Текст книги "Игра по правилам"

Однако, несмотря на то что было уже давно за полночь, я не мог уснуть. «Удары по голове всегда чреваты непредсказуемыми последствиями», – думал я. Однажды после этого я неделю ходил как в забытьи, частенько засыпая на полуслове. В другой раз в полной ясности ума я приходил к врачу, беседовал с ним, но через полчаса совершенно ничего не помнил. На этот раз, лежа в кровати Гревила и чувствуя озноб и внутреннее беспокойство, я тоже склонен был отнести это на счет того, что подвергся нападению.

Так я и лежал, тихо проводя час за часом в размышлениях о плохом и хорошем, пытаясь объяснить то или другое, и к утру почувствовал себя гораздо лучше и спокойнее. Сев на крышку унитаза, я разбинтовал ногу и, держась за все, что можно, надолго встал под приятный, такой необходимый в моем состоянии душ. Я решил помыть голову, ощущая, как мягко журчащая струя воды уносит с собой все нервное напряжение, накопившееся за неделю. Затем, обмотавшись банным полотенцем, я сел на черно-белую кровать, чтобы внимательно осмотреть свою лодыжку.

Можно было с уверенностью сказать, что она выглядела лучше, чем шесть дней назад. Правда, черная болезненная опухоль еще не сошла. Ушибы для нее были все так же опасны. Я попробовал напрячь мышцы икры и ступни, преодолевая резкую боль в суставах и связках. Ничего не поделаешь: неподвижность грозила мышечной атрофией. Я размял мышцы икры и подумал, что было бы неплохо взять у Майло купленный им где-то прибор под названием «Электровет», которым он пользовался для массажа ног лошадей, что способствовало снятию опухолей и скорейшему возврату спортивной формы. «Раз помогает лошадям, поможет и мне», – прикинул я.

Я опять забинтовал ногу, менее аккуратно, чем это сделал хирург, но, хотелось надеяться, не менее эффективно. Затем оделся, позаимствовав одну из чистых белых рубашек Гревила, спустился в имевшую печальный вид маленькую гостиную и позвонил Николасу Лоудеру.

Судя по его тону, он был не слишком рад слышать мой голос.

– Поздравляю с победой Дазн Роузез, – сказал я. Он лишь что-то буркнул в ответ.

– Я звоню, чтобы решить вопрос о его владельце, – продолжал я, – я нашел покупателей.

– Послушайте, – раздраженно начал он, – я...

– Да, знаю, – перебил я, – вы бы предпочли продать его кому-нибудь из своих знакомых и оставить в своей конюшне, и я очень хорошо вас понимаю, однако мистер и миссис Остермайер, с которыми вы видели меня вчера в Йорке, сообщили мне о своем желании купить эту лошадь.

– Я против этого, – сказал он.

– Они хотят перевезти его к Майло Шенди, чтобы он подготовил его к скачкам с препятствиями.

– Вы просто обязаны оставить его здесь, – упрямо твердил он. – Четыре победы подряд... Вы поступите откровенно бесчестно, если заберете его.

– Став мерином, он подходит для скачек с препятствиями.

Я сказал это безо всякой угрозы, но он понял свое щекотливое положение, так как не имел права кастрировать Дазн Роузез. Вдобавок ко всему, ничто не могло помешать душеприказчику Гревила продать его лошадь кому заблагорассудится, как сообщил мне Майло и как наверняка выяснил для себя Николас Лоудер. К тому же продажа лошади Остермайерам имела исключительный смысл, так как в этом случае я смог бы выступать на ней, хоть формально она и не будет мне принадлежать.

Пока Николас Лоудер молчал, я продолжил:

– Я не буду возражать, если вы подыщете покупателя для Джемстоунз.

– Он не настолько хорош.

– Но и не так уж плох. Я не против, если вы возьмете с меня комиссионные.

Он вновь что-то буркнул, и я принял это за согласие, однако он тут же процедил:

– Не рассчитывайте ни на какую помощь с моей стороны, никогда.

– Ну вам-то я уже оказал одну любезность, – заметил я. – Она заключается в том, что я не подал на вас жалобу. Как бы там ни было, сегодня я обедаю с Остермайерами у Майло, и мы документально оформим продажу. Так что Майло перевезет к себе Дазн Роузез где-то на этой неделе. Разумеется, он предварительно договорится с вами.

– Подавитесь, – последовал ответ.

– Мне бы не хотелось с вами ссориться.

– Но у вас это здорово получается. Он бросил трубку, оставив меня потрясенным его неизменным хамством, помимо всего прочего.

Все тренеры периодически теряли лошадей, когда владельцы продавали их кому-то еще, и, как он сам говорил, Дазн Роузез не был чем-то выдающимся. Этот пятилетний мерин хоть и был неоднократным победителем, далеко не являлся последней надеждой конюшни Николаев Лоудера.

Пожав плечами, я взял свою дорожную сумку с легким ощущением вины за то, что оставляю в доме такой невообразимый хаос. Наверху я минимально прибрался, развесив костюмы и рубашки Гревила. Сложил я и свой костюм с некоторыми вещами, так как, похоже, мне предстояло еще не раз ночевать здесь, однако остальное мне было физически не под силу, и это пришлось оставить до прихода некой миссис П., несчастной женщины, которую ожидало страшное потрясение.

Взяв такси, я приехал в гостиницу к Остермайерам и вновь застал их в приподнятом настроении. Шофером оказался все тот же усатый Симз, которому на вид было лет сорок. Когда я отметил, что он работал и в субботу, и в воскресенье, он, едва заметно улыбнувшись, сказал, что рад возможности подзаработать: с понедельника по пятницу он занимался проявкой пленок в темном помещении.

– Пленок? – переспросила Марта. – Вы имеете в виду фильмов?

– Семейных фотографий, мадам, в срочной лаборатории.

– Надо же! – воскликнула Марта, словно не подозревавшая о существовании подобного занятия. – Как интересно.

– Не очень, мадам, – смиренно возразил Симз, плавно вливаясь в неоживленный воскресный поток машин. Возле Лэмборна он спросил у меня, как ехать дальше, и вскоре мы добрались до дома Майло, который встретил меня сообщением о том, что Николас Лоудер хотел, чтобы я ему сразу же перезвонил.

– Судя по его голосу, – сказал Майло, – он был сильно взволнован, хотя и пытался этого не показывать.

– Я его не понимаю.

– По каким-то причинам он не хочет, чтобы Дазн Роузез оказался у меня.

– Ну а вы, – тревожно спросила Марта, услышав наш разговор, – вы-то хотите?

– Конечно, не волнуйтесь. Дерек, разберись с ним, пока мы взглянем на Дейтпама.

Он увлек за собой Остермайеров, очаровывая их своим искрящимся обаянием, а я отправился к нему на кухню и позвонил Николасу Лоудеру, удивляясь, чем он так обеспокоен.

– Послушайте, – начал он тоном, в котором слышалось намерение убедить меня. – Я знаю одного владельца лошадей, крайне заинтересованного в Дазн Роузез. Он заявляет, что заплатит больше того, что предлагают Остермайеры. Что скажете?

Я ответил не сразу, и он продолжал напирать:

– У вас есть возможность получить солидную сумму. Где гарантия, что лошадь будет успешно выступать в скачках с препятствиями? Вы не сможете запросить за него слишком много по этой самой причине. Тот, кого я имею в виду, заплатит больше, чем они, и еще доплатит вам наличными. Говорите цену.

– Гм... – медлил я, – уж не вы ли тот самый владелец лошадей?

– Нет, – резко ответил он, – разумеется, не я.

– А скажите, – еще более медленно спросил я, – та лошадь, что вчера бежала в Йорке, действительно Дазн Роузез?

– Вы оскорбляете меня!

– Я лишь спросил.

– Отвечаю вам: да. Это действительно Дазн Роузез. Вам достаточно такого ответа?

– Да.

– Ну так что, – с облегчением произнес он, – вы называете свою цену?

Я еще не обсуждал никакой цены ни с Мартой, ни с Харли и только собирался попросить одного из своих друзей-специалистов ориентировочно оценить его. Все это я рассказал Николасу Лоудеру, который уже раздраженно повторил, что его знакомый заплатит больше, да еще в награду приплатит мне наличными.

У меня было твердое намерение продать Дазн Роузез Остермайерам, и перспектива какой бы то ни было награды не переубедила бы меня.

– Передайте вашему знакомому, что Остермайеры уже купили Дейтпама, и, как я говорил, я уже пообещал им, а данное обязательство прежде всего. Я уверен, что вы подыщите этому человеку другую лошадь, ничуть не хуже Дазн Роузез.

– А что, если бы он предложил вам вдвое больше Остермайеров?

– Дело не в деньгах.

– Купить можно кого угодно, – возразил он.

– Нет. Очень сожалею, но нет.

– Подумайте, – сказал Лоудер и опять бросил трубку.

Мне стало интересно, как часто он их ломал. Однако он на самом деле не шутил, да и сама ситуация была далеко не веселой. Мне предстояло постоянно сталкиваться с ним на ипподроме, когда я сам стану тренером, и мне вовсе не улыбалась перспектива вражды с ним.

Я вышел во двор. Майло сразу же подошел ко мне, оставив Остермайеров, которые во все глаза смотрели на прогуливавшегося перед ними Дейтпама.

– Так что хотел Лоудер? – спросил Майло, оказавшись возле меня.

– Он предлагал вдвое больше той цены, которую я назначил за Дазн Роузез Остермайерам. Майло в изумлении уставился на меня.

– Двойную цену? Не поинтересовавшись, что за сумма?

– Именно.

– Ну и что ты собираешься делать?

– А как ты думаешь? – спросил я.

– Если ты согласился, я тебя удавлю. Я рассмеялся. За прошедшую неделю было слишком много желающих сделать это, а у Майло это, без сомнения, получилось бы лучшим образом.

– Так что? – угрожающе спросил он.

– Я послал его.

– Молодец.

– Возможно. Тебе бы лучше побыстрее перевезти лошадь сюда. Например, завтра утром, во избежание какого-нибудь несчастного случая, в результате которого он может отправиться на живодерню, как ты на это смотришь?

– О Господи! – ужаснулся он. – Не может быть. Николас Лоудер не осмелится.

– Хотелось бы верить. Но лучше не искушать его.

– Да. – Он внимательно посмотрел на меня. – С тобой все в порядке? – неожиданно спросил он. – Что-то ты неважно выглядишь.

Я вкратце рассказал ему о том, как меня нейтрализовали в палисаднике Гревила.

– Все эти телефонные звонки были сделаны специально для того, чтобы вычислить меня в нужное время в нужном месте. Так что я прямехонько отправился в ловушку и, если это тебя интересует, чувствую себя идиотом.

– Дерек! – Несмотря на свое потрясение, он не забывал и о деле. – Но надеюсь, ты скоро все равно будешь в форме?

– Да, не беспокойся.

– Ты рассказывал Остермайерам?

– Нет, нечего их беспокоить. Им не нравится, когда я не в форме.

Он понимающе кивнул. Как Марта, так и Харли, – правда, в несколько меньшей степени – считали право собственности на жокея не менее важным, чем право собственности на лошадь. Мне и раньше доводилось встречаться с подобным мнением, и я никогда не пренебрегал им: выступать за них было приятнее всего, хотя порой они бывали слишком требовательными. Однако подобная любовь могла тут же превратиться в уничтожающую ненависть, стоило кому-нибудь пренебречь их расположением. Поэтому-то я ни за что бы не стал рисковать возможностью выступать на Дейтпаме из-за кругленькой суммы за Дазн Роузез. Практичным людям этого не объяснишь, но, будучи жокеем, я был побуждаем не денежными стимулами, хотя и не отказывался от честно заработанных денег.

Когда все вопросы и восторги Марты и Харли по поводу Дейтпама иссякли, мы все вместе вернулись в дом и, расположившись в уютной гостиной Майло, позвонили моему знакомому эксперту относительно ориентировочной цены и сошлись на меньшей, чем он предлагал, сумме. Майло сиял. Марта радостно хлопала в ладоши. Харли, вытащив свою чековую книжку, аккуратно вывел: «Саксони Фрэнклин лимитед».

– Действительно при наличии ветеринарного свидетельства, – добавил я.

– Ну конечно, – улыбаясь, заметила Марта. – Словно вы могли нас надуть.

Майло достал бланки передачи собственности, которые подписали Марта, Харли и я, и сказал, что официальным оформлением он займется утром.

– Значит, теперь Дазн Роузез наш? – с сияющими глазами спросила Марта.

– Конечно, – подтвердил Майло, – если он доберется сюда целым и невредимым. Если нет, то договор о продаже теряет силу, и он остается собственностью «Саксони Фрэнклин».

У меня мелькнула мысль, застрахован ли он. Не хотелось бы, чтобы поводом для выяснения этого послужило какое-нибудь несчастье.

Покончив с делом, Майло отвез всех нас пообедать в ближайший ресторан, в котором, как обычно, было полно местных жителей. Марта с Харли устроили великолепный «прием», выступая в качестве новых владельцев победителя «Золотого кубка» Дейтпама, и раскраснелись от удовольствия, выслушивая комплименты в адрес их нового приобретения. Я смотрел на их вдохновленные лица: ее круглое и все еще обаятельное, обрамленное крашеными седыми волосами; его – мужественное, с квадратной челюстью и тяжелым подбородком. Хотя оба выглядели на шестьдесят, они почти по-детски не скрывали своих радостей и восторгов, отчего никто не страдал в этом усталом Старом Свете.

Майло отвез нас назад, к «Даймлеру» и Симзу, пообедавшему в местной столовой, и на прощание Марта подарила Майло необыкновенно игривый, но искренний поцелуй. Майло привязал Остермайеров к своей конюшне при помощи обаяния, и теперь от нас требовалось лишь одно – чтобы лошади продолжали побеждать.

Майло коротко поблагодарил меня, когда мы садились в машину, но, по правде говоря, мы хотели с ним одного и того же, и «уберечь» Остермайеров было общим делом. Когда мы уезжали. Марта помахала рукой, а потом, откинувшись на сиденье, что-то нежно сказала о том, как ей было приятно.

Я объяснил Симзу, как доехать до Хангерфорда, чтобы отвезти меня домой, и большой лимузин, тихо урча, понесся по дремлющим воскресным улицам.

Я не расслышал, что сказала Марта; повернувшись, посмотрел на нее между подголовников сидений и попросил повторить. Я заметил, как лицо Харли вдруг исказилось от ужаса, и потом машина с грохотом и треском, внезапно выйдя из повиновения, развернулась поперек дороги и уже летела на какую-то стену. Повсюду была кровь и осколки стекла. Отскочив от стены, мы вновь оказались на дороге, прямо на пути пятидесятиместного туристического автобуса, ехавшего позади и теперь надвигавшегося на нас, подобно айсбергу.

Глава 12

За долю секунды до того, как автобус ударил в бок машины, где я сидел, застыв от ужаса при виде неотвратимо приближавшейся груды металла, я ясно осознал, что от меня останется через мгновение лишь мокрое место.

Я не успел почувствовать ни злости, ни досады. Врезавшись в «Даймлер», автобус вновь развернул его вперед, и обе машины, сцепившись колесами, продолжали двигаться по дороге. Белое переднее крыло автобуса глубоко вмялось в мотор черного «Даймлера», невообразимый стук и грохот заглушали мысли, скорость происходившего была ужасающей, а момент неизбежной смерти просто откладывался.

Протащившись по инерции, машины остановились, перекрыв дорогу на всю ширину. Из-за поворота на нас вылетела машина, в которой сидела какая-то семья, отведенный ей для остановки кусок дороги был слишком короток. Охваченный ужасом водитель затормозил так резко, что машину занесло, и она всем боком врезалась в «Даймлер», с грохотом ударившись в его переднюю часть, в то время как где-то сзади еще одна машина налетела на автобус.

Примерно с этого момента я уже смутно сознавал происходившее. Вопреки всему, я был еще жив, и этого было вполне достаточно. После первых мгновений внезапной тишины, сменившей скрежет металла, повсюду раздались крики и вопли людей, и я почувствовал резкий запах бензина.

«Сейчас все это загорится, – подумал я. – Взорвется. Взлетит на воздух. Гревил сгорел два дня назад. Но Гревил был уже мертв. Какой-то бред». У меня на коленях оказалась добрая половина машины, а голова еще не оправилась от вчерашнего удара.

Жар мотора нагревал треснувший корпус машины, предвещая нечто более страшное. «Из него капает масло. Там провода... искры...» Я был охвачен ужасом и отчаянием, предвидя ад наяву.

Я не мог выбраться. Боковое и лобовое стекла были разбиты, и часть бывшей дверцы, сдавив мою грудь, пригвоздила меня к сиденью, передняя панель упиралась в живот. Несчастная лодыжка оказалась закованной в нечто более крепкое, чем гипс. Машина, подобно «железной деве», словно заключила меня в свои объятия, я мог пошевелить лишь головой и рукой, которая была ближе к Симзу. Я ощущал скорее сильное давление, чем острую боль, но прежде всего я чувствовал страх.

Почти машинально, как будто логика работала сама по себе, я изо всех сил постарался дотянуться рукой до ключей и, повернув, выдернул их из зажигания. По меньшей мере не будет больше искр, а главное – я дышал.

Марта тоже была жива, и ее, вероятно, переполняло такое же жуткое отчаяние. До меня сзади доносилось ее поскуливание, слабые бессловесные стоны. Симз и Харли не издавали никаких звуков; все было забрызгано кровью Симза, алой и липкой. Я чувствовал ее запах, несмотря на вонь бензина; кровь была на моей руке, лице, одежде и в волосах.

Та сторона машины, где я сидел, была плотно прижата к автобусу. Люди подходили к противоположному боку и пытались открыть деформированные дверцы, но те были прочно заклинены. Из передней машины появилось потрясенное семейство, дети плакали. На обочину дороги высыпали пассажиры автобуса, они все были пожилыми, и большинство из них, как мне показалось, стояли с разинутым ртом. Я хотел сказать им, чтобы они отошли куда-нибудь в безопасное место, подальше от пожара, который может возникнуть в любую секунду, но, похоже, не мог кричать, а вырвавшийся из меня хрип был слышен не далее чем в шести дюймах.

Марта перестала стонать. Я с ужасом подумал, что она умирает, но это оказалось не так.

– Дерек, – позвала она слабым дрожащим голосом.

– Да, – вновь прохрипел я.

– Мне страшно.

«Клянусь Богом, мне тоже», – пронеслось у меня в голове.

– Не волнуйтесь, – хрипло отозвался я бессмысленной фразой.

Вряд ли она меня слушала.

– Харли. Харли, дорогой, – с нарастающей тревогой звала она. – Вытащите же нас, пожалуйста, кто-нибудь, вытащите нас.

Повернув голову насколько можно, я взглянул на Харли. Он ни на что не реагировал, но его глаза были закрыты, что в общем обнадеживало.

Глаза Симза были приоткрыты и уже неподвижны. Бедный Симз, он проявил свою последнюю пленку. Симз не почувствует обжигающего пламени.

– Господи! Дорогой, очнись же. – Ее голос сорвался от нарастающей паники. – Дерек, вытащи нас отсюда, разве ты не чувствуешь запах бензина?

– Нам помогут, – сказал я, сознавая, что это вряд ли могло успокоить. Нелепо было думать о спокойствии, оно казалось чем-то недосягаемым.

Помощь, однако, подоспела в виде какого-то человека, похожего на рабочего – мастера на все руки. Прислонившись к окну возле Харли, он уже кричал Марте, чтобы та закрыла лицо от осколков, потому что он собирался разбить заднее стекло, чтобы вытащить ее.

Марта уткнулась в грудь Харли, продолжая плакать и звать его, а заднее стекло уже разлетелось от уверенного удара металлического прута.

– Давайте, миссис, – подбадривал лучший представитель британского рабочего класса. – Забирайтесь на сиденье, и мы в одно мгновение вытащим вас.

– Мой муж... – проскулила она.

– И его тоже. Не беспокойтесь. Ну, давайте же. Сильные руки, подхватив Марту, вытащили ее из машины. Почти тут же ее спаситель, уже сам забравшись в машину, приподнял бесчувственного Харли так, чтобы его могли перехватить чьи-то другие руки. Затем, просунув голову вперед, он посмотрел на меня и Симза.

– Боже мой! – воскликнул мужчина. Он был маленького роста, с усами и живыми карими глазами.

– Сможете выползти оттуда? – спросил он.

– Нет.

Он попробовал вытащить меня, но мы оба поняли, что это безнадежно.

– Придется вас отсюда вырезать, – сказал он, и я кивнул.

Он поморщил нос.

– Здесь здорово пахнет бензином. Гораздо сильнее, чем на улице.

– Испарения, – сказал я. – Они огнеопасны. Он понимал, но до сего момента словно не придавал этому значения.

– Уведите всех этих людей подальше отсюда, – попросил я, вызвав у него некое подобие улыбки. – Скажите им, чтобы не курили.

Сочувственно взглянув на меня, он вылез через заднее окно, и вскоре я уже видел, как он передавал мое предупреждение, очень быстро подействовавшее на толпу.

Видимо, благодаря новому разбитому стеклу, обеспечившему приток воздуха, запах бензина несколько ослабел, но, вероятно, где-то подо мной был поврежден бензопровод, и свежие бензиновые пары продолжали просачиваться сквозь трещины. "Интересно, сколько же огненной жидкости в бензобаке «Даймлера», – думал я.

Впереди на дороге скопилось уже гораздо больше машин; вылезавшие из них пассажиры, широко раскрыв глаза, смотрели на картину аварии. Сзади наверняка было то же самое. Наимрачнейшее из воскресных развлечений.

Мы с Симзом сидели все так же тихо и неподвижно, и я вспомнил старую шутку о бессмысленности беспокойства. Если ты волновался, что все станет плохо, и этого не произошло, значит, зря волновался. Если стало плохо и ты волнуешься, что станет еще хуже, но этого не происходит, значит, зря волновался. Если стало хуже и ты боишься, что можешь умереть, но не умираешь, значит, зря волновался. А если умираешь, то тебе уже не до волнений. Так зачем волноваться?

"Вместо волнения надо подставить слово «страх», – думал я. Но эти рассуждения не помогали, и я откровенно продолжал бояться.

«Странно, – недоумевал я, – столько раз подвергаясь риску, я почти не чувствовал страха перед смертью». Я думал о физической боли, что вполне естественно при моей профессии, и вспоминал все, что мне пришлось вынести, не понимая, почему меня охватывал такой безудержный страх при мысли о боли от ожогов. Ощущая ком в горле, я почувствовал себя одиноким и надеялся, что, если это случится, все произойдет быстро.

Наконец вдалеке раздались сирены, и я увидел самое долгожданное для себя в тот момент – красную пожарную машину, которая медленно приближалась, заставляя разъехаться скопившиеся автомобили. Вокруг было настолько мало места, что подъехать могли лишь три машины – с одной стороны дороги возвышалась стена, с другой – тянулись деревья. За пожарной машиной я увидел синюю мигалку полиции, а за ней – еще одну мигалку, скорее всего «скорой помощи».

Из машин показались люди в форме. Больше всего я обрадовался, что они были одеты в огнестойкие костюмы и тащили брандспойт. Они остановились перед «Даймлером» и посмотрели на вмявшийся ему в бок автобус с одной стороны и легковую машину – с другой, и один из них крикнул мне через разбитое лобовое стекло:

– Из машин вытекает бензин. Вы можете выбраться?

«Что за глупый вопрос?» – подумал я.

– Нет.

– Мы хотим смыть бензин с дороги. Закройте глаза и прикройте чем-нибудь рот и нос.

Кивнув, я сделал, как мне было ведено, спрятал лицо в ворот свитера. Я долго слушал шум струи, и мне казалось, что не было приятнее звука. Опасность быть заживо сожженным постепенно снижалась от неизбежности до вероятности и от нее к маловероятное(tm). Страх отпускал так же тяжело, как и охватывал. Вытерев с лица кровь и пот, я почувствовал, как весь дрожу.

Некоторое время спустя пожарные принесли металлорежущий инструмент и с грехом пополам вырвали дверь возле того места, где сидел Харли. Затем туда втиснулся полицейский, который, окинув взглядом Симза и меня, присел на заднее сиденье, откуда ему была видна моя голова. Я повернул ее насколько мог и увидел под фуражкой его серьезное лицо. «Он примерно моего возраста и очень взволнован», – отметил я.

– Сейчас придет врач, – начал он, пытаясь меня хоть как-то успокоить. – Он посмотрит ваши раны.

– У меня их, кажется, нет, – ответил я. – Все это кровь Симза.

– А-а, – протянул он и достал какой-то блокнот, посмотрел в него. – Вы видели, отчего произошло это... все это?

– Нет, – ответил я, несколько удивившись тому, что он интересуется этим именно сейчас. – Я оглянулся к мистеру и миссис Остермайер, которые сидели там, где вы теперь. И вдруг машина словно потеряла управление. – Я немного подумал, вспоминая. – Может быть, Харли... мистер Остермайер... что-нибудь видел. В какую-то секунду на его лице мелькнул ужас... затем мы налетели на стену и, отскочив, оказались перед автобусом.

Кивнув, он что-то записал.

– Мистер Остермайер пришел в себя, – сказал он и затем как бы невзначай добавил:

– Он говорит, в вас стреляли.

– В нас что?

– Стреляли. Не во всех, а именно в вас.

– Нет, – произнес я в полном недоумении, отразившемся у меня на лице. – Не может быть.

– Мистер и миссис Остермайер крайне потрясены, но он не сомневается в том, что видел пистолет. Он говорит, что шофер как раз собирался обогнать идущую впереди машину, и водитель той машины, опустив стекло, прицелился из пистолета. Он говорит, что пистолет был нацелен на вас и в вас выстрелили. Дважды, как он утверждает. Мистер Остермайер видел вспышки пламени.

Я перевел взгляд с полицейского на Симза, на кровавые брызги повсюду и на темную запекшуюся кровь под нижней челюстью.

– Нет! – воскликнул я, не желая этому верить. – Здесь какая-то ошибка.

– Мистер Остермайер очень боится, что вы здесь истекаете кровью.

– Мне кажется, меня только сдавило, но я не ранен.

– Вы ощущаете свои ноги?

Я пошевелил пальцами сначала одной, потом другой. Ощущения – особенно в левой ноге – сомнений не вызывали.

– Хорошо, – сказал он. – Так вот что, сэр, мы рассматриваем это как попытку убийства. И еще должен вам сообщить, что пожарные, кажется, не очень скоро смогут вас вытащить. Нужны другие инструменты. Вы можете потерпеть? – Не дожидаясь ответа, он продолжил:

– Как я уже говорил, врач к вам сейчас подойдет, однако, если вам не нужна срочная медицинская помощь, здесь есть два человека в очень тяжелом состоянии, и, я надеюсь, вы подождете, пока им окажут помощь.

Я слабо кивнул. Я мог ждать сколько угодно, если мне не грозило сгореть.

– Зачем, – спросил я, – зачем кому-то понадобилось в нас стрелять?

– А вы не догадываетесь?

– Абсолютно.

– К несчастью, – ответил он, – не всегда легко объяснить причину.

Я посмотрел ему в глаза и сказал:

– Я живу в Хангерфорде.

– Да, сэр. Мне уже сказали.

Кивнув, он выбрался из машины, оставив меня наедине с воспоминаниями о том, как когда-то в Хангерфорде какой-то сумасшедший застрелил массу невинных людей, некоторых прямо в машинах, и превратил тихий провинциальный городок в жуткое место. С тех пор ни один житель Хангерфорда не исключает возможности стать случайной жертвой.

Пуля, попавшая в Симза, навылет пробила бы мне шею или голову, не обернись я поговорить с Мартой. Чтобы лучше видеть ее, я просунул голову между подголовниками. Я пытался мысленно воспроизвести, что было дальше, но я не видел, как был убит Симз, а только услышал грохот и треск разбитого стекла и почувствовал горячую струю крови, брызнувшую из его пробитой сонной артерии, и он уже был мертв. Он умер еще до того, как поднялся крик, – к тому времени кровь уже не хлестала из раны.

Руль с силой вдавился в грудь, панель с приборами упиралась в колени. Поднимаясь другим концом, она давила мне на живот, и стоило ей сместиться на шесть дюймов в мою сторону, она разрезала бы меня на две половины.

Приехала еще масса всяких официальных лиц с рулетками и фотоаппаратами. Они все сфотографировали и тихо переговаривались. Полицейский медэксперт, важно приставив стетоскоп к груди Симза, заявил, что тот мертв, а затем уже без всякого стетоскопа констатировал, что я жив.

Затем он поинтересовался, сильно ли меня сдавило. Я ответил, что терпимо.

– А я, кажется, вас знаю, – сказал он, рассматривая меня. – Вы ведь жокей. Выступаете в стипль-чезе.

Я утвердительно промычал в ответ.

– Тогда вы наверняка сведущи в травмах и сможете описать мне свое состояние.

Я сказал ему, что пальцы на руках и ногах целы и легкие в порядке, что у меня затекли ноги, руку больно сдавило и панель управления мешает мне переваривать вкусный воскресный обед.

– Хотите, вам сделают укол? – спросил он, выслушав меня.

– Нет, только если мне станет хуже.

Кивнув, он позволил себе легкую улыбку и выбрался из машины на дорогу. Меня вдруг поразило, что перед задним сиденьем почти не осталось места для ног. Ноги Марты и Харли уцелели просто чудом. Нам троим невероятно повезло.

Мы тихо просидели с Симзом еще почти целую вечность, пока наконец не прибыла необходимая для нашего вызволения техника в виде лебедок, кранов и сварочного аппарата, которым, как я надеялся, они будут пользоваться возле меня с осторожностью.

Механики, почесывая головы, задумались над задачей. Они не могли подобраться ко мне с той стороны, где я сидел, потому что она была прижата к автобусу. Если же они попробуют, подрезав опоры передних сидений, оттащить их назад, они рискуют нарушить шаткое равновесие машины, и на мои ноги обрушится вся тяжесть ее передней части. Эта идея мне не понравилась, и я сказал им об этом.

В конце концов, забравшись в машину в огнестойких костюмах, они облили все вокруг свежей пеной и при помощи ацетиленового резака, издававшего рев в сочетании с искрами, вырезали большую часть со стороны водителя и потом, пользуясь тем, что Симз уже ничего не мог возразить, выдернули его окоченевшее тело и уложили на носилки. «Интересно, есть ли у него жена, – мрачно подумал я. – Если есть – ей ведь еще ничего неизвестно».

Разобравшись с Симзом, механики стали закреплять цепи и устанавливать домкраты, а я сидел в ожидании, стараясь не докучать им расспросами.

– Ты в порядке, приятель? – время от времени спрашивали они.

– Да, – с благодарностью отвечал я. Спустя некоторое время они закрепили цепи и лебедку на машине, в которой ехала семья и которая все еще была прижата к крылу «Даймлера», и с предельной осторожностью начали оттаскивать ее. И почти сразу же изуродованный корпус «Даймлера» угрожающе дернулся, я тоже ощутил этот, толчок всем своим телом, и операция по растаскиванию машин тут же прекратилась. Последовали очередные раздумья с почесыванием затылка, и один из механиков объяснил мне, что из-за передней машины они не могут обеспечить устойчивость «Даймлера» при помощи своего крана и им придется попробовать что-нибудь еще. На очередной вопрос о моем самочувствии я ответил, что со мной все в порядке. Один из них уже начал называть меня Дереком.

– Я не мог видеть тебя в Хангерфорде или по телевизору? – спросил он.

Он сказал об этом другим, те в ответ стали подшучивать:

– Не волнуйся, к завтрашнему дню мы тебя наверняка вытащим. Будь уверен.

Один из механиков с серьезным видом рассказал мне, что порой на подобные операции уходит много времени, чтобы избежать трагических ошибок. Мне повезло, сказал он, что я оказался в прочном, как танк, «Даймлере» – будь я в более хрупкой машине, от меня бы ничего не осталось.

Они решили вновь продумать, как подобраться сзади, поскольку хотели менять положение сиденья: по их словам, оно сместилось с полозков и своим основанием ушло в пол. Откидывающий сиденье механизм тоже заклинило. Однако механики собирались срезать спинку сиденья Симза, чтобы было просторнее работать. Затем они планировали удалить обшивку и пружины моего сиденья, чтобы посмотреть, можно ли срезать и его спинку и вытянуть меня назад, а не пытаться сделать это сбоку, где торчала рулевая колонка, которую они не хотели срезать, поскольку к ней крепилась одна из стабилизирующих цепей. Понял ли я их замысел? Да, понял.