Текст книги "Дети бури"

Соня кивнула, на этот раз ей уже нечего было сказать.

– Когда я спросил, поймал ли он что-нибудь, ответ был "нет" – очень удобная ситуация. Если в он выловил парочку морских окуней или хоть что-нибудь другое интересное, я попросил бы показать их просто из спортивного любопытства. Я знаю, что Блендуэлл это понял.

– Вы рассказали об этом Рудольфу?

– Первым делом, сразу же после того, как вернулся из "Дома ястреба".

– И что?

– Он ответил, что это ничего не значит.

– Рудольф очень доверяет Кеннету Блендуэллу, – согласилась Соня. – Это почти единственный человек, которому он верит.

– В этом вся проблема, – откликнулся Петерсон, – в этой нелогичной вере. – Он встал и начал вышагивать туда-сюда, быстро, нервно, сцепив руки за спиной. – Сэйн становится глухим, немым и слепым каждый раз, когда кто-нибудь указывает на Блендуэлла, и все же именно у него есть самые веские причины желать зла семье Доггерти. – Он повернулся и, взглянув на девушку, повторил: – Глухим, немым и слепым. Ну, по крайней мере, глухим и слепым. Говорить-то на эту тему он говорит, и довольно часто, когда утверждает, что Блендуэлл невиновен. Почему, во имя всех чертей, Сэйн так упорно не хочет реально взглянуть на одну-единственную возможность?

Она грустно ответила:

– Не знаю.

– Я тоже.

Она тоже поднялась, но не присоединилась к нему. Соне казалось, что у нее нет сил ходить, что-нибудь делать, кроме того, чтобы держаться на ногах; она как будто ждала удара из-за спины. Если бы девушка начала так же расхаживать из стороны в сторону, то нервы натянулись бы, как струны, и через несколько минут, возможно, как струны, разорвались бы в клочья. Она просто стояла возле своего кресла в неловкой позе, точно ребенок, который еще только учится ходить – с дрожью в ногах, неуверенная, напуганная.

– Есть две основные возможности, – сказал Петерсон.

– Какие?

– Может быть, Сэйн не принимает Блендуэлла во внимание потому, что не хочет подозревать своего друга. Это маловероятно. Думаю, если бы улики указывали на кого-то, то он заподозрил бы и собственную мать.

– А другая возможность?

Мужчина взглянул на нее, как будто прикидывая, может ли он доверять настолько, чтобы полностью раскрыть все карты, вздохнул и произнес:

– Сэйн и Блендуэлл вместе планируют какое-то... ну, скажем, мероприятие здесь, на острове.

В первую минуту она не смогла понять, к чему он ведет, а когда осознала, то яростно воспротивилась предположению:

– Вы же не думаете, что они вместе замышляют что-то, правда?

– Я не хочу об этом думать, – ответил Петерсон. – Господь знает, что это самая ужасная мысль, которая когда-либо приходила мне в голову.

– Рудольф так заботится об Алексе и Тине, – возражала Соня, – он действительно волнуется, заботится об их благополучии. – Она вспомнила, как в один из тех редких моментов, когда телохранитель позволял себе сбросить маску жестокого и бесчувственного существа, он сравнивал Алекса со своим собственным сыном, ныне покойным. Неужели человек, обремененный таким глубоким горем и так тщательно его скрывающий, на самом деле решится совершить те акты неприкрытого садизма, которыми угрожал безумец, или хотя бы участвовать в них как друг и помощник?

– Как я уже сказал, – повторил Билл, – я не хочу даже на секунду в это верить. Тем не менее исключить такую возможность нельзя. Именно Кеннет Блендуэлл мог говорить по телефону – ему стоит лишь слегка изменить голос, и никто из семьи не будет в состоянии его опознать.

– Но как он мог знать заранее, что Сэйн будет телохранителем детей?

– Может быть, он не был уверен. Может быть, они не были знакомы до того, как Сэйн приехал на остров. Однако вполне возможно, что Блендуэлл сделал ему предложение, от которого невозможно отказаться.

Шокированная, Соня ответила:

– Значит, вы думаете, что ваш сосед мог предложить Сэйну определенную сумму денег за возможность безнаказанно проникнуть к детям и что Рудольф, зная, чем маньяк им угрожал, взял эти деньги и на все согласился?

– Я подозреваю, что нечто в этом роде могло произойти, – ответил Билл, – но немного не так. Блендуэлл – главный подозреваемый, это очевидно. Возможно, что в начале своего пребывания на Дистингью Сэйн понимал это так же ясно, как мы понимаем сейчас. Возможно, он поставил себе целью доказать или опровергнуть свои подозрения относительно этого человека и нашел доказательства своей правоты. После этого он мог отправиться к Блендуэллу и рассказать все, чтобы он сам себя выдал. Предположим, тот объяснил, что вовсе не собирается убивать детей, что угрозы предназначались только для того, чтобы как можно сильнее напугать Доггерти. Он мог признаться Сэйну, что собирался только заставить Доггерти продать свою часть острова. Потом он, предположим, предложил Сэйну некоторую сумму денег за то, чтобы он и дальше держал рот на замке, и тот, поняв, что детям не причинят никакого вреда, и будучи слабым человеком, чтобы отказаться от наличных, взял деньги и отошел в сторону.

Соня немного подумала над этим:

– Это возможно. Не могу себе представить, что Рудольф способен позволить кому бы то ни было нанести вред детям. Однако, если он поставил условие, что с ними ничего не случится, – тогда все становится понятным. По крайней мере, это хоть как-то можно принять.

– Вспомните, что пока мы просто строим теории, – сказал Билл.

– Ну что ж, будем надеяться, что они верны, – сказала девушка, – если все так и было, то дети находятся в полной безопасности.

– Вы думаете?

– Ну, если ваша теория верна – и, Билл, это вполне логично, самая логичная мысль из всех, которые я слышала до этой минуты, – тогда в действительности никто не хочет причинять боль Алексу и Тине. Все, чего хочет Блендуэлл, – это напугать нас, а этой цели он уже добился, даже более чем.

Петерсон несколько секунд помолчал, стоя перед книжными полками, бессознательно скользя взглядом по разноцветным корешкам. Наконец он произнес:

– Предположим, Блендуэлл убедил Сэйна, что никому не собирается вредить, и меньше всего двоим маленьким беззащитным детям, и все, чего он хочет, – это заполучить остров целиком в свое владение. А теперь предположим, что на самом деле он лгал. Может быть, вне зависимости от того, что услышал Рудольф, он хочет попробовать на детях свой нож, что он на самом деле хочет их убить.

Ее ноги задрожали еще сильнее.

Соня сказала, сама страстно желая верить в правоту своих слов:

– Рудольфа не так-то легко обмануть. Он очень хорошо знает свое дело. Иногда я чувствую, что этот человек просто видит меня насквозь, смотрит прямо мне в голову и читает все, о чем я думаю.

– Я тоже, – ответил Билл. Он прекратил разглядывать книги. – Рядом с ним я чувствую себя как бабочка, приколотая на булавку. Однако не забывайте, Соня, что маньяк – в данном случае, скажем, Блендуэлл – может быть дьявольски хитрым, умным и очень убедительным.

– Билл, я уже не знаю, что и думать!

Теперь уже было заметно, как она дрожит.

Петерсон подошел и обеими руками обнял девушку, крепко прижимая к себе, как отец прижимает ребенка.

В уголках ее глаз блестели слезинки.

Он сказал:

– Я не хотел пугать вас, Соня. Просто хотел объяснить, кого я подозреваю, попросить вас о помощи. Я чувствую, что вы единственный человек, которому можно довериться.

– О помощи, меня?

Он опустил одну руку и предложил ей чистый носовой платок, который девушка взяла и использовала по назначению.

– Спасибо, – сказала она, – но чем я могу помочь? Что мне делать?

– Похоже, что вы нравитесь Сэйну больше, чем кто-либо из обитателей дома, – ответил Билл, откидывая прядку золотистых волос с ее щеки.

– После того как меня чуть было не задушили, – сказала она, – ни у кого нет на мой счет подозрений.

– Хорошо. Может быть, вам удастся преуспеть там, где я потерпел неудачу, и открыть ему глаза.

– Насчет Кеннета Блендуэлла?

– Да.

– Я уже пробовала.

– Попробуйте еще и еще раз. Нам нечего терять.

– Думаю, что нет.

– Я уверен, что Блендуэлл собирается сделать свой ход во время бури.

– Я поговорю с Рудольфом, – ответила она.

– Хорошо. – Он поцеловал девушку в губы, сперва легко, потом сильнее, заставив ее дыхание прерваться.

– Со мной теперь все в порядке, – сказала она.

– Уверены?

– Вполне.

Он окинул ее внимательным взглядом, одной рукой придерживая голову, как скульптор, рассматривающий свое творение, потом сказал:

– Я ни за что не догадался бы, что вы только что плакали.

– На самом деле нет, – ответила она. – Слезинка или две, это не считается. – Девушка улыбнулась.

Он шутливо сделал вид, как будто ослеплен этой улыбкой: закрыл рукой глаза, чтобы избавиться от видения.

– Господи, вот это да! Ну точно луч тропического солнца!

– Или сотни звезд, – саркастически откликнулась Соня.

– И это тоже.

Девушка отвернулась, игриво оттолкнула Билла и вручила ему насквозь промокший платок.

– Я вставлю его в рамку, – сказал он.

– Нет, выстираете.

Билл снова принял серьезный вид.

– Теперь вы уверены, что хорошо себя чувствуете, достаточно хорошо, чтобы пойти к остальным на кухню?

– Да. Мне лучше, но в то же время и хуже. Теперь не стоит ли нам вернуться обратно, пока Бесс не пришло в голову прийти и взглянуть, чем мы тут занимаемся?

Он улыбнулся:

– Я люблю эту старушку, но...

– У нее шутки дурного тона.

Петерсон рассмеялся:

– И это тоже, раз уж вы сами упомянули. Соня направилась к двери.

– Подождите! – окликнул он. Когда девушка повернулась, Билл показал ей на полки с книгами и сказал: – Лучше нам не возвращаться с пустыми руками, или мы действительно подольем масла в огонь. Давайте прекратим сплетни.

Глава 19

Во время легкого ужина и еще дважды, пока все играли в карты (служащие по-прежнему предпочитали держаться вместе, слушать прогнозы погоды и ждать, до каких пор будут усиливаться ветер и дождь), Соня заводила разговор с Рудольфом Сэйном о Кеннете Блендуэлле. Каждый раз реакция оказывалась той же, что и раньше, и она абсолютно не продвинулась в своих попытках убедить телохранителя в виновности соседа; это было все равно что катить в гору валун, который постоянно ускользает из рук.

Раз или два, когда было особенно ясно, что убедить Сэйна не удастся, она ловила отчаянный взгляд Билла Петерсона и ясно понимала, что он при этом чувствует. Каждый раз девушка пожимала плечами, как бы говоря: "Разве я могу сделать больше, чем уже сделала? Я ведь играю в безнадежную игру, разве нет?"

К девяти часам синоптики объявили, что ураган Грета замедлил свое продвижение по направлению к Гваделупе и почти прекратил двигаться – он вращается на одном месте, поднимая на море гигантские волны и создавая вокруг настоящие ветряные водовороты, каких здесь не видели с 1945 года. Влияние этих ветров и волн чувствовалось на всем Карибском архипелаге, особенно в районе Гваделупы, но, по крайней мере, Грета на какое-то время остановилась.

– Может быть, в конце концов, нам и не придется прятаться в ветряном подполе, – с облегченным вздохом заметила Бесс.

– У-у-у, – протянул Алекс.

– Нечего дуться, – откликнулась женщина.

Мальчик сказал:

– Это же нечестно! Мы здесь первый раз оказались в разгар сезона штормов и даже не увидим самого интересного. До этого ураган бывал всего два раза, да и то один раз продолжался час или два. Что может случиться за такое время?

– Разве мы не можем все равно пойти в подпол? – спросила Тина.

– Куда пойдете вы двое, – отрезала Бесс, – так это прямиком в постель, под теплые одеяла.

– Хорошая мысль, – заметил Сэйн.

– А что, если сегодня ураган действительно разыграется как следует и будут по-настоящему высокие волны?

– Тогда, – сказала Бесс, – мы отведем вас вниз, в подпол.

– Обещаешь? – спросил мальчик.

– Обещаю.

– Ты нас разбудишь?

– Разбудим, разбудим. Если этого не сделать, разговорам не будет конца.

Рудольф подхватил детей, по одному на каждую из сильных рук, прижал к груди и держал так, как будто они совсем ничего не весили. Ребятишки хихикали и притворялись, что хотят вырваться. Телохранитель воспринял эти попытки довольно добродушно, но тем не менее отнес обоих наверх, в спальни.

Соня перешла в другой конец кухни и села рядом с Петерсоном, сосредоточенно чистившим яблоко.

– У меня с ним ничего не получилось, – сказала она.

– Я видел.

– И что теперь?

– Теперь, – ответил он, мастерски срезая ножом остатки кожуры, – теперь мы будем много молиться и держать глаза и уши открытыми на случай, если появятся хотя бы малейшие признаки чего-то неожиданного.

– Думаете, это произойдет сегодня ночью?

Он взял кусочек яблока, тщательно прожевал его и проглотил.

– Не раньше, чем сюда дойдет буря. Он нанесет свой удар, только когда Грета окажется здесь со всей своей мощью.

– Откуда вы знаете?

– Он сумасшедший, – ответил Билл, – на ненормальных очень сильно действуют природные катаклизмы. Бешенство стихий притягательно.

– Звучит так, будто вам приходилось читать учебники по психологии.

– Просматривать, – ответил мужчина, – я хотел знать, с чем нам, возможно, придется столкнуться.

В следующем прогнозе погоды говорилось, что Грета снова начала двигаться в том же направлении, хотя скорость ее немного уменьшилась. Однако скорость движения внутренних ветров, наоборот, возросла. Самолеты бюро прогнозов уже почти что не в состоянии были продолжать наблюдение.

Вскоре после того, как часы пробили половину десятого, Соня отправилась в постель; неприятная новость легла ей на плечи тяжким грузом.

* * *

На стук в дверь детской открыл Рудольф Сэйн, с пистолетом в руке; все его тело было слегка напряжено, как будто в готовности к прыжку. Увидев, кто пришел, он опустил оружие и спросил:

– Чем я могу вам помочь, Соня?

– Не знаю, – ответила девушка. Взглянув через плечо телохранителя, она увидела, что дети были в постели, но еще не спали. – Я весь вечер намекала вам на некоторые обстоятельства, но вы упорно игнорировали мои слова. Теперь я решила использовать более прямой подход.

– Это касается Кеннета Блендуэлла? – спросил он.

– Да.

– Вы хотите узнать, почему я отказываюсь рассматривать его как подозреваемого? – Мужчина пристально разглядывал Соню, точно так же, как это уже было однажды: когда он считал ее потенциальным кандидатом на роль убийцы.

– Да, мне бы этого хотелось, – ответила она.

– Он помогал мне в исследованиях, – объяснил мужчина.

– Как? – Ей вспомнилась теория Билла, касавшаяся оплаты молчания.

– Проделал кое-какую подготовительную работу на Гваделупе, куда я не мог для этого съездить сам.

Этого она не ожидала.

– Подготовительную работу?

– Когда я в первый раз приехал на остров, Кен дал мне некоторую информацию, которая соответствовала единственной правдоподобной версии. Поскольку я не мог проследить эту ниточку до Гваделупы, он по моим указаниям сделал все, что нужно.

– Что он выяснил? – спросила Соня.

– Кое-что интересное, но ничего противозаконного. Он предложил основную кандидатуру на роль подозреваемого, но мне пришлось ждать, пока этот человек сам не оступится, сделает неверный шаг. – Он вздохнул. – До сих пор он действовал весьма осторожно и так успешно, что это не может не волновать.

– На кого же вам указал Кеннет Блендуэлл?

– Я предпочту пока об этом не говорить.

– Думаю, что у меня, как у гувернантки детей, есть право, и...

– Я предпочту пока что об этом не говорить.

Последовала ужасная тишина, затем оба пожелали друг другу спокойной ночи, и Соня ушла к себе в комнату. Она легла в постель, думая, солгал ли ей Сэйн или действительно сказал всю правду. Кроме того, она размышляла, неужели Блендуэлл нарочно направил телохранителя по ложному следу, как это предположил Билл...

* * *

Соня лежала в кровати, одетая в голубые джинсы и блузку; это оказалось предпочтительнее удобной пижамы, потому что, если бы ураган Грета за ночь подошел совсем близко и всем пришлось бы как можно быстрее спускаться в подвал, она предпочитала быть прилично одетой. Девушка никак не могла найти удобного положения, все время вертелась и металась в постели, поворачивалась то на один бок, то на другой, но ни разу не легла на живот: ей казалось, что, стоит только повернуться спиной к двери, кто-нибудь обязательно прокрадется внутрь – страх совершенно бессмысленный, поскольку дверь была заперта. Металлические кнопки джинсов врезались в бедра, шею еще слегка саднило, но все-таки основной дискомфорт вызывали не физические неудобства, а душевное состояние.

День прошел, а она так и не написала свое заявление об увольнении. Конечно, если бы даже и написала, его некому было бы отдать, ведь Джой Доггерти так и не вернулся этим вечером из Калифорнии, как она думала, когда в первый раз решила уйти со своей должности. Даже если бы хозяин и был здесь, все-таки она по-прежнему была бы заперта на Дистингью вместе со всеми остальными, изолирована от других людей действиями маньяка и ужасающей силой тропического урагана, который быстро приближался к ним и грозил накрыть, словно тяжелое, жесткое и неуютное одеяло.

Соне хотелось выбраться из этого мрачного места. Приехав сюда для того, чтобы отвлечься от воспоминаний об умершей бабушке и погибших родителях, она вместо этого думала о них чаще, чем если бы осталась в Бостоне. Ей хотелось уехать.

Девушка думала о потерявшем мать Рудольфе Сэйне, угрюмом и преданном своему долгу, о искренне сочувствующем ему Лерое Миллзе, сентиментальных воспоминаниях о собственном сыне, то есть о том, что за демон может скрываться под заслуживающей доверия, чем-то притягательной наружностью...

Миллз, мрачный, настороженный, отказывающийся говорить о себе, оставляющий впечатление тайны...

Все это было бесполезно.

Она подозревала всех.

Всех, кроме себя и Билла Петерсона. Если уж быть совсем честной, то следовало бы подозревать и его тоже, ведь не было никаких доказательств, что он не сумасшедший. Что за клубок, что за ужасный, запутанный клубок образовался в этом деле! Где вечеринки, которых она ждала, где люди, которые знают, что значит наслаждаться жизнью? Почему вместо этого вокруг одни угрюмые лица, угрюмые места? За что ей такое наказание?

Через некоторое время, совсем изнервничавшись и не задремав даже на минуту, Соня приняла снотворное, снова легла в постель и, наконец, поддавшись успокоительному действию таблетки, погрузилась в контрастный мир необыкновенно живых кошмаров, один за другим формирующихся в голове, складывающихся в сон.

* * *

Ее разбудил крик.

Девушка села в постели.

Крик продолжался даже после того, как она протерла глаза и окончательно проснулась; голос был высоким и резким – воющий крик без малейшего проблеска смысла.

Одну чудовищную секунду она думала, что кто-то из детей вопит от страха и боли, она была уверена, что безумец сделал невозможное: пробрался к ним в комнату, одолел Сэйна и своим ножом...

Потом девушка поняла, что слушала всего лишь завывание ветра, невероятно сильного ветра, бьющегося в окна и молотящего по крыше так, что слышно даже на втором этаже, ветра настолько сильного, что стены могли устоять против него разве что чудом. Сидя без единого звука и пытаясь на слух определить, как это отразилось на доме, она подумала, что ощущает легкую дрожь стен и пола.

Соня взглянула на прикроватные часы и увидела, что они показывают четверть пятого утра.

Она выбралась из постели, все еще несколько вялая после снотворного, подошла к окну и с трудом отодвинула одну из ставен: снаружи бушевал самый настоящий ад. Дождь хлестал по земле будто автоматными очередями, тяжелый и плотный; ближайшие пальмы кронами доставали до травы; одна или две уже были почти вырваны с корнем и беспомощно болтались на ветру, держась только на паре мелких корешков; чуть поодаль, но гораздо ближе, чем должно было быть, плясали и ярились волны.

Пока девушка смотрела в окно, завороженная буйством природы, одна из пальмовых веток взмыла в воздух, ударилась о стекло и снова унеслась вместе с порывом ветра, оставив после себя трещину толщиной в волосок.

Она отшатнулась, наконец поняв, что стекло очень легко может разбиться, и снова поставила ставню на место, закрыв защелки.

В ту же секунду кто-то сильно постучал в дверь, стараясь перекрыть шум ветра.

Подойдя к двери, Соня устало прислонилась к косяку, прижала ухо к дереву и спросила:

– Кто там? – Из ноющего горла вырвался слабый, слишком слабый звук, и девушка заставила себя повторить вопрос немного громче.

– Рудольф! – прокричал Сэйн.

Она повозилась с замком; дверь с грохотом распахнулась.

Телохранитель стоял в дверном проеме, за каждую из его огромных рук цеплялись дети. Их приятно взволновала неожиданная драма, которую принес с собой ураган Грета. Малыши все еще сонно моргали, но постепенно просыпались, милые и беззащитные в своих расписных пижамах.

– Что стряслось? – спросила она.

Сэйн ответил:

– Ураган уже здесь или почти здесь. Мы уходим в подвал.

– Неужели все настолько плохо?

– Вы сами слышите. Скоро будет еще хуже.

– Что говорят по радио?

– Не думаю, что нам удастся это узнать, – сказал он.

– Конечно, – ответила Соня, чувствуя себя очень глупо.

– Я соберу для детей одежду потеплее, – продолжал он, – будьте готовы к тому времени, как мы вернемся за вами.

– Что мне взять?

– Зубную щетку и свитер, – был ответ.

После этого, все еще крепко держа детей за руки, телохранитель заторопился прочь.

К тому времени, как он снова постучал в дверь, девушка успела собраться. Рудольф проводил ее к главной лестнице. Когда они уже наполовину спустились по ступенькам, в одной из комнат второго этажа со звоном разбилось стекло.

Соня спросила:

– Может быть, стоит пойти посмотреть?

– Сейчас мы не сможем ничего сделать, – ответил Сэйн, – ставни достаточно крепкие, чтобы сдержать большую часть воды. К тому же мистер Доггерти может себе позволить кое-какой ремонт.

Они спустились в подвал. Начинался новый день, и Соня знала, что он будет самым худшим из всех, которые она провела на Дистингью.