Текст книги "«Рим». Мир сериала"

Д. Пучков: То есть Помпей хороший? Цезарь непрерывно всех хочет помирить и про всех говорит хорошее.

К. Жуков: Да – во-первых. А во-вторых, он говорит, что Помпея сбили с истинного пути и теперь против трибунов применили силу тогда, когда они не пытались сделать ничего плохого, они пользовались законным правом интерцессии, то есть протеста. Данной концепции Цезарь придерживался всю гражданскую войну и вступать в бой с Помпеем не спешил: засел в Римини, затеял переговоры с врагом – в военном искусстве это квалифицируется однозначно как начало утраты стратегической инициативы. Казалось бы, ты на вражеской территории – так иди куда тебе надо, захватил ключевые пункты – молодец, атакуй, у тебя все подготовлено. Тем более враг еще не успел подготовиться, тебе нужно прямо сейчас его бить, ни о чем не предупреждая. Но Цезарь точно знал, что делает, и его искренне любили сограждане как несомненную звезду своего времени – это первое. И отсюда сразу второе: любовь сограждан стоила дорого, и не только в денежном выражении. Хотя и в деньгах она тоже стоила немало: как я уже говорил, Цезарь постоянно присылал из Галлии караваны с добром для подкупа, что всем очень нравилось.

Д. Пучков: Ну еще бы!

К. Жуков: Но дело не только в деньгах. Отстаивая свои права и выставляя себя защитником республики, Цезарь должен был постоянно всем напоминать, что он ни разу не Сулла и ничего общего не имеет с этим незаконным захватом. В Италии он не завоеватель – он должен был это показывать на каждом шагу: шаг шагнул – и всем объяснил: нет-нет-нет, это не то, что вы подумали, я никого не завоевываю. И благорасположение сограждан давало ему не только перевес, но и вообще надежду на успех, потому что захват Римини, захват Ареццо – это были не захваты, он просто пришел, ему открыли ворота, он зашел в город – все! Там не пролилось ни капли крови. Ну, может, изнасиловали кого случайно.

Д. Пучков: Но только по любви!

К. Жуков: Только по обоюдному согласию и достижению брачного возраста – в Риме это было 12 лет. Так что вся первая часть гражданской войны – это история маленьких бескровных побед: пришел, занял, ему открыли ворота, приняли. Цезаря любили. Если бы он попытался провести именно военную операцию, несмотря даже на успех, которого он мог достичь в короткий промежуток времени (разбить Помпея, кого-то одолеть, захватить), сразу бы у народа возник вопрос: а не второе ли это издание Луция Корнелия Суллы Феликса-Счастливого? Это был бы конец восстанию. То есть операция зимы 49 года до н. э. – это не военная кампания, а политическая акция, где пиар-сопровождение было гораздо важнее чисто военных успехов. И мы видим на всем протяжении этой истории, что Цезарь все знал про пиар. Он умел, как никто, пользоваться средствами убеждения: рассказывать, объяснять людям, что он делает, и всегда соблюдать видимость приличий. Мне кажется, что сценаристы в фильме раскрыли этот момент, в общем, хорошо. Почему «в общем» – потому что хотя бы парой фраз нужно было упомянуть не только о попранных правах лично Цезаря, которые он законно защищает, надо было еще сказать, что он боролся за благо республики и защищал трибунов. Это не стоило бы ничего в смысле времени в фильме, а ситуация стала бы понятней. Но все равно получилось круто.

А пока популяр Пулло и вынужденно перекинувшийся оптимат Ворен следуют в Рим, нам показывают непростые матримониальные отношения законной жены Ворена Ниобы и ее любовника, потому что к ней в дом забегает отец ее третьего ребенка, по совместительству муж ее сестры. Следует непростая сцена: Ниоба пытается экс-любовничка выгнать, он не очень-то хочет уходить, да и она мнется, потому что он, в общем, хороший. И конечно, ее застукала старшая дочь.

Д. Пучков: А какое наказание грозило за измену законному мужу?

К. Жуков: Ну, поскольку жена была фактически собственностью мужа, он мог ее убить. Это осуждалось – нельзя так поступать, но ему бы списали все на состояние аффекта.

Д. Пучков: Неплохо.

К. Жуков: В принципе, дело могло закончиться разводом, возвращением жены в ее семью. По-всякому могло быть. Но по фильму Ворен очень горячий и тупой.

Д. Пучков: Да, глуповат.

К. Жуков: Поэтому он сначала прибьет, потом будет сильно горевать, но от этого уже никому легче не станет. О чем мама дочке и говорит. Дочка призывает Ниобу рассказать все папе: «Ну ты ж ни в чем не виновата, потому что похоронка пришла, ты выдержала траур, и тут такой человек замечательный подвернулся. Ну и ребенок, бывает, от этого рождается. А теперь муж оказывается жив – ну в чем ты виновата?» Но Ниоба говорит, что муж ее такой дурак, что лучше его не злить.

Д. Пучков: Не беси папу.

К. Жуков: Да. А Ворен в это время горюет в походном лагере на фоне побухивающих кавалеристов и выспрашивает Тита Пулло о женщинах – рассказывает, что жена его ненавидит. «А какая разница? – говорит Пулло. – Через пару недель мы все умрем». «Это другое дело, – отвечает Ворен. – Кто будет чтить мою память? Кто будет приносить жертвы Прозерпине и Плутону и лить вино мне на могилу?» Пулло отвечает: «Ну, это я могу сделать».

Д. Пучков: Будучи уверенным, что он-то останется жив.

К. Жуков: «Спасибо, но ведь ты тоже скоро умрешь». Затем мы оказываемся в доме Атии: хитрая Атия собирается устроить ужин, чтобы укрепить положение в обществе. Званый ужин.

Д. Пучков: Вечеруху закатить.

К. Жуков: Да, политическую. Призывает еврея Тимона, чтобы он поставил своих людей охранять дом и приветствовать гостей. Обстановочка в Риме неспокойная, нужна охрана знатным гражданам.

Д. Пучков: «Чем это от тебя пахнет?»

К. Жуков: Это лучший диалог в фильме! «Что это – от тебя пахнет духами?!» – «Немного благовоний не повредит». – «Отвратительно! Конское говно гораздо лучше!» Это блестяще! Меня одно смущает: Тимон при встрече целует Атии ручку, как будто мушкетер XVIII века. В Риме так женщин не приветствовали, насколько я знаю.

Д. Пучков: Он, видимо, как конюх распоясавшийся…

К. Жуков: …XVIII века.

Д. Пучков: Хотели, наверное, подчеркнуть, что оборзел вообще сверх всякой меры. Но он же не раб?

К. Жуков: Нет, он просто такой еврейский бандит. Возможно, у него есть друзья-сикарии, зилоты в еврейских провинциях.

Д. Пучков: Они тогда уже были?

К. Жуков: Нет, но будущие.

Д. Пучков: От него они и пошли.

К. Жуков: А, да-да-да.

Д. Пучков: Тимон – молодец.

К. Жуков: Он, наглый, говорит: «Я людей-то приведу, но нужно будет заплатить». – «Тебе уже заплатили». – «Да я не про деньги». – «А про что?» – «Ты знаешь, про что».

Д. Пучков: «Чего-нибудь этакого хочется».

К. Жуков: Тем временем разведка Цезаря достигает передовых дозоров врага в конном строю. Дозор – так, навскидку – полуцентурия, то есть манипула, состоит из молокососов и быстро разбегается. Ворен, верный приказу, пытается Пулло остановить, но раздолбай Пулло говорит: «Там дозор, значит, рядом легион Помпея, значит, скоро нас всех убьют – лучше сделать это в бою. В атаку!» И со всей конницей несется в атаку.

Д. Пучков: А конница – это какие-то злые немцы, да?

К. Жуков: Дозор выглядит так, что понять, откровенно говоря, трудно – что это, потому что солдатикам, которых показали в фильме, лет по 12–14.

Д. Пучков: Помпей-югенд.

К. Жуков: Вот, именно так: Помпеоюгенд.

Д. Пучков: Read minds!

К. Жуков: Я, конечно, понимаю, что Помпей активно набирал легионы и что там было много новобранцев, но не десятилетних же. В армию призывали с 17 лет, через три года после совершеннолетия (это как если бы у нас призывали в 21 год). Логика была простая: брачный возраст наступает в 14 лет, за три года юноша с большой долей вероятности успеет наплодить детей, продолжить род. А потом его можно смело забирать в армию, где его убьют, и он перестанет жрать казенный хлеб. При этом у него уже будет смена. Так вот, в легион призывали новобранцев – после Гая Мария это было принято, – туда мог поступить кто угодно, если у него руки-ноги были на месте и он достиг подходящего возраста. Но костяк таких формирований всегда составляли эвокаты, то есть уже отслужившие военные, которые были демобилизованы, но оставались военнообязанными. «Эвокат» – буквально «вновь призванный». Крайняя милитаризация Римской республики к тому времени привела к тому, что в некоторых местностях до трети взрослых мужчин были эвокатами, и набрать демобилизованных солдат, уже прошедших службу и имеющих оружие, не являлось проблемой. Собственно говоря, в этом заключен большой смысл римской мобилизационной системы. Мы знаем, что служба в римском легионе длилась 20–25 лет, но на самом так долго без перерывов редко служили. Обычно человека демобилизовывали года через четыре или лет через шесть, если, конечно, он не оказывался в дальнем походе вроде знаменитого Галльского похода Цезаря. Демобилизовывали, чтобы взамен быстро призвать и обучить новобранца. Сделать из него, соответственно, нового эвоката. При этом человек оставался в полной боевой готовности – ему еще немного лет, он уже всему обучен, и его можно в любую секунду пригрести – очень удобно. Это были крепкие мужики 35–45 лет, но никак не эта вот фигня, которую нам показали.

В любом новом легионе новобранцев было много. В этом заключалась проблема, потому что новобранца нужно обучать минимум полгода, без подготовки его нельзя никуда выпустить – его либо сразу убьют, либо, что еще хуже, он убежит, подставив таким образом коллег по опасному бизнесу. Ну, казалось бы, полгода или около того – это немного, но когда Цезарь уже находился на территории Италии, эти полгода превратились в вечность. И для Помпея это была чудовищная проблема, потому что они с Цезарем занимались одним и тем же – набирали срочным образом пополнение…

Д. Пучков: А как же его слова из предыдущей серии: «Достаточно мне топнуть ногой…»

К. Жуков: «Достаточно топнуть ногой» – Помпей процитировал Плутарха. Это он понтовался, потому что формально у него легионов было больше, чем у Цезаря, но тут была бы серьезная проблема – у него два легиона состояли из ветеранов Цезаря…

Д. Пучков: Неплохо!

К. Жуков: …он не мог на них положиться. И как оказалось, правильно не мог, потому что эти падлы смотрели все время в сторону Цезаря. А в собственные легионы и Цезарь пополнение набирал, и Помпей. Тут у граждан вставал вопрос, к кому идти, потому что и этот вроде бы законный и тот. Это уж как тебе лично больше нравится. Цезарь мало того что очень богат, так еще и молодой удачливый полководец, который, в общем-то, заслуживал триумфа. А Помпей кто такой? Он последний раз воевал в Третьей войне с Митридатом в 63 году до н. э. Это было давно, а как у него теперь с удачей? Для всех этих язычников вопрос крайне важный. Так что было непонятно, куда новобранцы, да и эвокаты пойдут – к Помпею или к Цезарю.

Д. Пучков: Да наоборот, наверное, понятно.

К. Жуков: Словом, передовой дозор из детишек – это какое-то позорище.

Д. Пучков: Ну, они только для того нужны были, чтобы разбежаться при виде злобных мужиков.

К. Жуков: Безусловно, это чисто драматургический ход. Хотя, на мой взгляд, можно было сделать все гораздо проще и при этом показать, что у Помпея совсем хреновое положение – никого, кроме зеленых новобранцев, у него нет.

Д. Пучков: Я думаю, если бы туда набрали взрослых, они бы сразу закричали: «О, пацаны, а мы как раз к вам идем!» И разбегаться не надо.

К. Жуков: Да, могли бы показать братание – было бы правильнее, тем более что таких случаев полно было.

Конница у римлян тоже отжигает: люди одеты в какие-то звериные шкуры, непонятные шлемы, среди которых мелькает каска V века н. э. – шпангенхельм с вепрем на голове, – причем плохо сделанная. Вооружены они пехотными пилумами – это бред собачий. И мечами, каких в природе вообще не существовало. Их, видимо, из каких-то реквизиторских закромов достали, чтобы просто что-то дать людям в руки. Сплошное разочарование. Может быть, какие-то германцы имелись в виду?

Д. Пучков: Тут, наверно, стояла задача показать, что это некто инородный – совершенно не так одет, на лошадях…

К. Жуков: Испанцы тоже были не так одеты… Мечи у них были длиннее: испанский кавалерийский меч в полтора раза длиннее, чем пехотный гладиус. На лошади ты не можешь близко подойти к противнику, нужно его на расстоянии доставать.

Так вот, дозор разбежался, а командир дозора прискакал к Помпею и докладывает, что все плохо – разведка Цезаря в двух днях от Рима. Сам офицер одет в странную кожаную тужурку, которая должна символизировать римский субармалис, то есть поддоспешную одежду. Зачем?! Кожа довольно дорого стоит, проще было бы сделать клееную куртку зому из нескольких слоев льна, как было в реальности у римлян. И выглядело бы правильнее. Этот ход костюмеров меня, прямо скажем, не порадовал.

Насчет двух дней, конечно, преувеличение, потому что речь идет о 14–15 января, в это время Цезарь стремительным броском занимает Анкону и Пизавр (Пезаро) – это около 300 км от Рима.

Помпей начинает рассуждать, что Цезарь идет на город с очень малыми силами, поэтому продвигается быстро, и, скорее всего, у него не войско, а просто вооруженная шайка. Но город придется оставить, так как у Помпея-то войск нет.

Д. Пучков: Даже шайки.

К. Жуков: Да. И по фильму они собираются уходить на юг, в Корфиниум. Но Помпей ушел не в Корфиниум, а в Капую, которая находится южнее. В Корфиниуме он оставлял заслон под руководством Луция Домиция Агенобарба – как раз того человека, который должен был сменить Цезаря на посту проконсула и не сменил, потому что Цезарь заборзел ловко.

Тут надо отметить, как Цезарь в очередной и, наверное, последний раз протянул Помпею руку мира. Процитируем «Записки о гражданской войне»: «Так как, однако, Цезарь нашел людей, подходящих для передачи его пожеланий Помпею, то он просил их обоих, раз они довели до его сведения поручение Помпея, потрудиться сообщить и Помпею его ответ: может быть, таким образом им удастся с малыми усилиями устранить серьезные недоразумения и избавить всю Италию от страха. Он всегда ставил на первом плане свою честь и ценил ее выше жизни; он был огорчен тем, что его враги оскорбительнейшим образом вырывают у него из рук милость римского народа и, насильственно сократив его проконсульскую власть на целых шесть месяцев, тащат его назад в Рим, тогда как народ повелел на ближайших выборах считаться с его кандидатурой заочно. И все-таки, в интересах государства, он отнесся к этому умалению своей чести спокойно. Когда он послал сенату письмо с предложением, чтобы все распустили свои армии, то даже и этого он не добился. По всей Италии производится набор; Помпей удерживает два легиона, уведенные у него под предлогом войны с парфянами; все гражданство находится под оружием. К чему же все это клонится, как не к тому, чтобы погубить его? Тем не менее он готов пойти на все уступки и все претерпеть ради государства. Пусть Помпей отправляется в свои провинции, пусть оба они распустят свои войска, пусть вся Италия положит оружие, пусть гражданство будет избавлено от страха, а сенату и римскому народу пусть будет предоставлена независимость выборов и все управление государством. Но для того, чтобы облегчить возможность этого соглашения, обставить его определенными условиями и скрепить клятвой, Помпей или должен приехать к нему сам, или согласиться на его приезд; путем личных переговоров все недоразумения будут улажены».

Цезарь в очередной раз описывает суть своей политической программы. Это послание застало Помпея уже в Капуе, так как 17 января он с большинством сенаторов из Рима сбежал.

Д. Пучков: А это вообще нормально? Типа враг к Москве подходит, а Госдума взяла и убежала.

К. Жуков: Но это же не враг. В этом как раз и заключалась суть политической программы Цезаря – он никакой не враг, он просто домой пытается вернуться.

В фильме отлично обрисовали непростое положение Помпея: он контролировал сенат, и город, и вроде бы де-юре всю Италию по самый Рубикон, однако у него два легиона из ветеранов Цезаря, для набора новых войск времени нет, а сам Цезарь настолько щепетильно соблюдает все законы приличия, что народ почему-то никак не хочет рассматривать его в качестве врага и переходит на его сторону.

Показательна судьба обороны городов Игувия и Ауксима – опять Цезарь, двенадцатая глава: «Тем временем он получил известие, что претор Терм стоит с пятью когортами в Игувии и укрепляет город, но что все игувинцы безусловно на стороне Цезаря. Тогда он послал туда Куриона с тремя когортами, которые были у него в Писавре и Аримине. Не доверяя настроению муниципия, Терм, при известии о приближении Куриона, вывел когорты из города и бежал. Солдаты на пути оставили его и возвратились по домам. Курион, при полном сочувствии всего населения, занял Игувий. Узнав обо всем этом и вполне полагаясь на настроение муниципиев, Цезарь вывел когорты XIII легиона из занятых городов и отправился в Ауксим. Этот город занимал тремя когортами Аттий Вар, который разослал оттуда сенаторов по всей Лицейской области для производства в ней набора. Когда декурионы Ауксима узнали о приходе Цезаря, то они собрались в большом количестве к Аттию Вару и указали ему, что дело это не подлежит их суждению; но ни сами они, ни остальные их сограждане не могут смириться с тем, чтобы перед таким заслуженным и покрытым воинской славой полководцем, как Г. Цезарь, были заперты ворота их города. Поэтому пусть Вар подумает о будущем и об опасности, которой он подвергается. Встревоженный их речью, Вар вывел из города поставленный им гарнизон и бежал. Несколько Цезаревых солдат из первой когорты догнали его и принудили остановиться. Когда завязалось сражение, Вар был покинут своими собственными солдатами; значительная часть из них разошлась по домам, остальные явились к Цезарю, и вместе с ними был приведен схваченный центурион первого ранга Л. Пупий, который до этого занимал ту же самую должность в войске Гн. Помпея. Цезарь похвалил Аттиевых солдат, Пупия отпустил, а жителей Ауксима поблагодарил и обещал помнить об их заслуге».

Д. Пучков: Стратежно действовал – все на его сторону.

К. Жуков: Он просто шел, а все ему сдавались. Ну, какие-то драки были, куда же без этого, но сражений он не давал.

В таких условиях Помпей оборонять Рим не мог и вынужден был сманеврировать на Капую. В Капуе его догнало письмо Цезаря, и он ответил ему: «Цезарь должен вернуться в Галлию, оставить Аримин, распустить войско. Если он это сделает, то и Помпей отправится в Испанию, а тем временем пока не будет дана гарантия, что Цезарь действительно исполнит свои обещания, Помпей и консулы не приостановят набора».

Вот так Цезарь выиграл политическую игру до начала войны, потому что он предлагал мир, на который Помпей не мог согласиться. Если бы Помпей принял условия Цезаря и уехал в Испанию, это означало бы полную потерю власти и полное политическое поражение, хотя вроде бы они в равных условиях: Цезарь уезжает в Иллирию, собственную провинцию, Помпей – в собственную Испанию. Но он уходит из Рима под давлением Цезаря – и все увидели бы, что Помпей уступил, сдался. Таким образом, Помпей, не распускающий армию (а ему приходилось продолжать набор), выглядел разжигателем гражданской войны, а Цезарь сохранял красивый образ защитника народных трибунов, собственной чести и шаг за шагом двигался к Риму, который Помпей удержать был не в состоянии.

Д. Пучков: Ловко!

К. Жуков: Вот так. А в это время в фильме Атия, Сервилия и Брут, ее сынок, собрались в доме Атии поужинать, дом окружила толпа помпеянцев, которые закидывали их факелами, камнями и писали гадости на стенах. Помпей покидает город и приказывает вывезти казну. Дальнейший замес в фильме – чистая выдумка, потому что казну Помпей вывезти не успел.

Д. Пучков: Он ее просто бросил.

К. Жуков: Он пытался ее вывезти, послал людей, но они не успели это провернуть: казна тяжелая, это тебе не банковский счет обнулить, а серебро, которое нужно было везти на огромных возах. Цезарь уже был настолько близко к городу, а в городе было такое количество его сторонников, что казну бросили.

Д. Пучков: Оно действительно в слитках было?

К. Жуков: По-всякому. В фильме показано золото, но это было не золото, а серебро.

Д. Пучков: Золота было мало?

К. Жуков: Как я уже говорил, в Риме к тому времени монетного золотого обращения не было на постоянной основе, только серебро. Возможно, имелись какие-то изделия из золота – награбленное добро, «золотая кладовая», «бриллиантовый фонд».

Д. Пучков: Но получилось отлично. Телега, сундуки и, я не знаю, что это за звери – буйволы какие-то?

К. Жуков: Волы.

Д. Пучков: Волы как из фантастического кино, я таких вживую никогда не видел. Отличные.

К. Жуков: Жуткие волы. Такое впечатление, что они танк могут увезти.

Д. Пучков: Только Пулло их смог утащить.

К. Жуков: За ноздрю. Но это позже. А пока Пулло идет вместе с конницей и Вореном и читает ему лекцию об искусстве обращения с женщинами. «Послушай, – говорит, – во-первых, все время разговаривай с ней таким спокойным тоном. Слова неважны, главное тон – ну как будто пытаешься оседлать не очень послушную кобылу: ах ты милая моя! ах ты хорошая! спокойно, все хорошо… Все время нужно говорить, что она красивая. Как только увидишь – сразу говори, даже если это неправда. А еще это – у нее в том самом месте наверху есть такой бугорок – вот им нужно заняться, и она распустится, как цветок». На что Ворен сказал: «А ты откуда знаешь, что у нее там есть?» – «Да это у всех баб есть, вон хоть у него спроси, хоть у него…» Офигеть!

Д. Пучков: Уроки половой грамотности?

К. Жуков: Да-да-да, культура семейной жизни. В это время в доме Атии тоже замечательная сцена разыгрывается, одна из моих любимых: помпеянцы бревном ломают ворота и вот-вот ворвутся в дом. Их очень много, даже бойцы Тимона не справятся. Нужно что-то делать, а именно, как любой нормальный римлянин считает, срочно кончать жизнь самоубийством.

Д. Пучков: Чтобы не допустить позора?

К. Жуков: Они любили харакири делать не меньше японцев. Атия говорит: «Значит так, ты сначала убьешь ее, потом я убью свою дочь, потом ты убьешь меня. И не вздумай сам остаться в живых». Он говорит: «Госпожа, я об этом даже и не помышлял». «Нет, мама, можно не ты будешь меня убивать?» – говорит Октавий. «Как же так, почему – ты на меня все еще злишься?»

Д. Пучков: Кто же тебя убивать-то должен, да?

К. Жуков: В общем, офигенная сцена. А в это время помпеянцы разбегаются, потому что Цезарь подходит к городу. Тимон выглядывает из ворот на улицу – посмотреть, все ли в порядке, и нам показывают прекрасные граффити на воротах и на стенах. Я их специально на стоп-кадре посмотрел и перевел.

Д. Пучков: Так-так… И что же там?

К. Жуков: Первая надпись такая: Atia amat omnes – «Атия любит всех» (в значении «Атия дает всем»). Потом: Atia fellat и три какие-то буквы, я не понял, то ли «МАТ» то ли «ААТ». Первая часть: «Атия сосет», «МАТ» – это аббревиатура «Маркус Антоний Трибуний», то есть «Атия сосет у Марка Антония Трибуна».

Д. Пучков: Это зависть! Многие бы хотели.

К. Жуков: Не то чтобы зависть – просто помпеянцы написали, что они все знают. А если «ААТ», то я думаю, что это сокращение от animati, то есть «Атия сосет у животных».

Д. Пучков: Неплохо.

К. Жуков: Вот это гадкое ругательство.

Д. Пучков: Подразумевается Тимон в том числе.

К. Жуков: Наверняка. И третья надпись на воротах, рядом с изображением полового органа, направленного в жопу: Atia kined. Тут одно из двух, потому что kined, kiner в латинском вульгарном значении означало «членосос», но еще имело значение противоестественных половых сношений вообще, и, учитывая картинку, я думаю, тут имеется в виду, что Атия е…ся в жопу.

Д. Пучков: Все тайны раскрыли!

К. Жуков: Противоестественно.

Д. Пучков: Ты провел глубокое исследование, Клим Саныч.

К. Жуков: Я люблю всякие ругательства. В это время Брут с Сервилией смогли спокойно выйти из дома.

Д. Пучков: То есть римское общество не одобряло анальный секс?

К. Жуков: Они просто хотели гадостей наговорить про Атию. Кто сказал, что они это с неодобрением написали? На это указаний никаких нет, может, наоборот, их все устраивало.

Брут с Сервилией, оказавшись у себя дома, решают, что же делать. Ведь только что Брут говорил, что прямо сейчас переметнуться на сторону Помпея было бы слишком по-рабски. Получается, толпа его напугала, и он раз – и отказался от дружбы с Цезарем? Это несерьезно. А теперь, когда уже можно подумать и выбрать, сменить сторону было бы нормально, это не уронит его чести. Брут думает, что у Помпея сильная позиция – он уйдет в Капую, на юг, где тепло, много еды, нет верных Цезарю людей, по крайней мере, их там точно меньше, чем на севере, потому что до Капуи галльские трофеи доезжали в меньшем объеме. Там Помпей наберет войска, и войск у него будет точно больше, чем у Цезаря, и он Цезаря побьет. Да, Цезарь возьмет Рим, прокомандует им месяц, но это ничем хорошим для него не кончится, как думал Помпей. Брут все обрисовал маме и говорит: «Мама, поехали к Помпею». А Сервилия отвечает: «Я восемь лет Цезаря ждала, люблю его». Он отвечает: «Купи здоровенного тиренца, мама, в тебе говорит похоть».

Д. Пучков: «Я тебе куплю здоровенного негра!»

К. Жуков: В общем, Сервилия остается дома ждать Цезаря, а Брут уезжает к Помпею. Так и было на самом деле – Брут уехал к Помпею, хотя вроде бы он был другом и близким человеком семьи Цезаря. А что касается Сервилии – это намек на ее роман с Цезарем. Но именно намек, потому что непонятно, был он в реальности или нет. То, что они дружили, это факт, а вот насчет половых связей никаких доказательств нет. Но в кино было интересно.

Д. Пучков: Разве может мальчик дружить с девочкой, чтобы это ничем не кончилось?

К. Жуков: Бог его знает. Он же с ней восемь лет по переписке дружил-то, это запросто могло ничем не кончиться – слишком далеко.

Д. Пучков: Заочница.

К. Жуков: Да, заочница. Ха-ха-ха! Так вот, Брут убегает к Помпею, а Октавия – напомню, сестра Гая Октавия Фурина и дочка Атии – бегает к своему мужу бывшему, отставному.

Д. Пучков: К Глабию, да?

К. Жуков: К Глабию, которого в реальности не было, она была замужем счастливо вполне за римским консулом. Так вот, Атия узнает об этом и приказывает прекратить безобразие: Тимон должен выследить Глабия и зарезать его – или никакого секса больше.

Д. Пучков: Тимон получает контракт.

К. Жуков: Да-да, половой контракт.

Д. Пучков: Еврейская братва Древнего Рима.

К. Жуков: Да. Тимон Глабия отлавливает, убивает…

Д. Пучков: Диалог там хороший.

К. Жуков: «Дайте минуту помолиться, я тебе отдам все деньги». – «Да мне уже заплатили, это Атия. Моих людей не трогай, это, извини, контракт». Атия в это время занимается вымогательством денег у бывших друзей Помпея, которые остались в Риме, потому что у них там бизнес, который бросить никак нельзя.

Д. Пучков: Они прибежали дружбу налаживать.

К. Жуков: Да, извиняться и дружбу налаживать. Она: «С тебя пять тысяч сестерциев, а с тебя десять». – «Все будет в лучшем виде!»

Д. Пучков: Они платят за то, чтобы она замолвила за них словечко, когда придет Цезарь, чтобы их не тронули.

К. Жуков: Да, именно так. Все отлично помнили проскрипции Суллы: когда он стал диктатором, всех неприятных людей, а также случайных людей, которые были неприятны прихлебателям Суллы, перерезали и все, что можно было отобрать, отобрали.

Д. Пучков: И еще тех, у кого были деньги. Ничейных.

К. Жуков: Да, поэтому нужно было срочно подвестись под какую-то крышу, чтобы обеспечить себе безопасность. Атия теоретически могла бы замолвить слово.

Д. Пучков: Любителям поговорить про революционный террор настоятельно рекомендую ознакомиться с произведением «Сулла» из серии «Жизнь замечательных людей». Сулла был настолько замечательный, слов нет.

К. Жуков: Гай Марий, Сулла – прекрасные люди!

Тит Пулло и Ворен вместе со своими кавалеристами у ворот города. Ворен в недоумении, потому что никто никого не убивает и даже сопротивления не оказывает. «Солдаты республики не бегут с поля боя! Наверное, боги оставили Рим. Если бы Марс видел это, он бы никогда такого не допустил». Тут Пулло отвечает: «Быть может, отлучился посрать, и ему не до нас».

Д. Пучков: Тонко шутит.

К. Жуков: Следуя на Рим, они натыкаются на повозку с казной, которую вывозят переодетые легионеры Помпея. Охрану бравые ребята, конечно, перебили.

Д. Пучков: Определили по сандалиям, что перед ними солдаты.

К. Жуков: Да, увидели калиги солдатские, сказали: «Эй, что девять добрых легионеров делают на повозке с зерном?» К тому же Пулло заметил прихваченную по дороге шикарную рабыню – то ли галльскую, то ли германскую, которая была привязана к фаркопу телеги.

Атия в это время снова занимается делом: вымогает деньги. Благонравно вышивающая Октавия выходит на улицу и обнаруживает труп экс-мужа, который разносчики мертвечины принесли.

Д. Пучков: Посмотреть.

К. Жуков: На опознание. Атия вынуждена поклясться, что она никакого отношения к убийству Глабия не имеет. Это вранье сыграет нехорошую роль в дальнейшем.

Ворен и Пулло въезжают в Рим, приколачивают воззвание к дверям сената – повторюсь: непонятно, что это за двери, потому что здания сената как такового не существовало. Зачитывают воззвание Цезаря – это почти точная цитата из «Записок о гражданской войне». Молодцы, скопировали как надо. Ну а Ворен снимает с себя кинжал, пугио, и просто его выбрасывает. Вряд ли бы он в реальности так поступил, потому что пугио покупали за свои деньги, это не казенное имущество. Причем легионер, тем более много воевавший, постоянно его украшал.

Д. Пучков: Дембельское.

К. Жуков: Дембельская штука, выбрасывать-то ее – ох, сразу столько бабок улетело! Чего это он? Отдает меч Пулло, и Пулло говорит: «Ты не можешь бросить тринадцатый, это дезертирство!» Ворен отвечает: «Я уже преступник, святотатец, мятежник – почему бы еще не дезертировать заодно?» Пулло отгоняет телегу с казной…

Д. Пучков: Вернулся.

К. Жуков: Вернулся за рабыней, потому что на нее подзапал слегка как человек простой и склонный к обычным радостям жизни. Смотрит, а там 16 сундуков с золотом. Он очень обрадовался, тележку спрятал, а рабыню увел.

А Цезарь с XIII легионом вступает в Рим. Все офицеры одеты в кожаные кирасы. Это полный бред – кирасы должны быть бронзовые. И знак легиона какой-то непонятный – морской змей… Должен быть лев, их легионный знак хорошо известен. Идут, трубят в трубы. Ну и последняя фраза серии просто прекрасная: «Эй, Гракх, сыграй что-нибудь, какую-нибудь веселую римскую песню» – и вместо того, чтобы делать: «Тууу-тууу!» начинают делать: «Ту-дууу, ту-дууу!» – конечно, так гораздо веселее.