Текст книги "Князь из будущего"

глава 26

Май 625 года. Паннонская степь, земли племени кочагир. Неподалеку от руин г. Виндобона (совр. г. Вена).

Степь, которая стала для Добряты родным домом, покрылась изумрудным ковром свежей зелени. Отощавшие за долгую зиму кони веселели на глазах. Уже не видны были ребра, а шкура на боках залоснилась сытым блеском. Первая зелень – праздник в степи. Буйное разнотравье украсилось луговыми цветами, а шелест крыльев хрущей, вылетевших в несметном количестве, перекликался с шорохом ковыля, тянущего к весеннему солнышку свои метелки. Вскрывшиеся речушки уже вошли в свои берега, как и великий Дунай, который утащил грязно-серые льдины куда-то вниз по течению, где разбил их о зубья Железных Ворот (1). Топкие берега, которые жадно впитывали воду после разлива рек, уже давно просохли, но вода в тех реках всё еще была студеной, словно напитанной зимним холодом, что неохотно сдавался лету.

Хорошо в степи весной. Ветер бьет в лицо, когда скачешь на коне. Да только он не режет больше глаза острыми злыми снежинками, как в лютую зимнюю стужу, а наоборот, дарит всаднику приятную прохладу. Добрята любил это время, и степь он полюбил тоже. Он все еще был мальчишкой, которому шел пятнадцатый год, а потому частенько играл с такими же ребятами из аула в их немудреные игры. К нему тут уже привыкли, поверив, что он и, правда, сын Онура от словенской наложницы из-за Дуная. Откровенно говоря, поверили потому, что всем было наплевать, здесь такое было в порядке вещей. А если бы не умение обращаться с луком, то на него и вовсе не обращали бы ни малейшего внимания. Подумаешь, еще один пацан бегает, да их тут в каждой юрте по шесть, а то и восемь ртов. Вон они, носятся по улице, сверкая белозубыми улыбками на чумазых лицах. Они тоже радовались весне. Радовались тому, что смогли пережить зиму, похоронив одного, а то и двух братьев или сестер. Суровые боги брали свое каждый год. Слабые погибали, оставляя степь сильным. Это здесь принималось, как должное, ведь смерть была непременным спутником жизни. А еще непременным спутником местной жизни были вши и блохи, а к этому Добрята привыкнуть никак не мог. Он еще в Сиротской сотне приучился к водным процедурам, и слегка шокировал соседей, регулярно обмываясь и прожаривая одежду на костре. Впрочем, степнякам и на это было плевать. Хочет мыться мальчишка, пусть моется. Даже судачить об этой странности вскоре перестали, списывая на то, что полукровка он, а не урожденный всадник. Такие тут были люди, простые и понятные.

Спокойная, размеренная жизнь кочевого рода прерывалась только войнами, мелкими и крупными. Крупных пока не было, а вот мелкие набеги соседних племен, которые пытались выдавить ослабевших кочагиров с их пастбищ, случались частенько. Но тут сыграли свою роль те подарки, которые так и не принял великий каган. Онур понемногу одаривал нового тудуна, и тот стал его лучшим другом, защищая своими всадниками земли этого племени. Тудун Эрнак тоже был на редкость простым парнем, у которого мир делился на две половины – белую и черную. И точно так же он делил людей, на хороших и плохих. И, как можно догадаться, те люди, что дарили ему дорогие подарки, были хорошими людьми. А те, что не дарили, были куда хуже. Так старый Онур, понемногу залезая в казну рода, изрядно пополненную князем Самославом, купил себе немного спокойной жизни. Но, сколько веревочке не виться, а конец всегда близок. Такие вот простые прямолинейные парни могли быть крайне опасны, если понимали, что их водят за нос. Они не прощали тех, кто предавал их доверие. И вот прямо сейчас в юрте Онура шел крайне неприятный разговор, исход которого мог оказаться непредсказуем.

– Великий хан! Как я рад! – старый Онур раскинул руки в приветствии, но осекся, увидев перекошенное от злобы лицо тудуна, который едва сдерживался.

– Как это понимать, старик? – бросил он, даже не произнеся положенных приветствий. По степным обычаям переход сразу к делу считался почти оскорблением.

– О чем ты, великий хан? – спокойно спросил его Онур.

– Где твоя младшая дочь? – резко спросил тудун. – Где дочь твоего брата? Где дочери других старейшин?

– Моя младшая дочь далеко отсюда, хан, – с каменным лицом ответил Онур.– Она там же, где и сотня других девушек нашего племени. Она стала наложницей у одного из полукровок.

Он понемногу начал повышать голос, и даже сделал шаг в сторону Эрнака, воинственно выставив вперед жидкую седую бороденку. Его губы тряслись, а в глазах стояли слезы.

– Ну? Что еще ты хочешь знать о моем позоре? Два моих младших сына были убиты словенами, а их тела плыли по Дунаю среди тысяч других. Так, словно они не воины, а последняя падаль! Я даже похоронить их не смог так, как велит обычай! Моя дочь поехала за Дунай, связанная, как овца! Я видел слезы моей девочки, когда ее увозили отсюда, и мое сердце разрывалось от горя. Я должен был похвалиться тебе, рассказав о ее удачном замужестве?

– Мне рассказали совсем другое, – растерялся тудун.

– Что тебе рассказали, хан? – насмешливо бросил Онур. – Что я подружился с теми, кто почти истребил мой народ? Боги помутили твой разум?

– Но… да… именно это мне и рассказали…, – промямлил простой, как топор, Эрнак. – Сказали, что ты породнился с полукровками, и теперь у вас мир. Сказали, что ты предал великого кагана.

– Я купил жизнь своему племени! – почти выкрикнул Онур. – Моя дочь, и еще сотня девушек была той платой. И не только она. Может, тебе похвастаться моими стадами, которые уменьшились вполовину от того, что было раньше. Где был ты, когда полукровки вырезали несколько аулов до последнего младенца? Пил ромейское вино и спал со своими наложницами? Разве племя Уар пришло к нам на помощь?

– Это была ваша война, – поморщился тудун. – Вы нас не звали, и мы не пришли. Да и что нам делать в нищих словенских землях? Великий каган прав, мы должны примерно наказать их, но главная цель – не здесь. Константинополь, набитый сокровищами, вот настоящая цель! На востоке на нас смотрят тюрки, которые только и ждут, как бы ударить в спину. Зачем кагану лезть в эту глухомань? Я бился с германцами, но добычу от того похода не сравнить с той, что мы взяли в землях ромеев.

– Хорошо! Теперь ты знаешь правду! – Онур сложил руки на груди и вызывающе посмотрел на Эрнака. – Да, моя дочь будет рожать сыновей врагу, а у меня теперь с ними мир. Что дальше, хан? Зарубишь меня, как предателя? Руби! Мне не стыдно за то, что я сделал, ведь я спас людей, которых вверил моим заботам сам бог Тэнгри! Только подумай сначала, как ты сам поступил бы на моем месте? Тебе хватило бы мужества отдать врагу любимую дочь, чтобы спасти чужих детей?

– Да…, – смутился тудун. – Не знаю даже… Такого еще не бывало… Хотя и таких поражений от словен мы не несли никогда. Мы должны наказать их! Мы отомстим за твоих сыновей!

– Мне некого повести за Дунай, – горько сказал Онур. – Если я потеряю еще кого-нибудь, то мои пастбища просто некому будет защищать. В моих аулах почти не осталось тех, кто может натянуть лук. Мой род не пойдет в этот поход, хан.

Эрнак глубоко задумался. Вроде бы все было так, как ему донесли, и Онур ничего не отрицал. Дочь вождя этого племени и его старейшин уехали за Дунай и живут с полукровками. И да, полукровки и кочагиры заключили мир. Точнее, кочагиры подчинились силе, не желая пойти под нож. Предательство ли это? Как посмотреть. С другой стороны, а почему не признался сразу? Понятно почему, кто бы хвастался этим! Такой позор! Дочь степного хана, пусть и мелкого племени, стала наложницей презренного ублюдка. Да! Дела!

– Ты боишься за дочь, – понимающе кивнул Эрнак. – Она же заложница там, за рекой. Ведь это так, Онур?

– Так, – горько сказал старик. – Мир держат на своих плечах наши дочери. Когда такое было? Чем мы прогневали Великое Небо, заслужив подобное унижение? А у меня и так почти никого не осталось. Кто позаботится обо мне, когда я стану совсем стар? Пятеро моих сыновей погибли в походах, старшую дочь забрала горячка прошлой зимой. Есть еще сын от наложницы, совсем мальчишка, и восемь внуков. И так почти у всех здесь, мой хан! Нам нужно лет десять-пятнадцать, чтобы выросли младшие сыновья, и родили своих сыновей. Только тогда мое племя обретет нужную силу! Только сын Ирхан радует меня. Такого лучника больше нет в наших землях. Сам бог Тенгри дал ему глаза орла.

– Мальчишка? – удивился Эрнак. – Он что, стреляет лучше, чем твои воины? Я был о мужчинах твоего племени лучшего мнения.

– Он стреляет лучше, чем мои воины, и лучше, чем твои воины, хан! – гордо ответил Онур. – Я горжусь им!

– Я хочу это увидеть, – загорелся Эрнак. – Пусть покажет.

Жители кочевья бросили все заботы и собрались в кучу, обсуждая свежую новость. Мальчишка Ирхан будет показывать свою стрельбу из лука самому тудуну. Степняки посмеивались, ведь они уже привыкли к этому зрелищу, а вот хан еще этого не видел. В ауле было немного развлечений и, чем бы ни закончилась эта потеха, это все равно лучше, чем перемывать кости соседке, или чесать шерсть.

– Этот, что ли? – с легким презрением спросил Эрнак. – Да он же ребенок совсем! Ваши воины стреляют хуже, чем он?

– Даже твои воины стреляют хуже, чем я, великий хан, – спокойно ответил Добрята, смело глядя в глаза, глубоко утопленные в изуродованный череп.

– Наглый щенок! – побагровел Эрнак. – Покажи мне свое мастерство, и если ты мне соврал, тебе дадут плетей!

– А если не соврал? – также спокойно спросил Добрята. – Если я стреляю лучше, чем те воины, что сейчас скалятся за твоей спиной. Что будет тогда?

– Тогда ты получишь отличного скакуна, – азартно ответил Эрнак. – Твоя поротая спина против хорошего жеребца! Ну, мальчик, ты готов? Или уже обмочил штанишки?

– Стреляем с пятидесяти шагов, – бросил Добрята, резко повернулся и пошел за луком. – Пять выстрелов. Больше не понадобится.

– Я спущу с него шкуру, – скрипнул зубами Эрнак, который от гнева весь пошел багровыми пятнами. – Каков нахал! Бури, проучи его!

– Да, мой хан!

Немолодой воин достал лук и натянул тетиву. Он полез в колчан, откуда вытащил стрелы, тщательно осмотрев каждую. Он не был горяч, и он мастерски стрелял из лука. Он был уверен в своей победе, но во всем этом его смущало только одно – мальчишка был поразительно спокоен. А раз он так уверен в своих силах, то и Бури не допустит ошибки, недооценив соперника.

А кочагиры, весело галдя, уже привязали к столбу тушу барана, в предвкушении будущего развлечения. Этому барану все равно предстоит отправиться в котел для дорогих гостей, так пусть будет веселее. Все лучше, чем дырявить мешок с сеном. Почти все из мужчин уже соревновались с мальчишкой Ирханом, и все они проиграли. Что же будет теперь?

– Стреляй первым, уважаемый батыр! – коротко поклонился Добрята всаднику, который кивнул с достоинством и вышел на позицию.

Бури никуда не спешил. Он немного постоял, слегка успокоив дыхание, а потом, наложив стрелу на лук, выпустил ее по мишени. Стрела рванула бок барана, обнажив мясо, и улетела куда-то вдаль. Воины Уар восторженно заорали. Выстрел был хорош. Но Бури поморщился, он не учел ветер. Следующие выстрелы он положил в цель одну за одной, неторопливо и аккуратно. Он и воевал точно так же, сохраняя голову холодной всегда, чтобы не случилось.

– Молодец, Бури! – хан хлопнул своего нукера по плечу и насмешливо обратился к Добряте. – Мне уже замочить свежие ветки, мальчик? Бить по спине не буду, не заслужил. Получишь по заднице, как ребенок, который украл у матери лепешку.

– Я заберу вот этого! – Добрята ткнул в жеребца нукера, что был справа от хана.

Парень вышел на позицию, сделал несколько вздохов, а потом, зажав в ладони пять стрел разом, выпустил их по мишени за три удара сердца. Одну за одной. Воины Уар, раскрыв рот, смотрели, как с сочным чавканьем стрелы, одновременно висевшие в воздухе, впились в мишень. Они легли так тесно, что их можно было накрыть ладонью, и кочагиры, получив привычное развлечение, злорадно заорали, подбрасывая шапки. Ирхан, посрамивший надменных богачей, увешанных золотом, надолго стал их героем. Нищее племя, они немногим отличались от детей, и радовались точно так же, от всей души, не скрывая эмоций.

– Как ты это сделал? – ошеломленно спросил Эрнак. – Я отдам тебе коня, если ты сможешь это повторить.

– Он уже победил, хан, – спокойно сказал Бури, снимая тетиву с лука. – Парень хорош. Такого стрелка нет даже у самого великого кагана.

– Да, – поморщился хан. – Мое слово был сказано. Но ему просто повезло.

– А сейчас? – спокойно произнес Добрята, который повторил свой выстрел, превратив баранью тушу в огромного ежа.

– С ума сойти! – пробормотал Эрнак. – Твой отец прав! Бог Тенгри и, впрямь, даровал тебе глаза орла. Никогда не видел ничего подобного.

Тудун был, в общем-то, неплохим человеком, и умел признавать поражения. Он ехал сюда, готовый содрать кожу со старика Онура, а теперь одобрительно хлопал по плечу его сына, рожденного от словенской рабыни. Он разделял веселье кочагиров, восхищаясь воинским умением мальчишки. Для него искусный воин не мог быть плохим человеком, ведь сами боги отметили его.

– Мальчишка получит отличного коня! – крикнул он толпе, которая гомонила и обсуждала происходящее. Теперь пересудов будет на несколько лет, а эта история покатится по степи от кочевья к кочевью, от костра к костру…

– Режьте еще баранов, – сказал Онур. – Пусть все сегодня порадуются вместе со мной. Ты не возражаешь, мой хан?

– Конечно, нет, – пожал тот плечами. – И я с удовольствием выпью за твоего сына. Он славный воин. Кстати, у тебя есть мёд, почтенный Онур?

– Немного найдем, – подмигнул тот.

Он покривил душой, и мёда ему хватило на то, чтобы упоить до потери сознания и самого тудуна, и его нукеров. Теперь они храпели на разные лады, валяясь в разнообразных позах рядом с достарханом, заваленным объедками.

– Слушай, отец, – негромко сказал Добрята, обгрызая холодное мясо с бараньей лопатки. – А ты здоров врать, оказывается. А когда про госпожу Эрденэ начал рассказывать, то даже я чуть не поверил. Я потом жупану Арату расскажу, как он свою вторую жену отсюда связанной увозил. Он живот со смеху надорвет. Я слышал, что твоя дочь окружена почетом в мораванских землях. Она же дочь хана!

– Да, я знаю, – махнул рукой польщенный Онур. К разговору с тудуном он готовился не один месяц, понимая, что он неизбежен, и долго шлифовал каждое слово, каждую интонацию, и каждый жест. – Моей дочери повезло с мужем. И я скоро в девятый раз дедом стану. Великое Небо забирает моих детей, но взамен дарит много здоровых внуков. Надо принести богатые жертвы за эту милость. А насчет вранья ты не прав. Не вранье это. Вранье – дело постыдное, оно нужно тому, кто преследует этим обманом свою выгоду. А разве я сделал плохо, когда сберег столько жизней своих родичей? Значит, не вранье это, а военная хитрость.

– Это тебе князь сказал, – понимающе кивнул Добрята.

– Ну, князь, – не стал отрицать очевидное Онур. – Умного человека грех не послушать, может, сам умнее станешь. Кстати, я тебе не советую больше так себя с тудуном вести. Знай свое место, мальчишка.

– Думаешь, он теперь заберет меня с собой? – спросил Добрята.

– Должен предложить, – пожал плечами Онур. – Думаю, захочет похвалиться кагану, что в его землях такой лучник есть. Пойдешь с ним?

– Позовет, пойду, – кивнул Добрята. – Чего тут сидеть, вшей кормить.

– Думаешь, там вшей меньше? – удивленно спросил Онур. – Да сам великий каган от них только шелковой одеждой и спасается. А гнид ему рабыни вычесывают, я сам видел. Маслом оливы волосы густо смазывают, а потом расчесывают частым гребнем.

– Не люблю я их, – поморщился Добрята. – Да и князь грязнуль сильно не одобряет. Говорит, что если человек сам грязный, то и в делах у него грязь.

– Ишь, ты! – удивленно покачал головой Онур. – Попробовать помыться, что ли? Может, и правда, меньше кусать будут. Спасу от них нет, всё чешусь и чешусь.

Они говорили еще долго, пока рассвет не тронул зарей край неба. Добрята задремал, прикрывшись старой кошмой. Задремал и Онур, который сегодня прошел на волосок от лютой смерти. Он вспоминал молодого словенского хана и его глаза, которые прожигали словно насквозь. Он вспоминал и его слова, сказанные тогда:

– Ты не предаешь свой народ, почтенный Онур. Как можно предать кого-то, спасая его от смерти? А что касается кагана, он уже проиграл, только еще не знает об этом. Разве тебе по пути с тем, от кого отвернулись боги? Думаю, нет, ведь ты умен. И вообще, вовремя предать неудачника, уважаемый Онур, это не предать, это предвидеть (2).

– Да, я умен, – согласился сам с собой Онур, смежив усталые глаза. – И я никого не предавал, я просто выбрал себе нового кагана. Имею право, между прочим. Или я не хан своего народа?

1 Железные Ворота – участок русла Дуная, с множеством порогов.

2 Фраза из кинофильма «Гараж», реж. Э. Рязанов.

глава 27

Июнь 625 год от Р. Х. Аварский каганат. Земли племени словаков.

Пять сотен всадников шли неспешной рысью по землям своих данников. Словаки не посмели восстать против господ, и покорно сгибали спины, когда видели красные бунчуки из конских хвостов. Сам тудун с войском изволил пожаловать. Те, кто успел, уходили в заросли, и уже оттуда пугливо смотрели, как пыльная змея смертоносного войска ползла мимо их лачуг. Ветер доносил до них тяжелый запах конского пота и немытых тел, страшный запах, знакомый всем в этих местах. Кочевники не жаловали воду. Каждый всадник вел на поводу второго коня, навьюченного припасами и доспехом. А иногда таких коней было три, если знатный всадник не хотел утомить походом выученного боевого жеребца. Седельные сумки – хурджуны были набиты сушеным мясом, и куртом, творогом, твердостью напоминающим камень. Воины шли по родам, держась вместе. Они и воевали точно также, стоя плечом к плечу со своими братьями и соседями. Ели они тоже из одного котла, и даже шатры ставили наособицу, не смешиваясь с другими родами.

Тут, за Моравой, власть обров оставалась незыблема, и жупаны из полукровок и родовой знати, присягнувшей кочевникам, спешили выказать свое почтение на всем пути войска. Угощение, угодливые улыбки и раболепные речи встречали хана в каждом словацком городке. Его уже тошнило от них, как тошнило от трясущихся от ужаса словенских девок, что подсовывали ему запуганные рабы.

Тудун Эрнак повел в поход только своих воинов. Битые словенами роды он звать не стал, стыдясь их трусости и слабости. У него не было грандиозных планов, скорее наоборот. Он должен вернуться в степь, разграбив мораванские селения и приведя свежий полон. Ему не нужна была большая война, но показать свою власть он просто обязан, иначе какой же он хан? Небольшой набег – это то, что надо. Три-четыре сотни пленных, которых он раздаст по верным родам, лучше всяких слухов и песен расскажут о его победе. Ведь победа – это то, что уже успели забыть его новые подданные.

Добрята скакал в свите хана. Он стал нукером ханского нукера Бури, того самого, которого победил в соревновании по стрельбе. Такова была тонкая месть тудуна, который не забыл наглого поведения мальчишки. Впрочем, Бури был выше этого. Спокойный, основательный воин презирал мелкие дрязги, и Добрята совершенно искренне зауважал его. Мальчишка смирил свой нрав, и покорно таскал воду, разжигал костер и кашеварил, будучи младшим из всей ханской свиты. Как он и надеялся, тудун, когда протрезвел, предложил ему службу, и Добрята ломаться не стал. Ведь он и сам хотел именно этого. Добрята обнял на прощание Онура, к которому и, впрямь, искренне привязался. Да и тот, судя по скупой слезе, привязался к мальчишке, который заменил ему пятерых сыновей, погибших в славных походах. Хотя, что славного было в том, чтобы получить камнем по голове под Фессалониками, быть пронзенным баварским дротиком или изрубленным топорами данов, Добрята решительно не понимал. Он так и не стал храбрецом, отчаянно боясь показать свой страх людям, который презирали трусов. Потому-то он и терзал свой лук, стараясь стать лучшим из всех стрелков. Парень прятал свой страх, убивая издалека, он понимал, что нестись в конной лаве, опустив копье, ему не суждено. У него просто разорвется сердце от невыносимого ужаса. И, тем не менее, он был в войске авар, которые шли с карательным походом в мораванские земли, совместив сразу несколько дел. Тудун объедет племена словаков и ляхов – голеншичей, собрав дань, а потом ударит по мораванам с севера. Там, где их никто не ждал. Аварское войско разорит часть мораванских земель, а потом уйдет к себе, нагруженное добычей. Правда, тудун с большим удовольствием прошел бы по этим землям с отрядом, большим раз в десять, призвав на помощь другие рода племени Уар, но приказ кагана был жестким – никаких войн до похода на Константинополь. Все – после! Каган, которому было уже за шестьдесят, хотел остаться в веках, затмив славу великого отца и брата. Ему, сидящему в хринге, полном золота, не нужна была добыча из нищих земель. Особенно сейчас, когда каждый всадник на счету. Ведь кто бы и что не говорил, авары были не особенно многочисленны. Баян I привел в эти земли двадцать тысяч воинов, а теперь его младший сын может выставить около тридцати-сорока, потому что через Карпаты перевалило еще множество мелких племен, присягнувших каганам на верность.

Добрята с любопытством поглядывал по сторонам. Он никогда не бывал в этих местах, но ощущение глухой и тоскливой безнадежности напомнили ему первый приезд в земли мораван, когда он и познакомился с Аратом. В землях новгородского князя было не так. Там не было этого липкого, висящего в воздухе страха, верного спутника аварской власти. Страх раба, что завтрашний день будет хуже, чем сегодняшний. Страх, что твоя жена и дочери после ухода всадников снова будут рыдать, пряча глаза от людей. Страх, что ты, сильный муж, не можешь помешать этому позору. Это был страх, который калечил души, превращая людей в забитых животных, что падали ниц при одном лишь грозном окрике.

Пару раз он заметил внимательные глаза в чаше. Точнее, не заметил, только почувствовал ненавидящий взгляд, который мазнул по нему, и убежал прочь, словно боясь задержаться надолго. Ему этот взгляд был знаком, и он удовлетворенно напевал, таская воду и разводя огонь. Пока все шло именно так, как нужно. Он еще не стал тут своим, но непременно станет. Место ближнего ханского нукера нужно заслужить, а уж ничтожному полукровке, рожденному рабыней, понадобится приложить втрое больше усилий, чем юноше, чья мать была из хорошего рода.

До земель ляхов оставалось недолго, и там они не задержатся. Голеншичи были крошечным племенем, что жило у истоков Одры. А вот восточнее раскинулся многочисленный народ вислян, и уже там власть авар было намного, намного слабее. Это упущение тудун Эрнак тоже планировал исправить после похода на Константинополь.

Вечером, на стоянке Добрята пошел к реке, помахивая ведром. Узкая речушка, что текла рядом, была прозрачна, словно слеза. Он ушел выше по течению, ведь у самого лагеря вода была мутной, взбитой копытами тысячи коней, пришедших на водопой. Добрята вышел на песчаный пляж, окруженный густыми зарослями осота и камыша. Безумно захотелось пройтись на лодке с острогой, зацепив на ужин щучку или леща. Вытащить крупную рыбину, выпотрошить, посолить, а потом обмазать глиной и запечь. Чешуя отойдет вместе с глиной, обнажив вкуснейшее мясо. Ум-м! Вкуснота! Но нет, нельзя! Добрята с сожалением вздохнул. Не в обычае всадников есть рыбу, засмеют. Только совсем уже нищие племена, лишившиеся большей части стад из-за мора или чересчур суровой зимы, доходили до такого унижения. Принести в лагерь рыбу было немыслимо. Это стало бы признанием того, что он чужак. Двойной крик сойки заставил парня вздрогнуть. Неужели? Или совпадение? Он пугливо оглянулся и, не увидев никого поблизости, ответил. Теперь нужно подождать.

Плеск воды, который Добрята услышал через пару минут, заставил сердце биться сильнее. А когда к нему подплыла лодочка-долбленка, в которой сидел незнакомый мужичок, парень напрягся. Этого человека он не знал.

– Боярин Арат привет шлет, – негромко сказал мужик, выцеливая рыбину за водной гладью. Зубчатая острога, вырезанная из кости, пробудила в Добряте чувство зависти, ведь он и сам хотел того же.

– И ему привет передай, – буркнул Добрята. – Как узнал меня?

– Так ты мальчишка, который тайный сигнал ведает, – ухмыльнулся мужичок. – Тоже мне, хитрость. Известие с аварского берега прилетело, что войско в эти земли ушло. Гонец сказал, что и ты должен тут быть. Есть, что сказать?

– Скажи, пусть на севере войско обров ждет, – ответил парень.– Они из ляшских земель нападут. Пять сотен, из них сотня в доспехе. Хотят пограбить немного и уйти с полоном. Ведет их тудун Эрнак.

– С ним что делать? – пристально посмотрел на Добряту связной.

– Скажи, пусть не тронут его, – ответил тот. – Пригодится.

– Добро, – кивнул связной. – Передам. Бывай, паря!

– И тебе не хворать! – ответил Добрята, зачерпывая воду ведром. Ему еще предстояло разжечь костер и сварить похлебку.

***

Север мораванских земель встретил авар неприветливо. Всадники скрипели зубами в бессильной злобе, и жгли пустые словенские лачуги, где не было ничего, кроме глиняных горшков. Разве это добыча? Такую дрянь любая баба за четверть часа слепит, навивая из глиняного шнура стенку будущей посуды. Тьфу!

Зарево словенских весей озарило багровыми всполохами закатное небо, подавая верный сигнал тем, кто еще не ушел: Бежать! Бежать, пока не поздно! Население этих мест схлынуло на юг, словно вода в отлив, оставив урожай на убогих клочках полей. До него ли было сейчас?

Всадники рассыпались по равнинам Моравии и дорогам среди лесов. Проводники из ляхов, что вели войско, путались, приводя воинов к засекам и завалам, из-за которых летели стрелы, смазанные дерьмом и ядом, от которого потом трясло в жестокой лихорадке. Прорубаться через преграды под ливнем стрел – безумие, и всадники искали широкие пути, благо тут хватало равнин. Иногда на авангард войска нападали небольшие отряды полукровок, но, получив отпор, отступали с позором. Всадники рода Уар, разодетые в хорошие плащи, пластинчатые доспехи и блистающие золотом на рукоятях мечей, смотрели с презрением на немногочисленные трупы оборванцев, одетых в обноски, на их убогие луки и кривые копья. Они раздавят таких вояк, словно лягушек, ни у кого не было ни малейших сомнений. Но всадники были на верном пути, ведь чем дальше они уходили, тем чаще на них нападали. И так было до тех пор, пока гонец передового отряда не принес весть, что впереди их ждет целое войско, не меньше, чем их самих.

Их ждали. Это тудун понял сразу же, когда увидел строй конницы, центр которого составляли точно такие же, как у него, тяжелые всадники. Только доспехи у них были не только пластинчатые, снятые в убитых господ, но и сделанные из колец. Сердце опытного воина сжалось. В голове всё сложилось в один момент. Пустые деревни, завалы на дорогах, наскоки каких-то убогих бродяг, которые убегали именно сюда. Их вели! Вели так, как ведет баранов пастух. Что же, пусть так! Они все равно раздавят своих слуг, возомнивших себя хозяевами. И тогда они разорят этот край, приведя его к покорности. Это будет несложно.

Войско авар построилось на битву, с любопытством разглядывая полукровок, которых раньше и за людей-то не считали. Всадники переговаривались, презрительно поглядывая в сторону врага. Они и не слышали, чтобы эти черви сражались в доспехе, словно знатные воины, имеющие десяток семей словенских рабов. Хан поднял руку, и с флангов потекли конные лучники, который в неспешной рыси начали расстреливать противника. Тот не остался в долгу, и выдвинул им навстречу свои отряды. Строй аварской конницы двинулся вперед, постепенно набирая ход, а длинные копья, украшенные флажками, начали опускаться вниз.

Тут то и заметил тудун Эрнак несколько странностей, отчего его настроение ухудшилось еще больше. Во-первых, копья полукровок были длиннее, во-вторых, держали они их подмышкой, а не двумя руками, как делали все нормальные люди и, в-третьих, на левой руке у них был каплевидный щит, который острым краем закрывал ногу почти до стопы. И это было скверно.

Отборный ханский отряд и он сам пока в битву не вступали. Они вступят в бой там, где будет нужен решающий удар. Отряды, построенные по родам, ударят по всадникам врага. Знатные воины, одетые в доспех, недоступные для стрел, собьют с коней лучников, проломят строй, и начнут теснить его. А потом в самое слабое место ударит кулак тяжелой кавалерии, рассекая войско на две половины. В пролом строя вклинятся лучшие воины, а потом враг побежит, а легкая конница вновь вступит в дело, преследуя его. Или наоборот, если враг окажется стоек, легкая конница пустится бежать, а противник, сломав строй, бросится догонять ее и попадет под фланговый удар панцирной конницы.

Так было всегда, и так должно было случиться сегодня. Но не случилось. Центр вражеского войска, закованный в доспех, набрал неслыханную скорость. Не воевали так никогда, не было нужды мчаться, загоняя коня. Неспешный шаг, и почти фехтовальные уколы копьем – вот тактика тяжелой конницы, что не менялась уже больше тысячи лет. Но полукровки, пустившие коней быстрой рысью, ударили своими длинными копьями, выбив из седел полсотни всадников сразу. Хруст копий, сломанных страшным ударом, разнесся по полю, поразив опытнейших воинов. Неужто враг лишился оружия? Но те взяли в руки булавы, и начали крушить аварские шлемы и доспехи, отбиваясь от их копий щитами.

– Проклятье! – заревел Эрнак. Центр его войска был практически смят, а тела сбитых с коней всадников топтали подковы мораванских коней, перемешивая человеческую плоть с травой и пылью. Это было не по плану. – Вперед!

Полусотня отборных ханских воинов, одетая в железные пластины доспеха, перебросила копья со спины, где они висели в петле. Яркие флажки трепетали у наконечников, а воины тронули пятками коней, движением колен направляя боевого друга. Тяжело держать поводья, когда в руках копье длиной восемь локтей. Все пошло не так! Опытнейшие воины не смогли переломить ход сражения. Ведь полукровки воевали непривычно. Они таранили всадников длинными пиками, и при этом даже не думали вылететь из седла под копыта коней. Странные седла, непривычно глубокие, с высокой задней лукой, были тому причиной. И только тогда хан Эрнак понял, что битва проиграна. Длинные копья ломались то и дело, но размен был не в пользу авар. Одно копье на одного воина. И, зачастую, те, кто ломал копья, уходили в тыл, откуда возвращались с новым оружием.