Текст книги "Альфа и Омега"

30. По наклонной, к краю пропасти

Ежиков забыл, что когда-то жил сладкой жизнью «золотой молодежи», не обремененной ни трудовыми мозолями, ни думами о хлебе насущном. Та чудная, волшебная, неповторимая жизнь ушла во мрак, а на смену ей пришло ежедневное ярмо шпионажа, которое день ото дня становилось все невыносимее. Англичане превратили его в послушного робота, обязанного точно выполнять указания, поступавшие по радио. Любые отклонения от их заданий наказывалось жесткими внушениями и напоминанием о его полной зависимости от их воли. Две вещи приковали Юджина к СИС: деньги и возможность вырваться в Великобританию. Две этих вещи оказались жизненно необходимыми ему. Необходимыми как кислород, потому что советский период его биографии заканчивался с неотвратимой неизбежностью. Инстинкт самосохранения подсказывал Евгению, что опасность ходит рядом и однажды может постучать в дверь, если он не успеет вовремя смыться. Юджин печенкой чувствовал, что вокруг него идет работа и он может оказаться за решеткой. Поэтому нервы его находились на пределе напряжения, и он постоянно просил англичан в своих шифровках о выводе из страны. В ответ же получал жесткие требования работать дальше и успокоительные сообщения о том, что никаких данных об ухудшении обстановки вокруг него не имеется. Наружное наблюдение «Джет», и вправду, больше не видел. Он не мог знать, что теперь в наблюдении за ним не было необходимости. Когда контрразведчики установили, что мимо дома Ежикова регулярно проезжает автомашина резидентуры СИС, они взяли ближний эфир под контроль и выявили сеансы БАРСа. Расшифровать примитивный цифровой код для 15 Управления, которое щелкало даже электронные шифраторы, было несложным делом. Вскоре все переговоры «Джета» с резидентурой стали ложиться на стол разработчиков, а оперативное дело на него начало ускоренно толстеть. В целом, доказательств по статье «шпионаж» было набрано более чем достаточно, и шла подготовка к передаче дела в следственное управление.

ФСК установил также и то, что «Джет» употребляет наркотики. Его поставщик Семен Соткин был у чекистов давно на примете и гулял на свободе только потому, что его квартира являлась явкой для нигерийских дилеров из университета им. П. Лумумбы. Она находилась под постоянным прослушиванием, что позволяло получать массу информации по наркотрафику. Однако кокаин шел с перебоями. Частенько по курьерам били американцы на том конце маршрута, и тогда Семен предлагал «Джету» афганский героин, которого в Москве становилось все больше и больше. Это зелье было несравнимо отвратительнее «кокса». Среди кокаинистов бытует распространенное убеждение, что, при необходимости, от кокаиновой зависимости можно освободиться. У «кокса» высокая степень очистки и синдром не такой болезненный. Афганский же героин, как правило, грязный, делал человека «невозвратным» в три приема. После первой же инъекции наступала такая дикая ломка, что выйти из нее без нового укола было почти невозможно. Вскоре Юджин обнаружил, что период нерегулярного приема кокаина закончился, а на смену ему пришла постоянная зависимость от героина. Без приема дозы он не мог уснуть. Проклятые страхи наваливались безжалостной глыбой. «Джет» вскакивал с постели, метался по комнате, пробовал прогнать страх спиртным, но в конце концов доставал шприц, делал инъекцию и расслабленно засыпал. А утром, до обеда, надо было выгнать ломку от вчерашнего. К концу дня опять наступало повторение пройденного. Ежик знал, что такая дозировка очень велика, и что многие наркоманы умеют колоться раз в двое суток. Только они, видимо, не являются агентами СИС, а у «Джета» при одном воспоминании об этой службе возникало желание «уколоться и упасть на дно колодца». Под влиянием стресса и наркотиков нервная система Евгения окончательно выходила из строя. Он бешено реагировал на любой раздражитель, а через полминуты уже терял силы, оседал на стул, покрывался потом и хватался за стакан с водой. В то же время, психика продолжала обманывать его. Он знал, что героиновый наркоман практически неизлечим и может прожить всего несколько лет, но убедил себя в том, что как только сбежит в Англию, то использует оставшееся время на лечение, а потом начнет новую главу своей жизни. Зависимость Ежикова с каждым днем становилась все более очевидной, и видавшие виды сотрудницы его секретариата однажды поняли, в чем дело. О нем поползли вполне обоснованные слухи. Черт с ними, с сотрудницами, эка невидаль – баловство с наркотиками. Наступало время, когда в аппарат правительства начала заползать такая помоечная публика, что грех Ежикова ничем особенным уже не казался. Какие-то особи с золотыми зубами и лагерными замашками выдвигались с родины Бориса Николаевича, не претендуя на первые роли, но цепко захватывая должности поменьше, зато понаваристее. Среди этой публики царили животные нравы, искусное владение непечатной лексикой и лихоимство. Власть Ельцина утверждала на проворовавшемся российском Олимпе такого безоглядного и наглого Вора, какого в истории страны не было никогда. Теперь здесь все лихорадочно устраивали свои дела, как правило, заключавшиеся в дележе и разграблении партийного имущества, насчитывавшего миллиарды долларов. Эта ситуация была на руку Юджину. До его проблем не было дела никому, и он мог в меру оставшихся сил разбираться с ними самостоятельно. Евгений вознамерился решительно потребовать от англичан отправки в Лондон, но на сей раз в ситуацию неожиданно вмешался его папик.

После роспуска КПСС Виктор Ежиков спокойно жил у себя на даче, отойдя от дел и не подавая видимых признаков недовольства своей судьбой. Хотя, почему бы им и не появиться, этим признакам, если здоровый и умный человек в возрасте пятидесяти семи лет обрушился с самого верха политической власти к себе на дачу и стал никому не нужен?

Может быть, на душе у папика накопилось много всякого, но вида он не подавал и добросовестно изображал из себя отставника, лишь изредка исчезая на встречи с кем-то в Москве.

В ночь перед решительным демаршем англичанам Юджин остался ночевать на даче и по обычаю ширнулся на сон грядущий. Он уснул в блаженном состоянии и был разбужен на рассвете папиком, который, сидя на краю его постели, крутил в руках шприц, брошенный сыном прямо на пол.

– Я давно подозревал, что ты сел на иглу, Женя. Только все не мог собраться с духом поговорить с тобой. Страшно осознавать, что твой сын – наркоман, знаешь ли. Расскажи, что с тобой происходит.

Евгений удивленно выкатил ничего не понимающие глаза на отца. Он не совсем пришел в себя и первая мысль, какая появилась у него в голове, была о том, что ему очень плохо. Дозировка его стремительно росла, и чем дальше, тем страшнее становилась «ломка».

– Папа, можно нам поговорить попозже, я плохо себя чувствую.

– Попозже ты опять уколешься и станешь невменяемым. Нет, сынок. Мы должны поговорить сейчас. Как бы плохо тебе не было. Так рассказывай.

– Что рассказывать? Да, я немножко подсел на героин. Но скоро с этим покончу.

Отец вскочил с постели и заорал:

– Ты за кого меня держишь, идиот? Я жизнь прожил и все в этой жизни видел. В том числе и наркоманов. Героиновый наркоман, который каждый день колется, уже никогда не вылезет из петли, понял? Ты колешься каждый день, так ведь?

– Ну, может, не каждый день… нет, не каждый.

– Ты врешь, щенок. Я наблюдал за тобой всю неделю. Ты колешься каждый день. Тебе жить осталось до понедельника. Сдохнешь на помойке как последняя скотина! Почему ты привязался к наркотикам? Почему?

– Папа, прежде чем говорить, я должен принять дозу… мне очень плохо…

– Нет и еще раз нет. Отвечай, почему ты подсел на героин. Ведь у тебя все было хорошо.

– Папа, дай мне ширнуться…

– Хорошо, я разрешу тебе, если ты скажешь правду.

Ежик больше не мог терпеть. Все его тело разламывалось, но главная мука еще не пришла. Он чувствовал приближение внутренней дрожи, которая появляется перед болью, приносящей адские страдания. Еще минута, и у него начнутся конвульсии.

– Меня завербовали англичане…

– СИС?

– Да.

– Зачем ты пошел на сотрудничество с ними?

– Хотел заработать денег.

– Заработать денег, идиот, да ты знаешь, сколько у нас денег?

У старшего Ежикова чуть было не слетела с языка правда, и только по старой привычке никогда не говорить ее без надобности, он смолчал. На самом же деле денег у их семьи хранилось только в закопанном виде восемьсот семьдесят тысяч долларов. Эту сумму Виктору Ежикову честно вернули польские коммунисты, когда ПОРП была распущена. В тот драматический момент он по заданию ЦК находился в Варшаве и пытался оказать товарищам помощь на месте. Однако всякая помощь была уже бесполезна. После отстранения ПОРП от власти Ежиков был вызван на явку, и представитель бывшего ЦК Польской Объединенной Рабочей Партии передал ему то, в чем больше не было надобности. При этом поляк полагал, что представитель братской партии вернет деньги в кассу КПСС. Здесь он ошибался, так как братский представитель быстро смекнул, что неофициальная обстановка передачи предполагает и неопределенность дальнейшей судьбы зеленых бумажек. После его возвращения в Москву, кейс с долларами был упакован в целлофан и закопан в лучших традициях конспирации неподалеку от любимой хозяйской елки, в двух метрах от ствола, точно на юг. Но помимо этого запаса, у Ежикова были и счета еще в нескольких странах «третьего» мира. Счета эти образовывались при актах оказания одноразовой помощи компартиям недоразвитых стран. Одноразовая помощь оказывалась обычно чемоданами долларов, причем постоянно происходила усушка-утруска содержимого в пользу как получателя, так и давателя. В результате Ежиков мог спокойно смотреть в будущее, и само по себе падение с небес на дачу его мало беспокоило. Больше раздражало то, что все в стране шло не так, как он хотел. К дележу гигантского наследия ЦК допускались не те, кто это наследие создавал, например, такие, как он, а какие-то мистические личности, еще вчера неизвестные никому. Борис Николаевич только готовился стать Президентом всея Руси, а его люди уже захватывали фабрики и заводы партии, ее издательства, типографии и гостиницы, курорты и здравницы, открытые и закрытые банковские счета. Эта вакханалия не могла не бесить старшего Ежикова. Он вел переговоры с рядом своих соратников о том, чтобы успеть отхватить хотя бы частицу этого добра в легальное пользование. Кажется, что-то стало получаться, и тут – история с Евгением, которая просто подсекла старого партийца. Ведь все свои усилия он направлял на создание будущего для единственного сына. Для своего единственного олуха, который сам, конечно же, ничего не в состоянии достичь. Если оставить его без поддержки, то внуки будут влачить нищее существование в этой новой жизни, которая обещает быть сладкой отнюдь не для всех. Он делал все, чтобы внуки имели свой кусок хлеба с джемом. Но теперь стало ясно, что они вообще могут не появиться на свет. А если родятся от наркомана, то возникнет вопрос, стоило ли им рождаться?

Старший Ежиков всегда знал, что его сын не боец. Хотя, в целом, мальчик был вполне адекватен требованиям времени, но природная лень и отсутствие склонности работать локтями лишали его серьезных жизненных перспектив. Женю пришлось постоянно поддерживать, надо было поднимать достойного наследника, ведь каждый делает своему ребенку карьеру. Вспомнился популярный когда-то анекдот: генерал гуляет с внуком и тот его спрашивает:

– Дедушка, а я буду генералом?

– Будешь, будешь, внучек, – отвечает старик.

– А маршалом?

– Нет, маршалом ты не будешь.

– Почему?

– У маршала свои внуки имеются.

Кажется, у Ежиковых дело клонится к прерыванию наследственной линии. Как это горько! Что же надо было предпринять, чтобы Женька не влип в сети СИС? Завалить его деньгами? Но разве он в чем-то нуждался? Он имел буквально все, за исключением исполнения каких-то диких прихотей вроде двухсотсильного кабриолета. Он хотел сорить деньгами направо и налево? Но разумные люди так не живут. Есть нормы, которые психически нормальный человек, тем более, воспитанный в советском обществе, не должен переступать. В чем же дело? Это какой-то злой рок, нависший над его семьей. Может быть, за грехи отца? Но у кого их нет? Почему многие коллеги Ежикова воруют несметные богатства, а их дети являются вполне преуспевающими гражданами?

– Что же теперь делать, Женя? Мало того, что тебе надо срочно лечиться, ты еще должен в кратчайшие сроки уехать из страны. У тебя остался загранпаспорт?

– Папа, я думаю, что это дело безнадежное. Англичане сказали мне, что при малейшем подозрении чекисты поставят меня на контроль выезда и меня сцапают в Шереметьево. Или в Бресте.

– Да, ты прав, надо думать о другом варианте.

Пока отец задумчиво смотрел в окно, Юджин дотянулся до ночного столика, выдвинул ящик и достал из него коробку с уже наполненным героином одноразовым шприцем. Он привык готовиться к утренней ломке с вечера. Отец, заметив движение, обернулся и с болью наблюдал, как сын ловко накинул на руку жгут, поработал кистью, чтобы проявить вену, а затем нетерпеливым движением воткнул иглу в исколотый локтевой сгиб.

Жидкость пошла в кровь, и почти мгновенно боль начала уходить, а на ее место всплывало нежное, благодатное тепло. Юджин расслабился и улыбнулся:

– Все в порядке, отец. Мы еще повоюем.

Виктор Ежиков сел на край его постели, обнял сына, и уткнулся носом ему в плечо. Евгений почувствовал, как на плечо его стекла горячая струйка слез.

31. «Карат» о беловежских событиях

Ноябрьские холодные дожди непрерывной завесой стояли на улицах Берлина. Машины передвигались днем с включенными фарами. Проходить проверочные маршруты стало труднее, потому что в зеркало заднего обзора были видны лишь мерцающие огни идущего следом автотранспорта. Номера и особенности автомобилей проявлялись лишь при максимальном сближении. Тем не менее, Булаю надо было довольно часто выходить на встречи с «Каратом». Агент контролировал информационную линию, освещавшую маневры США и Великобритании вокруг Кремля. Добытую информацию резидентура максимально обезличивала и направляла в Центр, не надеясь, что она получит должного применения. Разведчики подозревали, что на штаб Ельцина оказывает большое влияние весь комплекс американских представительств в Москве, в том числе и резидентура ЦРУ, поэтому были весьма осторожны с получаемыми от «Карата» данными. Там, в столице, все больше и больше прибирал к рукам власть продажный чиновник, способный и за ломаный грош поделиться с кем не надо секретной информацией.

К тому же Данила заметил, что «Карат» стал напряженнее на встречах, будто какое-то предчувствие опасности поселилось в нем. Джон ничего не говорил Булаю по этому поводу, но тот воспринимал настроение агента и предполагал, что он опасается именно утечки передаваемой им информации. Однако, это было не совсем так. Рочестер пока еще бессознательно, но безошибочно стал воспринимать исходящую от своего окружения опасность. Его уже начали проверять внутри резидентуры, хотя пока не было никаких видимых признаков этой проверки. Но в пространстве существуют еще и хитросплетения тех невидимых сил, которые связывают людей и сплетаются в причудливые узлы. Стоит только одному узелку затянуться покрепче, как на другом конце нити кто-то начинает чувствовать непонятное беспокойство. «Карат» испытывал это беспокойство, но, как это бывает с сильными людьми, не поддавался панике, а старался удостовериться, не обманывается ли он, не подводят ли его нервы.

На этот раз они встретились в небольшом уютном ресторанчике в Грюнау. Данила намеренно выбирал места встреч в восточной части Берлина, потому что бригады бывшей западноберлинской наружки знали ее пока недостаточно хорошо и легче выявлялись. Ресторанчик был почти пуст, в камине потрескивал огонь, за окном стояла дождливая муть, и в этой атмосфере было приятно вести неспешную беседу. Булаю нравилось разговаривать с Рочестером. Англичанин был интересным и неординарным человеком, хотя и не без странностей. Однако Данила, имевший дело с многими земляками Джона, давно пришел к выводу, что на Альбионе ординарных людей не бывает. То ли климат там такой, то ли питание особенное, то ли к процессу зачатия активно подмешивается виски, но каждый англичанин способен выкинуть что-нибудь оригинальное. Особенно Даниле нравилась манера Джона вести разговор. Как бы наивно-галантная, она на самом деле была всегда заряжена крепкой дозой сарказма, удивительным образом не обидного для собеседника. Конечно, сама по себе манера говорить мало чего стоила бы, если бы не знания и жизненный опыт Рочестера. Он много видел, прекрасно разбирался в людях и при этом часто делал парадоксальные выводы. В этот раз он начал разговор с совершенно неожиданного вопроса:

– Ну, что, мой друг, чистим личное оружие, заряжаем воки-токи новыми батарейками, пишем обращение к нации?

– Что с Вами, Джон? Вы опять пили дешевое виски?

– Дешевое виски, мистер Булай, пьет Президент Ельцин. Подобное обстоятельство, как я догадываюсь, должно заставить наиболее ответственных офицеров вашей службы выделить ему отдельный изолятор для этого увлекательного занятия.

– Джон, если бы Вы выстрелили в меня из пистолета, я бы меньше удивился. Что Вы несете?

– Как истинный патриот Советского Союза, получающий за это чувство хотя и скромную, но осязаемую мзду, я не могу не сказать, что этого человека пора убирать с подмостков. Иначе он заиграется, и театр сгорит.

– Поясните, пожалуйста, эту непростую мысль.

– Я располагаю перекрестной информацией, что группа Ельцина готовит государственный переворот.

– Переворот?

– Ну да! Ельцину надоело играть с Горбачевым в эту вашу национальную забаву по перетягиванию каната, и он решил развалить Советский Союз. Таким образом, он оставит Мишу без трона.

– Это проверенная информация?

– Да, я знаю о проводимой акции влияния, в которой наши люди доводят до него данную идею. Точнее – она давно витает в воздухе. Задача мероприятия – подтолкнуть его на решительный шаг. Потому, что если он будет тянуть и колебаться, Союз развалится сам собой, а Горби успеет перепрыгнуть в другую лодку.

– Не понял, объясните, пожалуйста.

– Пожалуйста. После ГКЧП мы всеми силами пытаемся заменить Горбачева Ельциным. Но Горби оказался более цепким бойцом, чем мы рассчитывали. Он готов питаться экскрементами, лишь бы не уходить с высокого поста. Ельцин его травит, унижает, как может, надеется, что противник не снесет обиду, да не тут-то было. Миша утирается и продолжает держаться за стул. Одновременно он шушукается с шейхами ваших республик, хочет подмахнуть с ними хоть какой-нибудь договорчик, чтобы остаться Президентом. Мы подталкиваем Ельцина на то, чтобы он эту Мишину возню в Новоогареве подсек. Тогда по СССР и зазвонит колокол. Потом появится похоронная процессия, которая с гиканьем и свистом растащит усопшего на куски. А мистер Бен будет стоять у изголовья и махать кадилом: мол, приидите и владейте, мне все по барабану.

– Почему ты приписываешь ему такую мрачную роль?

– Потому что я еще в штаб-квартире читал на него досье. Оно больше всего похоже на дело пациента психиатрической клиники. Худшего варианта для твоей страны придумать невозможно. Да, я думаю, ты и сам об этом догадываешься. Так вот, отдавая себе отчет в том, что я не самый умный на свете, полагаю, что где-то и в вашем славном ведомстве уже созрела мысль о принудительном прекращении этого пьяного цирка. Я всерьез считаю, что сегодня вашу державу может спасти только путч.

– Ты представляешь, какие последствия повлекла бы за собой попытка путча в этой обстановке?

– Дорогой друг, путчи и осуществляются именно в такой обстановке. Поверь мне, представителю державы, которая специализируется на путчах во всех частях мира уже двести лет. Каких последствий вы боитесь? Протеста демократической общественности, которая может объединиться, вооружиться и начать против вас военные действия? Вспомни ГКЧП: для разгона толпы у Белого дома достаточно было взвода «зеленых беретов» со слезоточивым газом. Обрати внимание, во всей огромной стране во время ГКЧП демонстрировала только одна единственная площадь. Остальные города соблюдали спокойствие. О чем это говорит? О том, что народная стихия всегда организуется профессионалами. У Ельцина тогда не было профессионалов, и сейчас их еще нет. Никакой народной стихии не обнаружится. А те несколько десятков слабоумных, которые захотят митинговать в его защиту, разбегутся от первого же выстрела, оставляя на асфальте мелкий помет.

Или вы боитесь реакции Запада? Да куда он денется, этот Запад, он же вас боится с вашими атомными ракетами. Ничего серьезного он не предпримет, хотя крику будет много, ведь Вы провалите его проект, и ему придется смириться с проигрышем. Можно, конечно, предположить, что на вас наложат санкции, как на Ирак, только чьей нефтью он сам будет пользоваться? Советской нельзя, иракской нельзя, а саудовской может и не хватить.

– Международная изоляция заставит нас затянуть пояса до самого позвоночника.

– Конечно, решать вам. Я-то думаю, что вы свои пояса затянете, если Ельцин добьется власти. Еще раз повторяю, этот человек не годится для такой крутой эпохи. Но вам выбирать.

– Все-таки согласись, Джон, что социализм уже не спасти. Он просто на последнем издыхании. Какой смысл в его консервации?

– Я не специалист по таким вещам, как социализм. Вполне возможно, что он издыхает. Я говорю о другом: следует предотвратить развал СССР, который влечет за собой опасность гигантского катаклизма. Американцы играют в очень опасную игру. Но не им пожинать плоды этой игры, а вам. Они могут отсидеться за океаном.

– Нет, Джон. Если я чего-то понимаю в своей стране, то скажу, что никакого путча спецслужб не будет. Наши офицеры не причастны к политике, это совершенно точно. Насчет армии ничего сказать не могу, но думаю, что и там тоже так.

– Не знаю, хорошо это или плохо, но, может быть, спецслужбы – единственные, кто мог бы спасти положение. Необходимо остановить развал красной империи, иначе начнется большая драка. Вам это надо?

– Не уверен, что ты прав, но путча с нашей стороны точно не будет.

– Неужели вы уйдете от своей гражданской ответственности и ничего не предпримете?

– Путч – это только начало. А что делать дальше? У путчистов должна быть программа действий. В нашей службе едва ли кто в состоянии ее разработать. Повторяю, мы не занимаемся внутренней политикой.

– Очень жаль это слышать, и жаль вашу страну.

– Видимо, мы выпьем до дна ту чашу, в которой повинны Богу.

– Ах, эта трогательная русская сентиментальность! В этом месте положено разрыдаться, мистер Булай.

– К этому я не приучен, но если говорить всерьез, то и на самом деле в нашем народе заложена огромная инерционность. Прав был Бисмарк, мы долго запрягаем. Это нас частенько подводило. Не обессудь, Джон, что я не обещал тебе исполнить твои надежды. Ведь тебе не нужны пустые обещания, правда?