный банковский чек на получение наличных денег.

Недоуменно просмотрев написанные на чеке цифры, я вновь перечитал их уже очень внимательно и только затем принялся за письмо.

Там было написано:

"Дерек!

Я пишу Вам в расчете на достижение договоренности о «согласованном признании вины», о котором Вы как-то упоминали во время нашего с Вамиразговора. Чек выписан на условленную нами с Гревилом сумму за двенадцать слезок и восемь звездочек. Я знаю, что деньги Вам нужны, мне же, в свою очередь, нужны эти камни.

У Вас больше не будет неприятностей от Джейсона. Я даю ему работу в одной из своих мастерских.

Грев ни за что не простил бы мне удар кирпичом, но за бумажник, думаю, долго бы зла не держал. Вы же смотрите на это совершенно по-другому, хотя во многом похожи на него. Мне очень жаль, что его больше нет.

Просс".

«Какая чертовщина», – подумал я. Деньги мне, естественно, были нужны, однако, если я их принимал, подразумевалось, что я тем самым отказывался предпринимать против него какие-либо действия. И в то же время я не знал, какие действия мог предпринять, как бы я того ни хотел. Помимо того, что я едва ли располагал доказательствами, ему было обещано «бездействие» в обмен на информацию, однако это было до того, как раскрылась правда о бумажнике. «Он сообразил, – думал я, – что именно предательство и нападения вызовут наибольшее негодование как у Гревила, так и у меня».

Хотел бы Гревил, чтобы я если не простил, то по крайней мере отказался от мести? Хотел бы он, чтобы я подтвердил его прощение, или предпочел бы, чтобы я гневно разорвал этот чек...

Среди чехарды этих мыслей я услышал телефонный звонок и взял трубку.

– Говорит Эллиот Трелони, – раздался знакомый голос.

– Добрый день.

Он поинтересовался, как дела, и я ответил, что жизнь постоянно подкидывает какие-нибудь дилеммы.

– Иначе не бывает, – с усмешкой отозвался он.

– Вы не могли бы дать мне совет, – неожиданно спросил я, – как судья?

– Конечно, если это в моих силах.

– Тогда послушайте, что я вам сейчас расскажу, а потом скажите свое мнение.

– Давайте.

– Кто-то огрел меня кирпичом по голове... – Эллиот было засокрушался на мой счет, но я продолжал:

– Сейчас я знаю кто, но тогда не знал и не видел его лица, потому что он был в маске. Он хотел украсть у меня одну вещь, однако, перерыв весь дом, так и не нашел ее. Несмотря на то что он меня оглушил, ограбить меня ему так и не удалось. Позже я догадался, кто это был, и рискнул уличить другого человека в том, что именно он и подослал ко мне грабителя. В разговоре со мной тот человек не отрицал этого, но сказал, что никому больше не сознается. Так... что же мне делать?

Вздохнув, он помолчал в раздумье.

– А что вы хотите делать?

– Не знаю. Поэтому-то мне и понадобился ваш совет.

– А вы тогда заявляли в полицию?

– Да.

– У вас были какие-нибудь серьезные последствия травмы?

– Нет.

– Вы обращались к врачу?

– Нет.

Он еще немного подумал.

– Вам будет непросто добиться того, чтобы его признали виновным, даже если ему будет предъявлено обвинение в нанесении телесных повреждений. Вы не можете подтвердить личность преступника, поскольку тогда не видели его. Что же касается вашего разговора с тем, другим человеком, то обвинение в преступном сговоре доказывается с большим трудом. Поскольку вы не обращались к врачу, ваше положение довольно шаткое. И, как бы мне ни было тяжело это признать, я бы посоветовал вам не обращаться в суд.

– Благодарю, – со вздохом произнес я.

– Простите, что не могу вам сказать ничего более определенного.

– Да нет, все в порядке. Вы лишь подтвердили мои опасения.

– Ну что ж... Я позвонил вам, чтобы поблагодарить за записи о Ваккаро. Состоялось заседание комиссии, и мы отказали ему, а теперь выясняется, что нам не стоило и беспокоиться, потому что в субботу вечером его арестовали за попытку контрабанды запрещенных веществ. Он находится под стражей, и американцы просят передать его властям Флориды, где он обвиняется в убийствах и где его, возможно, ожидает смертная казнь. А мы чуть не дали ему лицензию! Смешная у нас жизнь.

– Сплошное веселье.

– Так как насчет встретиться в «Рук-энд-Касл» и что-нибудь выпить? – напомнил он. – Может, как-нибудь на следующей недельке?

– Идет.

– Вот и отлично, – сказал он. – Я позвоню. Кладя трубку, я подумал, что, раз Ваккаро был в субботу вечером арестован и содержался под стражей, он вряд ли мог стрелять в Симза из машины в Беркшире днем в воскресенье. Правда, у меня никогда и не было серьезных подозрений на этот счет. Случайность. Случайное совпадение, вот что было.

Просс тоже не мог стрелять в Симза. Он не пытался убить меня. Его питерпеновское личико, на котором можно было прочесть так много эмоций, выражало полное недоумение, когда я спросил, что он делал в воскресенье днем.

«Убийство Симза, – заключил я, – было жестокой случайностью, такой же, как и убийства в Хангерфорде. Оно было бессмысленным, отвратительным, жутким, безумным и необъяснимым».

Я вновь взял огромных размеров чек и посмотрел на него. Он бы решил все первоочередные задачи: проценты по займу, огранка бриллиантов и более пятой части основного долга. Если я его не возьму, мы, разумеется, потом продадим бриллианты кому-то еще, однако они были огранены специально для «фантазий» Просперо Дженкса и могут не очень-то подойти для колье и перстней.

Пойти на компромисс? Поверить, что раскаяние было хоть наполовину искренним? Или он опять пытается сделать из меня дурака?

При помощи калькулятора я сделал кое-какие расчеты, и когда в кабинет с пачкой писем вошла Аннет, то показал ей вместе с расчетами чек и спросил, что она думает по этому поводу.

– Они были куплены за эту цену, – пояснил я, – это – цена огранки и шлифовки. Это – доставка. Это – проценты по займу и налог. Если мы все это сложим и вычтем из суммы, обозначенной на чеке, останется вот что. Вы можете оценить подобную прибыль глазами Гревила?

В чем, в чем, а в ценах она разбиралась и повторила все мои действия на калькуляторе.

– Да, – наконец сказала она, – похоже на правду. Не Бог весть что, конечно, но, я думаю, мистер Фрэнклин рассматривал бы это как благодарность за услуги. Не как горный хрусталь, который он рискнул купить в расчете на то, что потом он сможет окупить все его дорожные расходы. – Она обеспокоенно посмотрела на меня. – Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да, – ответил я. – Просперо Дженкс говорит, что на этой сумме они сошлись с Гревилом.

– Тогда так и есть, – с облегчением сказала она. – Он бы не стал вас обманывать. Я усмехнулся ее уверенному тону.

– Думаю, нам лучше поскорее отнести этот чек в банк, – предложил я, – пока он не растаял.

– Я сделаю это прямо сейчас, – вызвалась Аннет. – С такой большой ссудой, как вы говорите, каждая минута стоит нам денег.

Она надела плащ и взяла с собой зонт, поскольку не было и намека на то, что шедший с утра дождь поутихнет.

* * *

Шел дождь и накануне, когда Кларисса уже собралась уезжать, и, в отличие от Золушки, которой, похоже, не приходилось сталкиваться с подобными проблемами, ей пришлось ждать, пока я трижды вызывал такси. Было уже далеко за полночь, когда наконец подоспел транспорт, и для поездки на свадьбу я предложил ей Брэда с моей машиной.

Она сказала, что в этом не было нужды. Когда они с Генри приезжали в Лондон, они пользовались услугами нанятой ими транспортной фирмы. Машина для поездки на свадьбу, которая состоится в Суррее, уже заказана. Шофер будет ее ждать и отвезет назад в гостиницу, а ей лучше ничего не менять, так как, по ее словам, счет за все это мероприятие будет отправлен мужу.

– Я всегда делаю то, что предполагает Генри, – пояснила она. – Тогда не возникает никаких вопросов.

– А если Брэд заберет тебя из «Селфриджа», после того как ты туда вернешься? – предложил я, протягивая ей упакованных каменных медвежат. – Погода не обещает ничего хорошего, и, если будет дождь, ты замучаешься искать такси в это время.

Эта идея ей в общем понравилась, за исключением того, что Брэду станет известно ее имя. Я заверил Клариссу, что Брэд говорит лишь в крайних случаях, но все же я попрошу его ждать где-нибудь поблизости от гостиницы. Потом, когда она соберется выходить, она позвонит в машину по телефону, Брэд лишь подскочит, заберет ее, и ему не понадобится ее имя, потому что не будет нужды справляться у портье.

Поскольку Клариссу это вполне устраивало, я записал номер телефона и номер машины, чтобы она узнала ту самую «тыкву», а также описал Брэда – лысоватый, мрачноватый, рубашка нараспашку, отличный шофер.

Мне трудно было сказать, как ко всему этому отнесся Брэд. Когда я сообщил ему об этом дождливым утром по дороге в офис, он лишь что-то буркнул в ответ, и я принял это за предварительное согласие.

«После того как он привезет Клариссу, – думал я, просматривая принесенные мне Аннет письма, – он может ехать домой в Хангерфорд, а мы с Клариссой пешком дойдем до ресторана в конце той же улицы, где стоит дом, – Гревила там могли знать, а меня нет, – и после раннего ужина вернемся на кровать Гревила, и теперь это уже будет для нас, а такси закажем заранее... может быть».

Мои приятные дневные грезы были прерваны надоедливым телефоном. На сей раз на другом конце провода метал молнии Николас Лоудер.

– Майло говорит, у вас хватило наглости проверять Дазн Роузез на допинг, – заявил он.

– Да, точнее, на барбитураты. Он показался мне очень сонным. Наш ветеринар сказал, ему будет спокойнее, если он убедится, что лошади не давали никаких транквилизаторов, прежде чем официально засвидетельствовать его полное здравие.

– Я никогда не даю лошадям транквилизаторы, – выпалил он.

– Да никто вас в этом на самом деле и не подозревал, – примирительным тоном ответил я. – Мы просто решили убедиться на всякий случай.

– Как это гнусно с вашей стороны. Вы оскорбили меня, и я жду извинений.

– Я извиняюсь, – довольно искренне сказал я и виновато вспомнил о других анализах, проводившихся в настоящее время.

– Этого недостаточно, – обиженно пропыхтел Николас Лоудер.

– Я продаю лошадь хорошим друзьям Майло, людям, за которых я выступаю, – рассудительно заметил я. – Мы все знаем, что вам это пришлось не по душе. Думаю, что в аналогичной ситуации, к которой прибавляется еще и сонная лошадь, вы поступили бы точно так же, разве нет? Вы бы не стали продавать кота в мешке?

«Взвешивай товар, – думал я. – Одинаковые по размеру с бриллиантами кубические цирконы тяжелее первых в 1, 7. Гревил вез с собой в машине в Харидж ювелирные весы – вероятно, для того, чтобы проверить приплывший на „Конингин Битрикс“ товар».

– Вы повели себя отвратительно, – не унимался Николас Лоудер. – Когда вы в последний раз видели лошадь? И когда теперь увидите?

– В последний раз я видел ее в понедельник вечером. Когда теперь, не знаю. Я же говорил вам, что сейчас немного зашиваюсь с делами Гревила.

– Секретарь Майло сказал, что я смогу найти вас в фирме Гревила, – проворчал он. – Дома вас не бывает. Кажется, я нашел вам покупателя на Джемстоунз, хоть вы этого и не заслуживаете. Где вас найти сегодня вечером, если он скажет что-нибудь определенное?

– Вероятно, в доме Гревила.

– Хорошо, телефон у меня есть. Что же касается проверки на допинг, я требую у вас письменных извинений. Вы меня так разозлили, что я едва ли могу быть с вами вежлив.

«Едва ли он когда-либо был со мною вежлив», – подумал я, однако мне было приятно узнать про Джемстоунз. Деньги пойдут в казну компании и несколько отложат ее банкротство. Я еще не получил деньги по чеку Остермайеров за Дазн Роузез, ожидая, пока Фил Эркхарт скажет свое решающее слово. Лошади покроют некоторую часть отсутствующих бриллиантов. Одним словом, с определенной долей оптимизма можно было сказать, что долг сократится до одного миллиона долларов.

Джун по привычке принесла мне на обед сандвич. Вдохновленная, она теперь расхаживала, не скрывая своего воодушевления. «Давай-давай, – думал я, – если мы прорвемся через эти трудности; а что потом? Просто продам всю „Саксони Фрэнклин“, как изначально собирался, или оставлю и возьму под фирму ссуду на конюшню, как это сделал Гревил с бриллиантами. Только конюшню уже не спрячешь! А может быть, к тому времени я столько узнаю, что смогу благополучно совмещать один бизнес с другим – ведь я многому научился даже за эти десять дней». А еще я, к своему глубокому удивлению, обнаружил, что успел привязаться к фирме Гревила. Если нам удастся ее спасти, я не захочу с ней расстаться.

Если до того момента, когда фирма станет платежеспособной, я еще не брошу скачки, у меня будет шанс стать самым старым жокеем в истории стипль-чеза...

И вновь мои мечтания прервал телефонный звонок, а письма так и оставались невскрытыми.

На этот раз звонил кто-то из клиентов с большим заказом на кабошоны и бусины. Доковыляв до двери, я крикнул, чтобы Джун взяла трубку и заложила заказ в компьютер. Подошедший Элфи пожаловался, что у нас кончается широкая упаковочная лента, и поинтересовался, зачем мы вообще держали здесь Джейсона. Тина делала его работу в два раза быстрее и при этом не ругалась.

Аннет чуть ли не с задором и весельем все пропылесосила, однако я подумал, что скоро попрошу делать эту работу Тину. Пришла Лили и, потупив взор, попросила придумать какую-нибудь должность и для нее.

– Может быть, заведующая складом? – предложила она.

– Неплохо, – искренне обрадовался я, и к концу дня у нас уже появились менеджер по погрузке и отправке товара (им стал Элфи) и менеджер по особым поручениям (Тина), и мне показалось, что от подобного всеобщего воодушевления мы все сейчас просто взлетим. Насколько долговечна эта эйфория, было вопросом уже будущей недели.

Я позвонил в Антверпен, в «Маартен-Панье», и поинтересовался насчет пересылки двенадцати слезок, восьми звездочек и пяти цирконов.

– Наш клиент заплатил нам за бриллианты, – сказал я, – и мне бы хотелось сообщить ему, когда мы сможем их ему доставить.

– Вы хотите, чтобы мы переслали их сразу ему, месье?

– Нет. Сюда к нам. А мы передадим. Я попросил представителя фирмы переслать камни через «Евро-Секуро», предварительно застраховав их, поскольку не было смысла вновь беспокоить по этому поводу их «партнера», так как вопрос с пятью кубическими цирконами прояснился и бриллианты нам вернули.

– Я искренне рад за вас, месье. Следует полагать, что вы пришлете нам новую партию камней, как собирался мистер Фрэнклин.

– Нет, к сожалению, не сейчас.

– Ну что ж, месье, мы всегда к вашим услугам. После этого я попросил Аннет разыскать Просперо Дженкса и сообщить ему о том, что ожидаемые им бриллианты на подходе. Она застала Дженкса в одной из его мастерских и, зайдя ко мне в кабинет, сказала, что он хочет поговорить со мной лично.

Преодолевая внутреннее сопротивление, я взял трубку.

– Да, Просс?

– Так что, мир? – спросил он.

– Чек уже в банке. Бриллианты скоро будут у вас.

– Когда?

– Как только прибудут из Антверпена. Может быть, в пятницу.

– Благодарю. – Судя по его голосу, он был страшно рад. Затем после некоторого колебания он сказал:

– У вас еще были бледно-голубые топазы, по пятнадцать карат или больше, ограненные, сверкающие, как водяная гладь... Нельзя ли мне их приобрести? Грев говорил о пяти-шести больших камнях. Я бы купил все.

– Не все сразу, – ответил я, поражаясь его нахальству.

– Да, хорошо, но ведь мы же с вами нужны друг Другу, – не унимался он.

– Симбиоз?

– Что? Да.

Торговой репутации Гревила вовсе не повредило то, что он считался основным поставщиком Просперо Дженкса. Его фирме реклама была нужна в не меньшей степени, чем деньги. Коли я уже взял деньги один раз, то о какой гордости могла идти речь сейчас.

– Если ты еще хоть раз попытаешься у меня что-нибудь украсть, – пригрозил я, – я не только перестану иметь с тобой дело, но еще и позабочусь о том, чтобы все узнали почему. Все – от Хэттон-Гарден до Пеликанстрат.

– Дерек! – В его голосе прозвучала обида, но страшная угроза подействовала.

– Насчет топазов мы договорились, – сказал я. – У нас теперь новый эксперт по камням, и хоть я должен сразу признать, что он не Гревил, но твои потребности ему известны. Мы по-прежнему будем сообщать тебе о поступающих к нам неординарных экземплярах, а ты можешь по-прежнему сообщать нам о том, что тебе нужно. Но не будем форсировать события.

– Я боялся, что ты не согласишься! – По его тону казалось, что гора свалилась с его плеч. – Я думал, ты ни за что не простишь мне этот бумажник. У тебя было такое лицо...

– А я и не простил. И не забыл его. Но после войны между бывшими врагами начинается торговый обмен. – «Это случается неизбежно, – думал я, – хотя кое-кто, возможно, цинично рассмеется. Взаимная выгода является самым мощным стимулом для установления контактов, даже если и тяжело на сердце». – Посмотрим, что у нас получится, – повторил я.

– Если ты вдруг найдешь бриллианты, – с надеждой в голосе сказал он, – мне они по-прежнему нужны.

«Он похож на нашкодившего мальчишку, который пытается подлизаться», – подумал я.

Положив трубку, я грустно усмехнулся. Я пошел на такой же внутренний компромисс, как и Гревил: иметь дело с этим коварным «ребенком» и не доверять ему, способствовать его гению и с опаской поглядывать назад.

Впорхнула Джун, и я попросил ее сходить в сейф и взглянуть на крупный бледно-голубой топаз, который хорошо мне запомнился.

– Познакомься с ним, пока он еще здесь. Я продал его Просперо Дженксу.

– Но я не хожу в сейф, – возразила она.

– Теперь ходишь. С сегодняшнего дня ты будешь ходить туда каждый день в свободное время, будешь смотреть на камни и учиться чувствовать их, как пришлось и мне. Вот, например, топаз – скользкий. Выучи химические формулы, огранку, вес – выучи все это для того, чтобы, встретив где-нибудь в мире какие-то необычные ограненные камни, ты могла бы судить о них со знанием дела, а не наугад.

У нее приоткрылся рот.

– Ведь ты же будешь покупать сырье для музейных экспонатов Просперо Дженкса, – сказал я. – Тебе нужно быстро учиться.

Теперь вдобавок к открытому рту у нее еще расширились глаза, и она выпорхнула.

Вместе с Аннет я разобрался с письмами.

В четыре часа раздался еще один телефонный звонок, и я услышал в трубке Фила Эркхарта, голос которого показался мне тревожным.

– Я только что звонил в лабораторию по поводу результатов анализов Дазн Роузез. – Последовала небольшая пауза. – Что-то мне не верится.

– Что случилось? – спросил я.

– У тебя есть представление о том, что такое метаболиты?

– Лишь смутное.

– Так что же это в твоем представлении? – спросил он.

– Продукты обмена веществ, насколько я понимаю?

– Да, – подтвердил он. – Это то, что остается после того, как какое-то вещество растворяется в организме. Понятно?

– Ну и что?

– А то, – продолжал он, – что, если какой-то метаболит обнаружен в моче, значит, до этого в организме было определенное вещество. Ясно?

– Раз вирусы порождают особые антитела, то наличие антител указывает на наличие самих вирусов?

– Именно, – явно обрадованный тем, что я понял, подтвердил он. – В лаборатории в моче Дазн Роузез нашли один метаболит под названием «бензил экгонин».

– Продолжай же, – настойчиво потребовал я, услышав, что он опять замолчал. – О чем это говорит!

– О том, что ему давали кокаин, – ответил он. Потрясенный, я молча сидел не веря своим ушам.

– Дерек? – окликнул он.

– Да.

– Скаковых лошадей обычно не проверяют на кокаин, потому что он не считается стимулятором. Скакуна можно напичкать кокаином, и об этом никто не узнает.

– Раз это не стимулятор, – наконец выдавил я, выходя из состояния оцепенения, – зачем тогда пичкать?

– Об этом можно не знать, а знать лишь то, что на него не проверяют.

– А как ты сам узнал об этом?

– Это один из наркотиков, способствующий выработке адреналина. После нашей с тобой беседы я специально попросил лабораторию проверить на все подобные вещества. Во время обычного выброса адреналина спустя некоторое время определенный фермент нормализует его уровень. Кокаин блокирует действие этого фермента, и эффект адреналина становится более продолжительным. Главным продуктом распада кокаина является бензил экгонин. Его-то и обнаружили сегодня днем в лаборатории.

– В Америке были случаи... – неуверенно начал было я.

– Там это тоже не является частью необходимой проверки на допинг.

– Но ведь Николас Лоудер наверняка должен был быть в курсе дела, – безучастно промямлил я, все еще не в состоянии прийти в себя.

– Я почти уверен в этом. Кокаин необходимо вводить прямо перед соревнованиями, потому что его эффект непродолжителен. Это может быть за час, максимум – за полтора до скачек. По лошади это трудно определить. Нет никаких данных. Хотя метаболит появится и в крови, и вскоре после этого в моче, его можно будет определить лишь в течение не более сорока восьми часов, однако с лошадью нельзя ничего утверждать наверняка. У Дазн Роузез мы взяли анализ в понедельник вечером, то есть через пятьдесят два часа после скачек. Наличие метаболита в лаборатории не вызвало никаких сомнений, но они не могли сказать ничего определенного по поводу количества введенного кокаина. Они все это рассказали мне очень и очень осторожно. У них гораздо больше опыта проведения подобных исследований с людьми. Они говорят, что у людей возбуждение наступает довольно быстро, длится в течение минут сорока и затем сменяется некоторой подавленностью.

– Замечательно, – вставил я.

– У лошадей же, – продолжал он, – как они считают, это может происходить мгновенно.

Я вспомнил о поведении Дазн Роузез как в Йорке, так и на видеокассетах. Он несомненно становился норовистым где-то на пути от стойла, где его седлали, до старта.

– Однако, – добавил Фил, – они говорят, что это может прибавить лишь выносливости, но не скорости. От этого лошадь быстрее не поскачет, лишь выброс адреналина будет более продолжительным.

«Порой не хватает именно этого», – думал я. Иногда чувствуешь, что лошадь просто не дотягивает до финиша не оттого, что ей не хватает сил, а оттого, что ей не хватает стремления к победе, боевого духа. Некоторых лошадей вполне устраивало быть вторыми. Возможно, им бы как раз и помог беспрепятственный выброс адреналина.

Кофеин, обладающий аналогичным эффектом, был в скачках запрещен.

– Почему не проверяют на кокаин? – спросил я.

– Бог его знает, – ответил Фил. – Возможно, потому что все считают, что требуемое количество кокаина обойдется владельцу слишком дорого и это непрактично. Я хочу сказать... это может не окупить предполагаемой ставки. Но, говорят, кокаин дешевеет, и достать его становится все проще.

– Я не особо сведущ в наркотиках, – сказал я.

– Ты что, с луны свалился?

– Не мое амплуа.

– Знаешь, как тебя назвали бы в Америке?

– Как?

– Правильным, – ответил он.

– Я думал, так называют гетеросексуальных людей.

Он рассмеялся.

– И это тоже. Ты правильный насквозь и во всех отношениях.

– Фил, – сказал я, – что же мне делать? Его тон тут же стал серьезным.

– Бог его знает. Мои полномочия заканчиваются передачей фактов. Делать выводы и принимать решения тебе. Я могу лишь сказать, что незадолго до вечера понедельника в кровь Дазн Роузез попал кокаин.

– Посредством бейстера? – спросил я.

– Мы не можем с уверенностью утверждать это, – ответил он после некоторой паузы.

– Как и не можем с уверенностью отрицать.

– Если я правильно понял, Харли Остермайер отдал тебе поднятую им трубку бейстера?

– Совершенно верно, – подтвердил я. – Она все еще у меня, но, как я уже тебе говорил, она чистая.

– Может быть, только на вид, – медленно произнес он, – если кокаин был в виде порошка, мелкие частички могли остаться на ней.

Я вспомнил, что произошло до скачек в Йорке.

– После того как Марта Остермайер, подняв голубую грушу от бейстера, отдала ее Роллуэю, – сказал я, – она отряхнула свои руки. Словно ее перчатки были в пыли.

– Боже праведный, – вырвалось у Фила. Вздохнув, я спросил:

– Если я дам трубку тебе, ты сможешь проверить ее так, чтобы никто не узнал, откуда она взялась?

– Разумеется. Все, как и анализ мочи, будет сделано анонимно. Если хочешь, в лаборатории это сделают срочно. Правда, стоить будет несколько дороже.

– Сделай это, Фил, – попросил я. – Я ничего не смогу решить, пока не буду знать наверняка.

– Хорошо. Ты скоро сюда приедешь?

– Дела Гревила занимают так много времени. Приехать я смогу в выходные, но трубку, наверное, пришлю тебе с кем-нибудь пораньше. Надо, чтобы она была у тебя завтра.

– Хорошо бы, – согласился он. – Тогда завтра к вечеру, может быть, стали бы известны результаты. Самое позднее – в пятницу.

– Договорились и... только не говори об этом Майло.

– Не скажу, но почему?

– Он рассказал Николасу Лоудеру, что мы проверяли Дазн Роузез на транквилизаторы, и Николас Лоудер, позвонив мне, готов был разорвать меня на части.

– О Господи!

– Я не хочу, чтобы он знал об анализах на кокаин. Я имею в виду и того, и другого.

– Можешь быть спокоен, – серьезно ответил Фил, – от меня они об этом не узнают.

«Самая худшая из дилемм», – подумал я, кладя трубку.

Являлся кокаин стимулятором или нет? Распорядители конных состязаний не считали его стимулятором и не проверяли на него. Если я верил в то, что он никак не влияет на скорость, можно со спокойной душой продавать Дазн Роузез Остермайерам. Если я считал, что просто так он бы не победил на соревнованиях в Йорке, то о спокойной душе не могло быть и речи.

«Саксони Фрэнклин» нуждалась в деньгах Остермайеров.

В худшем случае, если бы я получил в банке деньги по чеку, а Дазн Роузез больше уже не побеждал и Марта с Харли как-то узнали, что мне было известно о том, что лошади давали кокаин, я мог распрощаться со всеми «Золотыми кубками» и «Большими национальными призами», которые я еще надеялся выиграть на Дейтпаме. Остермайеры не простили бы то, чего простить нельзя.

Мне казалось, что Дазн Роузез бежал в Йорке довольно целеустремленно и отчаянно боролся до самого конца. Теперь я уже не был в этом уверен. Возможно, он побеждал во всех четырех скачках в состоянии «невесомости», как выражался мой хирург-ортопед; проще говоря, под кайфом.

В лучшем же случае, если я, просто промолчав, обменяю чек на деньги и приведу Дазн Роузез к паре значительных побед, никто никогда ничего не узнает. Я мог рассказать об этом Остермайерам конфиденциально, что их безусловно бы огорчило.

Был один щекотливый момент в предании огласке того факта, что Дазн Роузез давали кокаин. Я, разумеется, мог бы это доказать, потребовав более развернутого анализа мочи, чем официально взятый в Йорке, потому что если кокаин не был конкретно запрещен, то он не являлся и питательным веществом, традиционно входящим в рацион. А чистокровным скакунам в Британии не полагается ничего, выходящего за рамки этого рациона.

Будет ли Дазн Роузез дисквалифицирован как победитель забега в Йорке? Если да, то будет ли Николас Лоудер лишен права быть тренером?

Если я стану причиной стольких неприятностей, со мной как с жокеем тоже все будет кончено. Стукачей-трепачей неизменно увольняют с работы.

Внутренний голос словно тихо подсказывал мне:

«Возьми деньги, не шуми, надейся на лучшее».

«Трус, – отвечал я ему, – а может быть, ко всему прочему еще и глупец».

Я почувствовал испарину от своих мыслей.