Текст книги "Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929"

С участием Черчилля в Малакандской кампании будет связана одна тема, которой придается неоправданно важное значение в жизни британского политика; тема эта обросла слухами и сплетнями, большинство из которых весьма далеки от действительности. Речь идет об алкоголе. А дело все в том, что именно на северо-западной границе Индии Черчилль распробует виски, которому сохранит верность на всю свою жизнь. Правда, приобщение к этому напитку будет вызвано не поиском удовольствия, а интересами собственной безопасности и заботой о собственном здоровье. До службы в Индии Черчилль терпеть не мог виски. «Мне было непонятно, как моим сослуживцам удается вливать в себя столько виски с содовой, – вспоминал он. – Я любил белое и красное вино и особенно шампанское; в исключительных случаях мог пропустить стаканчик бренди. Но от этого копченого питья меня всегда воротило»³⁶⁷.

Причина, почему ему пришлось пересмотреть свои взгляды, заключалась в грязной воде, которую во избежание отравления приходилось дезинфицировать крепкими напитками. И в этом случае виски подходил лучше всего. За время службы Черчилль не только превозмог отвращение к скотчу – отныне он стал его любимым напитком. «На отвоеванной территории я закрепился навсегда, – скажет он впоследствии. – Когда приучишь себя к вкусу виски, то начинаешь находить смак в том, от чего прежде передергивало»³⁶⁸.

В 1930-х годах, собирая материалы для биографии 1-го герцога Мальборо, Черчилль прочитает «солидную и эрудированную» книгу Divi Britannici 1675 года, написанную его двойным тезкой, отцом великого Джона – сэром Уинстоном Черчиллем (1620–1688). Внимание политика привлечет фрагмент, где его дальний предок развивает теорию, будто британцы получили свое название от употребляемого ими крепкого напитка – виски, который греки назвали bruton или bruteion, а по-другому – ячменное вино (barley wine)³⁶⁹.

Одновременно с виски пальму первенства среди любимых алкогольных напитков британского политика держало шампанское. «Не могу жить без шампанского, – признавался Черчилль. – В час победы я его заслужил, в час поражения оно мне просто необходимо»³⁷⁰. Определенное представление о том, какую именно роль шампанское играло в жизни британского аристократа, можно сделать из следующего его высказывания, касающегося финансового благополучия: «В моей жизни никогда не было дня, когда я не мог заказать себе бутылку шампанского и предложить еще одну другу»³⁷¹.

Символично, что одно из самых ярких описаний воздействия шампанского на свой организм Черчилль сделал в своей первой книге, посвященной именно Малакандской войне. Он сравнивает напиток с участием в боевых действиях: «Один бокал шампанского вызывает веселье. Нервы напряжены, воображение взволновано, остроумие – оживлено. Бутылка приводит к обратному эффекту. Неумеренность вызывает коматозную невосприимчивость»³⁷².

Если говорить о том, какие марки нравились Черчиллю, то в отношении виски он разделял вкусы Питта и Пальмерстона, предпочитая Johnnie Walker (Black и Red Label)³⁷³, а в отношении шампанского – в начале Giesler, затем Pol Roger³⁷⁴, особенно урожая 1921³⁷⁵, 1928 и 1934³⁷⁶ годов, в отношении коньяка – Hine[44]44
  Относительно армянских сортов. В архиве Черчилля не найдено подтверждений, что он и в самом деле получал армянский коньяк.


[Закрыть]³⁷⁸.

Сохранилось множество высказываний политика, из которых можно сделать выводы о его увлечении алкоголем. Например, в беседе с королем Георгом VI в январе 1952 года: «Когда я был моложе, я взял за правило никогда не пить раньше ланча, сейчас я руководствуюсь правилом никогда не пить до завтрака»³⁷⁹. В другой раз Черчилль посоветует простудившемуся монарху выпить горячительный напиток. Услышав, что врачи разрешают Его Величеству пить только после наступления темноты, политик перевел все в шутку: «А мои врачи не разрешают мне пить до завтрака, но я их не слушаю»³⁸⁰.

Или другой случай, когда Черчилля посетили в Чартвелле двое мормонов.

– Можно мне воды, сэр Уинстон? – спросил один из них. – Воду пьют львы.

– Ее также пьют и ослы, – тут же парировал государственный деятель³⁸¹.

Однако, пожалуй, самым известным эпизодом на алкогольную тему является обмен колкостями в 1946 году с членом палаты общин Элизабет Маргарет (Бесси) Брэддок (1899–1970).

– Уинстон, вы пьяны, более того, отвратительно пьяны, – заявила депутат лейбористов.

– Бесси, моя дорогая, вы безобразны, более того, отвратительно безобразны, – произнес Черчилль. – Но завтра я протрезвею, а вы так и останетесь отвратительно безобразной.

Этот эпизод действительно имел место. Но его описание будет неполным, если не добавить один важный нюанс. Вступив в диалог с Брэддок, Черчилль не был пьян. Он покидал палату общин после утомительного дня. Усталый вид Черчилля, по всей видимости, и спровоцировал неуместную реплику представительницы Лейбористской партии. Не исключено, что это задело пожилого политика, который отреагировал неожиданно резко, поставив Брэддок на место. И еще одно необходимое пояснение. В своем ответе Черчилль, большой киноман, перефразировал реплику из фильма 1934 года «Это подарок» (главную роль в нем сыграл американский комик Уильям Клод Филдс (1880–1946)): «Мда, а вы сумасшедший. Но завтра я протрезвею, а вы так и останетесь сумасшедшим на всю жизнь»³⁸².

Никто из близкого окружения Черчилля, будь то его родственники, коллеги, секретари или помощники, никогда не видели политика в неподобающем его статусу виде³⁸³. Главным правилом, которым руководствовался Черчилль, было – знай меру. Например, он всегда пил только сильно разбавленный виски³⁸⁴, который его секретарь Джон Колвилл даже прозвал «жидкостью для полоскания рта»³⁸⁵. Черчилль считал, что крепкий виски вреден для здоровья³⁸⁶. По словам помощника, бокал с хорошо разбавленным виски мог часами стоять на столе политика, являясь такой же частью его имиджа, как и сигара³⁸⁷.

В свете этих фактов не таким уж необычным выглядит пари, заключенное между Черчиллем и Гарольдом Сиднеем Хармсвортом, 1-м виконтом Ротермиром (1868–1940). Хармсворт обещал выплатить политику шестьсот фунтов, если тот за период с 30 ноября 1935 года по 30 ноября 1936 года не выпьет ни капли коньяка или другого неразбавленного алкогольного напитка³⁸⁸. Черчилль победил. «Я еще никому не платил с таким удовольствием», – скажет Хармсворт, вручая Уинстону чек, который он «так храбро заслужил»³⁸⁹. На следующий год будет заключено еще одно пари, которое также закончится победой Черчилля, принеся ему еще пятьсот фунтов³⁹⁰. Было и третье предложение – один год полностью без алкоголя, но Черчилль его не принял, объяснив супруге, что «в таком случае жизнь не будет стоить того, чтобы ее прожить»³⁹¹.

Подводя итог этой теме, приведем высказывание Черчилля, которое лучше всего передает его отношение к спиртным напиткам: «Я взял от алкоголя больше, чем он взял от меня»³⁹².

За небольшое время службы в составе войск генерала Блада Черчилль также примет участие в сражениях при Домадоле, Загайи и Агре, где будет под огнем в течение пяти часов³⁹³. По иронии судьбы, однажды он чуть не погибнет от рук сослуживца, который неосторожно обращался с заряженным револьвером³⁹⁴.

Опасности не смущали Черчилля. Наоборот, они его возбуждали. Он «с готовностью лез на рожон, только и надеясь на захватывающее приключение»³⁹⁵. Когда дым сражений рассеется, он будет вспоминать пережитое и говорить: «Пули, да они даже не достойны упоминания. Я не верю, что Господь создал столь великую личность, как я, для столь прозаичного конца»³⁹⁶. Своей матери он писал после возвращения в Бангалор: «Я видел, как убивают и ранят множество людей, я слышал свист и звуки попадания пуль, такого огромного количества пуль, что, если я возьмусь их сосчитать, ты мне не поверишь. Но ни одна пуля не подлетела ко мне ближе, чем на фут. Мне чрезвычайно повезло»³⁹⁷.

Леди Рандольф не нравился столь бравурный настрой сына. Еще никогда в жизни она так не нервничала. Уинстон находился за тысячи миль, письма порой не приходили по нескольку дней. Она пыталась утешить себя мыслью, что отсутствие вестей с фронта – уже хорошая новость, но подобное самоуспокоение помогало мало. «Ты можешь себе представить, как много я думаю о тебе, – писала она ему в разгар кампании. – Как в глубине души я буду рада скорейшему окончанию войны, когда буду знать, что целым и невредимым ты вернулся в Бангалор»³⁹⁸.

Озабоченность леди Рандольф легко понять, чего нельзя сказать о поведении Уинстона, который считал огромной удачей попасть на фронт³⁹⁹, а само время участия в боевых действиях называл «самым выдающимся и восхитительным периодом» своей жизни, давшим «ему новый стимул»⁴⁰⁰.

Черчилль считал, что участие в сражениях полезно с профессиональной точки зрения. «Воевать на Индийском фронте – это опыт, не имеющий себе равных», – указывал он⁴⁰¹. Также ему было приятно осознавать себя ветераном⁴⁰². Он находил в боевых действиях и другие приятные моменты, которые, благодаря литературному таланту, смог донести до своих читателей:

«Здоровый свежий воздух, яркие события, возбуждение, благородная и радостная дружба, шансы отличиться, доступные каждому, делают жизнь острее и интереснее, наполняя ее редкими удовольствиями. Неопределенность и важность настоящего уменьшают значение прошлого и будущего, делают его незначительным, избавляют голову от мелких проблем. А когда все уже позади, остаются воспоминания, которые мало кто из людей не считает драгоценными. Что же до трудностей, они хоть и суровы, но переносимы»⁴⁰³.

В этих словах содержится не только панегирик фронтовой жизни – написанные двадцатитрехлетним молодым человеком, они четко обозначают мировоззрение Черчилля, его любовь к опасностям и кризисам. К тем моментам, когда каждодневные проблемы отступают на второй план; к тем минутам, когда ты остаешься один на один с собой, со своими переживаниями и страхами; к тем мгновениям, которые если не уничтожают, то закаляют. В этих словах содержатся и другие важные качества его личности: любовь к новизне, любопытство, способность наслаждаться моментом, получать максимальное удовольствие и извлекать максимальную пользу (включая познавательный опыт) от событий, от встреч с людьми и от идей, с которыми удается соприкоснуться.

Но за все – и за опыт, и за удовлетворение любопытства, и за наслаждения – приходится платить. Черчиллю относительно повезло. Он расплачивался лишь неудобствами бытового свойства. После сражения в Мамундской долине начался жуткий ливень, превративший лагерь в «море грязи». Ожидая нападения, генерал Джеффриз приказал уменьшить периметр лагеря. Большинство палаток было снято, лишив солдат необходимого укрытия. Измученные, они валились с ног от усталости, засыпая в грязи⁴⁰⁴.

Эти и подобные им неудобства еще можно было снести, если ты здоров. Но у Черчилля после сражения при Агре 30 сентября началась лихорадка. Жутко разболелась голова, температура поднялась до 39,5°. Закутавшись в макинтош, он лежал в наспех вырытом окопе, всего полметра глубиной, который должен был защитить его от ночного артобстрела. О чем он думал в тот момент?

Зная ответ на этот вопрос, можно было бы с уверенностью определить главный мотив поведения Черчилля. И этот ответ известен. Лежа в окопе, Уинстон писал письмо своей матери, которое позволяет, «приподняв занавес за краешек», заглянуть в его внутренний мир. Признав, что «немного пищи и философский склад характера – единственные жизненно необходимые вещи», и добавив, что эта «странная жизнь» его «забавляет», он думал о своей избранности, о своем предназначении, о вере в удачу!⁴⁰⁵

Им руководила не только жажда приключений или новых впечатлений – им руководило желание отличиться. И ради этого он готов был рисковать собственной жизнью. Только ради того, чтобы его заметили и отметили, он гарцевал на своей серой лошади на линии огня⁴⁰⁶. «Я играю по высоким ставкам, – писал он матери. – Я делал так трижды – 18, 23 и 30-го числа. Слава – осмеянная, мелодраматичная, униженная – по-прежнему остается самой важной вещью на земле. Жизнь Нельсона должна служить уроком для молодежи»⁴⁰⁷. Черчилль сознательно развивал в себе смелость, стремясь заработать репутацию храбреца. В его представлении амбиции можно было удовлетворить смелыми поступками, а смелые поступки мотивировались амбициями, что создавало мощнейшее взаимозависимое звено в цепи жизненного успеха.

Уже в первые годы его работы в парламенте и на государственной службе современники будут говорить, что «среди всех талантов и способностей мистера Черчилля наиболее замечательным качеством является его смелость»⁴⁰⁸. Если же говорить о желании отличиться, то в мировоззрении субалтерна оно было неотделимо от наград. Поэтому, едва оказавшись под огнем, он сразу стал мечтать о медалях⁴⁰⁹. Он и брату своему советовал не чураться знаков отличия, хватаясь за любую возможность получить их⁴¹⁰.

В какой-то мере ожидания Черчилля оправдаются. Вначале его отметят в официальном отчете: «Генерал Джеффриз похвалил смелость и решительность лейтенанта 4-го гусарского полка У. Л. С. Черчилля за оказание полезной помощи в критический момент сражения»⁴¹¹. Затем о нем положительно отзовется генерал Блад в переписке с полковником Брабазоном⁴¹² и леди Рандольф⁴¹³. Последней было приятно, что ее сына отметили⁴¹⁴. Приятно было и самому Черчиллю⁴¹⁵. За участие в Малакандской кампании его наградят «Медалью Индии», а также значком «Пенджабский фронтовик». Генерал Блад считал, что, если Уинстону повезет, он станет обладателем «Креста Виктории» или кавалером ордена «За выдающиеся заслуги»⁴¹⁶.

Несмотря на участие в боевых действиях на четырех континентах, потомок генерала Мальборо никогда не получит ни «Креста Виктории», ни ордена «За выдающиеся заслуги». На то будут свои причины, связанные не с отсутствием подвигов, а скорее с манерой поучать старших по званию и публично выражать точку зрения, расходившуюся с официальной. «У меня было много медалей за приключения и ни одной – за храбрость», – с грустью признается он в конце жизни⁴¹⁷.

Пройдут годы, и Черчилль будет сам определять кого, как и за что награждать. Опытный управленец, он прекрасно понимал, насколько важную роль в мотивации играет вовремя сделанное поощрение. Понимал он и то, что, составляя наградные списки, следует руководствоваться не желанием отметить угодных, а необходимостью признать достойных. Нет ничего легче, чем девальвировать награду. «Всё каждому – значит никому ничего», – считал он. Именно по этой причине Черчилль осудит награждение в годы Первой мировой войны принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VIII (1894–1972), «Военным крестом». Да, наследник престола был в окопах, но его личный вклад в войне не столь велик, чтобы вручать ему награду, обесценивая подвиги тех, кто действительно заслужил ее⁴¹⁸.

Также, по мнению Черчилля, отличия на военной службе – хорошее основание для успешной политической карьеры. После окончания Второй мировой войны он станет активно призывать офицеров баллотироваться в парламент, наивно полагая, что фронтовые успехи положительно влияют на выбор электората. Однако на самом деле это часто приводило к противоположному результату⁴¹⁹.

Наблюдая за стремлением Черчилля отличиться и быть отмеченным, уместно задаться вопросом о тщеславности нашего героя. Премьер-министр Герберт Асквит, не один год проработавший с Черчиллем, во время кризиса 1915 года будет обвинять своего коллегу в том, что он «поглощен тщеславием»⁴²⁰. Аналогичного мнения придерживался и Дэвид Ллойд Джордж, называвший тщеславие «худшей чертой Уинстона»⁴²¹.

Коллеги были правы. В определенной степени Черчилль действительно обладал этим качеством, заметив однажды, что «тщеславие – порок, способствующий развитию многих добродетелей»⁴²². Уже в молодости он любил собирать о себе хвалебные отзывы и даже однажды признался матери, что «мое тщеславие является для меня большим источником наслаждения»⁴²³. «Удовлетвори мое тщеславие, направив мне доброжелательные отзывы, которые услышишь», – просил он леди Рандольф после первого публичного выступления в Бате⁴²⁴. Ссылаясь на свое «ненасытное тщеславие», он просил также прислать «все вырезки», в которых встречаются упоминания о его первой книге⁴²⁵.

При всем этом тщеславие – в понимании тщетной славы – никогда не было для Черчилля определяющим мотивом. На его действия гораздо больше повлияли честолюбие и амбиции. Он всегда держал в голове цель, к которой стремился и на достижение которой направлял основные усилия. Такая модель поведения будет свойственна ему всю жизнь, и этой же модели он придерживался во время своей первой крупной военной кампании в Индии. Упоминания в официальных отчетах и публикация статей в The Daily Telegraph добавляли приятные минуты, связанные с осознанием собственного успеха, но истинная цель стремления заявить о себе заключалась в ином. Черчилль готовил себе плацдарм для начала успешной политической карьеры. Популярность была ему нужна, чтобы создать определенный имидж в глазах будущих избирателей⁴²⁶. Именно по этой причине для него так важно было авторство статей, которые, как он надеялся, «произведут хорошее впечатление»⁴²⁷ и дадут «великолепную возможность показать свое имя перед страной в правильном и привлекательном свете»⁴²⁸.

Очень скоро Черчилль пришел к мысли идти дальше, чем просто писать статьи для газет. Следуя принципу получать от жизни по максимуму, он решил использовать свой военный опыт, материалы, накопившиеся за это время, знание «места событий, людей и фактов», а также прирожденный талант писателя для написания книги о Малакандской военной кампании. Эта «замечательная идея» посетила Уинстона, когда он еще находился в Наушере⁴²⁹. По его прогнозам, книга должна «хорошо продаваться и пойдет мне на пользу»⁴³⁰. Ее публикация не только позволит компенсировать анонимность статей, но и принесет «значительные выгоды по всем направлениям: финансовому, политическому и даже военному»⁴³¹. «Печатай, пока железо горячо, а чернила жидкие», – сформулирует он свой новый девиз и начнет активно следовать ему⁴³².

Мотивы Черчилля понятны. Но будет ли интересен его рассказ читателям? Боевые действия, проходившие в сентябре 1897 года на границе Индии и Афганистана, представляли собой локальное событие, и не только по масштабу, но и по результатам. Они не оказали особого влияния ни на дальнейшую судьбу Индии, ни тем более Британской империи. Кому какое дело в Лондоне до этих перестрелок за тысячи миль? Черчилль считал – самое непосредственное. По его мнению, подобное описание пограничных войн не только «не лишено интереса», но и «способно дать пищу для размышлений».

«При конфликтах между цивилизованными нациями сталкиваются огромные, многотысячные армии, – объяснял он значение своего будущего труда. – За гарью и пылью мало что увидишь, кроме сплошных разрушений. Но на границе, в ясном утреннем свете, когда склон горы начинает покрываться клубами порохового дыма и каждый гребень сверкает сталью мечей, наблюдатель может увидеть и оценить все степени человеческой храбрости. Он увидит преданность и самопожертвование, холодный расчет и твердую решимость. Он сможет разделить моменты дикого энтузиазма или дикой ярости и смятения. Искусство командира, качество войск – вечные основы искусства войны – будут представлены не менее ясно, чем на полях исторических сражений прошлого. Иным будет только масштаб».

В своей книге он намеревался «пролить свет на великую драму пограничной войны», описав «военные операции Малакандской действующей армии, проследив их политические результаты», а также дав, «насколько возможно, общую картину жизни на индийских нагорьях»⁴³³.

В ноябре он сообщит леди Рандольф и брату, что книга будет называться «История Малакандской действующей армии». В посвящении будет указано имя человека, к которому Черчилль относился с огромным уважением и благодарностью за его доброту, человека, без которого его участие в этой войне было бы невозможно: генерал-майор сэр Биндон Блад⁴³⁴. Его же фотографию он планировал поместить на фронтиспис⁴³⁵.

Уинстон сохранит с Бладом теплые и дружеские отношения до последних дней генерала. А его жизнь будет долгой. Родившись в четвертый год правления королевы Виктории, он переживет саму королеву, ее сына и внука и встретит начало Второй мировой войны. После назначения на пост Первого лорда Адмиралтейства в сентябре 1939 года Черчилль найдет время, чтобы позвонить семье Блада и справиться о самочувствии генерала. Узнав об этом звонке, сэр Биндон, который к тому времени уже был слаб умом и телом, ободрится и воскликнет: «Уинстон – великий человек». Он будет порываться надеть военную форму, заявляя, что должен отправиться воевать⁴³⁶. Скончается генерал 16 мая 1940 года – на шестые сутки после того, как его бывший подопечный станет премьер-министром Великобритании.

Определившись с темой книги, Черчилль вернется в Бангалор и приступит к активному сбору материала. Для получения дополнительных фактов, мнений и оценок он обратится ко всем старшим офицерам и колониальным чиновникам, с которыми успел познакомиться. Одновременно он попросит леди Рандольф прислать ему официальные отчеты парламента, а также «взгляды, точки зрения и заявления» ключевых политиков, повлиявших на военный конфликт⁴³⁷. Черчилль поймал себя на мысли, что чтение парламентских отчетов доставляет ему удовольствие. Ему было «интересно наблюдать за душевными волнениями», скрываемыми под «неизменной маской официального должностного лица», той самой маской, которую даже «самые беспечные мужчины вынуждены носить, едва становятся министрами»⁴³⁸.

В середине ноября 1897 года Черчилль сообщит матери, что «работает над книгой непрерывно». Он уже смог «добиться значительного успеха как в сборе материала, так и в написании самого текста»⁴³⁹.

Уинстон торопился. Он и так-то никогда не привык медлить, а тут еще выяснилось, что он был не единственным бегуном на дистанции. Одновременно с ним к финишу первой публикации стремился лорд Финкастл, тот самый, который обошел его с устройством в The Times. «Какая досада! – восклицал Черчилль. – Тема слишком узкая, чтобы хватило места для двух книг»⁴⁴⁰. С будущим конкурентом он познакомился в начале 1897 года. Финкастл много рассказывал ему о своей службе в Египте, где уже успел заработать три медали. Они обменялись головными уборами и стали «друзьями»⁴⁴¹. Дружбе пришел конец, едва они навели свои творческие стрелы на одну цель.

Черчилль попытался связаться со своим визави, но тот проигнорировал его письма. «Со всеми его достоинствами, Финкастла нельзя отнести к хорошим парням, – прокомментировал Уинстон. – Но и я не уступлю»⁴⁴². В глубине души Черчилль не видел в Финкастле, который писал книгу с соавтором, серьезного соперника: «Один напишет одну главу, другой – другую. Небрежность. Он никогда не относился к жизни серьезно»⁴⁴³.

Леди Рандольф поддерживала сына. Она также была невысокого мнения о лорде Финкастле, считая его «глупой собакой»⁴⁴⁴. Она верила в Уинстона, и верила, что на этот раз ее мальчик будет первым. Черчилль же стал работать еще интенсивнее – шесть – восемь часов в сутки, обещая завершить книгу не позднее первой недели января 1898 года⁴⁴⁵. В процессе написании книги он с радостью обнаружит, что ему приятен не только творческий процесс. Ему нравилось трудиться, и он открыл в себе «огромную силу прилежания, о которой ранее не подозревал»⁴⁴⁶. Впоследствии трудоголизм станет характерен для Черчилля, сыграв не последнюю роль в его успехе. «Я могу по пальцам пересчитать дни, когда маялся от безделья», – признавался он, воспринимая жизнь как «нескончаемый фильм, в котором играешь главную роль». «Страшно увлекательно!»⁴⁴⁷.

Первоначально Черчилль планировал опираться на свои статьи в The Daily Telegraph. Но по мере погружения в работу понял, что этого материала недостаточно. Он начал переписывать целые куски, добавляя факты и сведения, приходящие чуть ли не ежедневно в ответ на его запросы. К началу декабря книга была уже почти закончена, но поступающая «свежая информация и более интересные детали» не давали возможность поставить точку⁴⁴⁸.

Пришлось также задуматься о формате подачи материала. Книга задумывалась как описание военных событий, происходящих за тысячи миль от Англии. Для этой цели наиболее удачно подходил формат личных воспоминаний, который позволял познакомить читателей с «множеством фактов, слишком локальных, слишком конкретных, слишком незначительных для исторического повествования» и сформировать «истинное представление» о происходящем⁴⁴⁹.

Но подобный формат имел и свои недостатки. По мнению начинающего автора, повествование, основанное на личных воспоминаниях, хотя и являлось «более живописным», уступало в «грандиозности». Приобретая «яркость», оно лишалось «беспристрастности». И если информация была «более точна и детализирована», то само описание теряло в «соразмерности» и грешило преувеличением значения отдельных эпизодов⁴⁵⁰. Так, например, будет с описанием сражения в Мамундской долине, которое для автора было связано со «столькими яркими эпизодами и воспоминаниями, что оно приобрело значение, выходящее за рамки его действительного места в истории»⁴⁵¹.

Подойдя к рассказу о сражении в Мамундской долине, Черчилль попросит читателя «сделать скидку на то, что я называю личной перспективой»⁴⁵². В целом же он решит расширить горизонты повествования, а также сократит упоминания о личном участии в описываемых событиях, не отказываясь от них полностью⁴⁵³.

Таким образом, уже работая над первой книгой, Черчилль поймет важность смены фокуса изложения с короткого на длинный, охватывающий широкую перспективу, и обратно, с передачей сути сложных событий без экономии на деталях и упрощения приводимых фактов. В последующих произведениях он будет развивать этот прием, который станет характерной составляющей его стиля, построенного на совмещении личных переживаний и личного опыта участия с объективным анализом событий⁴⁵⁴.

Примечательно, что уже в первой книге проявилась любовь Черчилля к иллюстрациям. Он относил свою работу к серии «дешевых и популярных» изданий, замечая при этом, что не потерпит в ней некачественного художественного материала⁴⁵⁵. Уинстон воспитывался на образном иллюстративном материале, которым пестрели газеты, журналы и книги периода позднего Викторианства. Он хотел, чтобы в его книге тоже были рисунки, изображавшие баталии и пейзажи.

Для иллюстрации своего опуса молодой автор хотел привлечь майора Эдмунда Хобдея (1859–1931), «самого искусного художника, который был свидетелем всех операций»⁴⁵⁶. Но его вновь обошел на повороте лорд Финкастл. Для своей книги он умудрился найти шестнадцать иллюстраций, одна из которых, рисунок «Рекогносцировка кавалерии в Малаканде», была нарисована именно майором Хобдеем⁴⁵⁷. В работе Черчилля будет только семь иллюстраций и ни одного рисунка. В книгах совпадет первая иллюстрация: фотография генерала Блада. Хотя и здесь Финкастл окажется на полкорпуса впереди: в его книге в левом верхнем углу фотография будет украшена автографом военачальника.

Черчилль частично возьмет реванш, подготовив более содержательные и удобные карты. Он всегда любил карты и считал их важным элементом повествования, позволяющим облегчить понимание описываемых событий, проследить ход сражений, оценить решения полководцев. Готовя книгу к выпуску, он настаивал на привлечении «высокопрофессионального картографа», а также на тщательной проверке всего топографического материала⁴⁵⁸. В его книге будет шесть удобных, понятных и наглядных карт: две общие цветные карты на развороте и четыре схематические черно-белые карты, посвященные конкретных боевым сражениям. В книге Финкастала – только одна карта, которая вряд ли могла в полной мере облегчить восприятие текста.

Забегая вперед, скажем, что сразу после назначения Черчилля на пост первого лорда Адмиралтейства он разместит за своим рабочим столом огромную карту Северного моря с обозначением на ней судов германского военно-морского флота. Отдельная комната для карт будет также выделена в загородном доме политика, Чартвелле, в 1930-е годы. Не каждый государственный деятель в мирное время приспосабливает жилые помещения для военных карт!

В конце декабря 1897 года Черчилль сообщит матери, что книга практически закончена, осталось только «проверить факты» и добавить «несколько интересных деталей». Чтобы не терять времени, которого и так не было, он попросил леди Рандольф начать активный поиск издателей.

Точка будет поставлена в последний день 1897 года, на неделю раньше запланированного срока. Для написания текста объемом восемьдесят пять тысяч слов ушло два месяца. Неплохой результат для человека, не имевшего высшего образования.

«Я очень торопился, поэтому, возможно, в книге есть ошибки и пропуски», – напишет он в сопроводительном письме леди Рандольф. Уинстон не планировал проводить масштабную редактуру. Так, подправить неудачные предложения, убрать стилистические и содержательные повторы. Кроме того, он попросил мать уделить внимание «разбиению на абзацы», «правописанию имен и названий» и «пропущенным словам. И отдельная просьба – проверить все цитаты.

Черчилль также попросил, чтобы леди Рандольф обратилась к Моритону Фревену (1853–1924), супругу ее старшей сестры Клары, с предложением стать редактором и корректором книги. А если он откажет, сделать аналогичное предложение супругу другой сестры – Айвору Берти Гесту (1835–1914). Если и тот откажет, поискать кого-то еще – «способного и умного». Хотя больше всего надежд и симпатий было связано с кандидатурой Фревена. «Он лучший, и я уверен, он согласится», – предположил Черчилль и не ошибся, правда, только в одной части. Фревен действительно согласился поработать с книгой. Но считать его лучшим было ошибочно, и Уинстон сам в этом скоро убедится. А пока он спешил, неоднократно повторяя, что «время – самый важный фактор». По его информации, лорд Финкастл вот-вот должен был завершить свой труд.

Одновременно с поиском редактора и корректора Уинстон попросил мать урегулировать вопрос с гонораром. Он признавался, что плохо разбирается в вопросе финансового взаимодействия издателя и автора. С учетом понесенных затрат – чего стоили одни почтовые отправления рукописи и сопроводительных материалов – молодой автор планировал получить за книгу не менее трехсот фунтов плюс роялти за продажу каждого экземпляра. Примечательно, что, обсуждая гонорар, Черчилль делает интересную приписку: сумма указывалась за первое издание. Это очень показательно для будущего политика. Выпуская первую книгу, он уже держал в уме возможность последующих изданий и переизданий⁴⁵⁹.