Автор книги: Дмитрий Медведев
Жанр: Политика и политология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Однако, несмотря на право первенства, уже в школьные годы Черчилль выражал сомнение в том, «что древние авторы достойны быть фундаментом нашего образования». И когда ему напомнили, что «чтение Гомера в подлиннике – наилучший отдых для мистера Гладстона», он лишь саркастически заметил: «Так ему и надо»357. Своему брату Уинстон советовал «оставить латинский итальянцам, пусть они изучают его»358.
С годами мнение Черчилля относительно древнегреческих и древнеримских авторов изменится. В 1948 году он признает, что классическая литература является «великой объединяющей силой Европы»359. Хотя вполне возможно, что изменения в его мировоззрении не были столь существенными, и эта реплика больше принадлежит умудренному опытом государственному деятелю, мечтающему о мирном сосуществовании европейского семейства земель и народов, чем любителю искусства в целом и древней литературы в частности. По крайней мере, даже признавая за классиками важную «объединяющую» функцию, он, тем не менее, скептически заявлял: «Древнегреческие и латинские философы, похоже, часто находились в неведении, что их общество построено на рабстве»360.
Все эти рассуждения займут Черчилля спустя годы, когда в его активе будет множество достижений на ниве государственной службы, публицистики и ораторского мастерства. Пока же перед учеником Хэрроу стояла необходимость изучения латыни. И для того чтобы он смог одолеть этот предмет, обучать его взялся лично Джеймс Уэллдон. Трижды в неделю он по четверти часа перед вечерней занимался с отстающим юношей. «С его стороны это была невероятная милость, так как он учил лишь старост и выдающихся учеников, – вспоминал политик. – Я гордился такой честью и гнулся под тяжестью бремени»361. Занятия продолжались почти целый семестр. В конечном счете, поняв, что не в коня корм, Уэллдон оставил свои «начатые с наилучшими намерениями, но оказавшиеся напрасными труды»362.
Почувствовал ли Уэллдон себя уязвленным, не сумев приобщить Уинстона к латыни? Учитывая его доброжелательный нрав, по всей видимости, нет. Прочитав в 1930 году воспоминания Черчилля о не самых приятных годах в Хэрроу, он будет сожалеть, что не сделал пребывание своего воспитанника в стенах школы более счастливым. Сославшись на недостаток времени – «одну из основных проблем, с которой сталкиваются директора школ», – он заметит, что «всегда верил» в Черчилля363. В 1935 году он признается супруге политика:
«Хотя я и не могу утверждать, что предвидел все будущие достижения Уинстона, я вправе сказать, что даже в его школьные годы я не мог не оценить его удивительных способностей и искреннего патриотизма»364. Также он относил свое общение с Черчиллем к «одним из самых счастливых эпизодов работы в Хэрроу»365. Все эти признания и заявления были сделаны спустя четыре десятилетия после описываемых событий, что, конечно, нельзя не учитывать при их оценке. И тем не менее факт остается фактом, Черчилль будет поддерживать теплые отношения со своим бывшим наставником. А Уэллдон будет с симпатией наблюдать за жизнью своего ученика, лишь укрепляясь в вере, что «с каждым годом человек становится лучше и благороднее»366.
Когда по прошествии десятилетий Черчилль начнет оплачивать обучение уже своим детям, он будет придавать большое значение изучению иностранных языков, считая, что знание дополнительного языка является «ощутимым преимуществом». Причем это преимущество очевидно, даже если знаний иностранного языка хватает только на чтение книг. «Чтение на иностранном языке расслабляет ум, оживляя его посредством знакомства с другими мыслями и идеями, – считал политик. – Даже простая структура языка задействует соседние клетки мозга, снимая самым эффективным образом усталость. Это то же самое, как если бы музыкант, зарабатывающий на жизнь игрой на трубе, станет играть на скрипке для собственного удовольствия»367.
Что касается конкретных языковых пристрастий, то основное внимание Черчилль уделял не мертвым, а тем языкам, которые открывают перед человеком новые горизонты, обеспечивая доступ к новому своду знаний и погружению в незнакомую культуру; тем языкам, которые способны не только расширить кругозор, но и пригодиться в повседневной жизни. При этом он был против изучения одновременно нескольких языков, полагая, что вначале необходимо овладеть в совершенстве одним и только после этого, если будет желание, возможности и время, приступать к изучению дополнительного языка368. Сам он выбрал французский.
Французский язык, овладение которым Черчилль рассматривал как «восхитительный дар»369, был близок ему с детства. Французским в совершенстве владела леди Рандольф, прожившая в Париже шесть лет. Неоднократно во Францию приезжал и сам Уинстон для прохождения языковой практики. В Хэрроу французский ему преподавал один из лучших учителей школы Бернар Жюль Минссен (1861–1924). «Я добился значительного прогресса в изучении французского, – не без гордости признавался Уинстон матери в конце 1891 года. – Я начинаю думать на этом языке»370. Спустя месяц новое признание: «Я обнаружил, что существенно подтянулся по французскому»371.
Черчилль продолжит совершенствовать свои знания иностранного языка и после окончания Хэрроу. В основном с помощью бесед с носителями языка, а также чтения французских классиков, например Вольтера и Монтеня, ну и, конечно, исторической литературы. Во время одного из путешествий в Париж он пополнит свою библиотеку почти тремястами томов различных сочинений372.
Признавая огромные силы, затраченные Черчиллем на изучение французского языка, невольно возникает вопрос, насколько хорошо он смог им овладеть. Французские исследователи жизни британского политика отмечают, что, хотя ему и удалось добиться «превосходных результатов»373, ответ на этот вопрос неоднозначен. По словам одного из первых французских биографов Черчилля Жака Арнавона, политику была ближе письменная речь, а использование разговорного языка требовало гораздо больше усилий374. Современный историк Франсуа Бедарида указывает, что «возможность поговорить по-французски всегда доставляла Черчиллю удовольствие», при этом автор добавляет: «Впрочем, его собеседники не всегда разделяли с ним эту радость»375. Не разделял эту радость, к примеру, генерал Шарль де Голль (1890–1970), который шутя заметил, что ему пришлось даже выучить английский язык, чтобы понять французский Черчилля376. Да и сам политик однажды с иронией потребовал от одного из своих коллег: «Пожалуйста, перестань переводить с моего французского на французский»377. А в другой раз перед выступлением на языке Вольтера, Бальзака и Гюго он предварительно предупредил публику, что речь идет о «значительном предприятии», которое проверит на прочность хорошие отношения собравшихся к Великобритании378.
Оценивая знания Черчилля, принципиальным является не то, насколько хорошо или плохо он смог овладеть французским. Куда более важно, что он активно использовал этот язык в повседневной жизни, часто вставляя в переписку французские слова и выражения, наслаждаясь французскими классиками, распевая французские песни, а также, когда требовала ситуация, – ведя на французском переговоры на правительственном уровне и выступая перед французской аудиторией379. Не менее важным является и то, что французский язык позволил ему, общепризнанному франкофилу380, полнее погрузиться в великую культуру великой страны. Черчилль настоятельно будет советовать своему брату изучать французский, объясняя, что владение этим языком окажет ему «величайшую услугу в жизни»381. Аналогичные требования он будет предъявлять и к своим детям382. «Уинстон любит Францию, словно женщину», – отмечал в своем дневнике личный врач политика383. «С Францией все будет хорошо. Это благословенная земля», – скажет Черчилль в конце жизни своему другу Вальтеру Грабнеру384.
Среди других иностранных языков у будущего премьера будет возможность выучить немецкий, однако язык Шиллера и Гёте оставил его равнодушным385. Не желая распыляться, он решит сосредоточиться на одном иностранном языке, также отказавшись от возможности изучать хиндустани во время своего пребывания в Индии386, несмотря на просьбы своей матери387.
Главным же лингвистическим пристрастием Черчилля был английский язык. Сам он не без самоиронии признавал, что в связи со скромными академическими успехами его считали неспособным к другим языкам, кроме английского388. Разумеется, это не так. И когда в конце 1920-х политик сядет за описание истории своей жизни, акцент на изучении английского языка докажет свое принципиальное значение. Все должно иметь свои истоки, и любовь Черчилля к письменному слову, его талант писателя и историка берут начало именно в стенах Хэрроу: с простого разбора сложных английских предложений.
Выстраивая логическую цепочку между своими лингвистическими увлечениями в детстве и юности и достижениями на литературном поприще в зрелые годы, Черчилль был недалек от истины. За время пребывания в Хэрроу он действительно смог впитать «в плоть и кровь» структуру английского языка, полюбив его всем сердцем389. «Невозможно написать страницу, чтобы не испытать наслаждения от богатства, многообразия, подвижности и глубины английского языка», – скажет он в феврале 1908 года, выступая перед членами лондонского Клуба авторов390. В последующие годы Черчилль будет призывать, чтобы «все молодые люди изучали английский язык». «Особенно умные могут продолжить совершенствоваться в латинском для почета и в греческом – для удовольствия, – заметит он. – Но единственное, за что бы я их порол, так это за незнание английского языка. Причем здорово порол бы»391.
Подход Черчилля не потерял актуальности и по сей день. В его отношении к английскому важным было не то, что он любил именно английский язык. Важным было то, что он любил родной язык. Посмотрите на греков, говорил он. Почему им удалось превратить свой язык в «самый изящный и лаконичный инструмент для выражения мыслей», сделать так, чтобы он «стал эстетическим эталоном, которым человечество не перестает восхищаться и сегодня»? Это достижение стало возможно благодаря тому, что греков «интересовал родной язык». «Они любили, лелеяли и обогащали его, – объясняет наш герой. – Нужно как можно больше времени и внимания уделять родному языку, ведь именно от него в значительной мере зависит грядущий прогресс»392.
В становлении личности Черчилля ключевую роль сыграло самообразование. Но в отношении английского языка на его жизненном пути встретился человек – «замечательный человек», – перед которым политик, по его собственным словам, был «в неоплатном долгу»393. Речь идет об учителе английского языка Роберте Сомервелле (1851–1933), который использовал для обучения своих воспитанников собственную методику. Описание этой методики кратко представлено в мемуарах Черчилля «Мои ранние годы»: «Он брал достаточно длинное предложение и разбивал его на составные части, используя при этом чернила разного цвета: черные, красные, синие и зеленые. Подлежащее, сказуемое, дополнение; придаточные и условные предложения, соединительные и разделительные союзы! У каждого был свой цвет, своя группа. Это напоминало натаскивание, и мы занимались этим чуть ли не ежедневно»394.
Это описание достаточно известно и приведено во множестве исследований, посвященных британскому политику. Куда менее известно то, что, приступая к написанию своих мемуаров в конце 1920-х годов, Черчилль связался с бывшим учителем и попросил передать материалы по методике, оставившей глубокий след в его памяти. «Я всегда полагал, что ваши наставления принесли мне огромную пользу, научив меня писать на сносном английском», – признается он Роберту Сомервеллу в 1927 году395.
«Видишь, Чарльз, все это началось в Хэрроу», – скажет Черчилль в 1943 году, обращаясь к своему личному врачу Чарльзу Макморану Уилсону, 1-му барону Морану (1882–1977)396. Что политик имел в виду? Именно в Хэрроу он начал писать. Среди наиболее интересных работ следует отметить эссе (май 1888 года) о Палестине времен Иоанна Крестителя с цитированием двух первых строф «Псалма жизни» известного американского поэта Генри Уодсворта Лонгфелло (1807–1882)397:
На эти же годы приходится подготовка детально проработанного эссе в стиле Джона Гилпина[20]20
Гилпин, Джон – герой комической поэмы Уильяма Купера (1731–1800) «История Джона Гилпина».
[Закрыть] о мифическом царе Египта Рампсините – одном из героев рассказов Геродота398. «Никогда не мог поверить, что встречу ученика, который в четырнадцать лет будет испытывать такой пиетет перед английским языком», – не скрывая своего удивления, признавал Сомервелл399. Незадолго до окончания Хэрроу, в декабре 1892 года, Черчиллем также была написана небольшая пьеса в четырех актах с интригующим названием «Беглый взгляд в будущее», посвященная школьной жизни400.
Самым же интересным сочинением в период учебы Черчилля в Хэрроу является эссе 1889 года о битве между Англией и Россией. В противнике автор эссе ошибется, пойдя на поводу у преобладающих в британском обществе настроений. Зато с шокирующей точностью он угадает начало международного противостояния – июль 1914 года. Эссе, занимавшее по объему почти две тысячи слов и содержащее шесть карт, написано от имени полковника Сеймура, адъютанта командующего кампанией. Завершалось оно словами главного героя, которые можно отнести к первому афоризму Черчилля: «Победа – лучший в мире наркотик»401.
Не зная, кем станет его воспитанник, и понятия не имея, какие испытания будут ждать Европу в июле 1914 года, Сомервелл обратит внимание на высокое литературное качество текста и решит сохранить эту работу. Впоследствии она окажется у его сына, барона Дональда Брэдли Сомервелла (1889–1960), занимавшего с 1936 по 1945 год пост генерального атторнея Англии и Уэльса. В 1942 году он решит выставить эссе в библиотеке Хэрроу, предварительно согласовав это с автором сочинения. Черчилль ответил, что «не возражает, если оно и в самом деле достойно такой чести». Единственное, он попросит подождать окончания войны, не желая, чтобы эссе попало «сейчас на страницы газет»402.
Сам Черчилль прекрасно отдавал себе отчет, что обладает талантом изложения своих мыслей, переживаний и идей в письменной форме. Более того, он довольно рано осознал, что его способности могут принести не только моральное удовлетворение, но и куда более осязаемые блага. Благодаря прекрасному владению письменным словом он выделялся на фоне других учеников, что давало ему уникальную возможность оказывать им услуги. Взамен же он мог потребовать от них помощи в решении собственных проблем.
О каких проблемах могла идти речь? Конечно, о выполнении заданий по остальным предметам, и в первую очередь заданий по латинскому языку. Каждый день Уинстон должен был переводить по десять – пятнадцать строк из античных классиков, на что у него уходило до полутора часов драгоценного времени. Причем львиную долю времени съедала возня со словарем, выматывающая нетерпеливого ученика: «Нетрудно открыть его на более или менее правильной букве, но потом приходится листать взад и вперед, сверху вниз пробегать глазами столбцы и зачастую убеждаться в том, что от нужного слова ты отстоишь на три-четыре страницы»403.
После недолгих раздумий Черчилль решил заключить союз с одним из учеников (некоторые исследователи указывают, что это был Леопольд Эмери404), который легко переводил Горацио, Овидия, Вергилия и даже эпиграммы Марциала, но зато с огромным трудом писал эссе по английскому языку. Отныне над эссе трудился Уинстон, а его знакомый взял на себя переводы. До поры до времени все шло замечательно, пока эссе прежде отстающего в литературе юноши не было отмечено самим Уэллдоном. Он пригласил ученика к себе, желая обсудить понравившийся ему текст. Учитывая, что автором эссе был не он, бедняга не смог поддержать должным образом беседу. Вероятно, не желая портить себе настроение, после нескольких вопросов директор отпустил нерадивого «автора», заметив напоследок: «Пишете вы лучше, чем говорите». После этого случая Черчилль сознательно снижал качество текстов, написанных для других учеников405.
При всем этом потомок Мальборо никогда не отличался излишней осторожностью. Если с подложным авторством ему удалось избежать нежелательной беседы с руководством школы, то написание статей для местной газеты T e Harrovian подчас оборачивалось для него неприятностями. Уже в те годы Уинстон взял за практику смело высказывать свое мнение и делал это порой в ироничной, даже едкой форме. Обычно он подписывал статьи вымышленными именами – де Профундис[21]21
Из глубины (лат.). Само выражение восходит к 129 псалму: De profundis clamavi ad te Domine («Из глубины взываю к Тебе, Господи»). В 1897 году, во время заключения в Редингской тюрьме, Оскар Уайльд напишет письмо-исповедь, которое также назовет De Profundis.
[Закрыть], Юниус-младший[22]22
Юниус – псевдоним, используемый неизвестным автором знаменитых писем для Public Advertiser, написанных в период с 1769 по 1772 год.
[Закрыть], Справедливость и Правда406. Однако ни для кого не было секретом, кто скрывался под этими псевдонимами.
Что же критиковал Уинстон? Многое. От состояния классных помещений, где, по его мнению, либо не хватало освещения, либо гуляли сквозняки407, до общей организации школьного процесса. Однажды он многозначительно процитировал небезызвестные строки Шекспира: «Прогнило что-то в Датском королевстве»408. Когда на одно из его критических посланий был дан аргументированный ответ объемом в двести сорок слов409, он подготовил новое письмо, по косточкам разбирающее этот ответ. По объему его «ответ на ответ» был больше почти в два раза410.
По воспоминаниям очевидцев, большинство заметок Черчилля не доходило до публикации, но, будучи «чрезвычайно остроумными и великолепно написанными», они заставляли редакторов «смеяться до упаду»411. Те же статьи, которым посчастливилось появиться на страницах газеты, вызывали не только смех, но и раздражение, особенно у администрации школы. Однажды после публикации очередного обвинительного опуса Черчилля вызвал директор школы и достаточно строго намекнул, что у него нет желания докапываться до авторства, но если подобное повторится, то он исполнит «свой печальный долг и высечет» писавшего412. До порки, к счастью, дело не дошло.
Одновременно с первыми опытами сочинительства Черчилль активно развивает свое увлечение литературой. Он становится завсегдатаем школьной библиотеки и местного книжного магазина, погружается в творчество Уильяма Теккерея (1811–1863), Чарльза Диккенса (1812–1870) и Уильяма Вордсворта (1770–1850)413. Со своими преподавателями он обсуждает форму изложения мыслей и литературные приемы, которые использовали Роберт Льюис Стивенсон (1850–1894), Джон Рёскин и кардинал Джон Ньюман (1801–1890). «Уинстон учился образовывать себя самостоятельно, – констатирует Уильям Манчестер. – Он будет проявлять никчемность в классе и проваливаться на экзаменах, но в нужное ему время, на его условиях он станет одним из самых образованных государственных деятелей наступающего века»414.
Вскоре после поступления в Хэрроу Черчилль принял участие в поэтическом конкурсе, вызвавшись запомнить и процитировать наизусть тысячу строчек из «Песен Древнего мира» Томаса Бабингтона Маколея (1800–1859)415. Он выбрал первую поэму «Гораций» со следующими известными строками:
Вспоминал ли Черчилль приведенные строки летом 1940 года? Трудно сказать. По словам его сына: «Вдохновляющий патриотизм этих стихов оставался с отцом все время, превратившись в главный стимул его политической деятельности»416.
К конкурсу Черчилль не выучит тысячу строк, как планировал. Он выучит больше – тысячу двести! Надев «самые лучшие брюки, пиджак и жилет»417, он продекламирует поэму с выражением и без единой ошибки. И одержит уверенную победу, первую в своей жизни. Отныне в школьных ведомостях рядом с его именем появится буква (p), что означало prizeman – призер418.
Вдохновленный успехом, Уинстон решил участвовать в новом состязании. На этот раз ученикам предстояло «запомнить и представить фрагменты из “Венецианского купца”, “Генриха VIII” и “Сна в летнюю ночь”»419. Черчилль заранее побеспокоился, попросив отца прислать ему «хороший томик Шекспира» для подготовки к конкурсу420. Он также рассчитывал продекламировать наизусть тысячу строк.
Конкурс состоялся в конце октября 1888 года. В нем приняли участие двадцать пять учеников. Победу Черчилль не одержал, набрав сто очков[24]24
Ученик, занявший первое место, набрал сто двадцать семь очков.
[Закрыть] и заняв четвертое место421. Но он все равно был доволен результатом: «Я поражен, поскольку смог обойти двадцать ребят, которые намного старше меня»422.
Участие Уинстона в такого рода конкурсах очень характерно для него. Во-первых, декламируя стихи, он мог всецело воспользоваться своей феноменальной памятью, которая будет восхищать многих его современников423. «Мне достаточно прочитать колонку печатного текста четыре раза, чтобы затем повторить ее без купюр и ошибок», – с полным на то основанием хвастался он своими способностями424.
Во-вторых, Черчилль считал полезным запоминание стихов. Причем не только в целях тренировки памяти, но и для хорошего времяпрепровождения. «Никогда не знаешь, в каких обстоятельствах, в том числе неудачных, можешь очутиться, – объяснял он. – Под рукой может не оказаться книг. Либо придется терпеливо ожидать что-то в скучной или, того хуже, неприятной обстановке. Закрой глаза и начинай вспоминать строки поэтов, оставивших тебе свое наследие»425. Когда будущий политик окажется в бурском плену, он именно так и поступит, коротая время за цитированием обширных кусков из произведений Лонгфелло, Маколея и Шекспира426.
На Шекспире остановимся отдельно. Третья причина, почему декламация стихов характерна для Черчилля, заключалась в том, что в ней отчасти проявилась любовь к столпу английской литературы Уильяму Шекспиру, слова которого, по мнению нашего героя, «проникают в сердца слушателей и читателей»427. Исследователи признают, что автор «Гамлета» был любимым драматургом политика. «В английской литературе нет автора, которого он цитирует больше, чем Уильяма Шекспира», – отмечает исследователь литературных произведений Черчилля Даррел Холли, которая нашла почти пятьдесят аллюзий Шекспира в его произведениях428.
Именно из Шекспира Черчилль взял эпиграф для своей первой книги429, именно к Шекспиру он обращается для раскрытия своего внутреннего состояния, для передачи настроя и размышлений во время вынужденного привала в ходе инспекции Королевского военно-морского флота в Скапа-Флоу в сентябре 1939 года. Прошло чуть более двух недель, как началась Вторая мировая война, чуть более двух недель, как он был возвращен после десяти лет отлучения от власти к решению нависших над страной проблем и назначен на пост первого лорда Адмиралтейства. На тот самый пост, который он уже занимал четверть века назад в другом мировом военном конфликте. Черчилль цитирует строки из «Ричарда II»430, но при этом не дает ссылку ни на автора, ни на произведение, полагая, что образованные читатели должны их знать наизусть431:
Давайте сядем наземь и припомним
Предания о смерти королей432.
Помимо литературного гения, Шекспир привлекал Черчилля тем, что в его произведениях возрождается история Англии, воскресают одержимые властью и страстью личности, оживают важнейшие события, а также «суровые и жестокие, но в то же время героические черты»433 минувших дней. «Его луч волшебного искусства поочередно касается большинства вершин английской истории и освещает их ярким светом», – скажет Черчилль о своем великом соотечественнике434. И когда он сам сядет за воссоздание монументального полотна истории своей страны, он будет знать, к кому обратиться для отражения глубины человеческих чувств и страданий.
Декламация стихов представляет интерес и еще по одной причине. Она напрямую связана с актерским началом Черчилля, а также с его увлечением театром. Когда Уинстону было тринадцать лет, Леони и Клара, тетки по материнской линии, подарили ему игрушечный театр. На протяжении следующих четырех лет игрушечный театр станет для мальчика «великим развлечением»435 и «источником бесподобного наслаждения»436. Постановка и разыгрывание пьес было не обычным детским увлечением, исчезающим по мере взросления. Черчилль сохранит любовь к театру и в зрелые годы. С любовью к театру в его жизни сохранится и любовь к театральности, находящая проявление в желании выступать в котурнах на политической сцене либо добавлять мелодраматичность и амплификацию в собственные тексты437.
Иначе выглядело отношение Черчилля к музыке. В детстве он имел несколько пересечений с этим видом искусства: желание научиться играть на виолончели438, участие в оперетте439 и успешное пение в хоре440. Хотя по прошествии пятидесяти лет об этом он отзовется с иронией: «Мне нравился большой барабан, а вместо него мне дали треугольники». «Что бы мне действительно хотелось, так это стоять за пультом дирижера», – говорил политик. Однако, понимая подспудно всю сложность этой работы, он признавался, что «готов оставить это поле деятельности сэру Бичему[25]25
Сэр Томас Бичем (1879–1961) – выдающийся английский дирижер.
[Закрыть]»441.
В 1912 году Черчилль приобретет пианино знаменитой фирмы Steinway. Трудно сказать, чем он руководствовался, делая подобную покупку, но музыкальный инструмент у него не задержался. Он вернул его обратно в магазин на следующий месяц. Еще через пятнадцать лет Черчилль повторит попытку, став обладателем пианолы. Результат был аналогичен: инструмент вернулся в Harrods442.
Во всем огромном литературном наследии Черчилля есть лишь один абзац, посвященный музыке: «Из всех войн, где я участвовал, из каждого решающего эпизода моей жизни я вынес мелодии. Однажды, когда мой корабль окончательно бросит якорь в родной гавани, я соберу их в граммофонных записях; сяду в кресло, закурю сигару, и нахлынут стертые временем картины и лица, настроения и переживания; и засветится тусклый, но неподдельный огонек былого»443. Любимыми произведениями политика были комические оперы либреттиста Уильяма Швенка Гилберта (1836–1911) и композитора Артура Сеймура Салливана (1842–1900), а также русский балет444, марши, военные и школьные песни. Из классики он отдавал предпочтение Брамсу, Моцарту и Бетховену, особенно четвертой части Первой симфонии Брамса445.
Музыка привлекала политика не только как слушателя. В его архиве сохранилось письмо от апреля 1926 года, адресованное другу и научному консультанту, профессору Фредерику Александру Линдеману (1886–1957). В нем он просит ученого найти связь между музыкой и математикой. В том случае, если эта связь будет обнаружена, выдвинул предположение Черчилль, удастся перебросить мостик между музыкой и физикой, не ограничиваясь при этом одним лишь учением о звуковых волнах446.
Политик также признавал общественное значение музыки, замечая, что без нее невозможно представить «церковь, кино, театр, политическое собрание, футбол, морской курорт, отдых в круизе, забастовку, революцию и, конечно, войну»447. Это высказывание наглядно демонстрирует, что в основном он отводил музыке общественную роль, оставляя за пределами внимания духовную и эстетическую природу этого вида искусства, прекрасно выраженную в емком афоризме Фридриха Ницше: «Без музыки жизнь была бы ошибкой».
Скромные связи Черчилля с музыкой не привлекли бы столько внимания, если бы не мать нашего героя. Дженни прекрасно играла на фортепьяно и была ученицей друга Шопена, Листа и Берлиоза – композитора и пианиста Стефана Хеллера (1813–1888), который считал, что у нее настоящий талант концертной пианистки. Впоследствии она не раз поражала публику исполнением в четыре руки с будущим премьер-министром Артуром Бальфуром дуэтов Бетховена и Шумана.
Дженни любила творчество скандального, но великого Рихарда Вагнера (1813–1883). Леди Рандольф посещала Мекку вагнеровского искусства Festivalspielhaus, способствовала первой постановке тетралогии «Кольцо нибелунга» в Лондоне, а о своем первом впечатлении от «Парсифаля» отзывалась: «Колоссально». Также она общалась с сыном байройтского гения Зигфридом (1869–1930). Когда во время беседы с ним она неосторожно произнесла, что обожает Баха и Бетховена, воцарилась тишина. И как она посмела в присутствии сына самого Вагнера упомянуть с восторгом других композиторов, подумали присутствующие? Автор «Мейстерзингеров» ей наверняка бы такое не простил! Но Зигфрид был не столь категоричен, как его родитель.
«Отец тоже любил творчество этих композиторов», – ответит он, разрядив ситуацию448.
Вернемся, однако, к учебе в Хэрроу. Одновременно с литературой, театром и музыкой именно здесь Черчилль распробовал «вкус истории» – увлечение, которое стало одним из самых «ценных и приятных» составляющих учебного процесса449. Существенную роль в приобщении к истории сыграл Луис Мартин Мориарти (1855–1930). По мнению некоторых исследователей, этот преподаватель оказал на Уинстона «самое большое влияние»450. Под его началом Черчилль подготовил основательный доклад в тридцать тысяч слов, описывающий все военные кампании его предка, генерал-капитана Джона Мальборо. Спустя несколько десятилетий, взявшись за написание многотомной биографии полководца, политик вспомнит об этом документе. Он будет приятно удивлен глубиной и точностью выполненной работы, признав, что в стенах школы его «хорошо обучили»451.
В Хэрроу Черчилля ждали не только первые академические успехи. Одновременно с интеллектуальным развитием администрация школы придавала большое значение физической форме своих подопечных. Занятия спортом и упражнения на открытом воздухе занимали не последнее место в учебном процессе и только приветствовались. В том числе и по этой причине, получив в мае 1889 года от своего отца деньги на карманные расходы, Уинстон потратил их не на подписку в очередной кружок, а на приобретение велосипеда. Двухколесное транспортное средство как раз стало завоевывать популярность в старой и доброй викторианской Англии. «Еще нет и десяти, а Парк-роуд уже полна велосипедистов», – удивлялись очевидцы452. Уинстон тоже не отставал. «В субботу я проехал на велосипеде восемь миль», – с гордостью сообщит он отцу453.
Но наслаждение велопрогулками оказалось для Черчилля непродолжительным. Большой поклонник высоких скоростей, он разбился уже на следующий месяц. Врачи диагностировали «легкое сотрясение мозга» и положили его в больничную палату. «За мальчиком требуется тщательный уход в течение нескольких дней», – написал в отчете местный доктор Джордж Чапмен Бриггс (1847–1897)454. Директор Хэрроу проинформировал о случившемся родителей Уинстона455, однако реакция леди Рандольф и тем более ее супруга неизвестна.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
