Текст книги "Миссия России. Первая мировая война"

В Малороссии против Советской власти выступила прогерманская Центральная Рада. В Белоруссии против советов восстал и сбросил их власть польский корпус легионеров Довбор-Мусницкого. Земли Литвы, Курляндии, Лифляндии и Эстляндии держали под контролем германские войска и дружественные им правительства. В Финляндии власть временно захватили финские социал-демократы, опиравшиеся на малочисленную финскую Красную Гвардию и распропагандированные части русской армии, еще находившиеся там. Тогда национальное финское правительство переехало в Васу на побережье Ботнического залива. В апреле 1918 года оно обратилось за помощью к Германии, и в Финляндии высадился 10 тыс. германский корпус добровольцев. Финнов и немцев, выступивших против советской власти, возглавил российский генерал Маннергейм. К лету советская власть в стране была полностью ликвидирована.

Что же касалось ближайших соседей и союзников добровольческой армии – донских казаков, то под рукой атамана П. Н. Краснова в начале лета 1918 года было уже около 60 тысяч штыков и сабель. Генерал Краснов получал существенную помощь от германского командования, и в первую очередь – в деле снабжения оружием и боеприпасами. Полунищенское положение добровольцев генерала Деникина не шло ни в какое сравнение с Донской армией. Все усилия донского командования были направлены на взятие Царицына. В случае успеха это открывало Донской армии дорогу на восток и связь с мощным антисоветскими силами в Поволжье и в Сибири. Но взять Царицын Краснову пока не удавалось. Большевики цепко держали город в своих руках.

Большой резонанс получило известие о том, что донские казаки сумели взять в плен, судить и принародно предать казни (расстрелять) многих вождей разгромленной Донской Советской Республики вместе с сотнями их сподвижников. Среди таковых были известные палачи – Подтелков и Кривошлыков. Этих двоих казаки повесили. Про Подтелкова – бывшего казачьего вахмистра, ставшего в 1917 г. председателем Совнаркома Дона, ротмистру Гаджибеклинскому рассказывал контрразведчик Сигида. С его слов, Подтелков был высоким, широкоплечим человеком, носившим папаху, короткий темный френч, бриджи и ботфорты. В этом наряде он походил на мясника, собравшегося на бойню. Молчаливый, вялый в движениях, он, если кто-то приходил к нему по делу, впивался в посетителя полинявшими от степного ветра неприятными колючими глазами и, пронизывая, впитывал и угадывал в нем контрреволюционера, годного для заключения в Парамоновский подвал (место заключения и казни врагов советской власти). И только после того как он находил, что рук марать не стоит, спрашивал, зачем пришли. Во все время разговора лицо этого человека не изменялось. Это было бесстрастное лицо вершителя судеб, носившее на себе отпечаток бессмысленной ненависти и злобы. Рукой этого человека были подписаны сотни смертных приговоров как противникам советской власти, так и ни в чем не повинным людям.

Так или иначе, летом 1918 года Советская власть в Центральной России оказалась в крепком кольце фронтов и врагов. Все это обнадеживало. Почти всем казалось: еще немного, и удавка на шее Российской Совдепии затянется насмерть.

* * *

Сепаратный мир, заключенный Центральными державами с Советской Россией, и распад русской армии позволили Германии не только оккупировать огромные территории в Восточной Европе, но и перебросить значительные воинские силы с Восточного фронта на Западный. С наступлением 1918 года Германия стремилась добиться решительной победы над Антантой до высадки основных сил американской армии в Европе.

В марте – начале апреля германское командование провело удачную наступательную операцию в Пикардии. Наступая на фронте в 70 км, немецкие дивизии вклинились в оборону противника на 60 км, вышли к верховьям рек Соммы и Уазы. Британские войска понесли огромные потери и были предельно измотаны. Досталось и французам. Однако прорвать фронт союзников, отделить британские войска от французских, разбить их в решающем маневренном сражении немцам не удалось. Общие потери союзников составили тогда 212 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными. Германские войска потеряли 240 тыс. человек.

Следом, с 9 по 29 апреля (по григорианскому календарю), немцы провели наступление во Фландрии. Главной целью германского командования было разбить британскую армию в долине реки Лис и овладеть побережьем. Сражение шло с переменным успехом, хотя у немцев было некоторое преимущество. С трудом их войска смогли продвинуться на глубину 18 км. Но к исходу операции отдельные части германской армии отказались идти в бой. Сказывались веяния русской революции. Потери немецких войск составили здесь 86 тыс. человек, союзники потеряли около 112 тыс. солдат и офицеров.

С 27 мая по 13 июня немцы предприняли наступление на реке Эна. Это была последняя попытка германского командования овладеть столицей Франции. Немцам удалось использовать момент неожиданности и прорвать оборону французских войск. Жестокие бои завязались 28 мая за Суассон. На участке между рекой Эной и Реймсом французы отступили с укрепленных позиций. Позади них остались только передовые линии укрепленного лагеря Парижа. В ночь на 29 мая пал Суассон. В Париже под впечатлением поражений на фронте началась паника. Столица Франции обстреливалась из дальнобойных орудий и подвергалась ночным налетам германских бомбардировщиков. Французское командование в спешке стягивало к столице дивизии Северной группы, но испытывало огромные затруднения в управлении этими соединениями на непрерывно атакуемом и постоянно меняющемся фронте. Как и в августе 1914 года немецкие войска вышли к берегам Марны. Положение французов было критическим. В результате наступления 27 мая – 5 июня германские войска взломали оборонительную систему французов на восьмидесятикилометровом фронте и углубились в их расположение на 60 км. До Парижа оставалось 70 км – всего один бросок! Но с продвижением немцев к столице сопротивление французов нарастало. Среди русских тогда лишь немногие знали, что Париж уже второй раз в ходе той страшной войны вновь спасли русские…

Уже в декабре 1917 года из 4-х русских бригад экспедиционного корпуса во Франции был сформирован Русский легион. В боях на реке Сомме в апреле легион уже дрался с немцами. Но в мае под Суассоном Русский легион вновь выполнил свою миссию. Казалось, брошенная на спасение столицы Марокканская дивизия приняла на себя главный удар немецкого клина. Немцы ввели в бой свежие силы и потеснили марокканцев. В тот критический час, когда казалось, что Париж потерян, французское командование ввело в бой последний резерв – русских…

«Русский легион бросился вперед с офицерами впереди. Даже доктора, охваченные пылом энтузиазма этой славной фаланги, забыли их прямую миссию милосердия и вместе с бойцами ворвались в ряды противника…» – писали парижские газеты.

Тогда легион потерял до 85 процентов своего состава и почти всех офицеров. В те дни французская пресса широко возвещала о героизме легиона и впервые назвала его «Русский Легион Чести». Русским тогда было вручено почетное знамя «Военного Креста». Германское наступление на Париж закончилось неудачей. Немцы потеряли в этом сражении 98 тыс. солдат и офицеров. Союзники – 127 тысяч. Но победа осталась за ними.

* * *

Группа молодых офицеров сидела в ресторации на берегу Кубани. Большая открытая веранда заведения, увитая розовыми, золотисто-красными побегами виноградной лозы, утренняя прохлада и ветерок с реки, яркое, уже обжигающее своими лучами июньское солнце, щебетанье птиц, докатывающийся до уха плеск волн быстрой и полноводной реки радовали сердца и души молодых людей. Они разливали по стаканам доброе красное сухое вино и небольшими глотками с удовольствием попивали его. Казалось, канули в прошлое страшные кровавые бои со штыковыми. Отлаяли пулеметные очереди, рвущие душу. Отгрохотали разрывы снарядов, и не свистят осколки, прессующие сердце. Так казалось. И ни одному молодому сердцу не хотелось принимать ту страшную реальность, называемую Гражданской войной. И только интуиция и мозг подсказывали, что впереди еще тяжелый и, возможно, даже на треть или четверть не пройденный путь. Дорога, по которой они вместе со своей Россией пошли к Голгофе.

– На днях Новиков рассказывал, как какой-то полковник старой армии, только что попавший в «столицу вольной Кубани», впервые увидел строй наших добровольцев. На его свежий взгляд, преобладают, естественно, молодые офицеры. С непривычки режут глаз целые роты офицеров в самых различных формах и с винтовками на плече, – рассказывал Пазухин.

– А что, по его полковничьему мнению, нам надо с шашками и пистолетами ходить в атаку и в ротном строю? И откуда он только взялся? – с иронией спросил Космин.

– Не знаю, то ли с Салоникского фронта он к нам сюда перебрался, словом в России уже года два, а то и более не был… Так, вот ему Новиков и говорит, что у нас даже матерые добровольцы, не новички, носят цветную форму. Тот спрашивает: «А это что за странные субъекты по той стороне улицы? Как будто офицеры, но с какими-то двухцветными погонами и ужасающими нашивками на рукаве? А отчего отдельные роты в черных гимнастерках?». А Новиков отвечает: «Это – корниловцы. Так сказать, Добровольческая гвардия. Половина погона у них красная. Означает, что мол, мы – борцы за свободу. Другая половина – черная. Черный цвет, видите ли, траур по свободе, загубленной большевиками. Черная фуражка с красным околышем, надо понимать, символизирует победу свободы. Так установил покойный Корнилов еще в 1917 году. Теперь же о свободе здесь не рекомендуется заикаться, – рассказывал Пазухин.

– Он бы еще ему объяснил, что на фуражках вместо кокарды – череп с костями и мечами – бессмертие с оружием в руках. Тот бы вообще из Добрармии убежал с испугу, – со смехом изрек Усачев.

Молодые офицеры рассмеялись, чокнулись стаканами и выпили.

– А вы слышали, друзья, что в Екатеринославской Малороссии образовалась еще одна республика? – спросил Пазухин, обращаясь ко всем.

– Великолепное вино, а, господа? Каберне или мерло? – в свою очередь, словно не слыша Пазухина, блаженно вопросил Усачев.

– Похоже на саперави. Вкус сладковато-терпкий, без капли горечи, – попытался определить Космин.

– Сухое, красное! Цвет естественный, природный, главное, что не большевистский, – недовольно резюмировал Пазухин.

– Что ты там рассказывал о какой-то республике в Екатеринославской губернии? – возвращаясь к вопросу, с интересом спросил молодой подпоручик Данилевский из дроздовцев.

– А вот в чем весь интерес-то. Мало мы видели и прихлопнули этих большевистских республик, ну, Донскую, или вот Северо-Кавказскую. Так угадайте, о какой такой я говорю?

– Не томи, рассказывай, Алексей, – промолвил Космин и сделал немалый глоток вина.

– Представьте себе, группа анархистов во главе с каким то атаманом Махно захватила власть, если можно это назвать властью, в Гуляйпольском уезде. У них куча оружия, пулеметы. Перепоили и разоружили какие-то революционные части армии, а те перешли на их сторону. Вооружили всех крестьян, которые массами их поддерживают. Расстреливают врагов «трудящегося селянства», поделили помещичьи земли и вольно живут среди своих бескрайних степей. К большевикам относятся дружески, но власти советов не признают. А уж Центральная Рада им тем более не указ. И все это под черным флагом анархии.

– Да-а, непредсказуема Россия! – констатировал Усачев.

– Но это уже не Россия, а Малороссия, – отметил Данилевский.

– Видится, что большой разницы здесь нет, – высказался Пазухин.

– Ранее не было. Потому, что Екатеринославщина не совсем Малороссия, а более – Новороссия. Но, во всяком случае, время покажет, – отметил Космин.

– Ну, а что Центральная Рада, Скоропадский со своими хохлами не чешутся? – спросил Усачев.

– Я вот думаю, – вдруг изрек Космин, – неужели не понимали в Москве в середине XVII века, что народятся новые Сагайдачные, Дорошенки, Мазепы, Гулаки, Навроцкие, Скоропадские и Бог весть еще какие люди из «черкас» с «козацкими» фамилиями и прозвищами. Ведь эти «Сагайдачные» готовы реками лить человеческую кровь, делить страну, лишь бы дорваться до власти и заявить о «нэзалэжности». Конечно, понимали. На то империя затевалась. Может, напрасно и затевалась?…

– Одно слово – Россия! – опять повторил Усачев.

– Россия с Малороссии начиналась. Сначала была Малая Русь, а потом из нее выросла Великая Русь, – подметил Данилевский.

– Похоже, что было так. Но возможны и другие трактовки, – загадочно изрек Космин.

– Как бы там ни было, но германцы скоро наложат свою железную длань на выю Малороссии и придушат всю эту вакханалию, – изрек Пазухин, – я даже рад их успехам на Западном фронте.

– Пожалуй, это – последнее германское наступление текущей войны. Германия на Западе исчерпала себя, а отсюда они скоро сами убегут, – высказался Космин.

– Но я думаю, у немцев и австрияков достанет сил, чтобы навести порядок и придушить хотя бы анархистов, – отметил Данилевский.

– Однако наши вожди так не думают, – промолвил Космин. – Конечно, пока правители Антанты не видят в лице Деникина и нашей армии союзника и серьезной силы в борьбе против Советской России. Думаю, такую силу они видят в лице адмирала Колчака – их ставленника в Сибири. Возлагают они надежды и на Комитет Учредительного собрания – законное правительство и правопреемника власти в стране.

– Деникин, конечно, претендует на главную политическую фигуру в борьбе с большевиками здесь, на юге России. Но постоянные его враждебные выпады в прессе против гетмана Скоропадского как германского ставленника – большая политическая ошибка, – заметил Данилевский. – Все это лишь вызывает осложнения в отношениях с германским командованием. А ведь это и препятствует притоку офицеров и добровольцев из Малороссии и Крыма в нашу армию.

– Забавные дела! Гаджибеклинский не единожды говаривал, что германское командование через генерала Краснова не раз просило, чтоб Антон Иванович прекратил травлю Скоропадского в прессе и не публиковал в газетах свои статьи против гетмана и против немцев. Деникин, конечно, на эти просьбы плевал с высокой колокольни… А между тем Войско Донское все продолжает снабжать нас оружием и боеприпасами, которое ему поставляется от германского командования. Казаки, минуя немцев, шлют нам винтовки, пулеметы, патроны, гранаты через Новочеркасск и далее степью на грузовых авто на станцию Кагальницкую. А наши интенданты их там получают, – весело стал рассказывать захмелевший Пазухин.

– Благоразумное германское командование знает про это, но закрывает глаза! – трезво и с долей скептицизма пресек рассказ Пазухина Данилевский.

– Слушай, Данилевский, ты что – действительно хохол, коль выгораживаешь немцев и Скоропадского? – с неудовольствием спросил обиженный Пазухин.

– Хохлы – это простонародье, быдло. А Данилевские – древний шляхетский, то бишь дворянский род Малороссии, известный еще в XVII столетии, а в XVIII Данилевских за службу сама матушка-императрица Екатерина Великая жаловала, – с вызовом отвечал подпоручик.

– Господа, ну довольно. Вы же не дети. А еще дворянство! Петушки бойцовские, да и только. Должны же мы быть в единомыслии, – призывая офицеров к миру, громко произнес подпоручик Усачев.

– Да, господа, не время нам ругаться! – добавил Космин.

– Вот я не дворянин, а потомственный российский купец. И уж мне-то виднее, чем вам, дворянам, что нам сейчас важно единство против большевиков, – добавил Усачев.

– Это почему же, позволь узнать?

– Потому, что в вас частенько говорят гордыня, спесь, честь и Бог знает что еще! А во мне этого нет, но мыслю я о капиталах, о богатстве и процветании России, – оправдался Петр Петрович. – А вообще-то хочется в отпуск, пока весь этот бардак не уляжется. Съездить бы в Ростов проведать батюшку, сестру, да еще кое-кого из знакомых.

– Из знакомых дам? – поинтересовался Пазухин.

– Почему и нет? – отвечал с улыбкой Усачев.

Космин же подумал про себя:

«Да, хорошо бы съездить в Ростов, встретиться с Женей! Странно, почему я не вспоминаю и не ищу законную жену. Где-то и с кем-то теперь Соня?»

– Будет вам отпуск, господа! По слухам от ротмистра Новикова, скоро отдельные части нашей армии выступают на соединение с казаками в плане оказания союзнической помощи, – серьезным тоном констатировал Пазухин.

* * *

Космин спит. Ему снится маленькая московская квартирка на Мароссейке, где они с Соней провели свой медовый месяц. Он купил розы, купил красного сухого вина, апельсинов, шоколаду и ждет свою жену. Все вещи в квартире наполнены ее запахом и ее присутствием, но она пока не пришла. Розы, еще в бутонах, с длинными колючими шипами на высоких стеблях стоят в тонкой красивой вазе синего стекла на круглом столе, покрытом серебристой скатертью. На бутонах сиреневого цвета видны крупные капли росы. Красное вино в большой стеклянной оплетенной бутыли налито под самую пробку. Он весь в ожидании и слышит уже шаги любимой женщины. Она еще не вошла. Он последний раз бросает взгляд на стол и вдруг видит, что розы на его глазах раскрывают бутоны и распускаются. И тут входит она – его жена. Он почему-то видит ее со спины, видит, как она рассаживает вокруг стола его детей – маленьких, кудрявых белокурых девочек в светленьких платьицах. И все они уже не в маленькой квартирке на Мароссейке, а в просторном загородном доме в Подмосковье. Ярко пылает камин.

«Боже, – думает Кирилл, – какое счастье, что у меня так много детей – таких хорошеньких девочек. Но когда же Соня успела их нарожать мне?»

– Их родила тебе не Соня, они родились от другой женщины, – разворачиваясь к нему лицом, говорит ему в ответ его мать.

– Смотри же, Кирилл, ты получишь мое благословение на брак только с равной тебе! – говорит она ему и грозит перстом.

Космин просыпается весь в холодном поту. Горнист играет «Подъем».

* * *

Окрепнув в кубанских станицах, Добровольческая армия в середине июня была двинута генералом Деникиным на Сосыку и Торговую. Совместно с частями добровольцев казаки генерала Краснова разгромили отряды красных и заняли большую станицу Великокняжескую. Вся территория Войска Донского была очищена от красноармейских частей. Однако на предложение Краснова перейти в решительное наступление главными силами донских казаков и добровольцев на Царицын и Воронеж Деникин ответил отказом. На военном совете он заявил, что сначала необходимо очистить от большевиков весь Северный Кавказ. В его словах проскользнула и надежда на то, что через Новороссийск и Екатеринодар вскоре возможно ожидать помощи союзников. Находясь со штабом в столице Кубанского казачества, Деникин собирал силы. В начале августа 1918 года Добровольческая армия насчитывала около 12 тысяч штыков и сабель. Численность армии сильно возросла после присоединения к ней 5-тысячного конного отряда кубанских казаков под командованием полковника А. Г. Шкуро. Казаки вместе с добровольцами успешно громили красных на Ставрополье и вскоре взяли сам Ставрополь. Правда, части Таманской Красной армии смогли прорваться через горные перевалы на Кубань и отступили вместе с другими частями красных на восток – в сухие Калмыцкие степи. Да и Шкуро, дискредитировавший себя грабежами и насилием в глазах мирного населения, вызвал неудовольствие Деникина. Командующий приказал заменить его генерал-майором С. Г. Улагаем. Кубанское соединение Улагая было преобразовано во 2-ю Кубанскую дивизию. Начальником штаба дивизии стал прекрасный службист полковник Я. А. Слащов.

Между тем на Северный Кавказ стали приходить известия, что экспедиционные силы Антанты на территории России втянулись в боевые действия с партизанскими отрядами красных и начали проводить карательные акции. Интервенция Антанты вызвала крупный политический резонанс не в пользу Белого движения. Жестокие расправы – расстрелы и виселицы, которыми наказывались русские рабочие и крестьяне, привели к тому, что лозунг большевиков «Социалистическое Отечество в Опасности!» нашел широкий отклик среди рабочих и крестьян. Белая идея «Единой и неделимой России» оказалась сильно подмоченной. В Восточной Малороссии полным ходом шла партизанская война против германских и австрийских войск. Особенно преуспели в этой войне отряды анархистов во главе с атаманом Нестором Махно, умело громившим регулярные части немцев и добровольческие отряды немецких колонистов, взявшихся за оружие в борьбе с анархией. Словно буйным ветром по всему югу России разносило грозные, кровавые сполохи Гражданской войны.

Вместе со второй артиллерийской батареей Дроздовской дивизии, куда Космин был прикомандирован уже по распоряжению начальства, многое пришлось ему увидеть и услышать за это лето и начало осени. До участников Белого движения докатились слухи, что в Москве, Ярославле, Угличе и ряде других городов прокатились антисоветские восстания во главе с левыми эсерами, которые ранее поддерживали большевиков, а теперь выступили против них с оружием в руках, так как не признали позорного Брестского мира. Большевики подавили восстания. С особой жестокостью было подавлено восстание в Ярославле, где против эсеров и их сторонников применили газовые атаки. Центр города расстреливался артиллерией красных и горел. В губерниях, где существовала Советская власть, то и дело вспыхивали антисоветские выступления крестьян, недовольных продразверсткой. Продотряды порой или опустошали крестьянские закрома, или оставляли минимум пшеницы и ржи, после чего крестьянское хозяйство нищало.

Добровольцев и казаков встречали почерневшие от пожаров хутора, станицы, деревни, дымящиеся и горящие поля пшеницы. Пострелянный и порезанный скот. Трупы лошадей вдоль дорог. Выломанные и вырубленные сады, вытоптанные огороды. Одичавшие, попрятавшиеся кто куда старики, старухи, женщины и дети. Виселицы с покойниками на площадях станиц и городов. Разоренные, разграбленные храмы. Железнодорожные вокзалы с выбитыми стеклами и выломанными дверями, с загаженными, и заплеванными шелухой от семечек, полами. Полусгоревшие составы, паровозы без угля и дров, брошенные на железных дорогах и полустанках. Бронепоезда, гремящие огнем орудий и пулеметов… И все это теперь была Россия.

Но самое жуткое и дикое известие ошарашило добровольцев в конце июля. Стало известно, что большевики расстреляли арестованного императора, всю его семью и все окружение императорской семьи в Екатеринбурге. Страшное, жуткое, кровавое преступление… Все добровольцы, независимо от политических взглядов, были возмущены, потрясены до глубины души и горели желанием мстить красным… Кирилл стал чаще молиться и просить Господа открыть ему, за что на Россию обрушились все эти несчастья.

Леша Пазухин вновь потерялся в круговерти войны. Они расстались, не попрощавшись. По слухам, он вместе с Гаджибеклинским написал рапорт, получил разрешение и подался в Кубанскую казачью дивизию. Но зато Петя Усачев оставался поблизости. Он попросился в пулеметную команду и теперь вместе с пулеметчиками часто сопровождал артиллерию дроздовцев.

В середине сентября части Добровольческой армии вновь были стянуты к Екатеринодару и развернули широкомасштабные боевые действия за овладение всей территорией Ставропольской губернии. Под контролем армии Деникина, кроме Ставрополя, были Майкоп, Ейск, Анапа.

* * *

Вздыбилась Россия… Под молодцем добрый, горячий жеребец, богатое седло, украшенная серебром сбруя. На ремне у него казачья шашка-гурда, что постукивает по левой ноге, а с правого бока у ремня длинный турецкий кинжал. За спиной у молодца новенькая кавалерийская винтовка (приклад у левой ягодицы). На голове у него красуется большая мохнатая туркестанская папаха. Только молодые злые, задорные глазенки поблескивают из-под груды длинных, вьющихся локонов овечьей шерсти. На такую папаху пошла целая шкура большого серебристого барана. На молодце синий бешмет и серая добротная черкеска с газырями, мягкие кавказские сапоги. Откуда все это у него? Он бедный чабан – с детских лет не евший досыта, носивший лохмотья, пасший господских овец босиком. Дело в том, что ему надоело быть чабаном, которому господские нукеры давали отведать камчи при любой шалости или ослушании. Ночью он влез в дом своего хозяина, снял винтовку со стены, набил патронами и вставил в нее магазин, передернул затвор на всякий случай, а потом взял из хозяйских сундуков и из оружия, висевшего на стене, все, что хотел. Правда, ни хозяина, ни его нукеров дома не было, но он бы все равно выкрал оружие, если бы хозяин и был дома. Как он – нищий чабан – решился на такое? Решился потому, что вздыбилась Россия. Потому что на черкеске у него, в том месте, где бьется сердце, приколот большой алый бант.

Сентябрьское солнце светит ярко. В золотисто-серой, потухающей степи тепло, чисто, сухо, привольно. Не видно края. Мир и покой царят над великим простором, будто и нет войны. Дует легкий восточный ветерок, несущий дальний запах дыма и пожарища. Значит, все же идет война, и эти люди стремятся воевать. Кони идут весело, пофыркивая, ржут. Над людьми и лошадьми вьются большие, злые оводы, кусают людей и жеребцов. Крепко пахнет конским потом. Звучит лихая башкирская песня. Конный отряд революционных башкир в сто пятьдесят сабель идет в дивизию к Чапаю, чтобы драться с белыми. Чапай из простого народа – из бедных чувашей. Сам сформировал целую дивизию красных. Он уже выбил белых чехов из Николаевска, но белые рвутся к Саратову – к Волге. Надо спешить на помощь к Чапаю. Ведет отряд простой аульский печник Салим. На нем старая гимнастерка и драная папаха, но он настоящий «баши» – командир. На правом бедре у него тяжелый маузер в кобуре, на левом боку древняя прадедовская сабля. Она с давних времен тайно хранилась в их роду. Сто лет прошло, или больше ста… В ту давнюю пору его пращур вместе с Салаватом Юлаевым ссекал головы и пронзал стрелами русских солдат. Салават служил законному царю – Пугачу. Башкиры дрались тогда за свою землю, за волю против злой царицы и ее слуг. Но царицыны войска разбили Пугача. Несдобровал и Салават. Знатные башкирские баи и мурзы сговорились со слугами царицы, заманили Юлаева, скрутили и предали его в их руки. В муках, казнью окончил свой путь Салават. А всю родню и сподвижников Юлая – несколько тысяч семей по велению царицы выгнали из цветущей башкирской земли и поселили в Саратовской губернии в сухих, диких дальних степях Заволжья. Так и прижились здесь башкиры. Все это слышал и знает Салим. Вспоминая рассказы деда о давних битвах, крепкой дланью печника сжимает он рукоять прадедовской сабли.

Отряд красных башкир уже не раз дрался в бою. Многих своих соратников схоронили они в степи. Кто пал от пули, кого сразили осколки артиллерийской гранаты, кто зарублен казачьей шашкой. Но красных аскеров не свернуть со своего пути, они будут драться насмерть со своими бывшими хозяевами – с баями, с казаками и белыми. Немало казаков и офицеров загубили и они. Их богатый и именитый земляк – сотник Юлдузбаев – ушел к белым генералам со своими сторонниками из башкир и теперь, по слухам, вместе с казаками атамана Дутова льет кровь русских рабочих, крестьян и башкирских чабанов. Не будет им пощады, всех их покарает рука трудового народа. Не прикроются своим Аллахом.

– Ну что, Алый!? Не затупилась еще твоя гурда? – весело спрашивает он у юнца в лохматой папахе и новенькой черкеске, что еще вчера срубил своей шашкой казака, целившего из винтовки в Салима. Спас юнец командира от смерти.

– Нет, Салим. Затупится – наточу! – весело отвечает Али.

– А зачем тебе этот большой нож? Ты выкрал его у Юлдузбая, чтобы колоть им овец, эй, белэкес?[10]10
  Мальчишка (тюрк.).


[Закрыть] – со смехом, понукая коня, спрашивает у Али седоусый аульский кузнец Шарифулла.

– Овец? Если надо, буду колоть и овец. Но когда придется ночью пробираться в разведку к белым и резать им глотки, шашка не очень-то и сгодится, – находчиво отвечает Али.

– Ха-ха-ха! – смеются вокруг все, кто слышит разговор.

– Вот волчонок! – с усмешкой говорит Шарифулла.

– Этот красный волчонок через год-два станет красным волком! – прозорливо говорит Салим.

А Али слышит эти слова и горделиво молчит. Он думает о том, как по всему миру разольется красная мировая революция, которая освободит все народы от черного, безысходного труда и беспросветной жизни. Так говорят об этом русские большевики во главе с Лениным. И красные башкиры верят им. И вот тогда он возвратится на родину. Он возглавит там отряд красных турок, найдет и покарает всех, кто вырезал его семью и сжег его родной аул. А дальше… дальше он плохо представлял себе, что будет делать. Время покажет. Перед внутренним взором Али встают горы и узкая долина, где располагался их аул. Он видит огромный приморский, залитый солнцем город, куда возил его отец. Отец, где это все теперь? Сон это или явь? Сбудется ли? Но сердце подсказывает ему, что он вновь увидит родные места.

Башкирский конный отряд влился в кавалерийский полк 22-й Чапаевской дивизии и стал именоваться башкирским эскадроном. Не успел комдив В. И. Чапаев разбить чехов под Николаевом, как вскоре пришлось ему сразиться с новым врагом – белой армией Самарской «Учредилки». Белые, отбросив слабую Балаковскую бригаду красных на юг, заняли Ливенку и Орловку. Их целью был прорыв к Саратову для соединения с Донской армией генерала Краснова и нанесения удара в тыл 4-й армии красных. Силы белых – 11 тысяч штыков при 100 пулеметах и 30 орудиях. Под рукой Чапаева – около 7 тыс. штыков и сабель, 80 пулеметов и 19 орудий. Организовав мощную ударную группу, Чапаев выделил в нее четыре пятых своих сил – три стрелковых и кавалерийский полк. Эту группу он расположил компактно близ Моховки, Шеншиновки, Раевки, что у реки Малый Иргиз, – на фланге наступающих белых. В сторону движения противника он двинул 4-й Николаевский полк, имитирующий наступление от Малого Иргиза и Озинок на Ливенку, сковывающий и привлекающий на себя противника. Разрыв между Николаевским полком и ударной группой достигал 22 верст. Риск? Да, но и смелое решение – недюжинный военный талант военачальника из народа.

Под давлением превосходящих сил противника с 9 сентября (по новому стилю) 4-й полк отходил с тяжелыми боями к Озинкам. В это время ударная группа обрушилась на фланг и тыл белых. Те упорно дрались, но уже к вечеру 9 сентября участь боя была решена. Сам Василий Иванович не раз водил в атаку стрелковые батальоны и кавалерийский полк. Летели наметом на вражеские цепи и лихо рубились в сшибке башкирские конники кавполка. Но поредели их ряды под ливнем пулеметного свинца. Под Чапаем был убит конь, но сам уцелел. Белые были отброшены к Липовке, а затем в беспорядке отступили на северо-восток. Под Орловкой и Ливенкой они потеряли около тысячи человек убитыми и тяжело ранеными. На поле боя было оставлено 250 подвод со снарядами, 10 пулеметов и более тысячи винтовок. Саратов остался за красными. К началу октября Чапаев уже подошел к Самаре и с боями 6-7 октября выбил из города белогвардейцев и чехов.