Текст книги "Дети бури"

Глава 27

Между третьим и четвертым холмами, в низине, которую им нужно было пересечь, Соня обнаружила темно-коричневую воду. Поток оказался гораздо глубже, чем в первые два раза. Она попробовала перейти на другой берег одна, без детей, для того, чтобы проверить глубину, попыталась сделать это в нескольких местах и обнаружила, что вода везде достигает подбородка. Скоро она поднимется выше головы, еще до того, как удастся добраться до другой стороны.

Ей ни за что не суметь перенести Алекса и Тину через бассейн такой глубины, даже если бы удалось задержать дыхание и поднять их на вытянутых руках над собой.

Сейчас у нее не было сил ни на что подобное.

Таких сил у Сони не было даже тогда, когда они вышли из дому, целую вечность тому назад.

Между тем она не могла допустить, чтобы это препятствие их остановило. Еще немного – и Петерсон, или Джереми, или как там его еще можно назвать, погонится за ними. Она оглянулась на детей и увидела, что Тина лежит на земле, положив голову на колени брата, который в свою очередь привалился спиной к пальмовому стволу. Оба были почти сплошь покрыты грязью и напоминали двух негритянских детишек. Они были ей милы, были драгоценнее всего на свете. Жизнь детей была неизмеримо выше, чем все выпавшие на ее долю трудности.

Соня осмотрела бассейн шириной примерно в тридцать пять футов. Опасной была глубина на половине этого расстояния или, в крайнем случае, средних двадцати футов. Ширина бассейна не позволяла перейти его пешком, тем более с одним из детей на руках, но переплыть казалось сравнительно простой задачей.

Она не могла рассчитывать на то, что Алекс и Тина смогут проплыть такое расстояние; только не в нынешнем состоянии, когда оба были почти совсем без сил. Но вот если бы найти... Через пару минут Соня обнаружила бревно длиной в три фута, которое лежало под деревьями ярдах в тридцати от места, где они остановились. Девушка поднатужилась, взяла деревяшку на руки, как ребенка, и понесла с таким трудом, как будто она весила тонну, а не сорок – пятьдесят фунтов. Она дотащила свою ношу до края бассейна, бросила в воду, проследила, как дерево тонет и затем всплывает. Соня толкнула бревно на глубину.

Оно плавало.

Девушка поймала деревяшку, подтянула поближе к берегу, где она прочно завязла в жидкой грязи, и пошла за Алексом.

Тина заснула, все еще уткнувшись головой в колени брата, не обращая внимания на ветер и дождь и все прочие неприятности, которые мог обрушить на них ураган Грета. Когда мальчик осторожно выскользнул, девочка не проснулась; в этот момент она была похожа на крохотного духа, на ангела. Как и при виде сцены с муравьями, Соня посчитала крепкий сон ребенка среди всего этого хаоса признаком того, что впереди их ждет удача.

Узнав, что Соня хочет усадить его на бревно, а сама плыть позади, работая ногами, а руками толкая перед собой кусок дерева, Алекс решил, что ей пришла в голову самая лучшая идея со времени изобретения велосипеда.

Мальчик вошел в воду вместе с девушкой и двигался вперед до тех пор, пока вода не достигла его груди, подождал, пока Соня уйдет немного вперед, и оставил бревно покачиваться на воде. Соня вернулась и отвела его назад; в том месте, где воды было по пояс, она усадила своего подопечного верхом на бревно и направила в нужную сторону, предложив лечь на живот и бить руками и ногами по воде, заставляя деревяшку двигаться.

Мальчик очень быстро осознал преимущества этой идеи.

Соня осторожно опустила Алекса на бревно и сама погрузилась в воду. Кусок дерева хотя и немного опустился под тяжестью ребенка, но все же держался на плаву, и парнишке нужно было лишь слегка поднять голову, чтобы свободно дышать.

Алекс выглядел счастливым.

Через три минуты она тоже ощутила прилив радости, потому что безо всяких приключений доставила его на другой берег. Она повернулась и отправилась назад, за Тиной, которая все еще мирно спала под дождем, в грязи на другом берегу.

Чем ближе они подходили к берегу, тем больше Соня боялась, что как раз в то самое время, когда она приблизится к ребенку, из зарослей выйдет Петерсон, такой же грязный, как и они, с ножом в руках...

Соня добралась до края воды, встала на ноги и, затолкнув бревно обратно в прибрежную грязь, чтобы оно не уплыло и не лишило их возможности переправиться через пруд, пошла будить Тину.

Петерсон еще не появлялся.

Малышка протерла глаза грязными кулачками, сонно оглядела окрестности, заметно удивленная тем, что увидела, и подняла взгляд на Соню, как будто не могла сразу вспомнить, кто она такая, и вот-вот собиралась заплакать.

Сердце Сони переполнилось состраданием к девочке, потому что она-то слишком хорошо знала, что значит проснуться в незнакомом месте и не знать, как попала сюда. С ней самой такое происходило слишком часто, и этого страха она не могла забыть даже спустя много лет, уже став взрослой и сильной.

Каким-то фантастическим образом для Тины все как будто вдруг встало на место, сложилось, как кусочки мозаики. Она нежно улыбнулась и потянулась к девушке, просясь на руки.

Соня отнесла ее к воде, посадила на бревно, толкнула его вперед и вместе с ребенком двинулась на глубину.

Тина все еще сонно моргала, но казалось, уже начала понимать, чего от нее хотят. Девочка крепко уцепилась за бревно, почти так же хорошо, как и ее брат, и высоко держала голову, даже несмотря на то, что под ее весом дерево не уходило под воду так сильно, как под Алексом.

Соня бросила еще один пристальный взгляд на дальний берег, не увидела там никакого движения и начала свое последнее путешествие через пруд. Они перебрались без происшествий. На другом берегу Соня пустила бревно плавать и начала карабкаться на очередной склон, за ней последовали дети. С этим подъемом оказалось легче всего справиться, потому что он был весь усеян обломками камней; их можно было намечать себе в качестве цели, и за некоторые можно было цепляться, если трава под ногами становилась очень уж скользкой.

На вершине холма Соня остановилась: не для того, чтобы отдохнуть, а для того, чтобы перевести дух и оглянуться назад, взглянуть на верхнюю часть другого холма, который теперь находился на том же уровне, что и они. Ей показалось, что вдалеке, среди пальмовых стволов, что-то движется, – казалось, что там идет человек.

Она отвернулась и заторопилась следом за детьми, но, добравшись до них, обнаружила, что Тина снова спит.

Девушка разбудила ее и расчесала грязные волосы, откинув их со лба и надеясь, что эта простая операция заставит девочку чувствовать себя посвежее.

Но это не помогало.

Маленькие глазки моргали и закрывались даже тогда, когда малышка поднялась на ноги, она машинально старалась прислониться к Соне.

Девушка успела подхватить ее, заметив, что даже угроза упасть не смогла разбудить Тину; это значило, что начиная с этого момента весь оставшийся путь ей придется нести ребенка на руках.

С виду Алекс тоже казался довольно усталым и, должно быть, шел только благодаря мужскому самолюбию, которым обладают даже маленькие мальчики и который не позволял ему показать себя слабее женщин. Этого он ни в коем случае не мог признать.

Потом она поняла, что у мальчика есть еще одна причина идти и не останавливаться. Он смотрел на вершину холма за прудом и, по-видимому, тоже видел, что за ними идет человек.

Еще до того, как этот путник мог их увидеть, Соня потянула Алекса вперед, взяла на руки Тину и заторопилась в направлении "Дома ястреба", понимая, что времени у них осталось совсем немного и шансы на спасение сильно уменьшились.

Глава 28

Он почти добрался до них.

Джереми был полностью уверен, что эти трое близко, не пройдет и часа, как они окажутся в его руках.

На бегу он похлопывал рукой по ножу, туда-сюда перекатывающемуся в кармане брюк, и знал, что вскоре появится возможность использовать его согласно намеченному плану, даже если план был уже не так ясно виден, как с самого начала этой погони. Все еще продолжая бежать, он пытался осознать цель погони, причину, по которой он должен отнять эти ни в чем не повинные жизни, но все мысли в его голове смешались в хаотичном беспорядке, образуя провалы в его воспаленном мозгу. Теперь ситуация виделась ему не просто смутно, а казалась абсолютно неясной, словно кто-то взял ластик и прошелся им по мозгу, стирая важнейшие звенья в логической цепи его мыслей. Все это смущало его, но остановить было не в силах. Просто использовать нож – вот идея, которая теперь двигала им. И он знал, что сможет это сделать. Эта уверенность, как и осознание того, что Соня повела детей к "Дому ястреба", а не просто спрятала их в лесных зарослях, была подсказана ему каким-то внутренним ощущением, приходила из особого психического резервуара, который делал его одновременно и судьей, и всеми присяжными. Он знал это, в его сознании это тоже был острый предмет...

Добравшись до вершины третьего холма после целой череды утомительных падений на скользкую траву, он заметил, что рана на его кровоточащей ладони открылась еще шире. На бегу мужчина вдруг почувствовал, что только что проскочил мимо них, миновал этих троих и не увидел этого, понял, что они, должно быть, слишком устали, чтобы двигаться, и рухнули где-то в густых зарослях. Да... Он был уверен, что они спрятались, и Джереми проскочил мимо в своем стремительном беге, который был затеян только для того, чтобы расправиться с ними...

Чувство стало таким сильным, таким требовательным, что он слегка замедлил шаг и серьезно задумался над тем, чтобы вернуться обратно по своим следам, просто для того, чтобы убедиться, что такая ситуация оказалась возможной.

Однако в конце концов он не стал возвращаться, осознав источник этого безумного желания отступить.

Его наслали демоны.

Его вызвали силы, которые хотели бы увидеть, как он потеряет свой шанс осуществить правосудие и получить возмещение ущерба. Это была грубая попытка отвлечь его, заставить отказаться от выполнения наиболее справедливого из всех решений.

Осознав правду, Джереми снова ринулся вперед.

На этот раз он добрался до края третьего и самого широкого из всех попадавшихся на пути прудов, где море ворвалось в промежуток между возвышенностями. Мужчина все равно уже промок до костей, поэтому безбоязненно вошел в воду и двигался вперед до тех пор, пока чувствовал под ногами дно, а затем поплыл к дальнему берегу, где, как ему казалось, на мягкой влажной земле остались следы недавно прошедших людей.

Четвертый склон оказался каменистым, а значит, на него легче было взобраться; после скользкой, мокрой травы, по которой ему приходилось ползти до этого, это была желанная перемена.

На вершине, хватая ртом воздух так жадно, как будто назавтра его должны были запретить особым законом, он оглядел окрестности и, кажется, увидел, как в отдалении три фигуры исчезают за кромкой холма.

Он дотронулся до ножа, все еще лежавшего в кармане, и побежал за ними, вне себя от радости. Позади лежала половина острова; еще одна была впереди, а здесь было уединенное местечко, прекрасно подходившее для выполнения задуманного.

Глава 29

Вскоре после восхода солнца Кеннет Блендуэлл в течение получаса устанавливал ставни в своем доме (как это незадолго до него делали на другом конце острова Генри Далтон и Лерой Миллз). На нем был тяжелый непромокаемый плащ с капюшоном, хорошо затянутым под подбородком, и все же Кен вымок и продрог до костей еще до того, как закончил свою работу.

Стоя снаружи лицом к окну и устанавливая тяжелые деревянные панели, которые потом нужно было накрепко прикрутить к раме массивными, ржавыми металлическими болтами, он чувствовал себя так, словно сотня невоспитанных мальчишек, вооруженных рогатками и приличным запасом спелых грейпфрутов, надумала поупражняться в стрельбе в цель, используя его спину в качестве мишени. По опыту прошлых лет он знал, что самый лучший способ закончить эту работу и при этом вынести все неприятности, причиняемые ветром и дождем, – это позволить себе отвлечься от того, что делаешь... Блендуэлл передвигался от окна к окну чисто механически, как робот, которому нужно только следовать привычному образцу и нет необходимости мыслить. Он задумался о совершенно посторонних вещах и совершенно не заметил, как описал круг вокруг дома и закрыл все окна до единого. При этом он размышлял о всей этой суете вокруг "Морского стража", о Сэйне, о семье Доггерти, обо всех, кто оказался замешанным в истории с угрозами детям Доггерти...

Он мысленно бродил среди знакомых образов, очень напоминая человека, прогуливающегося на досуге по музею. Мужчина перебирал в уме персонажей, игравших в этой жизненной драме, рассматривал кандидатуру на роль потенциального убийцы, но тут же быстро отбрасывал. После долгих размышлений он остановился на мисс Картер.

Блендуэлл был еще молод, по мнению некоторых – красив, богат и хорошо образован, получил степень доктора по литературе и, кроме того, поездил по миру от Англии до Японии и от Китая до Швеции. Согласно общепринятым современным принципам, у него были все данные для того, чтобы быть великим романтиком, любимцем женщин... И все же до того дня, когда Кеннет увидел мисс Картер, он не считал себя способным на романтическое увлечение и, уж конечно, не представлял себя семейным человеком, как это часто случалось с тех самых пор. Обычно он довольно критически относился к окружающему миру, сторонился чересчур дружелюбных людей и сомневался, что когда-нибудь окажется в близких отношениях, полюбит кого-то, кроме своих бабушки и дедушки, с которыми всегда был особенно близок. С годами то, что началось с зависимости друг от друга, переросло в гораздо более глубокие отношения.

Потом он встретил Соню Картер.

Впервые взглянув на "Леди Джейн", медленно движущуюся ко входу в его бухту, он вовсе не планировал следить за соседями; внимание мужчины привлекло огромное прогулочное судно – наблюдая за такими кораблями, он обычно проводил часы, считая это своим маленьким хобби. Заметив, что Петерсон не один, и по-прежнему считая его главным подозреваемым во всей этой истории с детьми Доггерти, он настроил бинокль так, чтобы посмотреть, кто еще находится на катере. Даже с такого расстояния сквозь стекла полевого бинокля девушка выглядела просто обворожительной: не столько внешне, хотя и здесь все было прекрасно, сколько своей улыбкой, манерами...

В школе, еще когда он был тинейджером, одноклассники прозвали Блендуэлла Вороном, потому что считали его похожим на мрачное существо из стихотворения Эдгара По с тем же названием. Он принял это прозвище безо всяких комментариев, хотя, что вполне естественно, не вполне его одобрял.

На самом деле Блендуэлл вовсе не был угрюмым – просто он считал себя реалистом. Что бы ни думали его легкомысленные однокашники, но мир вовсе не был устрицей из известной поговорки. Конечно, в жизни много приятных вещей, и он наслаждался ими, как только мог. Однако всегда приходилось быть готовым к плохому, к разочарованиям и неудачам. Большинство школьников всю свою жизнь прожили в богатых домах с заботливыми родителями, которые давали им все, чего хотелось, и вдвое больше того, что было нужно. До того времени, пока они не станут самостоятельными и не начнут сами налаживать отношения с миром, им не доводится понять, что бывают вещи, которых стоит опасаться. Блендуэлл понимал, что благодаря истории о сумасшедшей матери, преследующей его, благодаря воспоминаниям о страшном дне, когда пришла весть о ее самоубийстве, он знал, что в этом мире есть не только хорошее.

В колледже его тоже считали пессимистом. Сперва он пытался рассеять это заблуждение, но затем прекратил попытки, потому что благодаря такой репутации мог быть один, без друзей. Блендуэлл наслаждался одиночеством гораздо больше, чем это обычно бывает в таком возрасте, и убедил себя в том, что и отсутствие близких людей тоже доставляет ему искреннее удовольствие.

Юноше нравилось думать, что он ко всему относится легко и вряд ли какое-то событие сможет его серьезно расстроить. Он развил в себе чувство юмора, которое невероятно радовало бабушку и дедушку, и оно действительно было потрясающим, хотя и основывалось на сарказме, на циничном отношении почти ко всему, с чем приходилось сталкиваться в жизни. Таким образом, неприятности скорее развлекали его, чем подавляли.

Когда Блендуэлл увидел Соню, смеющуюся от всей души, откинув голову, с разлетевшимися по плечам, под дуновением морского бриза, золотистыми волосами, всем своим видом демонстрирующую беззаботный оптимизм, он был поражен, по-настоящему поражен, будто кто-то толкнул его в грудь, прямо в сердце, и ему стало трудно биться. Конечно, поначалу мужчину влекло к ней так, как железо влечет к своей противоположности, к магниту. Его заинтриговали очевидные различия между ними. Даже с такого далекого расстояния нетрудно было заметить, что с эмоциональной точки зрения девушка была совершенно не похожа на него и благодаря этому уникальна. Естественно, ему приходилось встречать других оптимистов, целые толпы оптимистов, но никто не был таким искренне веселым и открытым, как эта девушка.

Конечно, их первая встреча закончилась полной неудачей. Он ужасно нервничал, неожиданно встретив ее на пляже возле своего дома, и конечно же совершенно неправильно на нее отреагировал.

Она тоже.

Казалось, что с первого взгляда она была настроена против него, приняла смущение за – это он понял позднее – сильнейшую неприязнь.

После этого девушка впервые встретилась с его бабушкой и дедушкой, и все вышло еще хуже. Блендуэлл нежно любил их обоих и иногда забывал, что возраст делал стариков совсем не такими в глазах окружающих, какими их видел он сам. Теперь они уже не были блестящими собеседниками, как раньше, а любовь к телевизору казалась почти непреодолимой. Если даже они смаковали ужасные детали угроз детям Доггерти, то он понимал, что это не отвратительный интерес к кровопролитию, а просто свойственные пожилым людям странности в разговоре. Если Уолтер говорил с девушкой резко, то это не оттого, что она ему не понравилась, – просто он привык ворчать на всех и вся. Конечно, ничего этого Соня не могла знать.

До чего неудачно все получилось в тот день!

Когда несколько месяцев назад он говорил с Сэйном и впервые услышал подробности о проблемах в семье Доггерти, то понял, полностью уверился в том, что Билла Петерсона не было на острове в то самое время, когда в Нью-Джерси начались эти угрозы. Предполагалось, что он уехал в отпуск. Блендуэлл и Сэйн сразу поладили, должно быть найдя нечто общее: свое недоверие к миру, и Кеннет по его поручению отправился на Гваделупу, чтобы попробовать узнать, что же делал Петерсон в тот критический период, когда в Нью-Джерси все пошло вверх ногами. Кеннету удалось проследить передвижения Билла до частного самолета, совершавшего рейсы в Майами, но там следы затерялись, потому что в списки регистрации коммерческих рейсов легче легкого внести фальшивое имя. Всего этого было слишком мало, чтобы сформировать свое мнение, но с этого времени великан большую часть времени присматривал за капитаном катера.

Потом у Сони сложились дружеские отношения с Петерсоном, слишком дружеские для девушки, чьи взгляды на жизнь делали ее особенно уязвимой для опасности и боли.

Блендуэлл закрыл и закрепил на окне нижнего этажа последнюю ставню и, все еще не переставая думать о "Морском страже", попробовал себе представить, что происходит в доме, отмеченном судьбой, в данную минуту, когда ураган Грета более чем когда-либо отрезал его обитателей от остального мира.

Он хотел бы сейчас быть там, быть еще с того момента, когда лодки и радиотелефон оказались испорченными, – было ясно, что сумасшедший готовится сделать свой ход. Однако посреди самого ужасного урагана за последние тридцать лет его место было в "Доме ястреба", рядом с родными, которым могла понадобиться помощь. Даже если буря не снесет дом, возбуждение, вызванное ветром и шумом, может плохо подействовать на сердце. Он не мог оставить бабушку и дедушку одних, даже несмотря на то, что знал: Сэйну пригодилась бы помощь.

Блендуэлл одну за другой закрыл изнутри ставни на верхних этажах, все еще двигаясь автоматически из-за мыслей, бурливших в голове.

Стоя у последнего окна со ставней в руках и глядя на кусочек залитого дождем мира, который все еще можно было разглядеть из дома, он немного помедлил, прежде чем закончить работу, потому что мысли приняли неожиданный и довольно-таки мрачный оборот. Кеннет очень верил в Рудольфа Сэйна и сильно сомневался в том, что любой человек, даже если он сумасшедший, сможет справиться с этим гигантом. Тем не менее, если предположить, что Сэйн окажется чересчур беззаботным или безумец – более хитрым, чем кто-либо может подозревать... Предположим, что он сделал все, что хотел сделать в "Морском страже", и, подозревая, что Блендуэлл знает, кого считал преступником Сэйн, захочет расправиться и с его семьей...

Мужчину передернуло.

Такая возможность становилась реальной только в том случае, если быть уверенным, что убийца прикончил обоих детей Доггерти, Рудольфа Сэйна и всех остальных обитателей дома, которые могли бы связать его с преступлением.

Он не хотел даже думать о такой кровавой бойне.

Особенно в том случае, если там была Соня...

Блендуэлл взглянул на небо: черные, низкие, быстро движущиеся облака, которые извергают потоки дождя. Затем он посмотрел и на море: высоко вздымающиеся яростные волны, старающиеся сокрушить остров, превращающие его в узенькую полоску земли, во взбитый ветрами комок грязи.

Пройти в такую погоду, когда ураган все еще бушует, милю для того, чтобы убить жителей "Дома ястреба"? Такая попытка могла оказаться смертельной. Только сумасшедший...

Он рывком распахнул ставни.

Во имя Господа, о чем тут думать? Конечно, только сумасшедший пойдет во время бури через весь остров, но ведь именно о том и речь!

Блендуэлл оставил ставни открытыми.

Он пододвинул к окну кресло и пошел принести винтовку, которой, как он говорил Петерсону, в доме никогда не было.