Текст книги "Душа тьмы"

Часть вторая
Человечность восстановленная...

Глава 1

Пойманный хитросплетениями мысли Ребенка, я почти утратил представление о том, что реально, а что – нет. Здесь, среди поразительно контрастных руин его подсознания, расплывчатые аналогии были столь же конкретны, как и известный мне земной мир. Камни оказались так же изъедены непогодой, листва деревьев играла всеми оттенками зелени, какие я видел и прежде, ветер менялся от пронзительно ледяного до удушающе жаркого, хотя чаще был просто умеренным. Там обитали птицы и животные, которые, хотя в той или иной степени отличались от своих реальных прототипов, были вполне достоверны, но более красочны и оригинальны. Поначалу я принялся систематизировать отличия реального мира от его аналога, существовавшего в мозгу Ребенка, но это знание лишь вызвало у меня меланхолию и неудовлетворенность, а вскоре вогнало в некое подобие маниакально-депрессивного психоза. Я понял, что если всю оставшуюся жизнь проведу здесь, то забуду другой мир, тот, который знал прежде. И ради спокойствия моей души я должен также забыть, что, случись Ребенку умереть, умру и я, плененный его внутренним миром. Такова уж новая реальность, в которой я оказался, и оставалось только поскорее к ней приспособиться. И я приспосабливался.

Придя в себя и снова обретя способность мыслить, я не смог определить, сколько времени провел в беспамятстве. Постепенно в сознании всплывали обрывки воспоминаний. Я вспомнил, как бежал вдоль каменных каньонов, которые дрожали и меняли цвет, рушились, исчезали и воздвигались заново; там были дикие скалы, певшие погребальные плачи, переходящие в долгие пронзительные крики и стенания, – заслышав их, я падал, зажимая уши руками, и тоже кричал. Я видел пятнистые небеса, переливавшиеся всеми оттенками то желтого, то красного цвета, а иногда в них возникали отвратительные черные и коричневые вихри. Я восходил к холоду и спускался в жару. Побывал на берегах странных морей с водой вязкой, как сироп, и возле озер, от которых пахло бренди. Мне являлись темные фигуры, подобные гигантским паукам, танцевавшим среди бесконечных паутин из клейких белых нитей, слизни, ползавшие по стенам и исчезавшие, едва я подходил поближе, чтобы рассмотреть их. Временами мимо меня проносился Поток Силы, вихрь безумной струящейся энергии, который был Им – Богом, безумнейшим из нас троих. А потом я очнулся, лежа на полу широкого тоннеля, словно упал на бегу, спасаясь от чего-то страшного. Я сел, огляделся, понял, что действительно оказался в ловушке. Делать нечего – нужно постараться извлечь как можно больше пользы из теперешнего моего положения.

Кроме того, я лелеял слабую надежду: возможно, душа этого морщинистого мальчика, этого Ребенка, выздоровеет. И тогда откроется путь наружу, появится способ вернуться в мое собственное тело. А его непременно должны сохранить там, в ИС-комплексе, – питать внутривенно, содержать в порядке, надеясь, что я вернусь, как только смогу. Если Ребенок станет нормальным, я сумею пробиться через подсознательные блоки и вернуться в свое тело. Я вновь обрету свободу! Даже такая малюсенькая надежда помогла мне остаться в здравом уме, чтобы не обезуметь и не вернуться в свое тело сумасшедшим.

Существовала к тому же еще и возможность, тщательно исследовав этот кошмарный ландшафт, отыскать щелку в холодном камне, который не давал мне уйти. Я мог потратить на поиски сколько угодно много дней, все равно делать больше нечего, и в конце концов найти выход. Конечно, вероятность удачи очень мала, ибо ментальный аналог Ребенка огромен, это целый мир, и, по-видимому, потребуются годы и годы на то, чтобы исследовать все его уголки. К тому же сознание разрушенное, пытающееся полностью скрыться от реальности, вряд ли оставит брешь в своей ограде.

Но я надеялся. У меня оставалась только надежда, и я ее бережно лелеял.

Глава 2

Итак, обретя здравый ум и решимость, я начал исследовать место, в котором оказался. Мне не нужно было запасать провизию для моего путешествия, каким бы долгим оно ни оказалось, ибо я больше не нуждался в физической пище и не испытывал голода – только изредка посещало смутное воспоминание о былой жажде. Я не мог чувствовать ни боли, ни наслаждения – разве что на эмоциональном уровне. Хотя этот мир казался таким же осязаемым, как реальный, я двигался через него словно привидение, автономно. Я мог добывать пищу и питье из воздуха – так же, как сотворил себе меч для сражения с Минотавром, потому что оставался на том же уровне психической энергии. Но это было бы просто игрой с единственной целью – сделать этот мир не столь чуждым мне и более похожим на привычный. И я решил, что сумею выжить, только забыв истинную реальность и полностью приняв эту.

Мне не требовался отдых, потому что мое здешнее тело не знало усталости. Я мог бежать, позволив ветру трепать мои волосы, много часов подряд, и мышцы не уставали.

Решив тронуться в путь, я вышел из пещеры на выступ шириной не более двух футов посреди склона неимоверно огромной горы, серый камень которой был источен непогодой. Ниже росли искривленные ветром деревья, их корни вспучивали почву, как гигантские щупальца. Густая пелена скрывала небо – толща серых туч перетекала от горизонта до горизонта. Ленты тумана тянулись вниз по склону горы, касались деревьев и обвивали мои ноги, так что ниже колен я ничего не видел.

Я пошел вверх по тропе, погружаясь в темноту. Иногда тропа исчезала, и мне приходилось карабкаться по крутизне, пока я не находил ее вновь. Страха я не знал, ведь ничто не могло мне повредить – пока Ребенок жив, я, заключенный внутри его сознания, неуязвим.

Дни – а может, недели – спустя я добрался до вершины серой горы. Там было четыре пика, каждый высотой с человеческий рост, между которыми вполне хватало места, чтобы встать. Я протиснулся туда и огляделся, надеясь взглянуть на мир, порожденный измученным разумом.

Все вокруг окутал туман, скрывавший тот путь, который привел меня наверх. Было холодно и сыро, и на мое обнаженное тело оседали блестящие капли влаги, однако этот холод не причинял мне неудобств. В сумрачном свете, к которому уже успел привыкнуть, я ясно различал повисшие на волосках моих рук и ног капли росы – они походили на жемчужины в этом мерцающем полумраке.

Я смотрел с вершины во всех направлениях. Иногда серая завеса приподнималась, приоткрывая странные картины. Похоже, до любого уголка этого мира от вершины рукой подать – миля самое большее. Я видел зеленые поля и серебристые реки, прорезавшие их подобно извивающимся змеям. Холодные белые равнины, покрытые снегом, с торчащими ледяными торосами, похожими на сломанные зубы. Взору моему представало нечто похожее на непроходимые джунгли, где черные цветы расцветали в темной зелени. Бесконечные мили песка, раскаленного добела безжалостным солнцем. Горы сухой земли, хаотично разбросанные по пересеченной местности. Была там гряда расколотых черных гор, и солнечный свет, отражаясь от их мрачно поблескивавших отполированных поверхностей, становился коричневым.

Было ясно, что мне придется исследовать все эти места, чтобы найти путь наружу – если он вообще существует. Я покинул свое убежище меж четырех каменных колонн, снова ступив на тропу, извивавшуюся по склону горы.

Позади осталась треть пути вниз, когда неведомые твари упали из тумана, скользнули у меня над головой, рассекая воздух острыми темными крыльями и противно вопя. Я посмотрел вниз, туда, где исчезли незнакомки, а они тем временем возникли снова и грациозно устремились ко мне. Теперь удалось разглядеть их получше – похожи на летучих мышей и покрыты черной шерсткой, теплой и уютной на вид. У них было по паре больших глаз, которые смотрели на меня взглядом, исполненным глубочайшей меланхолии.

Они уселись на тропу передо мной, свернув за спиной крылья. Там, где их крылья соединялись с плечами, росли маленькие ручки, непропорциональные и бесполезные.

– Куда ты идешь? – спросила меня большая тварь.

– Во все страны, – сказал я.

– Они велики. И многочисленны.

– Время у меня есть.

– Это верно.

– Откуда вы взялись? – спросил я, отлично зная, что это создания мысли Ребенка, придуманные им точно так же, как и все прочие животные, населившие его мир, однако меня заинтересовала их кажущаяся разумность.

– Мы из... Мы оттуда, где он пойман.

– Где пойман Ребенок? – спросил я.

– Да, – подтвердила самая маленькая тварь.

– Почему Ребенок не пришел сам? Почему он должен принимать обличье птиц?

– Он пойман. Он хочет выйти, но пути нет, разве что через бессмысленных животных, живущих в его ландшафтах. Может лишь дотянуться до нас, сделать крупнее, чем мы были, и обозревать эту Землю нашими глазами.

– Вы можете проводить меня туда, где заключен Ребенок?

– Мы не знаем.

– Но он же может сказать вам.

– Он тоже не знает, – заявила тварь поменьше.

– Но, в сущности, вы обе и есть Ребенок, – возразил я.

Ветер толкал нас, но мы не придавали этому значения.

– Я тоже так полагаю, – согласилась ее более крупная подружка. – Но на самом деле мы мало на что способны. Помогаем ему по мере возможности. Но, наделив нас разумом и психической мощью, он не в состоянии полностью овладеть нами и говорить через нас так, как он хочет.

Меньшая крылатая тварь шагнула вперед и заговорщически склонила голову:

– Ты, конечно же, знаешь, что он безумен, а потому отстраняется от полного контроля над своим внутренним миром. Мир остается, и он поддерживает в нем жизнь, но не разделяет более его гармонии.

– Понимаю, – кивнул я. – Но зачем вы пришли ко мне?

– Мы живем в горах, – сказала тварь побольше. – Пока ты здесь, мы должны поговорить с тобой о твоем путешествии.

– Говорите, – сказал я.

Начал накрапывать мелкий теплый дождь.

– Мы не знаем, что именно должны сказать, – продолжила моя собеседница. – У нас есть только основное побуждение. Мы понимаем: Ребенок хочет поделиться с тобой соображениями о твоей идее путешествовать, но не можем точно сказать, какими именно. На наш взгляд, он хочет, чтобы ты продолжал путешествие. Возможно, он чувствует, что ты найдешь то место, где он сейчас находится, и освободишь его.

– Возможно.

– Мы знаем, что там темно, холодно и какие-то мерзкие создания ползают по синему полу, все время ползают вокруг него, не давая ни минуты покоя. Такое у нас впечатление.

– Попробую отыскать это место, – пообещал я. – А теперь мне пора идти.

Без единого слова они взмыли над пропастью, скрылись в тумане, с шумом рассекая его крыльями, и улетели.

Я устремился вниз, миновал вход внутрь горы. Шел еще день и оказался в поросшей деревьями долине, где в воздухе пахло соснами и цветами. Там меня поджидало похожее на волка создание с косматой головой и полной пастью острых зубов. Глаза его блеснули сталью.

– Я поведу тебя через долину, – сказал он, скребя землю когтями. – Я знаю ее и могу дать тебе заглянуть во все дыры, какие только здесь есть.

– Прекрасно.

– Но сначала ты должен изменить себя. Прими мой облик, чтобы нам было удобнее.

Я забыл, что воображаемое тело, избранное мной для путешествия по внутреннему миру Ребенка, не единственное, которое может вместить мою психическую энергию. Облик человека не был чем-то обязательным или существенным: психическая энергия способна принять любую форму, какую я пожелаю. Я ослабил поверхностное напряжение потока, позволив моему человеческому телу расплыться, утратить контуры и исчезнуть, и стал меняться, пока не превратился в двойника ожидавшего меня волка.

Я фыркнул, поскреб по земле бритвенно острыми когтями и увидел перед собой кучку земли. В этом новом теле я чувствовал силу, которой никогда не ощущал прежде, передо мной открылась иная перспектива в мире, окружавшем меня. Как будто я родился ликантропом.

– Идем, – сказал я.

Волк повернулся и потрусил между могучими деревьями, его лапы взрывали сухие коричневые сосновые иглы, сплошным ковром устилавшие землю. Они осыпали меня, когда я поторопился последовать его примеру.

Я бежал, и мое дыхание паром поднималось в холодном воздухе. Земля стелилась подо мной. Во все стороны разбегались мелкие зверюшки, в страхе спеша убраться с моего пути. Это была совершенная реальность, и она делала меня царем зверей в этой части леса. Я ощущал необыкновенный восторг от своего всемогущества и превосходства над мелкими тварями. И пока был упоен этим чувством, подстерегавшая меня опасность тянула ко мне ледяные пальцы, – а я ни разу не задумался об этом, не осознавал этого...

Я наслаждался работой мышц, которой не знал ни будучи человеком, ни будучи духом. Мы выбежали на поляну. Сосновый лес кончился. Мы мчались бок о бок, стремительно, уверенные в себе.

Началось настоящее путешествие.

Глава 3

Мы крались по чащобе, продираясь через подлесок, вынюхивая запах Ребенка, запах его ментальной сущности. Иногда я забывал обо всем, кроме моих могучих плеч, смертоносных когтей и зубов, чрезвычайно острого нюха.

Нам приходилось пробираться сквозь темные заросли вдоль склона горы, обращенного к лесу, рыскать во мраке самых потаенных уголков, где зрение отказывалось служить нам. Переворачивать гнилые стволы рухнувших деревьев и разрывать землю у корней, разыскивая нору, через которую можно было бы пробраться в темницу Ребенка. Мы ныряли в пенящиеся водопады, которые низвергались в долину с высоты тысячи футов, разыскивая пещеры за водными завесами, и не находили ничего. Если и существовало место с синим полом, где Ребенок лежал, окруженный неописуемыми злобными монстрами, то в этой долине его не было. Не было там и двери в его подсознание, и выхода отсюда. Похоже, мое путешествие обещало продлиться гораздо дольше, чем мне думалось.

По некоторым причинам я был рад его продолжению. Мне очень не хотелось расставаться с тем обликом, который я принял, и возвращаться в мир, чтобы снова стать человеком.

Шел снег. Волк вел меня через поля к непроницаемой стене тумана, отделявшей эту часть мира от следующей. Большие белые хлопья оседали на наш мех, и мы мерзли, труся рысцой вперед.

Мы бежали след в след, и тут слева от нас запахло чем-то вроде оленя. Мой товарищ кинулся за ним. Я поспешил вдогонку, чуя ветер, снег и запах плоти мелких тварей. И тут увидел, как он прыгает.., приземляется... Воздух задрожал от крика его жертвы.

В этот миг, когда агония разорвала воздух криком и гордость удачной охоты охватила меня, я чувствовал себя больше волком, чем человеком, и опасность стала расти неотвратимо.

Я подошел к собрату и принюхался, глядя, как он рвет мясо. Кровь ударила струей из разорванной артерии, заалев на его темной шерсти. Она стекала по его клыкам, пятнала снег вокруг, застывала на холоде. И запах ее возбуждал.

Я завыл.

Мы вместе сожрали животное, и мой спутник долго смотрел на меня холодными серыми глазами, в которых ничего нельзя было прочесть. Когда мы закончили трапезу, морды у нас были в крови и снег вокруг покраснел от крови, но я не чувствовал отвращения – скорее воодушевление.

Мы вернулись на прежний путь и достигли колеблющейся стены тумана, сквозь которую мне предстояло пройти;

– Хочу вернуться, – сказал я.

– Да? – потрясение выдохнул он.

– Могу я вернуться?

– Чего ради?

– Присоединиться к твоей стае.

– Это глупо, и ты это знаешь. Ты должен идти дальше. Иди.

Он развернулся и побежал обратно, опустив голову, покрывая каждым прыжком несколько ярдов.

Взглянув в вечно серое небо, я ощутил внутри сосущую пустоту и стал разбрасывать снег, докапываясь до земли. Затем ткнулся своим окровавленным носом в снег и перекопал запятнанную белизну. Как мне хотелось остаться здесь навсегда, не заботясь о своей истинной природе и наследии, отправиться за ушедшим волком в его стаю. Ночью мы спали бы в потаенных пещерах, в тепле, и забавлялись со стройными, ладными волчицами, у которых серые глаза и черные, влажно блестящие носы. А днем охотились бы в лесной чаще. Кровь и товарищество – вместе бежать, вместе убивать! Здорово! И я забуду про свинцовые небеса...

Но существовала одна мучительная причина, по которой я должен был пройти сквозь завесу тумана в следующий ландшафт, хотя я и не мог припомнить, какая. Я ступил в туман, напрягся, но не обнаружил опасности, только холодную влажность, и, издав низкое, горловое рычание, прорвался на ту сторону.

Путешествие продолжалось.

Новая секция этой вселенной-в-подсознании походила на Ирландию – каменистая почва, округлые холмы, такие низкие, что не скрывали друг друга из виду, запах моря, отмели, омываемые приливами. У известняковой колонны меня ждал кентавр. Его голову венчали золотые кудри, ниспадавшие на плечи и обрамлявшие мужественное лицо: широкий лоб, глубокие черные глаза, взгляд которых свидетельствовал о стойкости и сильной воле, высокие аристократические скулы, гордый римский нос, тяжелый подбородок. Его грудь и руки бугрились мускулами. Книзу от плоского живота он был черным жеребцом превосходных пропорций.

– Мое имя – Касостро, но ты можешь называть меня Кае, – сказал он.

– Зови меня Симеон, – прорычал я.

– Теперь ты должен принять облик кентавра, – сказал Кае, подойдя ко мне. Его копыта гулко стучали по земле и пару раз высекли искры из булыжников. Длинный хвост развевался по ветру, лениво обмахивая бока.

– Мне нравится облик волка, – сказал я, роя землю. Мои когти скрежетали по камням – я точил их для дальнейших убийств.

– Он чересчур понравился тебе, – сказал Кае. – Это плохо.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, глядя на него своими мерцающими глазами, надеясь этим взглядом пробудить в нем ужас. Но ничего не вышло.

– Ты подвергаешься опасности слиться с тем аналогом, который воплощает твою психическую энергию в данный момент. Хотя такая энергия податлива, со временем прочность облика возрастет, подавляя желание принять иную форму. Пробудь волком слишком долго – и ты обнаружишь, что пойман не только обличьем, но и характером этой твари.

– Ерунда, – возразил я, но не очень убедительно и так невнятно, что лишь подтвердило замечание Каса.

– Ты опровергаешь свои собственные слова.

– Я эспер, – сказал я.

– Ну и что?

– Я знаю толк в таких вещах.

– Но не понимаешь особенностей вселенной подсознания. Здесь хватает ловушек, которые в два счета поймают тебя – да-да, именно тебя, учитывая твое прошлое и твое ментальное состояние.

Я копнул землю.

– Так помоги мне понять, – выдавил я наконец, обуреваемый сомнениями. Мне не хотелось верить его словам. Я предпочел бы бежать, рвать мясо и играть с самками в темноте логова.

– Ментальные ландшафты Ребенка населены лишь созданиями из легенд и мифов. Он много читал об этом с тех самых пор, как выучил буквы, просмотрел сотни кинолент. Это было ему интересно, поскольку он надеялся найти цель более привлекательную, чем та, что связана с христианским мифом о Втором Пришествии, который он относил к себе.

– Но тот волк совсем не мифическое создание, – возразил я. В волчьем обличье говорить по-человечески было нелегко.

– Есть одна тибетская легенда о монахах, превращенных в волков. Это были люди, которые любили роскошь и предали истину своей религии. Они были жадны до женщин, вина, драгоценностей и еды – до всего, что служит для наслаждения. После того как они надругались над детьми, их Бог пришел к ним в обличье демона и предложил им бессмертие в обмен на души. Он учинил им испытание, желая знать, полностью ли они предались злу или есть еще в их душах что-нибудь хорошее. Но все девять монахов с жадностью ухватились за бесконечную земную жизнь, пожертвовав нирваной, вечной жизнью на ином плане бытия. Тогда Бог дал им бессмертие и сокрушил их души. Но дал бессмертие в облике волков, злобных, всем ненавистных тварей, которые не могут познать женщину и вынуждены прятаться в темных логовах, тварей, неспособных ощутить вкус вина или жареного мяса.

– А ты хочешь, чтобы я превратился в кентавра?

– Да. Чем чаще ты изменяешься, тем меньше вероятность, что тебя поглотит какой-нибудь мифологический прототип. А ты, преследуя цель, которой не достичь в человеческом облике, близок к этому.

– Я могу сопротивляться.

– Ты не можешь, – возразил Кае, отбрасывая назад золотистые кудри. – Именно ты, потому что всю жизнь, как и Ребенок, искал в неверной логике мифов оправдание собственному существованию.

– В христианском мифе, – поправил я, недоумевая, зачем спорю.

– Это тот же самый уровень. Христианский миф может поймать тебя так же легко, как и любой другой. В любом мифе ты найдешь ту же простоту и привлекательность, что и в христианских легендах. И ты никогда не покинешь этого места.

И тут впервые я вспомнил о Мелинде. Я выкинул ее из головы, забыл об интервью с ней в том, другом мире, о ее улыбке, ее стройном теле. А теперь эти воспоминания заполнили мое сознание.

Через некоторое время Кае спросил:

– Так ты будешь?

– Что?

– Меняться.

– Я полагаю.., да.

– Тогда скорее. Я помедлил.

– Скорее.

И я изменился.

Мы шли через холмы, мы скакали под стальными грозовыми облаками. Мои золотые волосы развевались по ветру – хвост тоже.

Эта скачка была куда лучше, чем бег в волчьей шкуре, ибо даровала ощущение радости и свободы.

Однако Ребенка здесь не было. Мы искали везде. Обследовали даже ровный белый пляж, на который набегал прибой, разбрасывая раковины и разгоняя крабов. Отпечатки наших копыт остались в грязи болот, на жирном черноземе долин, на прибрежном песке. Мы поднимались на немногочисленные скальные пики и оглядывали эту часть мира в поисках пещеры и норы. Со временем, когда стало ясно, что здесь нет ни комнаты с синим полом, ни выхода из подсознания Ребенка, мы достигли завесы тумана, за которой скрывалась другая часть мира.

Пришла пора расстаться с кентавром Касом, хотя мне и хотелось пребывать здесь в облике получеловека-полуконя. Он рассказал мне, как распроститься с обликом кентавра, оказавшись за туманной стеной, я внимательно выслушал его и обещал все в точности исполнить.

В следующем ландшафте я снова принял человеческий облик, хотя сбрасывать прежний мне было неимоверно жаль. Здесь вообще отсутствовала жизнь – ни единого существа, облик которого я мог бы принять, так что не стоило и волноваться относительно возможности слияния с каким-нибудь мифическим персонажем. Это была страна разрушенных черных гор и скал самых причудливых форм. Солнечный свет отражался от зеркальных камней и становился удручающе темным, коричневого оттенка. Воздух был неподвижен, как в закупоренном сосуде, не потревоженный даже малейшим дуновением ветерка. Ни звуков, ни движения. На небе, всегда отвратительно желтом, как темная горчица, ни облачка.

Я шел вперед.

Гладкие ониксовые скалы холодили мои босые ноги. Когда я карабкался на них, мои пальцы извлекали из сверкающей поверхности противные звуки, совершенно невыносимые в мертвой тишине.

Это место мне совсем не нравилось, я стремился поскорее выбраться отсюда. Но именно здесь я нашел Ребенка, нашел то место, где он был заключен в своем безумии...