Текст книги "Альфа и Омега"

32. Беловежские соглашения

Матвей снял наушники и вышел из-за своей ширмочки, где слушал приемник, лежа на кровати:

– Похоже, беда пришла, Иван Александрович. Ельцин с Украиной и Белоруссией подписали договор о ликвидации Советского Союза. Что же теперь будет?

Звонарь помолчал, потом медленно произнес:

– К чему шли, к тому и пришли, Матвей. Начинается главная борьба. Теперь за нас примутся всерьез. Хотя главное пока будет заключаться в пропаганде. Чего врагу надо добиться, чтобы мы оказались беззащитными перед ним? В первую очередь – доказать, что все наше прошлое никчемно. Повод есть – Союз развалился. Сейчас мы увидим, какой вал лжи обрушится на советское время. Если люди в это поверят, то и от собственного настоящего, и от собственного будущего добровольно откажутся. Нашим умом окончательно овладеет чужой дядя. Тут и наступит конец русскому единству, русской идее.

Матвей с сомнением смотрел на своего друга. Он верил в его светлый и проницательный разум. Убеждался в том, что предсказания Звонаря всегда сбываются, но иногда сказанное Иваном не умещалось в голове.

– Неужели ты веришь, что русская идея еще сохранилась, что на нее начинается оголтелая атака? Кто сегодня смотрит на русский народ как на духовный маяк? Не позади ли все это, не слишком ли мы возомнили о самих себе? Мы ведь грешим больше любого другого народа, Иван!

Звонарь вздохнул:

– Ты во всем прав, друг мой. И дух наш источился, и в грехах мы погрязли, но обрати внимание, какие силы были брошены на разгром советской власти. Почему? Думаешь, потому, что она не пускала буржуев к нашим богатствам? Правильно, и поэтому тоже. Или потому, что она мешала Америке свободно хозяйничать в мире? Конечно, и здесь правда. Но главное в другом. Они точно знают, что русский дух все-таки в нашем народе спрятался, какой бы он ни был битый-перебитый. И поэтому они нас ненавидят и страстно желают переломать, сделать другими. Таким же, как они сами – без Бога в душе.

– Но где же они обнаружили его в нас, этот русский дух?

– Как ты думаешь, зачем к нам Немчик приезжал? Разговоры с нами разговаривать, уму-разуму учиться? Ничуть не бывало! Ему наши премудрости совсем не нужны, у него своих достаточно. А приезжал он, мой друг, чтобы на нас с тобой подивиться, что это за чудаки такие в лесах объявились. Ведь таких чудаков сейчас по всей стране все больше и больше. Посмотри, сколько людей к святым местам потянулось. А я вот стал старые книги читать и узнал, что раньше на Руси между святыми местами непрерывно двигались богомольцы. Они двигались между ними, как кровь по артериям. А что такое богомолец? Это человек, который в жизни истомился и пошел к святому роднику душой припасть, оживить ее. И вот они получали этот живой дух и несли с собой дальше. Как кровь несет кислород, они несли укрепленную веру. Это явление не новое. Мусульмане тоже нечто подобное делают. Значит, есть в этом естественная закономерность. Сейчас православные кровотоки потихоньку стали обновляться. Так смотри, как интересно! Наши собственные вожди этого не замечают, а Немчик уже тут как тут, носом вертит: опять в лесах русским духом пахнет? Что его заставило все бросить, да по зимней дороге к нам две сотни верст ехать? Ответ простой: боязнь православного возрождения.

Вот ты говоришь, мы грешим не меньше других. Это правда. Но ведь согласись, большинство из русских людей воспринимает грех как грех, и не ищет себе оправдания. Не все, конечно, но большинство это знает, даже молодежь. Сколько ко мне молодых женщин приходило, каялись в грехе аборта. Каялись! У нас, пока, слава Богу, нет женских организаций в защиту аборта, как в западных странах. Подумать только: женщины в защиту права убивать своих детей! А мы способность видеть грех не утратили, от этого и идут богомольцы по проторенным тропам. В этом наше отличие от европейцев. Так что, не умер еще русский дух, живет в глубине нашей души.

Матвей горько покачал головой:

– Но ведь это различие пока едва заметно. Большинство из нас стремится как раз стать такими же европейцами.

Звонарь внимательно всмотрелся в лицо своего друга. За прошедшее время он успел привязаться к этому суровому и верному человеку, понять, как он страдает за судьбу своей земли. Матвей, наверное, сам не понимал, что сейчас противоречит себе. Кому как не ему, штучному военному специалисту, не тянуться к западным стандартам, воображать себя в пучине современной цивилизации, окруженным всевозможным умным комфортом и удобствами, солидной зарплатой и уважением окружающих? Почему же вместо всего этого он сидит в этой убогой избушке без всех удобств, питается скудно, читает при керосиновой лампе и не знает никаких развлечений? Разве не потому, что он в первую очередь русский человек, сумевший сохранить свою совесть такой, какой она досталась ему от предков? Разве можно утверждать, что в стране осталось мало людей с совестью? А те, кто идут к этой избушке бесконечной чередой, не совестью ли своей движимы? И тех, кто пошел в смертельную зону Чернобыля без надежды на спасение, разве не совесть повела? Таких примеров несметное множество, именно они для русского человека характерны.

– Не соглашусь с тобой, не соглашусь, Матвей. То, что наших людей обманули и навязали им западные взгляды на жизнь, это правда. Особенно молодежи. Но кроме взглядов есть еще душа. Именно душой человек чувствует незримую грань между добром и злом. Ведь зло часто надевает маску добра. И вот здесь мы другие, потому что у нас по истории другая духовная культура. Мы избежали капитализма, а капитализм выращивает эгоистов. Это его огород. Он на эгоистах урожай собирает. Но эгоизм и вера несовместимы. Помнишь «Возлюби ближнего своего…»? Они не уживаются. Поэтому капитализм веру изживает. А это путь к самоуничтожению, потому что человеческий эгоизм, если его не удержать, приведет к концу мира. Как сказал апостол Павел: «…тайна беззакония уже в действии, только не свершится до тех пор, пока не будет взят из среды удерживающий». Вот и получается, что сегодня мы, ослабленные и побитые, остались единственным островком, на котором еще есть сопротивление тайне беззакония.

Матвей задумчиво потер лоб ладонью и сказал:

– Что-то я не верю, что Ельцин хоть какое-то понятие имеет о том, что ты говоришь.

– Нет, конечно. Ельцин пришел для того, чтобы русского человека дожать до самой земли. Думаю, в результате его деятельности у многих глаза откроются на происходящее. Вот тогда настоящая схватка и начнется.

– Ты думаешь, наши люди способны объединить силы для духовной борьбы? Да у них сегодня вообще никакой идеи в головах нет.

– Идеи нет, это правильно. Но получится следующим образом. Вот мы о Немчике говорили, мол приезжал, любопытствовал. Бесы тем и характерны, что первыми в наступление идут. Немчик у них – как фронтовая разведка. Сегодня вроде бы еще и нужды никакой нет бороться с русским самосознанием. Где оно? Нету его! А они уже идут в атаку. Вон, смотри, какие пляски раскручивают и в газетах, и по телевизору, и на радио. Цель одна – задавить русский дух. Осмеять, поглумиться, унизить в глазах каждого. Слова-то какие придумали: «коммуно-патриоты», «красно-коричневые» «русские ксенофобы»! Хотят, чтобы русский человек стеснялся своего происхождения. Значит, понимают опасность для себя, торопятся, поспешают, не хотят, чтобы русский дух взял да и вышел из своего укрытия. А суета эта как раз против них и действует. Она – как соль на раны русского человека. Он смотрит, как над ним глумятся, и начинает потихоньку созревать для ответа. И думаю я, Матвей, что есть в этом Божий промысел. Есть! Будем мы снова православной страной, вот посмотришь. Другого пути у нас нет. Но если такая большая страна, как Россия, станет всенародно православной, то и роль Удерживающего будет только ее.

33. Филофей Бричкин

Настала пора расставаний в краеведческом музее. Кто бы из бестелесных знакомцев ни явился Филофею, все приходили прощаться. Аполлинарий Евсеич Захолустный обставил свой визит особым образом. В один из сереньких дней, когда Филофей вознамерился прилечь на кушетке после обеденной закуски и уже смежил очи, в помещении заревела иерихонская труба Аполлинария:

– Восстань, о старая телега, к тебе пришел прощаться я!

Бричкин подскочил на своем ложе и испуганно выкатил глаза. Перед ним красовался Захолустный во весь свой великолепный рост. Обычно мрачное лицо его озаряла ухмылка.

– Вы что, Аполлинарий Евсеич, совсем с рассудку съехали? Так и дурачком сделать можно.

– Да ладно, Филя, не кручинься. Мозгов у тебя на рассудок уже не наберется, да и к нам скоро переедешь. А я к тебе попрощаться пришел, призывают, знаешь ли, на поэтическую службу!

– Что, ТРАХ устраивать, или как?

– Про ТРАХ я при жизни писал, зря ты… А буду крестьянским парнишкам рифмы насвистывать. Глядишь, нового Есенина Сережку высмотрю.

– А раньше-то что, запрещено было?

– Нет, не запрещено. Просто парнишкам власти слух затыкали. Много способных поэтов так и не народилось из-за этого. Напишет такой в газетку первый стишок, а газетка его так ошпарит, что он замолкает. Советская власть тогда собственные теплицы для поэтов имела и в них всяких сорняков по блату напихивала. Вот и вырастали пустозвоны. Я одного век не забуду. Фамилия не важна, цитирую по памяти. «Август» называется:

 
Шибануло холодами,
И пришел цветам каюк.
С замороженными ртами
Птицы бросились на юг.
Август – это лёт листа,
Снег – не время августа.
 

Вот так, Филя, если у птиц есть рты, то у нас с тобой должны быть клювы, а напечатана эта бредятина в толстом журнале, каково? Только теперь мы снова детей природы растить будем. Появятся, появятся соловьи. Подожди маленько.

– А сами-то Вы больше не пишите?

– Здесь это по-другому называется. Если мне будет позволено, то кое-какие строчки я земным поэтам нашепчу. Чай, у меня гениальные рифмы есть. Взять хоть эту:

 
«Не гляди на меня ледовито
И улыбкой своей не мани.
Мое сердце в янтарь ядровитый
Превратилось из лавы любви….»
 

Бричкин хихикнул:

– Ледовито – это как?

Аполлинарий схватился за патлатую голову:

– С кем я говорю! На кого трачу вибрации голосовых связок! Он не знает ледовитого океана, этого взгляда ледовитого, ледяного, как я могу метать бисер перед…

– Успокойся, Аполлинарий Евсеич, пошутил я. Каждому русскому человеку понятно, что такое – смотреть ледовито…

– Нет, нет, быстрей в деревню. Быстрей к молодой поросли, не способной на эту тупую реакцию. Я ухожу, ухожу, прощай Бричкин, ты еще услышишь мои звоны в стихах молодых!

Красный командир Федор Собакин также прибыл с прощальным визитом. Он выплыл перед Бричкиным в своей кавалерийской шинели, едва тот успел переступить порог музея.

– Уезжаю, Филофей Никитич, прощайте. Больше не свидимся.

– Как же так? Или стряслось что? – заволновался Бричкин, привязавшийся к Собакину.

– Неужели не стряслось, бесы в Кремле! У нас всеобщая мобилизация, горны трубят.

– И у вас там тоже сражения идут?!

– Как же иначе, Филофей Никитич? С тех пор, как грешные ангелы отпали от Господа, мира не стало. Сражения идут постоянно. Но теперь будет весело!

– А почему же Господь падших ангелов не рассеет?

– Они прячутся в человечестве. Чтобы их рассеять, надо уничтожить людской род. Пока срок этому не пришел.

– И как же вы будете бесов из Кремля изгонять?

– Всеми силами. Много предстоит повоевать. Сразу не одолеем.

– А кто главный у них?

– Неужели не видите? Каждому же понятно!

– Батюшки! Неужели…? Коли так, то какие же мы люди, если черта к власти привели?

– Такие вот вы люди, Филофей Никитич. Вам еще за это отвечать надо будет, а мы уже сегодня против него выступаем.

– И как же вы с ним бороться будете?

– Этого Вам знать не дано. Но о многом скоро догадаетесь.

– Значит, не победят нас черти?

– Нет у меня на это ответа. Как Господу будет угодно. Вы ведь все сделали, чтобы его благодать утратить.

Собакин исчез, а Филофей задумался. Невидимый лаз между тем и этим миром постепенно затягивался. Все меньше знакомцев из прошлого появлялось перед его очами. Невидимая рука закрывала дверь, как бы дав очевидцам удостовериться в неприкаянности и бессмысленности их земной безбожной жизни.

34. Охота за «Каратом»

У человека, играющего в смертельную игру, всегда обострено ощущение опасности. Он тонко улавливает все нюансы поведения окружающих, и порой по одному неосторожно брошенному взгляду может о многом догадаться. Джон Рочестер имел все основания опасаться, что в случае разоблачения его ждет немилосердное наказание. СИС не прибегает к физической расправе над предателями из собственных рядов, но и без этого в ее руках довольно рычагов, способных сделать жизнь человека невыносимой. Здесь действует негласный принцип мести до самого конца, не ограничиваясь решением судебных органов. Изменников следует травить через все имеющиеся возможности, доводить их до психушки или самоубийства. Джон знал, что в этой службе не только за предательство, но и за простой бунт можно заплатить очень высокую цену. Разведка Ее Величества по своему внутреннему укладу очень близка к масонской ложе. Однажды вступившему в нее лучше с ней не ссориться. Правда, эта безжалостность мало помогала ей и она не раз терпела громкий позор предательства от самых лучших своих работников. Было время, когда Москва в деталях знала обо всех интригах Уинстона Черчилля, а также его преемников. Может быть, из-за этого позора СИС так болезненно реагирует на любую возможность измены, внимательно вынюхивает любой ее признак и, заподозрив, тут же начинает копать с ретивостью полицейского бульдога.

Началось с того, что «Карат» обратил внимание на изменившийся взгляд резидента. Дональд Крейзи стал в разговорах с ним как-то необычно отводить глаза в сторону, словно опасаясь выдать взглядом некую особую мысль, о существовании которой Джон не должен знать. Рочестеру это не понравилось. Он стал по вечерам записывать беседы с резидентом и выделять в них те вопросы, которые тот задавал ему по работе среди иностранных дипломатов. Каждый вечер Джон аккуратно заносил столбиком проведенные днем диалоги и многократно перечитывал их. В результате проявилось, что шеф, как бы невзначай, неоднократно касался его контактов в дипкорпусе, выясняя точное время встреч и других мероприятий. И хотя о русских никогда не заходила речь, Рочестер заподозрил, что дело касается именно их. Ведь можно провести сопоставление всех выходов «Карата» в город с выходами в то же время советских разведчиков. Тут необходима помощь немецкой контрразведки, которая ведет тщательный учет всех передвижений русских, какие только можно зарегистрировать. Затем несложная компьютерная программа выдаст список всех сотрудников русской резидентуры, покидавших посольство в те же дни, что и Рочестер. Из них отсеиваются те, кто быстро вернулся или участвовал в официальных мероприятиях. Остаются только отлучившиеся надолго и вынырнувшие примерно в то же время, что и Джон. Таких будет от силы один-два, а скорее всего – один, скажем, Иванов. Немецкая наружка за ним не пошла, но это не значит, что о его поведении в городе не сохранилось никаких сведений. В электронных базах контрразведки имеются материалы наблюдения за всеми основными развязками города. По ним обратной отмоткой можно восстановить прохождение автомашины данного русского. Компьютер покажет, что в тот самый день, когда Иванов покинул посольство, его машина была засечена рядом видеокамер, в том числе и при въезде, к примеру, в район Кепеник. Туда же с другой стороны въехала и автомашина британского дипломата Джона Рочестера. Вот и весь фокус. А если Джон скажет шефу, что в тот самый день он встречался с испанским дипломатом в кафе на Музейном острове, то можно брать его в разработку.

Давно дремавший в глубине души Рочестера червячок поднял голову и неожиданно больно вонзил свои зубки в сердце. «Карат» почувствовал беспокойство. Сначала он пытался отогнать подозрения. Работа с Булаем строилась чисто. Никаких сбоев, никаких ошибок. Оба знали свое ремесло и делали дело по всем его правилам. Но чувство опасности не покидало Джона. Будто прилетела через приоткрытую дверь в его дом какая-то злобная химера и угнездилась под потолком, лишая своим невидимым присутствием сна и покоя. К тому времени Рочестер уже получил развод и жил в одиночестве. Всего за четверть месячного оклада Иветта оставила его в покое. Она хотела, конечно, больше, но судья не отреагировал на ее призывно-томные взгляды, зато предположил, что достойный мистер Рочестер ведет себя по-джентельменски, великодушно утаивая проделки этой ямайской обезьяны. Результатом незримого взаимопонимания двух джентельменов стало минимальное пособие для бедной женщины. Сейчас у Джона образовалось достаточно свободного времени, чтобы разобраться с нахлынувшими на него подозрениями. Нет, в Берлине прокола быть не могло. Более вероятна расшифровка в Москве. Он знал из рассказов коллег, что црушники стали называть Москву шпионским Диснейлендом. О вседозволенности российских чиновников ходили легенды. Впервые за всю советскую историю России, западные разведки нахватали в Москве большое количество источников. Такого не было никогда. КГБ сторожил секреты как цербер, и вербовки русских агентов здесь были редким и опасным делом. А теперь продажный чиновник сам шел на ловца. Хотя качество большинства агентов оставляло желать лучшего. Среди этой публики встречалось много людей разложившихся и непригодных для серьезного сотрудничества. Тем не менее, секретная информация из ПГУ к ним порой попадала, и именно они могли дать утечку.

Рочестер не хотел праздновать труса в глазах Булая потому, что у него не было никаких реальных зацепок для подозрений. Только интуиция. А он знал, как часто интуиция обманывает агентуру, ведь она работает на очень высоком нервном напряжении, и тут подсознание может давать сбои. Нет, Джон не хотел показаться Даниле трусоватым. Между ними уже выработалась некая особая, слегка саркастическая манера общения. Каждый видел в другом профессионала хорошей пробы, не способного срываться по мелким поводам. Джон даже предполагал, что Булай может отреагировать на его опасения в насмешливой манере. Но ночные муки стали невыносимыми, и он решился поделиться с Булаем. Они встречались нечасто. Основная переписка шла через тайники. Агентам уровня Рочестера, как правило, не дают специальной техники для связи. Слишком близко они находятся от специалистов этого дела, и хорошо проведенный негласный обыск может выявить такую спецтехнику. Другое дело – тайники, мало чем отличающиеся от своих древних предков. Человек сверлит ручной дрелью отверстие в деревяшке, закладывает туда свернутый в трубочку листок с текстом или фотопленку, заливает вход бытовым клеем и бросает это сокровище в условном месте в условное время. Точно также он получает и ответные послания. От случайностей и здесь никто не даст гарантии, зато негласный обыск дома, уж точно, ничего не выявит. Вместе с тем, у тайников есть и свои недостатки. Переписка идет довольно медленно, и когда нужен быстрый обмен информацией, они для этого не очень подходят. На такие случаи предусмотрен вызов на экстренную встречу. Его Рочестер когда-то предложил Булаю сам. Помимо этого, существовал еще и сигнал опасности, который предусматривал прекращение связи на длительный период.

Однако до этого ситуация еще не дошла, и «Карат» решил провести с Булаем личную встречу.

Вечером Рочестер вышел на свою ежевечернюю прогулку и направился к Александерплатц. Он шел не спеша, зорко посматривая по сторонам, но ничего подозрительного не замечал. Унтер ден Линден была полна оживленных пешеходов, вечернее солнце отражалось в цветных стеклах Дворца Республики, наступавшие сумерки были по-немецки покойны и наполнены домашним уютом. Джон не видел ничего подозрительного, но ощущал чьи-то глаза, наблюдавшие за ним со стороны. Нет, нет, он не обманывался. Это чувство посещает профессионалов именно тогда, когда появляются такие глаза. Есть в природе что-то неосязаемое, что-то неуловимое, долетающее до наших органов чувств и предупреждающее нас об опасности. То самое, что заставляет нас неожиданно для самих себя изменить решение и потом тысячу раз возблагодарить это чувство за то, что оно во время к нам подоспело. Да, глаза неуловимо плыли где-то рядом. Потом он пошел к месту постановки сигнала, сел на лавку неподалеку от фонтана с Нептуном и нимфами, достал свой карманный блокнот, и углубился в него, делая пометки карандашиком. Посидев минут пятнадцать, Рочестер встал и пошел дальше. Он знал, что наблюдающие не подходили к нему на близкое расстояние, в этом не было никакой нужды. Поэтому он без труда сумел провести карандашиком по скамейке и оставить на сиденье небольшую полоску. Завтра в семь утра Булай протопает мимо рысью неисправимого охотника за инфарктом и увидит этот сигнал. Значит, поздно вечером они встретятся у лодочной станции на берегу Меггельзее. Там в эту пору нет ни души и можно будет поговорить без свидетелей.

На следующий день Данила прочитал сигнал и доложил о нем резиденту. Вызов на экстренную встречу всегда является особым случаем. Если же вызывает агент, работающий во вражеской разведке, это вдвойне особый случай. Он не приходит по простой прихоти источника. Чаще всего это говорит о возникновении особых обстоятельств.

Разведчики проанализировали все, что только может быть связано с вызовом. Обстановка вокруг Булая была довольно спокойной. Повышенного интереса к себе со стороны противника он не замечал. Выявленные случаи наружного наблюдения вписывались в рутинную схему и не отличались от работы за другими сотрудниками резидентуры. Каких-либо особенностей в отношениях с «Каратом» также не было. Его корреспонденция уходила в у центр и хорошо использовалась, хотя оба знали, что Директор многое из материалов агента оставляет при себе и не посылает в Кремль. Не рискует. Но, тем не менее, они учитываются в работе и польза от них несомненна. Деньги за работу переводились на анонимные счета источника за пределами страны, и здесь комар носа не мог подточить. Поэтому решили на встречу с агентом выйти, предварительно обставив ее максимумом предосторожностей. Место вступления в контакт у лодочной станции было удобным потому, что к нему вела только одна дорога, и любое наблюдение будет вынуждено следовать в «хвост». Ехать по параллельным путям там было невозможно. А на случай, если наблюдение отстанет очень далеко, на его пути можно посадить засаду, которая его все равно засечет.

После длительной поверки Булай и обеспечивающий его операцию сотрудник подъехали к развилке на краю берлинского пригорода Фридрихсхафен, от которого дорога вела к станции. До нее оставалось еще около километра. Данила пошел дальше пешком, а напарник отогнал машину в сторону, спрятал ее в лесочке, а затем вернулся к развилке и укрылся в кустах.

Булай ждал «Карата», прогуливаясь по тропинке в полной темноте неподалеку от освещенной территории станции. По условиям встречи, агент также должен был бросить автомобиль во Фридрихсхафене и добраться до точки вступления в контакт своим ходом. Вместо этого Данила увидел, как по дороге медленно подъезжает автомобиль Джона. Никаких признаков наблюдения за ним не было. Булай решил дождаться, когда Джон подойдет к нему в неосвещенную часть тропы и для начала сделать внушение за разгильдяйство. Агент явно нарушал оперативную дисциплину. Рочестер приткнул машину к ступеням закрытого здания станции и не спеша выбрался из нее, оглядываясь в поисках Данилы. Тот уже собрался показать себя, как вдруг вибратор в его кармане забился, словно оживший майский жук. Три включения подряд – сигнал опасности. Напарник засек наблюдение за Джоном, которое отсюда было не видно. Данила развернулся и стал быстро уходить по тропе от станции. Теперь для него был только один путь – кругом через перелесок к месту встречи с напарником. Через пятнадцать минут он уже сидел в машине и слушал рассказ коллеги. Тот сначала засек автомашину Джона, который, видимо, решил, что чист как ангел и не захотел идти пешком до места встречи. После того, как задние огни его машины скрылись за поворотом, подъехала автомашина с выключенными фарами. Номер ее он записал. Она остановилась, из нее вышли два человека с прибором ночного видения. Они спустились к берегу, засели в кустах и стали наблюдать да Рочестером через прибор. При этом они переговаривались по рации и, надо полагать, где-то по соседству находились и другие участники наблюдения.

Сердце Данилы сжалось. В работе с «Каратом» начиналась та предельно напряженная фаза, в которой разведчик забывает о дне и ночи, о еде и питье. Теперь все будет посвящено только одному – спасению агента.

С тех пор, как Вы посмотрели фильм о Штирлице, читатель, Вы уже не сомневаетесь в том, что разведчик работает в основном головой. И вправду, за все семнадцать мгновений весны Максим Максимыч укокошил лишь одного провокатора, да еще опробовал крепость немецкой стеклотары на голове другого негодяя. А все остальное время он думал. Это близко к правде, потому что в разведке действительно надо очень крепко работать головой. Сорвавшаяся встреча с «Каратом» значительно усложнила ситуацию. Булай встал перед необходимостью хотя бы в целом понять, что происходит. В его распоряжении было всего лишь два факта: первый – вызов от агента на экстренную встречу и второй – обнаружение за ним наблюдения немецкой контрразведки. То, что засеченная машина принадлежала немцам, не вызывало сомнений. Ее номер был известен резидентуре. Из этих двух фактов можно при желании нагородить любой сценарий, была бы фантазия. Такими вещами очень любят заниматься молодые разведчики, сидящие в центре и получающие отчеты из точек. Но Булай этот возраст давно прошел, и ему нужно было составить максимально вероятную картину происходящего. Первый вопрос, который приходил сам собой звучал так: может быть, немцы пошли за «Каратом» из каких-то своих соображений? У него есть дела, к которым контрразведка неравнодушна и, возможно, она решила его слегка потрясти? Но такая вероятность была довольно мала. Конечно, немцы были не такие дураки, чтобы оставлять без надзора резидентуры ЦРУ и СИС. В коварстве этих союзников им сомневаться не приходилось. Поэтому все линии связи, контакты и их популярные места посещений были под пристальным контролем. Но наружка…. Это такой острый инструмент, который не выявляется профессионалом, только если задействуется массированно. А что такое, скажем, одновременная работа двадцати бригад за одним разведчиком? Это огромные деньги, и тратить их будут только в случае крайней необходимости. Пускать же за союзником пару-другую машин – означает обречь их на расшифровку, и следовательно, обидеть ни в чем не повинного человека. Могут быть неприятности. Поэтому американцы и англичане не часто видели за собой «хвосты» в Западной Германии.

Другим вариантом могла быть работа контрразведки «от контакта». То есть, за «Каратом» пошли не потому, что он сотрудник СИС, а потому, что наблюдали за кем-то другим, и этот другой пересекся с агентом. Из этой точки пересечения вполне могла последовать попытка выяснить, какую, собственно, роль играет «Карат» в деле другого объекта изучения.

И, наконец, третий, самый неприятный вариант: немцы пошли за «Каратом» потому, что резидентура в чем-то прокололась.

Законы разведки таковы, что независимо от степени вероятности первых двух версий, оперработник обязан отрабатывать третий вариант. Даже если он кажется ему самым нереальным. Но для того, чтобы начать отработку, следовало все-таки вступить в контакт с источником, получить от него исходные ориентиры и наметить план действий. Конечно, проще временно прекратить связь и лечь на дно. Как говорится, нет связи – нет проблемы. Но если неизвестно, что за улики у противника имеются против Вашего источника, этот способ не очень честен. Возможно, Вы бросили своего человека на произвол судьбы. Поэтому Данила решил вводить в действие аварийные способы связи.

На следующее утро «Карата» разбудил телефонный звонок. Тот поднял трубку, но в ней уже слышались длинные гудки. Так повторилось еще два раза. Это был сигнал к переводу связи на самый острый и вынужденный способ общения – на моментальные встречи. Моментальные встречи, или как их называют в разведывательном обиходе, «моменталки», пользуются заслуженной нелюбовью у оперативных работников. Нет ничего более трудоемкого, чем подобрать место «моменталки», а потом еще и удачно провести операцию. Но зачем нужна моментальная встреча?

Вот представьте, читатель, что за Вашим агентом пошло плотное наблюдение. Десятки людей вращаются вокруг него, регистрируя каждый его контакт, каждый его поступок. А Вам позарез нужно ему что-то передать. Как это сделать? На личной встрече в ресторане – исключено. Через тайник – очень рискованно. Ведь на тайник надо выходить без наружки. А если наружки столько, что ее не выявить? Вот за иудой Пеньковским, например, ходило сто бригад. И он, конечно, их не выявил. Остается моментальная встреча – мгновенное соприкосновение двух людей, которое даже наружка не заметит. Но нужно это соприкосновение так подготовить, чтобы оно действительно не было замечено. А как Вы это сделаете, если Вас прекрасно знают в лицо немецкие контрразведчики? Вот Вы появитесь поблизости от источника, и Вас сразу заметят. Можете себе представить, какой переполох поднимется в эфире. Так что это дело совсем не простое, ведь в этот самый ответственный момент Вам необходимо быть невидимкой. Простое или не простое, а в работе с ценными источниками разрабатывается весь комплекс связи, в том числе имеются и схемы моментальных передач. Даниле пришлось немало исколесить улочек и закоулков Берлина, изрядно почертыхаться про себя, прежде чем появились такие схемы. Две из них были своевременно переданы «Карату», и телефонным звонком он получил вызов на первую. Время у нее обговорено железно, а дата автоматически образуется на следующий день после звонка.

В восточной части Берлина, которая еще недавно являлась социалистической, имеется старый жилой район, где до войны концентрировались семьи рабочих и мелких служащих. Район этот расположен неподалеку от центра и восстановлен в том виде, в каком существовал раньше. Дома там стоят плечом к плечу, без просветов, на нешироких мощеных улицах нет ни единой зеленой травинки, фасады их закопчены и безлики. На этих улицах нет красивых магазинов, а лишь кое-где в первых этажах приткнулись мелкие лавчонки и мастерские, зато везде царит запах быта простых людей: запах белья на балконах, сточных вод, сочащихся из старой канализации, бачков с пищевыми отходами, да бензиновая вонь двухтактных автомобилей. Попав сюда, Вы сразу понимаете, что в Германии продолжает свое существование пролетариат, который привык жить своей пролетарской жизнью, совсем не похожей на жизнь добропорядочного бюргера. Здесь не редкость общие туалеты на межэтажных пролетах, соседи играют в «штос» на стакан пива, а дети носятся по дворам стаями и орут как галчата. В этих кварталах люди знают друг друга всю жизнь и, наверное, поэтому семейные дела известны многим, а интимные секреты порой обсуждаются наряду с коммунальными вопросами. В этом отдельном мире неискоренимы и нравы трудового люда. Поэтому ни от пьяной драки, ни от призывного взгляда встречной «фрейлен» зарекаться не следует. Но главное, что особенно привлекает разведчика, заключается в демократизме этого простого общежития. Здесь Вы появитесь и исчезнете незамеченным по той простой причине, что никому до Вас нет дела. Это совсем не буржуазный квартал, где каждый пришелец сразу попадает под бдительное око охранников, телекамер и домохозяек, торчащих из окон. А еще большим преимуществом этого района являются подъезды, которые не закрываются на замок, и через них можно пройти насквозь либо на другую улицу, либо в лабиринт дворов. Так что вполне логичным образом место для моментальной передачи в пешем порядке Данила подобрал именно здесь. В обусловленное время «Карат» зашел в подъезд, из которого вела дверь в маленькую антикварную лавчонку. Подъезд был сквозным, и там его ждал Булай. Они обменялись пакетами и Данила ушел через задний выход в переулки до того, как за «Каратом» в лавку впорхнула барышня из бригады наружного наблюдения. Первая моменталка была проведена успешно.