Текст книги "Князь из будущего"

глава 42

Февраль 627 года. Константинополь.

Доместик Стефан тщательно раскладывал серебро по кучкам. Теперь у него был отдельный кабинет, где никто не мог помешать ему, даже патрикий Александр, который по-прежнему работал в ставке императора, посылая гонцов с указаниями. Стефан отчитывался лично перед протоасикритом, к величайшему облегчению декана Евгения, который теперь даже не скрывал своего ужаса, общаясь с бывшим подчиненным. Слухи по дворцу шли со скоростью молнии, и уже все знали о той роли, что сыграл в победе над аварами этот выскочка, еще недавно глотавший пыль в темном архиве. Доместик долго смотрел на столбики из серебра, размышляя. Потом он, либо добавлял монет в какой-нибудь из них, либо, наоборот, уменьшал их количество. Он получил немалую награду и от самой Августы, и от куропалата Феодора, а теперь пребывал в размышлениях. Его агентура, в которую он, после тщательного отбора, включил десяток человек, хотела получить деньжат за свои старания, и Стефан с тяжким вздохом определял долю каждого соразмерно его заслугам. Для нотария Василия он выпросил должность эпопта (1), и денег тому пока не полагалось. Он и так был на седьмом небе от счастья, взлетев сразу на две ступени верх.

Да, так будет справедливо, решил, наконец, Стефан, любуясь проделанной работой. Теперь нужно положить все это в отдельные кошели, которые он вручит каждому из своих людей. Это будут правильно, ведь если собаку долго не кормить, она укусит своего хозяина. Сеть верных людей, разбросанных по различным ведомствам и секретам, обеспечивала его потоком информации, которая лишь в одном случае из ста была полезной, а в остальных оказывалась бессмысленным мусором. Но и это было неплохо, ведь чтобы добыть золото, нужно промыть в ледяной воде многие таланты (2) пустой породы.

Ссылка нескольких влиятельнейших персон стала громом среди ясного неба, приведя в панику чиновный люд Константинополя. А поскольку лишь единицы знали правду, то догадки одна другой фантастичнее гуляли по коридорам Большого Дворца, умножаясь многократно этими ленивыми бездельниками, императорскими кубикуляриями и веститорами. Раздался несмелый стук в дверь, и Стефан одним движением сгреб кошели со стола.

– Войдите! – важно сказал он.

– Простите, Превосходнейший, – робко заглянул к нему один из нотариев. – К вам проситель. Некто Марк.

– Пусть войдет, – все так же важно ответил Стефан, отметив рвение паренька. Тот явно набивался к нему в свиту, ведь титул «Превосходнейший муж», хоть и давно вышедший из употребления, доместику Стефану пока мог привидеться только во сне. Надо бы ему подкинуть монету-другую, подумал он, вдруг от него польза будет.

– Доместик! – коротко поклонился Марк.

– Садись! – повел рукой Стефан. Какие могут быть церемонии со старым другом и партнером. – Как Фабия? Как дети?

– Слава Деве Марии, все здоровы, – благодарно кивнул Марк. – Есть новости, Стефан. И они крайне необычны, их нужно срочно обсудить.

– Пройдемся, – ответил Стефан, вставая. – В этом дворце любопытных ушей больше, чем мышей в Александрийском порту.

– Послушай, – негромко сказал Марк, когда они сели в харчевне, прикрытые перегородкой от чужих глаз, – Его светлость разгромил сильнейшие аварские роды, а их остатки согнал с пастбищ. Остальные племена присягнули ему на верность.

– Это я знаю, – кивнул Стефан. – Этой новости уже месяца два.

– Это не все, – улыбнулся Марк. – Мне пришла весть, что весной авары снова перейдут Дунай.

– Что-о? – Стефан даже выронил кувшинчик с соусом, которым начал было поливать жареную рыбу. – Да ты с ума сошел? Но почему? Их же разбили!

– Его светлость поведет их в поход против склавинов. Он хочет прогнать их шайки, что осели вдоль дороги от Сингидунума до столицы.

– Великий Боже! – побледнел Стефан. – Помилуй нас. Да они же разорят все. Там и войска почти нет. Сердика едва дышит, а в Филиппополе дела еще хуже.

– Все не так, как тебе кажется, Стефан, – снисходительно посмотрел на него Марк. – И на этом можно заработать много денег. Очень много!

– Есть шанс, что авары не тронут наши города? – изумился Стефан.

– В точку! – уставил на него палец Марк. – Это войско очистит окрестности городов от склавинов. Его светлость желает проложить торговый путь от Новгорода до самой столицы. Он на Дунае для этого новый город построит.

– Откуда у тебя эти сведения? – прямо спросил его Стефан.

– Гонец прибыл, – признался Марк. – Некоторые владыки склавинов любят подарки, и обеспечивают безопасность на дорогах. Но все равно, путь сюда пока еще весьма непрост.

– Да, на этом можно сыграть, – сказал после раздумья Стефан. – Нужен верный человек. У тебя есть кто-нибудь на примете?

– Я больше в Азию не поплыву, – поднял руки Марк. – У меня торговля встанет. Есть муж моей младшей сестры, очень толковый парень.

– Ну, что же, – Стефан бросил на стол горсть меди. – Пусть приходит завтра, получит письмо и перстень. Батистовые портянки носить будем!

– Чего? – раскрыл рот Марк.

– Забудь, – махнул рукой Стефан и пошел на службу. Рыбу он так и не попробовал.

***

Двумя неделями позже. Трапезунд. Империя.

Патрикий Александр стоял перед императорской четой. Письмо, которое прислал из Константинополя этот выскочка, Стефан, буквально жгло ему руки. Быстроходный корабль привез его вместе с другой почтой, и он попросил аудиенции императора в тот же день. Слишком уж необычные вести прислал доместик. Августа тоже была здесь. Это патрикий понял, когда увидел чудовищную фигуру Сигурда, который ждал госпожу у шатра и болтал с другими данами. Это означало, что разговор будет непрост. Александр тайком перекрестился, глядя на громогласно хохочущего дана, который азартно резался в какую-то варварскую игру с другими воинами, и вошел в шатер.

– Ты уверен? – задумчиво спросил его Ираклий, выслушав доклад. – Он готов вернуть мне Сирмий, но для этого притащит на наши земли аварских всадников? Как жаль, что его слово так крепко!

Император сидел в кресле, потирая в задумчивости могучую шею. Авары снова перейдут Дунай! И на этот раз их приведет архонт склавинов. Империя еще не видела ничего хорошего от союза этих племен. А то, что сменился вождь, не меняло дела. Варвары всегда остаются варварами.

– Информация получена из одного источника, величайший, – ответил патрикий.– Я не посмел бы донести ее до вас, но эти сведения слишком важны, чтобы тратить время на их проверку. У нас его попросту не остается. Если мы допустим ошибку, то потери будут просто чудовищными. Наши города во Фракии и Иллирии разорены, в них едва теплится жизнь.

– А откуда у вас эти сведения, патрикий? – с ласковой улыбкой спросила Августа, и от этой улыбки Александр почувствовал себя так, словно ему за шиворот кинули кусок льда. Она все знала! Эта тварь все знала еще до начала разговора! Ведь если на лице императора было написано изумление от необычных вестей, то его жена была спокойна, словно статуя, и это не укрылось от глаз многоопытного царедворца. Лгать нельзя! Это просто опасно.

– Доместик Стефан прислал донесение, кирия, – поклонился он ей. – Это тот самый нотарий, которого я возвысил за упорный труд и способности. Вы должны помнить его.

– Мы помним его, – вскинул глаза Ираклий. – Брат написал, что он передал бесценные сведения, когда авары осадили Константинополь. Где ты откопал этого парня, Александр? Он один работает лучше, чем вся твоя канцелярия.

– Мое усердие направлено на пользу Августа и Августы, ваша царственность, – торжественно ответил патрикий, который в данный момент представлял себе, как его не в меру прыткий подчиненный корчится на дыбе.

– Напиши брату, что мы не сможем дать войска, – задумчиво ответил Ираклий. – У меня просто нет лишних людей. Персы собирают новую армию. Пусть Феодор дает деньги, обещает все что угодно, но удержит варваров. Пусть пошлет этого Стефана с посольством! Они же знакомы и вроде бы неплохо поладили.

– А Сирмий, ваша царственность? – вопросительно посмотрел на повелителя патрикий. – С ним что будем делать?

– Ты не хуже меня знаешь, – поморщился Ираклий. – Нам его не удержать. И отстроить его мы не сможем, казна пуста. Пусть договариваются с этим склавином, чтобы не грабили наши земли.

– Слушаюсь, государь, – с непроницаемым лицом ответил Александр. – Ваша мудрость внушает трепет. Я не смог бы предложить лучшего решения.

– Надеюсь, ты выразишь свое удовольствие нашему слуге, Александр? – со змеиной улыбкой спросила Августа. – Если у него все получится, конечно.

– Безусловно, кирия, безусловно, – до боли сжал скулы патрикий. – Если его ждет успех, то я сам буду ходатайствовать о назначении его сакелларием (3) или протовестиарием (4) Благочестивой Августы. Он должен быть щедро вознагражден за свое усердие.

– Ты не избавишься от него, Александр, – император посмотрел на патрикия тяжелым взглядом. – Он хорош, и мы не станем делать из него еще одного счетовода или смотрителя нашего гардероба. Я и так кормлю целую ораву бездельников.

– Да, ваша царственность, конечно. Как вам будет угодно, – низко поклонился патрикий. Настолько низко, чтобы торжествующая императрица не увидела его перекошенного злобой лица.

***

В то же самое время. Новгород.

– Благословляю это жилище и всех живущих здесь! – владыка Григорий окропил святой водой двухэтажный дом, в котором поселился Лотар со своей семьей.

Кузнечный конец Белого города был одним из самых зажиточных, а дом мастера спорил по размеру даже с домом его соседа Максима, что жил рядом. Первый этаж был построен из камня, а второй – из толстых бревен, туго проконопаченных паклей. Под домом был выложен сводчатый подвал, куда слуги натащили напиленного кубами льда. Там летом будут припасы храниться. Дом был богатым, а кузнец, который еще помнил, как спал на топчане в мастерской хозяина и ел липкое варево из разваренного овса, не верил своему счастью. Новое жилище было набито добром под самую черепичную крышу. Резная мебель, ковры, посуда и сундуки с одеждой. Все это Эльфрида тащила в дом с ненасытной жадностью голодной сироты. Она не могла пропустить какой-нибудь новый гобелен, который потом неделями гладила пухлыми пальцами, что были похожи на неизвестные здесь сосиски. Да и сама Эльфрида от сытой жизни весьма прибавила в нужных местах, к вящей радости своего мужа. Он был по-прежнему без ума от нее.

– Ну, как тебе? – Лотар хлопнул жену по необъятной заднице, но та даже не отреагировала на это, чего раньше не случалось. Она была в полной прострации. Дочь мельника, не слишком избалованная прежней жизнью, с трудом привыкала к свалившемуся на нее богатству.

– Да глазам своим не верю, – честно ответила она, отправляя служанок с детьми в их собственные комнаты. – И это всё наше с тобой? Я как будто сплю. Вот проснусь сейчас, и снова отцовский дом, где мы с сестрами вповалку спим, а утром от холода едва руки и ноги гнутся.

– Зря ты тогда посоветовала деньги его светлости зажать, – напомнил ей про ее прегрешение Лотар. – Ведь от его щедрот все это богатство у нас.

– Трудом твоим заработано, а не его щедротами, – сварливо поджала губы Эльфрида. – Десятую долю тебе дал, словно собаке кость бросил. Скряга наш князь редкостный.

– Вот ведь дурная ты все-таки баба, – вздохнул кузнец. – И чего тебе не хватает? Об сундуки с добром скоро спотыкаться начнем. На золоте есть хочешь? Не стану я тебя больше слушать. Ведь такой позор претерпеть пришлось. Меня боярыня Любава чуть ли не вором выставила.

– Две сотни солидов, – вздохнула Эльфрида. – Две сотни! Это ж какие деньжищи отдали. Глаза бы ей выцарапала, стерве.

– Максим все три сотни отдал, – злорадно сказал Лотар. – Его жена чуть слюной не захлебнулась. Сказывают, она в голос рыдала, когда серебро отсчитывала. Почти ромейский талант новой монетой. Двое слуг тот ларец тащили. Представляешь?

– Правда? – расцвела в счастливой улыбке Эльфрида, которой уже не так жалко потерянных денег стало. – Так ей и надо, задаваке. Думает, шелковый платок купила, и настоящей боярыней стала. А я тот платок первая увидела, между прочим. Коза ободранная, терпеть ее не могу.

– Ты-то у меня куда красивее, – подмигнул ей Лотар, снова протянув к жене жадные руки. – И в теле, не как она. У той и подержаться не за что.

– Хозяин, хозяйка, – прибежала служанка, отвлекая Лотара от изучения телес собственной жены, – гости у нас.

– Кто?

– Господин Максим с женой, сосед наш который, – бойко ответила та.

– Сюда его веди, – кивнул Лотар, а когда горбоносый римлянин зашел в комнату, закрывая могучей спиной щуплую фигурку жены, раскинул широко руки:

– Дорогой сосед, здравствуй! Рад тебя видеть!

– Агриппина, душечка! – сладко улыбнулась Эльфрида соседке. – Ты такая красавица в этом платке! Боярыня прямо! Прошу вас к столу, сейчас обед подадут. Сам Владыка Григорий у нас в гостях, он в столовой ожидать изволит.

– А настойка будет? – жадно зашевелил ноздрями Максим. – Ну, та самая!

– Будет! – радостно ответил Лотар. – Владыка сказал, что в новоселье нужно радость в сердце иметь. Он кувшин с собой принес!

– Ну, сейчас порадуемся, – потерли мозолистые руки кузнецы. Выпить они были не дураки. Да и жены их, пропустив стаканчик, любили похвастаться друг другу новым колечком и перемыть кости соседкам. Они, уважаемые дамы с Кузнечного конца этих гордячек из концов Ткацкого, Кожевенного и Плотницкого, где жили всякие тележники, бондари и колесники, терпеть не могли, и были в этом совершенно единодушны.

***

Добрята терзал лист бумаги гусиным пером, прорывая его тяжелой не по возрасту рукой. Он раздался в плечах еще больше, став из-за постоянных упражнений с луком почти горбатым. Толстые пласты мышц на спине сделали его кряжистым, лишив фигуру юношеской легкости и изящества. А может, он в отца своего пошел. Добрята уже и не помнил того за давностью лет. Лишь сильные руки и густая борода вспоминались, а остальное было словно покрыто туманом. Государь поселил его в ближней своей усадьбе, и теперь парень каждый день ездил в Новгород, где с ним занимались учителя, нагоняя программу, пропущенную в Сиротской сотне. Шестнадцать лет уже, взрослый муж, бородка с усами растет, а приходится учить то, что позабыл уже давно за ненадобностью.

Добрята не знал, что придется ему не только нагнать то, что в Сиротской Сотне проходят, а куда больше узнать. Он заново учил разговорную латынь и язык франков, и салических, и рипуарских. Учил чуть не наизусть сочинение святого Григория, архиепископа Турского (5). Учил он и старую латынь, на которой только священники и могли разговаривать. И зачем ему мертвый язык? Этого Добрята решительно не понимал, как не понимал того, почему государь не позволил ему из образа обрина выйти, и парень изрядно пугал местных, когда скакал на коне, выпустив на плащ длинные косы, перевитые лентами. Страх тот перед степняками в кровь въелся, и жуткий ужас, что читал Добрята в глазах людей, заставлял кровь кипеть в жилах от сладостного восторга. Как тогда сказал покойный каган: «Люди должны видеть смерть в твоих глазах. Они должны ронять дерьмо из задницы при одном твоем виде. Вот тогда ты станешь настоящим воином». Мудр был покойный, не грех было послушать его.

Князь по возвращении встретил его ласково, крепко обняв. Он тогда наградил его гривной и белым плащом, который лишь самым отважным воинам дают. Он и отважный! Добрята хмыкнул про себя. Ему по-прежнему не давался бой на кулаках, но он мастерски выучился владеть тонким ножом, который прятал в рукаве. Лучшие воины учили его владеть копьем и мечом, изматывая в бесконечных тренировках. И эта наука Добряте тоже давалась тяжело.

А еще его зачем-то начали таскать на охоту. Боярин Звонимир самолично учил его бить кабана коротким и толстым копьем, и пока Добрята не мог пересилить того ужаса, что он испытывал, когда на него несся разъяренный секач, на которого даже бесстрашные аланские собаки лезть боялись. Он одним ударом мог опрокинуть наземь тяжелого рослого пса, а потом, двинув тяжелой башкой, распороть ему брюхо кривыми клыками. И что было веселого в этой забаве, так любимой всеми германцами? Парень решительно не понимал.

– Может, ну их, кабанов этих? – хмуро спрашивал Добрята. – На кой они нам сдались? Нам что, есть нечего? Мне кабанятина уже в горло не лезет. Я даже в кочевье столько мяса не ел.

– Они поля разоряют, – с самым серьезным видом отвечал Звонимир. – Старосты жалуются. Житья, говорят, от них не стало.

– Какие поля? Зима же! – тоскливо бубнил Добрята. – Надо кабана извести, так дайте мне самострел. Тут через неделю ни одного не останется. На кой ляд я его копьем бить должен? Он же меня порвет.

И тогда Звонимир, взяв Добряту за плечи, пристально посмотрел ему в лицо.

– Ты, Добрята, воинский человек, – сказал он, – белый плащ носишь. Этот страх – твой лютый враг. Сам князь приказал тебе двадцать кабанов копьем сразить. И пока не сразишь, на глаза ему велел не попадаться. О, слышишь! Собаки забрехали. Подняли, значит, кабана. Готовь копье, парень. У тебя все равно выбора нет.

1 Эпопт – чиновник податного ведомства, в обязанности которого входил земельный кадастр и обложение земли налогами.

– Талант – мера веса. Около 26 кг.

3 Сакелларий – финансовый чиновник, часто с функциями ревизора.

– Протовестиарий – в 7 веке – заведующий гардеробом и личной казной монарха

– «История франков» – основной источник по событиям 4—6 века в королевстве франков.

глава 43

Июнь 627 года. Фракия. Имперские земли.

Четырехтысячный отряд конницы прошел от Дуная до Сердики почти за месяц. Две тагмы драгун, полтысячи полукровок, а остальные – легкая аварская конница. Самым сложным было удержать батыров от грабежа, изнасилований и поджогов ромейских селений. Всадники не слишком отличали одних селян от других, они одинаково презирали всех земледельцев. Чем дальше от Дуная шло войско, тем сильнее и злее становились поселившиеся там племена. Земли сербов и мораван, ушедших на юг, прошли быстро. Племя тимочан, жившее южнее, тоже было разбито в одном бою. Авары, развернув волосяные арканы, прошлись по тем местам частым гребнем, и словене побрели колоннами на север, за Дунай, откуда за лучшей жизнью пришли сюда их предки. Все селения, что расположились вдоль нового торгового пути, сожгли, поля потравили, а скот угнали туда же, куда и людей. Крошечные анклавы ромеев, прозябавших тут в кромешной нищете, князь приказал не трогать, и гордые всадники, скрепя сердце, согласились. Им уже было обещано столько, сколько они не приносили из своих походов, и жадность, как это обычно и бывает, победила. На север уже пошли тысячи людей, а ведь за каждого взрослого было обещано три полновесных новгородских рубля, а за семью с детьми – целых десять. С оставшимися в живых словенами получилось договориться, и они откочевали на день пути к югу от старой римской дороги. Обров здесь ненавидели и боялись по-прежнему, а потому родовичи решили не рисковать.

Так, без особенных усилий, войско подошло к Сердике. Самослав с любопытством смотрел на небольшой городок, окруженный убогими укреплениями, которые явно помнили лучшие времена. Это место ничуть не напоминало Софию, в которой он был когда-то бесконечно давно, в прошлой жизни, и скорее было похоже на нищую деревушку, окруженную остатками крепостной стены. Разоренные бесконечной войной земли не делало привлекательными даже солнце, что светило тут не в пример ярче, чем в Новгороде. Тлен и запустение царили в этих местах, где Самослав не увидел ни одного целого здания, и ни одного улыбающегося лица. Развалины вилл и крестьянских домов понемногу зарастали травой, которую щипали немногочисленные козы. Пасущие их мальчишки тут же угоняли свою скотину в заросли и скалы, лишь только видели серую змею войска, ползущую между холмов. Им, мальчишкам, пришлось слишком рано повзрослеть, и они знали, что нет ничего хорошего, когда на горизонте поднимается столб пыли. После этого зрелища неизбежно приходило зрелище горящих домов и плачущих женщин, судьба которых на войне всегда была одинакова. Это место было настолько унылым, что у князя даже свело скулы. Нищета, самая убогая нищета окружала его, словно и не в имперских землях он был, а в самой бедной словенской деревне, что спряталась от всех в глухих еловых лесах севера. Нечего тут было делать, и не с кем было разговаривать. Тем не менее, князь послал гонца к главе города, который и на греческом языке тоже назывался главой, «кефалом».

Щуплый мужичок лет сорока, одетый в потрепанный донельзя хитон, выглядел настолько убого, что даже всадники поглядывали на него с жалостью. Но, несмотря на это, тот изо всех сил сохранял важность, и поклонился с достоинством.

– Приветствую тебя, архонт, – сказал он на ломаном словенском языке. – Если ты хочешь ограбить наш город, то это уже сделали до тебя, прости. У нас ничего не осталось.

– Зайди ко мне в шатер, почтенный…, – вопросительно посмотрел на него Самослав.

– Меня зовут Антемий, – ответил местный градоначальник. – И я старший из куриалов (1) этого города. Точнее, бывших куриалов. Земли наших предков давно захвачены, и мы совершенно разорены.

– Раздели со мной хлеб, – просто сказал князь, показывая на скудный стол. – Мы в походе, угостить тебя больше нечем.

– Ты разделишь со мной трапезу? – изумленно посмотрел на него Антемий. – У варваров это означает знак дружбы. Ты что, не будешь нас грабить?

– А у вас еще что-то есть? – весело спросил его Само.

– Только наши бессмертные души, – скорбно ответил кефал. – Тут ведь и двадцатой части людей не осталось. Сбежали, были убиты, стали рабами… Несчастья свалились на наши головы, видно за грехи и неверие карает нас великий господь. Скажи мне, сиятельный архонт, если ты не желаешь нам зла, то зачем пришел сюда? До нас никому нет дела, и сюда уже давно никто не приходит. Откровенно говоря, я и забыл, когда видел незнакомые лица. Прошлогодний набег не в счет. Наше убожество не привлекло даже всадников кагана, когда они шли на столицу. Да что там говорить! Императорские мытари, эти проклятые кровопийцы, обходят стороной наши места. А это, согласись, что-то, да значит.

– Я строю город на той стороне Дуная, – охотно пояснил князь, – а через Сердику идет старая дорога на Константинополь. Тут пойдут купеческие караваны, Антемий. Твой город оживет снова.

– Я не верю в это, – грустно покачал головой кефал. – Мы живем в варварском море. Оно окружает нас со всех сторон. Дальше живут северы, одно из Семи Племен. Они заняли лучшие земли, оставив нам лишь пустоши и горы. Это племя многочисленно и отважно. А еще они очень жестоки, архонт, сущие звери.

– Я бы все-таки попробовал, – ответил ему Самослав. – Встречусь с их вождем, поговорю…

– Но что ты ему скажешь? – изумился Антемий.

– Скажу, что теперь это наша корова и мы ее доим, – весело подмигнул Само, вливая в себя кубок вина.

– Корова? – еще больше удивился Антемий. – Я уже забыл, как выглядит корова, сиятельный архонт. Всех коров у нас отобрали склавины. Даже коз, оставшихся у нас, можно пересчитать по пальцам.

– Покажешь мне, где живет местный владыка?

– Покажу, конечно, – испуганно кивнул Антемий. – Я там каждый камень знаю, это же бывшее имение моего отца.

– Если все удачно сложится, Антемий, ты не хотел бы открыть постоялый двор? Ну, сам понимаешь, место для отдыха, харчевня, баня, девочки… Люди, которые так долго в пути, будут готовы платить за все это.

– Да я рад бы, сиятельный архонт, – с изумлением посмотрел на него местный кефал. – Да только у меня денег таких нет.

– Зато у меня есть, – задорно подмигнул князь. – А окрестным негодяям скажешь, что это мое имущество, и отвечать они тоже будут передо мной. Доходы делим пополам. По рукам?

– По рукам, – ответил ошеломленный Антемий. – Я кажется понял, что вы говорили про корову.

– Значит, мы с тобой сработаемся, – кивнул князь. – Отчитываться будешь перед моим управляющим из Константинополя. Если хоть монету утаишь, он с тебя шкуру спустит.

– У вас есть управляющий в Константинополе? – раскрыл рот Антемий.

– Ты даже не представляешь, что у меня еще есть, – поднял кубок Самослав. – За тебя, Антемий! Батистовые портянки носить будем.

***

Два дня спустя Самослав вновь лицезрел владыку местного рода. Могучий полуголый мужик, упрямо выставивший вперед всклокоченную бороду, стоял перед ним на коленях. Одному из родов северов приглянулись эти места, и они прогнали ромеев, заняв их дома и пашни. Уйти с этих земель они отказались, а в прямом бою словенский род раскатали в тонкий блин. Теперь вот оставшиеся в живых мужчины племени, бившиеся на редкость отважно, смотрели на пришельцев с нескрываемой ненавистью. Им не дали сбежать, окружив конницей со всех сторон.

– Я предлагал тебе уйти отсюда, – ровно спросил князь, не обращая внимания на обжигающие взгляды, что бросали на него пленные, – но ты отказался. Так?

– Пошел ты, – сплюнул владыка сгусток крови. – Это моя земля. Я родился тут.

Его изрядно помяли, когда брали в плен, и теперь он дышал хрипло, придерживая отбитый бок, наливающийся густой синевой. У владыки явно были сломаны ребра, но, судя по непримиримому настрою, этого было слишком мало, чтобы его угомонить. Владыка готов был зубами перегрызть глотку князю, если бы мог. Перспективы сотрудничества с данным персонажем были весьма сомнительны, и князь скомандовал:

– Всех мужиков убить, а тела на кольях вдоль дороги расставить. Пусть остальные любуются. Ромеев гоните сюда, для них работа появилась.

– А баб и детей тоже убить? – спросили не на шутку взволнованные воины. – Может, не надо? Они же денег стоят.

– Баб и детей за Дунай погоним, – ответил князь. – Только мужиков.

– Княже, – к Самославу подскакал начальник его охраны Бранко, ударив кулаком в грудь. – Там ромеи идут малым отрядом. И с ними тот смешной парень с бабским голосом, что у нас в городе был. Я его сразу узнал.

***

Месяц спустя. Август 627 года. Константинополь.

Ровно через год после осады в окрестностях столицы, что еще не пришла в себя от пережитого ужаса, варвары снова разбили лагерь. Горожане удивленно смотрели на конницу, которая и не думала разорять пригороды, как делала это обычно. Шатры, выстроенные в ровные линии, удивляли несказанно, и на стенах города стояла стража, судорожно вглядывающаяся вдаль. Вдруг это какой-то новый обман, на который были горазды дикари? Вдруг это лишь передовой отряд, а основное войско на подходе? Тут еще свежа была в памяти встреча императора и кагана в Гераклее, после которой тысячи людей были убиты и уведены в рабство, а потому жители пригородов толпами побежали под защиту стен.

Из лагеря варваров в сторону Золотых Ворот двинулась длинная процессия. Дворцовая стража из исавров важно шествовала по бокам, охраняя патрикия Георгия со свитой, в которой скромно шествовал доместик Стефан, который и тремя словами наедине с братом не обмолвился. Уж слишком много ушей было вокруг. Но не привычный вид дворцовых евнухов, священников и знати приковал к себе взгляды горожан. В процессии ехал со своей охраной архонт варваров, удививший народ гладко выбритым лицом и длинными пшеничными усами. Удивлял и его доспех, в кольца которого были вплетены толстые железные пластины, несущие на себе следы ударов. На нем не было золота и серебра, в отличие от его воинов, и это показное презрение к роскоши пробрало знающих людей до самых костей. Гунн Аттила тоже пил из деревянного кубка, когда вокруг него были сложены горы золота, присланные запуганными до икоты императорами. Неужели и этот будет таким же? Не приведи господи! Великий город видел много знатных варваров. Они росли тут, будучи заложниками, они служили ему, побеждая его врагов. Они даже брали после этого Рим, как рекс (2) готов Аларих, проживший когда-то в Константинополе не один год. Но чтобы вождь, пришедший с сильным войском, просто зашел в город, как гость! Нет, такого еще не бывало.

Золотые ворота открылись, и торжественная процессия двинулась по главной улице, носившей непритязательное название – Меса, Средняя. Она шла от самой святой Софии, мимо Ипподрома, форумов Константина и Феодосия, Бычьего форума, и упиралась прямо в Золотые ворота, самые помпезные и нарядные из всех. Императоры прошлого не поскупились на то, чтобы поразить гостей города и, надо сказать, им это вполне удалось.

Даже Самослав, привычный к архитектурным изыскам, был поражен. Как вам улица шириной двадцать пять метров в средневековом городе? А население под четыреста тысяч человек, которое не могли уменьшить даже регулярные вспышки чумы? А здания вдоль всей улицы, которые выходили вперед широченными портиками с колоннадой? Да вся процессия могла пройти под ними три мили, до самого Большого Дворца, и не увидеть солнца! А несколько гаваней, где ежедневно швартовались десятки кораблей? А уличные полицейские, называвшихся равдухами, отряды которых поддерживали порядок в гигантском городе? А четыре десятка крытых водохранилищ? А множество акведуков и подземных труб, снабжающих их водой? Город был весьма сложным с инженерной точки зрения даже по современным меркам. И построен он был на совесть, ведь акведук Валента князь видел собственными глазами в Стамбуле, и он исправно отработал до девятнадцатого века.

– Куда же они все гадят, княже? – шепнул ему на ухо Бранко, который ехал с раскрытым от удивления ртом и пялился на безумные толпы народа, что глазели на торжественную процессию. – Ты представляешь, сколько дерьма тут каждый день получается? Куда они его девают, а?

– Сам не пойму, – почти не разжимая губ, ответил князь. – Тут же скотобойни есть, тысячи голов каждый день режут. Представляешь, сколько отходов? Да местного эпарха надо на руках носить. Это ж сколько забот у него!

– Великие боги! Да неужто люди такое сотворить могут? – Бранко не верил своим глазам, разглядывая ипподром, в котором помещалась половина города. – А я думал Новгород наш чудо из чудес! А он ничто рядом этим…

Они стояли на площади Августеон, окруженной роскошными зданиями. Большой Дворец, храм Святой Софии, здание Сената и термы Зевскиппа. В центре площади высилась колонна, от которой отходили во все стороны дороги Империи, а неподалеку от нее стояла статуя Юстиниана в доспехах, который протягивал вперед правую руку. Так он грозил варварам. В довершение всего, площадь была вымощена мрамором, и это просто ошеломило невзыскательных словен.

– Да-а…, – тянул про себя Самослав, который все еще был под впечатлением. – Какую страну просрали, идиоты! Я, конечно, знал, что Рим был крут. Но чтобы настолько!

Процессия остановилась у входа в Большой Дворец, а к Самославу подскочил евнух, сияющий фальшивой улыбкой, словно приклеенной к его одутловатому лицу.