Текст книги "Дети бури"

– У вас есть имя? – спросил он, все еще улыбаясь.

– О да, конечно! – смутившись, ответила девушка. – Вы меня напугали, и я вроде как слегка сбилась с мысли.

– Простите.

– Меня зовут Соня Картер.

– Какое красивое имя! – воскликнул мужчина.

– Спасибо.

– Вы шли нас проведать? – спросил он и широко улыбнулся.

Его зубы были изумительно белыми, крепкими и ровными.

– Нас?

– Бабушку с дедушкой и меня. Блендуэллов. Вы шли в "Дом ястреба"?

– О нет, – ответила Соня. – Я просто вышла погулять, познакомиться с островом. Значит, "Дом ястреба" где-то близко?

– Да, совсем близко.

– Мне так нравилось гулять, что я и не заметила, что зашла слишком далеко.

Он стоял прямо перед Соней, босые ноги широко расставлены и крепко упираются в теплый песок. Можно было представить, будто их хозяин хотел загородить девушке дорогу и не дать ей пройти дальше.

– Ну что ж, значит, меньше чем за неделю целых два разочарования, – сказал он.

– А?

– Когда вы вместе с Петерсоном подошли сюда на "Леди Джейн", я подумал, что вы собираетесь нанести нам визит. Но катер прошел мимо, а я остался ни при чем.

Улыбка на его лице больше не казалась такой очаровательной, как вначале; положительно, она выглядела жутковато. Может быть, это всего лишь игра воображения? Да, должно быть, так: он был обаятельным, милым.

– Это вы стояли на причале с биноклем? – спросила она.

– Вы же знаете, что я.

– Да, думаю, что так.

– Вы примете приглашение навестить нас? – спросил он, глядя на Соню сверху вниз.

– С удовольствием.

– Сейчас?

Соня заколебалась, но все же сказала:

– Не вижу причин отказываться.

– Превосходно!

Он сошел с дороги, встал рядом с девушкой и взял ее за руку, как будто думал, что она может повернуться и убежать. Хватка была крепкой и говорила о недюжинной силе.

Вместе они пошли вдоль пляжа. Должно быть, издалека это было похоже на счастливую влюбленную пару, но с более близкого расстояния наблюдатель заметил бы в девушке некоторую скованность, а в темном лице мужчины – нечто... нечто неопределенное, но внушающее беспокойство.

– Вам нравится остров? – спросил он.

– Он прекрасен, – последовал ответ.

– Так и есть. Надеюсь, что когда-нибудь он станет моим.

– Да?

– Конечно, только в том случае, если мистер Доггерти, ваш хозяин, не откажется продать свою часть. Я уверен, что со временем он согласится на мое предложение, тем более что оно весьма щедрое. Он может извлечь неплохую выгоду, согласившись на мои условия.

– Я сомневаюсь в том, что ему нужны деньги, – ответила Соня. Она не знала, почему ей нравится дразнить этого мужчину, но удержаться не могла.

– Всем нужны деньги – или все думают, что они им нужны. Миллионеры не исключение; Доггерти ничем не отличается от других. – Когда за поворотом открылся вид на "Дом ястреба", он отпустил ее руку. – Что вас больше всего поражает в Дистингью?

– Слишком многое, чтобы можно было выбрать что-то одно, – ответила она, – например, совершенно белые пляжи.

– Это вулканические пляжи. Песок формировался при чудовищно высокой температуре десять, двадцать тысяч лет назад, а может быть, и еще раньше. Конечно, раньше.

– И пальмы, – продолжала она, махнув рукой в сторону прекрасных зеленых гигантов слева, в той стороне, где был "Дом ястреба". – Я хотела забраться на одну из кокосовых пальм и сорвать орех, но боялась, что упаду и не смогу позвать на помощь.

– Попозже мы достанем кокосовых орехов, вместе, – ответил он.

– Еще мне нравятся попугаи, – добавила Соня. Во время разговора она чувствовала себя свободнее. – Они такие милые и яркие, а когда кричат, мне кажется, что я нахожусь в старом фильме об Африке или Южной Америке.

Он ответил:

– Я ненавижу попугаев.

– Бога ради, почему?

– Их хриплое карканье ужасно раздражает.

Она посмотрела на Кена и увидела, что он говорит серьезно. Челюсти его были крепко сжаты, зубы чуть ли не скрипели.

– Но...

Он прервал:

– Если бы остров принадлежал мне, я бы истребил этих птиц.

– Они такие милые, – настаивала Соня.

– Но они не здешние. Они никогда не жили на Дистингью. Доггерти привез попугаев для собственного удовольствия.

– И?..

– Они просто не здешние, – продолжал он, все так же твердо, настойчиво произнося каждое слово.

– Если так судить, – заметила девушка, – вы могли бы требовать уничтожения людей на острове. Честно говоря, мы тоже не здешние. Почему бы и нас не истребить?

– Может быть, в этом что-то есть, – сказал он и улыбнулся Соне, но она не могла понять, насколько эта улыбка была естественной. – Мы пришли, – заметил мужчина, снова беря ее за руку. – Осторожно.

Он подвел ее к парадному входу "Дома ястреба", отворил дверь и пригласил спутницу в мрачноватый холл, где пахло полированной мебелью и старыми кружевными занавесями.

Глава 7

Кеннет Блендуэлл провел Соню через полутемный холл к скользящей двери, плавным движением открыл ее и пригласил девушку в гостиную, освещенную только теми немногими лучами солнца, которым удавалось проникнуть под полуспущенные гардины тяжелого синего бархата, и странными голубоватыми отсветами экрана черно-белого телевизора. На первый взгляд единственным признаком жизни в этой комнате было то, что творилось на экране: движения актеров, смены ракурса, тонкие голоса и мелодраматичная закадровая музыка, приближавшаяся и отдалявшаяся, как морская волна.

– Бабушка, дедушка, я привел гостью.

Звук телевизора сделался тише, хотя и не умолк совсем, как будто в ответ на замечание Кеннета кто-то дотянулся до пульта дистанционного управления.

– Это Соня Картер, – добавил он.

– Красивое имя. – Голос был женский, тонкий и почти неслышный, чуть громче шепота.

– Спасибо, – ответила девушка.

К этому времени она уже успела заметить пожилую пару. Они сидели в двух чудовищно огромных креслах примерно в десяти футах от телевизора, ноги лежали на оттоманках, тут же находились столики для всяких мелочей, на которых были сервированы коктейли. Казалось, что эти гротескные фигуры приросли к своему месту и не двигались уже многие годы, что им суждено оставаться здесь даже после смерти, истлеть и превратиться в прах, но не покинуть излюбленной комнаты во веки веков.

– Подведи ее поближе! – проворчал Уолтер Блендуэлл. Голос старика был настолько же резок, насколько мягок голос его жены. – Давай-ка посмотрим, что за молодую леди ты сюда привел.

Хотя, по-видимому, это должно было выглядеть добродушным замечанием, каждое слово звучало нетерпеливой командой монарха, начисто лишенного чувства юмора. Соня подумала, что этот старик ей совсем, совсем не нравится. Ей хотелось уйти отсюда, вернуться под сень пальм, к ласковому шороху моря и крикам птиц, подальше от странного дома и еще более странных его обитателей. Только чувство приличия удерживало девушку от немедленного желания сбежать.

– Ну что ж, хорошенькая леди, – сказал Уолтер.

– Спасибо.

Старикам было уже за семьдесят, и годы истощили их; лица так густо покрывали морщины, что Соне они показались фигурками из цветной бумаги, которые сжали в кулаке и затем неуклюже расправили. Синий свет телеэкрана ничуть не прибавлял им молодости – напротив, неестественное освещение придавало им сходство с замороженными, укрытыми стужей телами.

Кеннет принес два кресла, и Соня с благодарностью села в одно из них. В синем свете, обволакивающем и ее, она сама себе казалась одной из героинь старого кинофильма.

– Скажи Хетти, что мы хотим еще прохладительного, – произнесла Линда Блендуэлл.

– Хорошо, – ответил Кеннет.

Он вышел, оставив гостью наедине с двумя стариками.

– Напитки будут очень простыми, – сказала Линда, – никому из нас теперь настоящие развлечения не по вкусу.

– Говори за себя, – отозвался ее муж, – думаю, я все еще смог бы получить удовольствие от танца, от настоящего официального бала.

– Да, туда бы ты поехал в коляске, – с улыбкой ответила Линда, наклоняясь к нему через подлокотник кресла, – но домой тебя бы наверняка привезли в карете "Скорой помощи".

Уолтер фыркнул.

Соня подумала, что пожилые супруги просто подшучивают друг над другом и согласие было дано не всерьез, но уверенности в этом не было. Она чувствовала себя не в своей тарелке. По-видимому, эти двое давно жили вместе и привыкли существовать в своем особом мире, где посторонним не было места. Девушка сама себе казалась лишней.

– Как вышло, что вы познакомились с Кеннетом? – спросила Линда.

Видимо, в прошлом она была привлекательной леди, но теперь глаза ее выглядели серыми, плоскими и пустыми, волосы поредели и смотрелись неухоженными. Лицо крест-накрест пересекали многочисленные морщины, которых было особенно много вокруг глаз и рта; это неудачное сочетание придавало взгляду хитрость ласки, а губам – нечто выдающее завзятую любительницу сплетен. В другое время такой вопрос прозвучал бы в ее устах просто как начало вежливого разговора, теперь же он выглядел неестественным.

– Я встретила его на пляже, – сказала Соня.

– В Гваделупе?

– Ну, не совсем.

Кеннет вернулся в комнату и сел подле девушки.

– Мы встретились на улице, в паре сотен ярдов от дома, всего полчаса назад, – доложил он.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Линда. Она крепко сжала морщинистые губы, не понимая, что внук хочет сказать всем этим.

– Она работает у Доггерти, – объяснил Кеннет.

– У этих людей! – фыркнул Уолтер.

– Я учу их детей, – вставила Соня.

– И как вам нравится у него работать? – поинтересовалась Линда.

– Вы имеете в виду мистера Доггерти?

– Разумеется, его.

– Он хорошо обращается со своими служащими.

Уолтер иронически хмыкнул:

– У нас всегда было мало общего с семьей Доггерти.

– Можно даже сказать, что мы с ними... в натянутых отношениях, – добавила его жена.

– Молодая леди ничего не может с этим поделать, – ответил Кеннет. – Вряд ли мы можем винить ее в том, что сделали Доггерти.

Пожилая пара ничего на это не ответила.

Соня определенно чувствовала себя неуютно в этой полутемной комнате: ей казалось, что стены постепенно сдвигаются, а воздух, несмотря на холод, душит ее, как толстая шкура животного; ей казалось, что она уже чувствует шероховатую поверхность обоев, что воздух давит на плечи, на спину, на голову, пытается смять и раздавить. Во имя всего святого, почему Кеннет Блендуэлл настаивал на ее приходе в дом, хотя знал, что бабушка и дедушка наверняка не одобрят такой визит?

В этот момент женщина лет шестидесяти, одетая в мятую униформу служанки, втолкнула в гостиную сервировочный столик. На нем дребезжали чашки и блюдца.

Служанка – довольно неуклюжая особа с видом мученицы – выкатила столик в центр комнаты, протащив одно колесо по ноге Сони и чуть было не задев другую; при этом она не извинилась и ничем не показала, что заметила произошедшее.

– Миссис Блендуэлл, я не привыкла к гостям в это время дня... особенно когда они хотят, чтобы я готовила и все такое прочее, – сказала она.

– Мы не привыкли принимать гостей в любое время дня, правда, Хетти? – хихикнул Уолтер.

– Вот это самое... – начала она.

– Вот и все, Хетти, – поднявшись и перехватив столик, сказал Кеннет. – Дальше я справлюсь сам.

Женщина отвернулась, не сказав ни слова, но успела бросить на Соню быстрый недружелюбный взгляд. Она вытерла руки о грязноватую одежду и вышла из комнаты.

– Были там еще угрозы? – произнес Уолтер после ужасно длинной паузы, во время которой каждый отхлебывал кофе или бренди.

– Что? – спросила Соня. Она не ожидала, что старик снова заговорит с ней, и не прислушивалась.

– Да ну же, девочка, ты же знаешь, что я имею в виду! Угрозы! Кто-нибудь еще угрожал детям?

Она откашлялась и сказала:

– Нет, больше ничего не было.

– Ты знаешь об угрозах?

– О да, – подтвердила она. – Я о них знаю.

– Ужасная штука, – сказала Линда.

– Да.

– И что самое страшное, – продолжал Кеннет, – эти угрозы заставили их приехать на Дистингью на целые месяцы раньше обычного и остаться намного дольше, чем это было всегда.

Казалось, он не осознавал или не беспокоился о том, какое впечатление это бездумное, враждебное замечание по поводу жизни семьи Доггерти произвело на Соню. В конце концов, она вряд ли могла принимать участие в разговоре, порочащем ее работодателя. Видимо, здесь ее мнение никого не интересовало – здешние обитатели давно ненавидели соседей и не считали нужным это скрывать. Они вовсе не собирались менять свои привычки только потому, что в доме появилась какая-то незнакомая девица.

– Он угрожал перерезать детям глотки, правда?

– Думаю, что так, – ответила девушка.

– Да, – продолжал Уолтер, – он угрожал перерезать им горло от уха до уха. Но было и еще кое-что.

– Вот и я говорю, что было! – воскликнула Линда.

Она наклонилась вперед, как будто разговор о кровопролитии придал ей больше сил, чем когда-либо за долгие годы. Глаза заблестели и стали более живыми, но это не украсило морщинистое лицо; напротив, оно стало еще более хитрым, даже каким-то хищным.

– Муки и увечья, – произнес Уолтер, покачивая уродливой старой головой. Его белые волосы в отблесках экрана казались синеватыми. – Он угрожал не только убить их, но еще и изувечить.

Соня одним глотком выпила бренди, пытаясь успокоить сердце, прыгавшее в ее груди.

– Как вы полагаете, что за человек может даже думать о таких невообразимых вещах? – спросила ее Линда. По возбужденному виду и трясущимся морщинистым губам пожилой женщины можно было заключить, что та с детским восторгом мечтала о встрече с этим смелым человеком, кем бы он ни был.

– Не знаю, – сказала Соня, – это, должно быть, какой-то монстр, безумец. – Она глотнула кофе.

– Еще бренди, Соня? – предложил Кеннет.

– Нет, спасибо.

– Мне кажется, что этот человек еще грозился их выпотрошить, – сказал Уолтер. – Правда, Кеннет? – Старик держал чашку кофе обеими руками; они тряслись.

– Он был не настолько цивилизован, чтобы выражаться подобным образом, – ответил молодой человек. – Он сказал, что вытащит их кишки наружу, – это гораздо более жестокий способ выразить ту же самую мысль.

Несмотря на работающий кондиционер, Соня обливалась потом. Она поставила чашку.

– Тогда это еще хуже, – продолжал Уолтер. – Он обещал сделать еще хуже.

– Глаза, – добавила Линда, – он обещал что-то сделать с их глазами. Не помню, что именно.

Еще до того, как кто-нибудь сказал, что тот человек угрожал сделать с глазами детей Доггерти, Соня произнесла:

– Откуда вы все это узнали?

– Нам сказал Кен, – ответила Линда.

– А вы где это слышали? – обратилась Соня к Кену.

Он улыбнулся:

– Мне сказал Рудольф.

– Мистер Сэйн?

– Здесь я его знаю только как Рудольфа.

Соня была потрясена: Сэйн вовсе не производил впечатления человека, способного бегать по соседям и рассказывать самые свежие сплетни, особенно если это касалось соседей вроде Блендуэллов, которые, как он знал, не любили семью Доггерти и не хотели иметь с ней ничего общего. А ведь Доггерти платили ему жалованье. Это означало, что она неверно оценила характер верзилы-телохранителя... или что Кеннет Блендуэлл лгал и на самом деле знал о том, какими были угрозы, из другого источника...

– Значит, вы знакомы с Рудольфом? – спросила она.

– Мы друзья.

– Друзья?

– Почему вы говорите с таким недоверием? – спросил Кен. – Разве это невозможно? Я считаю, что он очень способный, превосходный человек.

Линда высунулась далеко вперед из своего кресла и сказала:

– Теперь я знаю, что это было!

– О чем ты говоришь? – фыркнул Уолтер.

– Я знаю, что этот ужасный человек пообещал сделать с детьми, – он собирался вырезать им глаза, вот что он сказал. Прямо вытащить их из черепа. Ведь правда же, Кеннет?

– Да, думаю, что так, – откликнулся он.

Соня так резко встала, что зацепила сервировочный столик; посуда на нем отчаянно задребезжала, а стеклянный графинчик с бренди чуть было не разбился, – Кеннет Блендуэлл подхватил его за минуту до того, как графин свалился бы на пол.

– Простите, – сказала девушка, чуть не задохнувшись от неожиданности. Она сожалела, что не может справиться со своим голосом – в нем слишком ясно звучала нотка самой настоящей паники. – Мне на самом деле уже пора идти. В "Морском страже" остались кое-какие дела, и...

– Мне жаль, если мы вас напугали, – заметил Кеннет.

– Нет, вовсе нет...

Она отвернулась, понимая, что ведет себя невежливо, но на самом деле не слишком об этом беспокоясь после всего, что пришлось ей вынести в этом доме за последние полчаса. Она направилась ко входной двери и холлу, где, по крайней мере, было больше света.

Когда она открыла дверь дома, Кеннет оказался прямо у нее за спиной.

– Знаете, вы ведете себя глупо, – заметил он.

Она развернулась, посмотрела на него снизу вверх, щурясь от яркого солнца.

– Да? И что же в моем поведении такого глупого?

– Даже если кто-то и собирается убить детей Доггерти, вы-то в полной безопасности. Вам еще никто не угрожал.

Она кивнула и пошла вниз по ступенькам.

– Я вас провожу.

– В этом нет необходимости.

– Мне не трудно.

Она собралась с мыслями, стараясь сделать это как можно быстрее, и сказала так спокойно и уверенно, как только могла:

– Нет, мистер Блендуэлл, это действительно не нужно делать. Пожалуйста, не беспокойтесь. Я бы с куда большим удовольствием пошла домой одна. Я собиралась осмотреть Дистингью одна, идти с той скоростью, к которой привыкла, и, таким образом, как мне нравится, создав себе некое эмоциональное представление об этом месте. Уверена, вы согласитесь, что такие вещи лучше всего делать в одиночестве.

Он улыбнулся.

Глядя на него, не в силах отвести взгляд от его темных глаз, она снова не смогла с уверенностью сказать, была ли эта улыбка признаком хорошего настроения или мужчина просто над ней издевался.

– Делайте, как вам нравится, – ответил он.

– Спасибо за кофе и бренди, – сказала она.

– Это пустяки.

– Простите меня за то, что я нарушила расписание Хетти.

Он продолжал улыбаться:

– Ничего.

Соня отвернулась и почувствовала себя гораздо лучше оттого, что больше не видит этой улыбки и этих глаз.

Она направилась к пляжу, спустилась по каменным ступенькам с лужайки на берег, сняла сандалии и пошла по песку, скользящему между пальцев. Когда девушка дошла до края тихо плещущего моря, она повернулась к "Морскому стражу" и двинулась прочь от "Дома ястреба" быстрой походкой.

– Приходите еще! – окликнул он.

Соня сделала вид, что не слышит.

Думая об отвратительных деталях, которые Блендуэллы так настойчиво ей рассказывали, она обогнула мыс и, как только убедилась в том, что Кеннет Блендуэлл ее больше не видит, бросилась бежать. Дыхание отдавалось в легких странными короткими всхлипами.

Глава 8

Оставшаяся часть недели прошла без особых событий. Соня продолжала наставлять Алекса и Тину, играла с ними и в свободные часы наслаждалась морем, песком и солнцем, постепенно забывая о всех предвестниках беды: об акулах, о человеке, стоявшем ночью под пальмами, о разговоре с Блендуэллами...

Ее дружба с Биллом Петерсоном продолжала крепнуть и по временам, ей казалось, перерастала в нечто большее. Хотя было ясно, что он нравится ей, а она – ему, Соня поклялась сделать так, чтобы их отношения развивались медленно и постепенно. Она восхищалась им, любовалась, изучала на расстоянии, когда Билл не мог этого видеть, но еще не была уверена в своей любви. Чаще всего ей казалось, что на самом деле всего этого нет. Впрочем, со временем, при наличии определенных условий, многое могло произойти, – когда она узнает его лучше.

Кроме того, Соня близко сошлась с Бесс Далтон, женой Генри. У этой жизнерадостной женщины всегда были наготове улыбка, смех, ласка; она могла развеселить даже Генри в те моменты, когда он находился в одном из своих угрюмых настроений.

Хельга, кухарка, продолжала вести себя тихо и застенчиво, оживляясь лишь тогда, когда разговор касался еды или ее готовки.

Лерой Миллз говорил мало и старался казаться незаметным даже тогда, когда был вместе с остальными.

Каждый раз, видя его, Соня пыталась сравнить телосложение рабочего с темной фигурой, которую видела под пальмами...

Во вторую субботу, проведенную в "Морском страже", Джой Доггерти вызвал Соню в свой полный воздуха кабинет в верхней части дома и выдал ей двухнедельный чек – как она надеялась, первый из многих. Хотя во время учебы в университете она часто бралась за работу, отнимавшую несколько часов в день, постоянно девушка еще нигде не работала; таким образом, получение чека можно было считать особенным событием, чем-то вроде вехи на пути к окончательной зрелости и самостоятельности. Поскольку большая часть денег, за исключением небольшой суммы на мелкие расходы, должна была оказаться на банковском счете (кроме жалованья, она получала стол и жилье, поэтому на себя приходилось тратить очень мало), Соне особенно приятно было видеть этот первый чек за работу, почти как тинейджеру, в первый раз получившему заработанные деньги.

– Вы очень хорошо справляетесь, – сказал ей Джой. – Мы с Хелен думаем, что доктор Туми не мог бы рекомендовать никого лучше вас.

Она улыбнулась и опустила взгляд:

– Спасибо... Джой.

– Дети думают точно так же. Они просто без ума от вас и поэтому хорошо учатся.

– Мне они тоже нравятся, – ответила она. – Их легко учить, с ними легко веселиться. У обоих ясная голова, и любопытны они больше всех детей, с которыми мне приходилось встречаться.

Сам будучи в курсе талантов своих ребят, он кивнул и сказал:

– Хелен и я уже некоторое время мечтаем уехать отсюда вдвоем на небольшие каникулы: всего на неделю или две. У нас есть друзья в Калифорнии, и прошло уже несколько месяцев с тех пор, как мы пообещали их навестить.

Соня знала, что должно последовать за этим; мысль ей не нравилась, но она молчала.

– Сегодня мы идем на "Леди Джейн" в Гваделупу, а там на частном самолете примерно в одиннадцать часов улетим с островов. Он доставит нас прямо в Майами, а там через час будет коммерческий рейс в Лос-Анджелес.

Девушка кивнула.

Он добавил:

– Я напечатал примерное расписание наших переездов и оставил его Рудольфу, а вот это еще одна копия, для вас. – Джой протянул ей сероватый лист бумаги, отпечатанный на ксероксе.

Беря лист, она попыталась скрыть дрожь в руках и крепко сжала его, добившись того, что дрожь стала практически незаметной; и все же Соня не могла избавиться от мыслей об угрозах, обращенных к Алексу и Тине.

Джой Доггерти откинулся в кресле и сказал:

– Мы будем жить у друзей – их адрес есть вот здесь, внизу листа, здесь же напечатан номер телефона.

Соня взглянула на бумагу, увидела все это и, откашлявшись, ответила:

– Прекрасно. – Голос ее не звучал так весело и уверенно, как ей бы хотелось.

Он помедлил, как будто не зная, как сформулировать то, что должно было последовать за этим, повернулся взглянуть на синее небо за одним из огромных окон и, набравшись духу, сказал:

– Если по какой-либо причине вам нужно будет связаться с нами, не стесняйтесь звонить в любое время дня и ночи.

– Вы думаете, это понадобится? – спросила девушка. Голос ее звучал слабо, дрожал, но ей было все равно.

– Это очень сомнительно, – был ответ. Ей было любопытно, как...

– Все же эти дети ужасно подвижны и вечно скачут туда-сюда, будто парочка щенят. Если один из них упадет с кокосовой пальмы, или попробует слишком далеко заплыть за мели, или еще каким-нибудь образом пострадает, то мы конечно же хотим немедленно узнать об этом. – Он улыбнулся. – Мы не стремимся чересчур сильно защищать своих детей от всего, что попадется на дороге, но присматривать за этими разбойниками надо.

– Естественно, – ответила она.

– С другой стороны, они не слишком хрупкие, вовсе нет. Эти ребята гибче резиновой ленты и могут выйти целыми и невредимыми из любой переделки, думаю, как и большинство детей их возраста. Так что на вашем месте, Соня, я бы не проводил бессонные ночи, беспокоясь о них. Каждый ребенок получает свою порцию синяков и царапин: это часть взросления.

Она решила ничего не говорить об обстоятельствах, которые заставили семью Доггерти приехать на остров раньше, чем обычно, и очень удивилась, поймав себя на мысли, что все же начала этот разговор, как будто слова пришли на язык против воли, как будто голос вовсе ей не принадлежал.

– А как насчет человека, который... угрожал им?

Лицо Джоя затуманилось, но только на секунду. Он был из тех людей, которые редко огорчаются или пугаются (это было одной из причин, по которой Соне нравилось у него работать), и, кроме того, относился к тем, кто ни за что не покажет другим своего беспокойства даже в том случае, если и в самом деле его испытывают. Поэтому минутная хмурость очень быстро сменилась обворожительной улыбкой. Он снова откинулся назад в своем кресле и сказал:

– Подозреваю, что мы уже давным-давно далеко от этого человека и его угроз.

– Он все еще меня пугает.

– Не думайте об этом, – был ответ. – Вся эта история закончилась раз и навсегда.

– Я не могу не думать, – сказала она, чувствуя себя маленькой упрямой девочкой и все же стремясь выяснить все до конца.

Доггерти сдвинулся в кресле вперед, твердо опираясь на крышку огромного стола.

– Этот человек – невротик, Соня, он просто немного не в своем уме. И тем не менее я не верю, что он настоящий маньяк. Если бы это было так, если бы это был психически больной, а не невротик, он бы меньше грозил и пугал нас, он бы действовал. Он бы давно уже добрался до детей.

– Думаю, что так.

– Я знаю, что это так и есть.

– Но...

Доггерти прервал ее:

– Более того, даже в том случае, если бы этот человек мог сделать те чудовищные вещи, о которых говорил, он остался в Нью-Джерси.

– Если бы я могла быть в этом уверена...

– Я уверен, – сказал Джой, – полностью. Сейчас мы уже несколько месяцев здесь, и если бы он следовал за нами, то давно был бы на острове. Скорее всего, этот человек занялся кем-то еще и сейчас пугает другую ничего не подозревающую семью. Псих немедленно последовал бы за нами, поскольку для него мы были бы единственной желанной целью, единственным способом утолить жгучую ненависть. Он бы чувствовал себя ужасно, если бы не смог и дальше нас мучить. Между тем менее больной человек, невротик, легко может перенести свою ненависть на кого-нибудь другого. Хотя мне жаль семью, которую он сейчас тревожит, я рад, что мы избавились от всего этого и что он нашел кого-то другого для своих игр.

Соня подумала, что в словах Джоя ощущается потребность поверить, что все это кончилось. Однако она не решилась об этом сказать.

– Думаю, вы правы.

Он улыбнулся:

– Я хотел, чтобы у вас было наше расписание на случай непредвиденных происшествий. Не ожидал, что расстрою вас, Соня.

– Теперь со мной все в порядке.

– Хорошо. Тогда увидимся через пару недель.

– Желаю вам приятной поездки.

– Спасибо, так и будет.

Лестница на первый этаж казалась бесконечной, шаткой и предательски неустойчивой – девушка чувствовала легкое головокружение. Она пошла к себе в комнату и легла на кровать, все еще сжимая в руках расписание каникул Доггерти.

Все будет хорошо.

Она думала о Кеннете Блендуэлле, о полутемных комнатах "Дома ястреба", о пожилой паре, неподвижно сидящей перед телевизором, о том, какой сильной оказалась рука Кеннета, когда он схватил ее за руку...

Два аллигатора, окаймлявшие зеркало, казались почти живыми, скалились друг на друга. Их вид внушал мрачные мысли.

Соня спокойно заставила себя думать о Билле Петерсоне, который олицетворял для нее безопасность, тогда как Блендуэлл представлял собой угрозу; он был светлым, а тот, второй, – темным, открытым, в противовес замкнутости и таинственности, веселым в противовес мрачности, простым и прямым, тогда как Блендуэлл выглядел неоправданно сложным и двойственным. Он был таким же сильным, высоким, храбрым, как и сосед, и уж наверняка куда более надежным. Она думала, что, пока Билл рядом, ни с кем здесь не может случиться ничего дурного.

Кроме того, Рудольф Сэйн наверняка будет здесь в любое время, будет маячить поблизости с пистолетом под мышкой и внимательно присматриваться ко всему вокруг. Это должно заставить ее чувствовать себя в еще большей безопасности. Рядом с Петерсоном и Сэйном ничего плохого случиться не может, абсолютно ничего.