Текст книги "Маджара"

– Не стреляйте! Пистолет игрушечный! Не стреляйте в бабушку Нину!

Кто-то вскричал:

– Полиция, полиция!

– Полицаи! – Баба Нина-то услыхала и отозвалась: – Власть в городе немцы захватили! Бей полицаев! Все ко мне! Товарищи, на помощь! За Ленина, за Сталина! Ур-р-а-а!

А уж полицаи тут как тут: протиснулись к бабе Нине Портнягиной, меня, вцепившегося в бок старушки, оторвали и, как кутенка, отбросили. Но тут началось: из толпы вынесло школьников, только что певших «Катюшу», байкеров, соскочивших с мотоциклов, людей с красными флагами в руках и с флагами ДНР, и все вдруг бросились на защиту ветеранши. И такая махаловка началась, только держись: школьники-то закрываются дедами-прадедами, точно щитами, байкеры метелят кого-то, флаги реют, заслуженные ветераны, покинув свои места на трибуне, окружили кольцом бабу Нину, а она стоит посредине, точно Родина-мать, воздев кверху свой портрет прошедшего времени, и палит из игрушечного пистолета в полицаев, издавая звуки, свойственные оружию: б-жжи-у, пиу-пиу, бдж!

* * *

Из хроники местных новостей: «9 Мая во время шествия «Бессмертного полка» в нашем городе случился небольшой эксцесс: одна из престарелых ветеранов выхватила пистолет, впоследствии оказавшийся игрушечным, и принялась стрелять в местные власти и в полицию, но была задержана полицейскими. Вместе с ней задержали еще нескольких человек, в том числе шестиклассника местной школы, который курировал женщину-ветерана. Как оказалось, оба страдают расстройством психики: у ветерана – старческий маразм, у мальчика – раздвоение личности. Обоих задержанных вечером того же дня отпустили».

Полгода до пенсии

На старости лет Самвел Иванович проворовался. Он работал на хлебокомбинате и стал подворовывать муку. Это ему Леха Гончаров подсказал. Говорит, все так делают, ты можешь эту муку потом налево толкать. Кто-то хлеб ворует понемногу, а ты можешь исхитриться и красть муку. Ведь хлеб что? Он черствеет на следующий день, можно носить только для себя. А мука – это ж совсем другое дело! Ее ведь продавать можно потихоньку. Да хоть бы на той же ярмарке, что по субботам открывается около причала. Ведь ты торговал петрушкой и укропом с огорода? Торговал. Так что тебе не привыкать, говорил Леха. Решайся, Самвел. Вот Самвел и решился.

Самвел как-то даже и не уразумел, что подсказал-то товарищ эдакое дело в шутку, в расчете на простака. Ну какая мука, ее ж пойди еще вынеси! Вообще Леха Гончаров был человек тертый. Когда-то он работал халдеем в Москве, пробивал посетителям разбавленное «Алиготе» по три рубля за поллитру. И Самвел его уважал, в одном селе ведь жили. Только Самвел жил в старом пятиэтажном доме, а Леха Гончаров – неподалеку от бывшего сельского клуба, в общаге.

– А что ж ты, такой умный, в общаге живешь?

– Да ко мне фортуна в девяносто шестом задом повернулась. Так вот я тут и оказался.

В общем, Самвел Иванович поверил. Он был характером человек простой. Ну а что, подумал, мысль-то хорошая. Отчего ж не попробовать. Вон мужики рассказывали, как Васек Каландов по молодости кирпичи воровал. Приноровился ходить на работу на кирпичный завод с большой сумкой. Он туда картонную коробку вшил, как бы второе дно, чтоб была квадратность, как раз на четыре кирпича. И неделю так ходил. Его охранники останавливают, мол, покажи, что в сумке. Он показывает – нет ничего, только шмотки рабочие. Через неделю перестали проверять. Вот он и приладился по четыре кирпича в этой сумке таскать. Мужики говорят, на домишко натаскал. Может, и врут.

– А я что? – спросил Самвел сам себя. – Я хуже, что ли?

Вот и придумал Самвел Иванович способ: накладывал в два больших пакета по полкило муки, запихивал по рукавам куртки и так через проходную и шел.

Жена только удивлялась, откуда это в квартире теперь мука лишняя. Жена у Самвела была мегера. На десять лет младше его. Она работала секретарем в районной администрации. Нет, сначала, конечно, жили душа в душу. Сына народили, но годы прошли, сын уехал. Самвел дом свой продал и жил теперь в квартире, полученной женой от государства. А жена ссучилась. Спали врозь и ругались постоянно.

Наладил Самвел Иванович свое темное дело и до того обнаглел, что уже не по полкило в мешок стал запихивать, а даже и по килограмму. Охранники его пропускали без досмотра. Но как-то странно косились.

Самвел последовал совету Лехи и касательно сбыта краденого. Около дороги, что вела из села в город, была морская пристань. Вот около этой пристани с некоторых пор затеялась большая ярмарка. Сюда на выходные съезжался народ с разных районов Кубани, привозил картошку, капусту и другие тому подобные овощи и фрукты. Торговля шла бойко, ведь наше-то все равно лучше, чем турецкое в магазине. Местным выделили особое место, где стоял длинный, сколоченный из досок стол, там торговали бабушки и дедушки, которые выращивали в своих огородиках петрушку да укроп.

…И вот Самвел попался. На ярмарку приехал директор хлебокомбината с женой. За покупками. Сюда со всего города народ стекался на машинах. Даже водителей маршруток обязали на ярмарку заезжать, хотя получался изрядный крюк. Рядом была железнодорожная станция, и люди даже на электричках приезжали к пристани, чтоб отовариться. Ведь сначала было как? Торговали исключительно тем, что земля уродила. А потом уже стали и мясом-птицей приторговывать, и сыром-молоком-маслицем. Опять же, цены заниженные. А наш народ ой как падок до низких цен! Вот и стекались людские потоки.

Самвел занял обычное свое место за длинным столом для местных между дедушкой Багратом и бабушкой Софьей, что торговала домашним вареньем. Постелил клееночку. Разложился. Достал глубокий тазик, туда муку свою высыпал, черпачок погрузил. Мешки полиэтиленовые под боком. Все честь по чести. Весы кантерные рядом поставил и ждет. Дождался.

– Самвел Иваныч! Да ты, друг любезный, вконец охамел!

– Вот заразна душа! – выругался себе под нос бедолага. «Заразна душа» – это была его любимая присказка. Чуть что – заразна душа. Почему так? Он и сам не знал. Прицепилось.

Директор хлебокомбината стоял и строго на него смотрел, с прищуром.

– Херово, да? Мы же с женой обычно в большом «Магните» отовариваемся, редко на ярмарку заезжаем. А тут гляди, какое чудо!

– Какое? – едва выдавил Самвел.

– Ты. Чудо в перьях. Ты что думаешь, я не знаю, что ты муку тырить намастырился? У нас же камеры везде поставлены, видеонаблюдение! Двадцать первый век, мать его, на дворе. Я тебя не увольнял, потому что тебе, прохиндею, осталось до пенсии полгода!

Самвел покраснел и не знал, что сказать. В голове все перемешалось.

– Жалел я тебя, дурака. Думаю, для себя берет Самвел, ну и пусть. Много не унесет. А ты вон что? Торгуешь, значит, мукой краденой.

Самвел стоял и молчал, только глазками луп-луп – хлопал. И усы его шикарные вниз опустились, к самому воротнику.

– В общем, так, – сказал директор строго, – завтра иди в отдел кадров и пиши по собственному. А то по статье тебя уволю. Собака седая! – Развернулся и пошел.

А Самвел все стоял разиня рот. И мысли в его голове были грустные-грустные. Как пить дать, жена из квартиры выгонит.

* * *

Выбрался Самвел из квартирки на улицу, воздухом подышать. Достал из кармана пачку «Золотой Явы» и закурил. Глядит – выходит из автобуса дед Федор. Дед этот очень любил поговорить. Как начнет базарить про свое житье-бытье, так и остановить его невозможно. И нудно так гундосит, сил никаких нет. А приветствовал он всех единообразно: «С праздничком!» А если его спрашивали: «А что за праздник-то?» – дед Федор улыбался во весь свой беззубый рот и отвечал: «Труд – это праздник! Труд – это песня. Но хороша она, когда ее поет сосед». А если не спрашивали, то все равно говорил, что труд – это песня. Вроде как сам себе отвечал. Ходил дед Федор с палочкой, особенная такая палочка: трубка стальная. А в нее свинец залит. Тяжелая. Дед Федор любил рассказывать, как зарядил какому-то ухарю этой своей палкой поперек спины. Чтоб знал.

Самвел молча смотрел на деда. Дед его увидал и направился, постукивая свинчаткой, к нему. Может, спрятаться от него, подумал Самвел Иванович. Да что я, старый человек, буду убегать, как мальчишка, пошлю его куда подальше, и все. Не до болтовни дедовой сейчас. Мне до пенсии осталось полгода всего, дожить бы! Да и что эта пенсия? Восемь тысяч – подачка от государства. Надо срочно работу найти. А где искать, нигде ж не примут. Кризис. Нету работы.

Горестные думы прервал подошедший дед Федор.

– С праздничком!

– Угу.

– Труд – это праздник. Труд – это песня! А хороша она, когда ее поет сосед.

– Да какой уж тут труд. С работы выперли, – как-то неожиданно для самого себя поделился Самвел.

– Бе-еда! – протянул дед, покачав головой.

– Ага. Пошел седня по собственному накатал. И что теперь делать? Где работать? До пенсии полгода всего осталось.

– Сигареткой угостишь? – спросил Федор.

Самвел очень не любил сигаретками делиться. Всегда про себя думал: свои надо иметь, сигареты ой как подорожали. За «Яву» теперь цену ломят, как раньше «Кент» не стоил. Но, вздохнув тяжко, все же протянул одну.

– А огоньку?

И прикурить дал.

– Вот что я тебе скажу, Самвел. Ты не расстраивайся. Есть работа.

– Где?!

– Да тут совхоз наш хотят поднимать сызнова. Плодово-ягодные культуры будут выращивать. Новый хозяин выбил дотации: говорят, министр сельского хозяйства выделил пять мильонов на восстановление заброшенных садов.

– Ого! – Самвел чуть не подавился. И живо заинтересовался: – И что: людей набирают?!

– Да леший их знает. Вроде набирают. Ну а что тебе? Сходи в контору, поинтересуйся. Думаю, там неплохо. Главное что? То, что рядышком, в город катить не надо, в пробках с утра не стоять. Вышел – и все тута! Природа опять же! Птички поют. Благодать. Правда, стырить ничего не получится. До тебя все стырили, – подъелдыкнул дед и закашлялся. – В девяностых.

– Наверно, не пойду, – нахмурился Самвел Иванович.

– А чего так?

– Я в лесу боюсь. Там медведь.

Дед засмеялся.

– Угости сигареткой еще. Я ж тебе помог?

Самвел подумал: ладно, черт с тобою. И, достав пачку, отсыпал себе половину, а пачку отдал деду.

Попрощались, и дед Федор, громовито постукивая палочкой и пуская дым, заковылял к себе. Самвел посмотрел ему вслед и пробормотал:

– Вот заразна душа, на хрена я ему пачку отдал: сигареты в кармане, что ли, носить теперь? Ладно, дома портсигар есть.

* * *

Очень Самвел заинтересовался предложением деда Федора. Ну а правда? Чем черт не шутит? Еще тем хорош был этот вариант, что в конторе его все знали, ведь одно село, почитай. Сначала Самвел Иванович пошел к исполнительному директору, Самвел был довольно близко знаком с его женой, ну и директора, Василь Аркадьевича, тоже заглазно знал. Здоровались на улице, если вдруг случалось пересечься.

Осторожно постучал. На двери кабинета красовался номер «15», а ниже привинчена табличка «В. А. Липовецкий. Исполнительный директор». Вошел, поздоровался.

– О! Самвел, ты, что ль?

– Я.

– Говори, что хотел, а то мне на совещание надо. Это еще хорошо, что ты меня застал.

– Да я насчет работы. Говорят, поля восстанавливать бригаду набираете?

– Да уж набрали, Самвел Иваныч, родной.

Самвел скис.

– Хотя погоди, – поправился Василий Аркадьевич, – те поля, которые рядом, в тех звеньях мест нет. А вот есть у нас дальние поля, что за Семеновкой. Заросшие. Я туда ездил, это ужас. Все ежевика затянула и деревья во какие понарастали с девяностых-то! – директор руки развел: как раз жена его в обхвате. – Но больно далеко. И работа, учти, трудная.

– Раз трудная, значит, оплачиваемая.

– А ты сечешь! А выдюжишь тяжелую-то работу? Не мальчик ведь уже…

– А чего мне… Я еще крепкий.

– Хорошо тогда.

И пошел Самвел в отдел кадров писать заявление. Вчера писал об увольнении, а сегодня о приеме. Надо деду Федору чемергес поставить (чемергесом Самвел Иванович называл все, что касается благодарности за помощь: в алкогольном эквиваленте).

* * *

Встал Самвел Иванович ни свет ни заря. Собаки перелаиваются по всему поселку. От этого лая Самвел и проснулся. Вот бы ружьишко заиметь, мечтал иногда Самвел, – перестрелял бы этих чертовых собак к едрене фене. Глянул на часы – без пятнадцати шесть. Жена еще спит. Ей-то к десяти на работу. А ему к восьми. Но тут что: не в город же к восьми. Здесь рядышком. Самвел мысленно поблагодарил деда Федора, хотя чемергес ставить ему уже передумал. Обойдется. Больно много чести.

Заварил в термосе чаю, взял бутербродов, которые с вечера приготовил. Парочку сейчас съел, а остальные на обед припрятал. Тут же нет киосков, как в городе, не купишь себе пирожка в «Агропроме». Самвел любил бывать в «Агропроме»: там пирожки дешевые и вкусные. И черт меня дернул с этой мукой, закручинился. Теперь в «Агропром» только по выходным буду ездить. Ну и ладно.

– Ну, я пошел, – произнес Самвел Иванович, ни к кому, собственно, не обращаясь, жена спала-похрапывала. – Пока пешком дойду, как раз к восьми поспею. И спохватился: а портсигар-то!

Портсигар у Самвела был славный. Подарок от сына на серебряную свадьбу: «Silem’s», с отделкой под серебро. Самвел достал его из серванта, покрутил в руках и засомневался – брать ли? Но курить-то хочется, а сигареты в кармане носить нельзя – поломаются, отсыреют. Положил портсигар с сигаретками на дно рюкзака. Ладно, один раз можно. С работы пойду, магазин уже откроется, куплю себе пачку «Явы».

По дороге ему встретился Леха Гончаров.

– О! Ты, что ль? – обрадовался Леха. – Никак, к нам устроился?

– К вам, к вам, – насупился Самвел.

– Да что ты: обижаешься, что ли? – хлопнул его Гончаров по плечу. – Сам ведь накуролесил.

Самвел молчал, только зло зыркал на Леху.

– Ну и ладно. Куда тебя поставили хоть, знаешь? В какое звено?

– На дальние поля.

– А-а-а, – протянул Леха с пренебрежением. – А мы с мужиками на Змаге. Это рядом. Сравнительно.

Так за разговором добрели до фабрики. Туда свозили урожай, перебирали, упаковывали в ящики, а потом поставляли продукцию в магазины.

На поле их вывез Вовка Герасимов, Лехи Гончарова сосед. Он устроился на предприятие шофером и возил бригады на «шешарике» в поля. В кузов «Газ-66», прозванный «шешариком», помещалось с десяток человек вместе с инструментом, бензопилами, бензоножницами. В бригаде были все свои, из села, ни с кем знакомиться не пришлось, и Леху, оказалось, в эту же бригаду на сегодня направили. Ехали долго, Самвел, сидя на неудобной деревянной скамье, отбил пятую точку.

– Выгружайтесь, – закричал Вовка из кабины. – Мне еще других отвозить, вообще по-хорошему надо было сначала их везти, а вас потом.

– Да ладно, ты только нас первыми не забудь забрать, – отозвался Генка Артемьев, седой дедок, бойкий и любивший травить байки. Всей гурьбой повыскакивали из кузова, словно наперегонки. Только Самвел остался.

– Вот заразна душа! – Оказалось, последний должен инструменты подавать.

Перед всякой работой необходим хороший, обстоятельный перекур. Самвел обвел глазами простиравшийся кругом лес, горы, что вздымали свои хребты к небу, – что ж, действительно красиво, этого не отнять. И птички поют рассветные песни. Кто-то из бригады собрался с утреца пробежаться за грибами. Идея хорошая, да только в Семеновском лесу росли по большей части поганки.

– А ты ходишь за грибами? – спросил Леха Гончаров.

– Нет. Я боюсь, – отнекнулся Самвел.

– А чего боишься-то?

– Медведя.

Все принялись смеяться. Чуть не до слез. Да какого медведя, Самвелушка?! Медведи все черт-те где лазают. Они и близко не подойдут, как учуют человеческий запах.

– Не, а чего: может, и правильно Самвел медведя боится, – сказал дедок Генка Артемьев. – Ща я вам расскажу, как мой товарищ Димка Маклаков, он с Малого Ахуна, на охоту ходил с… дай бог памяти… а, ну вот: с Гришкой Леськовым с Третьей Роты.

– Знаю. Это который вечно молодой, вечно пьяный?

– Во-во. Ходили-ходили они и наткнулись на медвежонка. А ведь известно: где медвежонок, там и медведица. В кустах затаились, ждали, ждали – нету. Ну Димка и завалил того медвежонка выстрелом в голову. А медвежонок, вот же незадача, укатился в обрыв, где ручеек протекал. Они, значит, спустились вниз и попытались вытащить тушу. Какой там! Ни туда, ни сюда. Медвежонок-то он медвежонок, да вот фигушки ты его вытащишь, когда все скользит и стена чуть не отвесная. Решили, что назавтра придут с ножовками, по кускам распилят тушу и мясо вытащат. А Димас пришел домой – и так ему стало обидно, что не вытащили они медведко-то. Страсть как захотелось мясца попробовать медвежьего, прямо никакого удержу нет.

– И что?

– Что-что. Не чтокай, когда старшие разговаривают. Что. Ничего. Взял фонарь, ножовку, мешок и пошел один ночью туда, где они медвежонка оставили. С тех пор никто его и не видал, Димаса-то! Никаких следов. Гришка Леськов отправился с утреца, глядит: медвежонок на месте, а Димки нету. Искали, искали – не нашли! Я думаю, это медведица его сожрала, в отместку. За то, что он дитенка ее пристрелил. Они ведь очень умные животные, медведи-то.

– Да ладно заливать! Прям сожрала и никаких следов? Ни кровищи, ничего?

– Ничего не осталось. Даже ботинка.

– Ох, горазд ты сказки рассказывать, Гена!

Вовка Герасимов приехал за ними только к вечеру, уж темнеть стало. Упахавшиеся мужики ждали его с нетерпеньем. Особенно умаялся с непривычки Самвел Иванович. Руки от чертовых бензоножниц гудели, в спине ломотье. Надо будет домой прийти и мазью намазаться. Вроде в аптечке «Спасатель» валялся. Жену попрошу, решил Самвел. Вся компания погрузилась в «шешарик», и грузовик дал ходу.

Но дома Самвел поссорился с женой. Прознала благоверная от баб, что с хлебокомбината его выперли за кражу.

– Ах ты, прохиндей старый, ах ты, паскудник недобитый! – не успел Самвел Иванович шагнуть за порог, как жена стала его привечать. – Как мне теперь людям в глаза смотреть? Ворюга ты мучной!

– Да погоди ты…

– Я тебя щас так погодю! Гляди у меня! Негодяй. Не стыдно? На старости лет!..

– Я на работу устроился в совхоз, – сказал Самвел спокойным тоном, пытаясь утихомирить разбушевавшуюся жену. – Ну чего ты! Не посадили ж меня, в конце-то концов! Ну, умыкнул немного муки.

– А на хрена ты ее продавать побежал? Ум у тебя есть? Люди вон миллиардами воруют – и не попадаются! А ты! Эх, бестолочь!

– Да это все Леха Гончаров…

– А своей головы нет на плечах? – вскинулась опять жена. – Дур-рак ты! Иди на кухню, там пельмени под крышкой. Изверг!

Жена поворотилась обратно к телевизору: как раз передача «Пусть говорят» началась, с Андреем Малаховым. Его женушку только Малахов мог унять, за что Самвел Иванович был несказанно благодарен телевизору.

Вначале решил разобрать рюкзак, пельмени – после. Достал термосок с выпитым чаем, пакет от бутербродов… А где ж портсигар? Бли-ин! Где портсигар-то?!

– Вот же заразна душа-а-а-а…

– Что опять? – повернулась к нему жена.

– Да ничего-ничего. Хорошо все.

– Говори, что опять случилось?!

– Да портсигар, Муратов подарок, нету чего-то.

Жена тут и взвилась, даже про Малахова забыла. Как пропал?! Куда пропал?! Ах ты, такой-сякой немазаный.

Пропил небось, шельма! Говна кусок! Он же десять тысяч стоит!

– Да я ж не пью, – оправдывался Самвел. – Только ж по праздникам.

– Вон у деда Федора что ни день, то праздник. И ты туда же, кобель! А то я не знаю, что ты к Вальке Липовецкой шлендался, курва!

Самвел Иванович так и охнул! И напоследок услышал от жены, что если он сей же час не найдет портсигар, то выгонит она его к едрене фене. И ей без разницы, куда он отправится. Хоть к деду Федору, хоть к Лехе Гончарову, хоть к Вовке Герасимову на житье. Потому что мужик-то у Липовецкой теперь в начальники выбился, и Валька на него наплюет с высокой горы Ахун.

– Вовка! – ударил себя в лоб ладонью Самвел, выбежав из подъезда. – Вовка Герасимов – вот кто мне поможет!

И отправился на своих двоих к водиле, потому что, дурная голова, забыл взять у него номер телефона.

* * *

Вовка Герасимов сидел на открытой веранде, в тесном кругу семьи: жена Ольга, дочка Надежда и собачка Жучка, что под столом потявкивала, – и попивал чаек как путный. Рабочая неделя клонилась к воскресенью. В субботу он собирался съездить на техосмотр. Страховку нужно было делать на «уазик», который он прикупил пару лет назад. Хорошая машина «уазик». Для сельской местности. Везде ей дорога. Цены, конечно, за страховку задрали, очереди неимоверные, но делать-то все равно надо.

Тут Вовку стали выкликать из-за забора.

– Кого там несет? – всполошилась жена. – Кто там вовкает опять!

– Да кто его знает, – поскреб пятерней подбородок Вовка. – Похоже, как Самвел. Он тоже к нам устроился. Пойду узнаю, чего надо.

– Давай, только быстрее, – скомандовала жена. – Чай стынет.

Вовка спустился с веранды, прошел по дорожке вдоль кустов гортензии, к воротам, увидал Самвела.

– Ты чего разорался? Опух совсем, что ль?

– Вовка, помоги. Дело очень срочное.

– Да иди ты! У меня чай стынет. Только с Надькой помирились.

– А меня жена вот-вот из дому выгонит… А у тебя, блин, чай стынет! Ты ж ее знаешь, курву, слово свое сдержит.

– Так и не мудрено, – криво усмехнулся Вовка, оглядываясь на освещенную веранду, где точно купчихи расселись его бабы. – Мужик-то вор.

Самвел опустил голову. Вовка все ж таки открыл ворота и вышел на улицу.

– У тебя «уазик» на ходу?

– Ну, на ходу.

– Я портсигар потерял. Жена убьет, если не найду. В поле он остался, это точно. Помню, сидели последний раз перед обедом с мужиками, курили.

Вовка Герасимов аж присвистнул.

– Да ты чего?! Там же темень несусветная. С утреца поедем – и найдешь свой портсигар. Все равно в пятницу на работу выходить.

Самвел пообещал Вовке привезти завтра всю хлебоком-бинатовскую муку, что еще осталась дома, и тот скрепя сердце согласился съездить на Семеновские поля.

Машина качалась туда-сюда, переваливаясь на ухабистой дороге, точно лодка в шторм по волнам.

– Вот дорога. Епть! – ругался Вовка. – Ей-бо, сюда только на шестьдесят шестом ездить. – Дальний свет фар выдергивал из темноты деревья, на секунду обволакивая их сияньем, а затем вновь лес погружался во тьму. – Вот ты навязался на мою голову, – ворчал Герасимов. – Сидел, спокойно чаек попивал, нет…

Самвел Иванович на переднем сиденье помалкивал, вглядываясь пристально в ночь. Вот найду портсигар, думал он, и больше ни-ког-да на работу не возьму: серебряный же, «Silem’s». Вот же ж дед Федор. Это из-за него все. Он уже успел забыть, что обещал деду чемергес.

Через полчаса муторного катания наконец прибыли на ту полянку, где Вовка выгрузил утром бригаду.

– Ну, ищи теперь.

Самвел достал из кармана куртки фонарик, предусмотрительно взятый из дому, и начал бродить по поляне, светить туда-сюда и ругаться.

– Вот заразна душа! Е-калэ-мэнэ.

– Около тэбэ? – переспросил Вовка, ухмыляясь.

Самвел ничего не отвечал. Так. Я сидел вот тут, под чинарой, когда мы обедали да курили. Кизил – вот он, ягоды еще рвали, чинара тут, а портсигара… нету. Самвел ходил кругами, постепенно увеличивая радиус.

– Слушай, я фары потушу, а то у меня аккумулятор сядет, – крикнул водила.

– Ага, – бросил Самвел через плечо.

Да вот же он! Портсигар!

– Наше-ел! – закричал Самвел Иванович.

Луч фонарика выкрал из темноты прямоугольной формы серебряный предмет, только лежал он почему-то у кромки леса. Туда Самвел, он точно помнил, не подходил.

– Ну, слава богу, – позевывая, отозвался Вовка Герасимов, сидевший все это время за рулем. – Поехали уже! – И завел машину

– Заглуши, – донесся до него голос Самвела Ивановича.

– Чего? – не понял Вовка.

– Глуши мотор, слушай!

Вовка заглушил, вытащил ключ зажигания и подошел к Самвелу.

– Ну, ты слышишь?

Вовка прислушался – и ничего, кроме звона цикад, не услышал.

– Кто-то зовет…

– Хоспод-ди! – Вовке показалось, что он тоже слышит отзвук женского голоса, вроде как эхо, отголосок Самвелова имени: Сам-ве-е-е-е-ел…ве-е-е-е-ел. – Потерялась, может, – пробормотал Герасимов, – сюда же часто приезжают грибники из города. Места-то знатные. Только в эту часть леса мало кто захаживает. – А-у! – крикнул он для проформы, может, впрямь кто отзовется. Никто не отозвался.

– Слышишь? Вот опять, – ажно дрожал Самвел Иванович. – Точно: в лесу кто-то блуждает. Девушка. Пойдем со мной, Вовчик, спасем ее…

– Да не слышу я ничего.

– Ну, рядом же вот совсем. Вот, вот опять! Я пошел!

…Вовка Герасимов потом три часа кряду бегал по лесу, звал Самвела Ивановича. Он видел, как свет фонарика прошил черную мглу чащи и вдруг пропал, будто фонарь выключили или батарейка села. Он сновал по лесу туда-сюда, то ругаясь на чем свет стоит, то умоляя миленького Самвельчика показаться, – все напрасно. Может, другой дорогой ушел, соображал Вовка. Но домой Самвел Иванович не вернулся. Наутро поисками занялись парни из МЧС, приезжала полиция, исходили весь лес в радиусе двадцати километров – и никого не нашли. Ни Самвела Ивановича. Ни заблудившейся девушки. Серебряный портсигар «Silem’s» тоже канул. Даже фонарик, и тот пропал. Во дела!