Текст книги "Продавец мечты"

Вадим поперхнулся от такой наглости:

– Нездоровая канитель!

Хабаров приказал ему угрожающе-твердым взглядом помолчать.

– Как ты думаешь, сколько коробок мы сможем слить через телевизор? – поинтересовался он почти заискивающим тоном. – Ну примерно?

– Товар мощный, масштабный. Я чувствую в нем скрытый взрывной потенциал. Если в идеале, то от миллиона штук...

Внутри себя под толстым слоем непроницаемого грима из всех моих масок и лживых уверток я уже танцевал лезгинку, хотя со стороны по-прежнему оставался этаким зыбким и побито-удрученным.

– Ладно, по рукам! – выдохнул старый вампир. – Только не подведи меня, чудило! Не доводи до греха!

ГЛАВА 9

Однажды к юбилею г. Миронова – основателя российской «телевизионной» торговли, каковым он себя категорично мнил, мы сняли на бетакам-камеру следующий ролик:

ДЖЕК. Здравствуй, Сара! Ты ни за что не догадаешься, что я хочу тебе предложить!

САРА. О-о-о! Что же это? Неужели новая инфразвуковая трехскоростная губозакатывательница?

ДЖЕК. Нет, Сара! Но ты почти угадала! Это новый уникальный задницеподтиратель «Суперклин Асс»!

САРА. О-о-о! Новый «Суперклин Асс»? И чем же он лучше туалетной бумаги?

ДЖЕК. Сейчас я тебе покажу. Во-первых, новый «Суперклин Асс» не имеет длинных вечнозапутывающихся проводов. Вот смотри, я нажимаю на кнопку – и все, он готов к работе!

САРА. Вау! Ты просто нажал на кнопку, и он заработал!

ДЖЕК. Да. Во-вторых, новый «Суперклин Асс» имеет четыре уникальные чистящие щетки, которые подтирают все изгибы поверхности. Вот посмотри: он подтер здесь, здесь, здесь и здесь!

САРА. Невероятно! Гораздо чище, чем при использовании туалетной бумаги!

ДЖЕК. Да, бумага оставляет разводы и не чистит в труднодоступных местах. А новый «Суперклин Асс» способен и на это!

САРА. Неужели с помощью нового уникального «Суперклин Асс» я смогу сделать значительно больше, чем при помощи даже самой дорогой туалетной бумаги?

ДЖЕК. Хороший вопрос, Сара! Давай проверим. Я возьму самую дорогую туалетную бумагу, а ты – новый «Суперклин Асс»! Итак, приступаем!

САРА. Да, я уже начала. Ух ты! Он вибрирует!

ДЖЕК. Ты уже начала? А мне приходится долго и утомительно разматывать туалетную бумагу. Затем я должен отрывать ее, сворачивать, вместо того чтобы сразу подтереться!

САРА. Джек, я уже закончила! Просто великолепно! Я не добилась бы такого потрясающего результата даже с помощью самой дорогой туалетной бумаги!

ДЖЕК. Теперь ты поняла, что «Суперклин Асс» будет лучшим подтирающим средством для твоей жирной американской задницы?

САРА. О да! Теперь я не буду разоряться, покупая тонны туалетной бумаги!..

Г. Миронова вместе с приглашенным на празднество телевизионным бомондом долго колбасило в приступах ржача, он даже обещал по пьяни поставить этот спот 1 апреля в эфир какого-нибудь телеканала, но потом забздел: слишком «неделикатная проблематика» для общероссийского телевидения плюс «точно подмеченное, но политически некорректное» высказывание про «жирную американскую задницу»...

Сразу из ресторана «Лёд» я сиганул на Старую площадь, заехал под «кирпич», бросил бээмвэшник точно под знаком «Остановка запрещена», дополненным табличкой с изображением эвакуатора, и, широко шагая, направился к дверям мажористого особняка, бездарно обряженного в гранитную юбку. Пройдя два уровня «кордонов», я поднялся на «гламурном» лифте на четвертый, последний этаж и двинулся по скрипучему паркету к массивным дверям с золотой табличкой «Дирекция».

По пути мне встретилась Дарья Донцова.

Рафаэль:

– Пишете?

Донцова:

– Пишу.

Рафаэль:

– Ну-ну...

В узкой приемной г. Миронова окончательно постаревший Геннадий Хазанов и обласканный каннскими призами режиссер Павел Лунгин («Такси-блюз», «Остров», «Олигарх», «Царь»...) непримиримо спорили вполголоса, не стесняясь в «х», «п» и «б». Еще пару актеришек и администраторов глазели от нечего делать в телек на стене, где пузырился дешевыми понтами 16-й канал. Иностранец в отличном костюме и бодром настроении за неимением свободного кресла торчал у окна. Оттуда ему открывался вид на облезлое дерево и сраный дворик, забитый тачками от ста тысяч долларов с блатными пропусками за лобовым стеклом (у этого окна в свое время я сам провел не один час).

Рафаэль:

– Всем здрасьте! How are you?

(Как вы? – англ.)

Наши только посмотрели на меня брезгливо, как на конченого лузера, зато чужестранец, еще не привыкший к здешней культуре общения, изобразил самый что ни на есть приятельский зубоскал:

– I’m fine, thanks!

(Я отлично, спасибо! – англ.)

Какой милашка! Он даже не знает, что в нашей стране к людям, у которых все «I’m fine», питают стойкое отвращение. И что при встрече у нас принято жаловаться на болезни и неурядицы и этим вызывать к себе глубокую симпатию и уважение.

Я разместил половинку своей ягодицы на краешке стола секретарши Аллы (Xw/33/4– – почти симпатяшка) и, горестно выдохнув перегаром, продекламировал ей с драматичной патетикой:

– Я вас люблю, – хоть я бешусь, хоть это труд и стыд напрасный, и в этой глупости несчастной у ваших ног я признаюсь! Знаешь, что в тебе главное, mon amour? Это красота и элегантность Вашей фигуры!

Алла с гадливостью отклонилась от моего амбре, не изменив при этом грациозного положения спины, и покосилась на прочих посетителей:

– Слезьте со стола, молодой человек! Немедленно!

Я, не меняя позы, извлек из кармана две лакомых бумажки – билеты на «Золотой граммофон» – и положил ей на клавиатуру:

– Третий ряд, середина...

– Боже, Рафаэльчик! – всплеснула она руками. – Как тебе это удалось?

– Аллюсик, мое слово – железобетон! Если б ты была ко мне более благосклонна, я определил бы тебя в жюри «Граммофона»! Кстати, если тебе не с кем будет пойти – мою мобилу ты знаешь...

Я погладил женщину по руке – ее всегда сладко конфузили мои тактильные комплименты.

– От тебя дождешься! – перешла на шепоток Алла, отгородив сей приватный разговор от прочих журналом «Семь дней» с отфотошопленной Ксенией Собчак на обложке. – Я уже слетала с тобой в ЮАР, съездила на Байкал и в аквапарке классно поплавала... Хотя бы разок в ресторане покормил, обещалкин! Кстати, спасибо за духи – умереть не встать!

Аллюсик жила с никудышным киношником – они любили друг друга гражданским браком, – мечтала о нормальной семье, детях и мужчине-могиканине с обветренным лицом, но вокруг роились только такие алконавты-авантюрюги, как я, да и то лишь тогда, когда им что-нибудь от нее было надо. Случалось, правда, к ней приставал в сильном подпитии и непосредственный шеф – впрочем, он, как порядочный человек, ограничивался kissing и petting.

Рафаэль:

– Не за что, my love! Я исправлюсь – клянусь мамой Миронова! Кстати, ты сегодня просто ошеломиссимо!..

У себя? Алла:

– Да. Ждет тебя, два раза спрашивал.

Рафаэль:

– Как он? Алла:

– Рвет и мечет. Доложить?..

Могущественный Миронов позвонил мне еще до встречи с Хабаровым и потребовал в грубой, я бы даже сказал, извращенной форме, чтобы я «бросил все к чертям» и немедленно приезжал. Я не решился по телефону выяснять причину и лишь «сделал под козырек»...

Алла сообщила по переговорному устройству о моем прибытии. Почти сразу из кабинета директора 16-го канала выскочила какая-то потная бегемотиха, а за ней последовал взбешенный, весь на пальцах, Дмитрий Нагиев, покрытый толстой коркой дорогостоящего загара. Он вежливо прикрыл внутреннюю дверь, но внешней поспешил публично бабахнуть...

– У меня три беды, – констатировал мне весь на нервах г. Миронов вместо приветствия и рукопожатия. – Сын-наркоман, гиподинамия и ты... Я НЕ РАЗРЕШАЛ ТЕБЕ САДИТЬСЯ!

Его острые свиные глазки впились мне в лицо лазерными прицелами, а из-за его спины меня отсканировал проницательным взглядом президент страны с красочного политического плаката:

Не раздумывайте долго! Я вскочил с кресла, на котором только что примостился, и осведомился с непрошибаемым хладнокровием, сопроводив слова непорочным взглядом:

– Что-то случилось, Сергей Львович?

В отличие от приемной, в этом огромном, как павильон «Мосфильма», кабинетище, казалось, можно разместить декорации для съемок целого блокбастера. Сказанное здесь слово звонко скакало по стенам и потолку с лепниной, размножалось эхом, преломлялось в чужие загробные голоса и долго еще блуждало по закоулкам, прежде чем сгинуть в катакомбах прошлого. Вот для чего понадобились двойные двери на входе...

– Сам не догадываешься? А я ведь тебя предупреждал, Белозёров!

Миронов положил на стол руку, в которой оказался странный короткоствольный пистолет, направленный мне в грудь. Отлично! Второй раз за сегодняшний день мне угрожают смертушкой! Эх, несладка доля московского бизнесмена! Интересно, какой из моих бесчисленных грешков попался на глаза этому беспредельщику эфирных пространств?

– Вы меня, Сергей Львович, на гоп-стоп не берите! Я перед Вами чист, как слеза «Абсолюта»!.. Это газовый?

Его смутили моя невозмутимость и мое нахальство.

Миронов:

– Это, между прочим, «Носорог», боевой бесшумный пистолет спецподразделений!

Мимические складки его лица ожесточились, на лбу и щеках выступили красные пятна. Президент России, казалось, тоже презрительно хмурился в мою ущербную сторону.

– Спецподразделений? – усомнился я. – Что-то не похож!

Остерегайтесь подделок, опасных для Вашего здоровья!

В этот момент в кабинет заглянул Павел Лунгин:

– Сережа, я, конечно, все понимаю...

Он заметил оружие в руке хозяина обстановки и попятился назад:

– Tout est bon! Все хорошо! Я в другой раз зайду...

Сергей Львович дождался, пока тот прикроет за собой дверь.

– Француз хренов, лягушатник! Привык за чужой счет себе славу ковать!.. Да ты садись, Рафаэль, чего встал, как Пушкин на Тверской!

Он убрал пистолет в ящик стола.

Я осторожно присел на краешек кресла. Если по честноку, обтрухался я прилично, поэтому поспешил спрятать руки в коленях.

– Если ты сейчас сам во всем мне чистосердечно признаешься, я, пожалуй, не буду размазывать твои яйца по стенке, – смягчился мой фюрер, однако все еще оставался суровым и жаждущим возмездия. – И, может быть, прощу на первый раз. Я сказал, МОЖЕТ БЫТЬ! А если не хочешь говорить – ЗАСТАВИМ!

Мастер-профессионал поможет Вам в этом!

«На Берию не тянешь, полномочий малек не хватает», – усмехнулся я про себя.

Рафаэль:

– Хорошо, я все скажу... – (Сергей Львович, пожираемый любопытством, застыл без движения, как в детской игре «Морская волна, замри»). – Я организовал подпольную террористическую ячейку, целью которой было... ПОКУШЕНИЕ НА ТОВАРИЩА СТАЛИНА!

Лоб Миронова пропахала глубокая морщина ярости, но затем он прищурил правый глаз и чудовищно скривил рот, что в его бармалейской транскрипции означало «ха-ха-ха».

Миронов:

– Ладно, извини старого говнодава, я вижу, ты не в курсе... Ты знаешь, что натворил этот змееныш брутальный – твой корешок, как его... Расторгуев?

И владелец давным-давно забронзовевшего лика, кабинета-павильона, глянцевого Президента и пукалки «Носорог» поведал мне совершенно невероятную историю о том... Оставайтесь с нами, Вы все увидите сами!

ГЛАВА 10

Говоря по правде, рекламой как таковой я давно не занимаюсь. Мое недоношенное детище «Lions creative» уже долгое время влачит жалкое, убыточное существование. Развести клиента на десять миллионов долларов и больше – это не то что зачуханному топтуну с «Откровениями рекламного агента» под мышкой, а даже мне не под силу, потому что все мало-мальски стоящие рекламодатели пасутся у оккупантов – в «Starcom Russia», «BBDO Russia Group», «ADV Group»... – или в мафиозно-отечественном «Видео Интернешнл». А голодным «львам креатива» остается довольствоваться крохами с праздничного стола – рекламодателями-карликами, – не говоря уже о тех крохах, которые остаются после «освоения» их карликовых рекламных бюджетов.

© Один в поле не воин, если ты не единственный воин. Чтобы подписать договор хотя бы на «лимон» американских рублей или евриков, надо сначала сгенерировать кучу конгениальных идей, которые, скорее всего, просто присвоят. Но если все-таки не присвоят, надо победить в конкурсе, в котором примет участие не один десяток таких же талантливых, как и ты, «голодающих Поволжья», а может быть, даже еще талантливее и голоднее. Для этого потребуется предложить на свои услуги такие цены, по сравнению с которыми дырка от бублика выглядит Абрамовичем в окружении звездных форвардов «Челси», и еще в обязательном порядке всучить взяточку начальнику рекламного отдела фирмы заказчика, а лучше всего – сразу директору, если он наймит. Однако таких ушлых мальчиков, как ты, – что цифр после запятой у числа «пи», поэтому рекламодателя все равно обязательно «затопчут» – замордуют сторонними предложениями, и он купится на какую-нибудь дешевку.

Допустим, ты все-таки «окучил» клиента, то есть он согласился с тобой сотрудничать. Ты даже разработал ему бонусом «зю» – товарный знак, на что потратил сорок человеко-часов твоих «дезигнеров» (дизайнеров).

Настало время «поговорить о вечном», то есть об оплате договора, но здесь оказывается, что денег на рекламу у клиента попросту нет, и он просит подождать «годика пол». На языке рекламодателя это значит только одно: он дезертировал с поля боя, передумал.

Предположим, однако, что все будет в шоколаде, и ты приступил к полномасштабной разработке рекламной кампании. Но здесь вдруг оказывается, что заказчик с такой «тугой резьбой», что безнадежно не врубается в самые элементарные вещи и, уж конечно, не понимает всей конгениальности и продвинутости твоего креатива. Еще хуже, когда рекламодатель после нескольких месяцев сотрудничества начинает мнить, что разбирается в рекламе больше, чем Коркунов в шоколаде, или вообще внезапно обнаруживает в себе жемчужину творческого дара:

И вот ты месяцами «лечишь» этого навуходоносора, то есть пытаешься наставить его на путь истинный: ссоришься, миришься, доказываешь, пьешь в одиночестве горькую по ночам в своем кабинете и орешь на и без того несчастных матамар. И все равно постепенно, шаг за шагом, сдаешь позиции, потому что реклама – вторая вода на киселе свободному творчеству, потому что реклама – это покер в гестапо, в ней банкует только один волчий закон: кто платит, тот ее и танцует. И что я могу сделать в своем раболепном положении? У рекламодателя в арсенале всегда столько приемов, подлых уловок, издевательств, а у меня – лишь кучка неучей-алкоголиков с сомнительными дипломами, долги, жена-транжира, изнасилованные нервные клетки и подходящий к концу боезапас идей.

Самый тупой рекламодатель – политик, и даже не потому, что держит свой электорат за быдло, а потому что зачастую сам быдло. Самый бесперспективный рекламодатель – бюджетный чиновник, потому что все уже давно разворовал и теперь хочет, чтобы ему на оставшийся рубль сплясали «Лебединое озеро» в трех актах. Самый опасный рекламодатель – фээсбэшник в шкуре предпринимателя, потому что обязательно на чем-нибудь тебя поймает и будет шантажировать. Самый несговорчивый рекламодатель – иностранец, потому что мыслит узколобыми схемами, да к тому же удавиться за копейку – это у него в крови. Самый мерзкий рекламодатель – госкорпорация, потому что на нее работают политики, чиновники, фээсбэшники и иностранцы...

Теперь твоя рекламная кампания, словно новогодняя елка, обвешана бестолковыми «завлекухами» и идиотскими «прибамбасами», вся сверкает «фонариками» вопиющего непрофессионализма. Люди косятся, переглядываются, крутят у виска и проходят мимо. И ты – официальный автор всего этого говна. О, теперь тебе смело можно вручать «Золотого каннского льва» за самую гнусную рекламную кампанию года. После этого дальше визиток, календарей и буклетиков для салона красоты «Салон красоты» тебе не продвинуться. Ты получил волчий билет, с которым одна дорога – в управление рекламы и информации Сбербанка. Впрочем, если у тебя мазохистские наклонности, можешь заняться ребрендингом – попробовать сделать пластическую операцию всей своей подмоченной репутации. Например, знакомый директор PR-агентства, патологический неудачник, недавно сорвался – побежал в ЗАГС и поменял свою неблагозвучную фамилию Жмуриков на Бессмертный. Интересно, поможет?..

Но даже если ты нашел выход из этого лабиринта Минотавра и все-таки выиграл – если тебе удалось блестяще «отпиарить» клиента и полноценно «засветить» его товар, а он в ответ благодарственно жмет твою руку, опухшую от трудовых мозолей, поскольку получил от рекламной кампании внушительный «выхлоп», – тебе-то радоваться нечему. Твой «выхлоп» от миллионного контракта – всего лишь муравьиный пук, пособие по безработице. Ибо после того, как ты рассчитаешься за куплеты и макеты, за буклеты и газеты, расплатишься с художниками и киношниками, креаторами и модераторами, текстовиками и прочими, м-м... вымогателями, у тебя останется (даже если ты сумел смошенничать на телерекламе и по-английски ушел от налогов) не более ста тысяч. А на тебе еще аренда офиса, коммуналка, зарплатабл и – о боже! – проценты рекламного агента (если ты почему-то до сих пор его не кинул).

Увы, на разные забавы я много жизни погубил! Однажды я капризно решил, что больше не хочу за ломаный грош сочинять рекламные кампании, благодаря которым эти чмошники с презервативами на мордах становятся богаче еще на одно состояние, а я – беднее еще на одну мудрую мысль. Я как бы очнулся, огляделся и вдруг понял, что путь, который казался мне взлетной полосой в Шереметьево, – беспонтовое минное поле, что фантазии о творческой реализации, константно ведущей к славе и богатству, сбываются только в мечтах идиота. Что вскоре я, как появился ниоткуда, так и растворюсь в никуда, что журавли в небе так же недосягаемы, как и десять лет назад, когда я приехал в Москву из Рио-де-Жанейро. И вдогонку до меня дошло: я член тотальной секты попрошаек и жополизов, я слуга ста господ, я растрачиваю жизненные силы, возводя другим осязаемые пьедесталы, а себе – воздушные замки, и за это мне, улюлюкая, бросают обглоданные кости.

© Что ж, лучше поздно, чем с вами. Мне не нужна конура, я должен сам взойти на пьедестал или хотя бы на лобное место – все равно. Мне следует самому превратиться в рекламодателя и обслуживаться, причем – хе-хе! – бесплатно, в величайшем рекламном агентстве всех времен и народов – «Lions creative». И тогда я смогу позволить себе плюнуть в рожу всем этим лысеющим ублюдкам, глухонемым недоумкам, патологическим лгунам, потным лузерам, слепым невротикам, ненасытным ворюгам, смердящим бандитам и, уж конечно, врагам народа (какими крепкое большинство московских рекламодателей и является), а заодно послать к такой-то мейзер Огилви жидомасонское рекламное сообщество. И только я об этом подумал, как случайно оказался на Старой площади, в кабинете величайшего деятеля всех времен и народов г. Миронова...

Самый «сладкий» рекламодатель – ты сам, потому что сам с собою завсегда договоришься, за исключением, конечно, особых клинических случаев...

Сегодня я сижу в упакованном офисе, занимающем целый этаж новехонького бизнес-центра класса А+, нанимаю матамар, Расторгуева, Улыбабу и сотни людей, круглые сутки кручу по телику навязчивую рекламу и продаю пять тысяч единиц товаров ежедневно. Я один из тех избранных, кто распространяет посредством эфира телеторговую чуму, кто навязывает стране отборный хлам втридорога и кому вся эта вакханалия чертовски нравится.

Каждое удачное слово, кадр, слоган, речевка или музыкальная фраза теперь приносят мне прибыль, которая не снилась ни одному рекламисту, пусть даже он крестил детей Лужкова и Батуриной. Еще ни одному творцу от рекламы за всю историю человечества не платили по сто кусков зелени за одну незатейливую, зачастую украденную, идейку.

Я нашел себя. Я обрел своего бога. Это лучшее, во что я когда-либо вкладывал деньги!

ГЛАВА 11

В роскошном пятизвездочном отеле «Клеопатра Палас» (о. Тенерифе, Канарские острова, Испания) подходил к концу изысканный «морской ужин». Гастрономическое путешествие в мир вкусного и полезного! На открытой террасе restaurante за столиками еще сидели при свечах припозднившиеся курортники, чаще немчура и англосаксы, доцеживали свое вино и слушали вполуха поизносившегося денди, распевающего хорошо поставленным голосом в режиме караоке популярные испанские синглы. Со стороны океана заходил багряный вечер, под ногами побирался шустрый котенок с надорванным ухом...

Две молодые сеньоры, а может, и сеньориты, явно из Rusia, судя по их специфическим манерам и изящным «брендовым» платьям, горячо аплодировали исполнителю после каждой песни, благо разместились как раз напротив него. Тот, в свою очередь, уделял дамочкам максимум своего артистического очарования, посвящая, казалось, исключительно им свои пылкие благозвучные откровения и то и дело примечая их восторженным взглядом.

– Настён, что он там такое поет про «лолиту»? – удивилась одна из девушек. – Мы что, ему не подходим?

– Катюш, расслабься, Николаша для нас поет! Для него мы – самые настоящие лолиты, ведь ему наверняка под полтос...

Николас действительно годился модницам по меньшей мере в отцы, но старел он как-то не по-русски – элегантно, не теряя мужской сноровки, темпераментного взгляда и ослепительности улыбки. В пьянящем полумраке, весь окутанный звездным сиянием и магией звуков, он казался настоящим испанским кабальеро, способным на легендарные подвиги во имя дамы своего сердца.

– Buenas noches, mis amigos! Good evening! Guten Abend! Допрый вечар! – приветствовал певец разноязычную публику. – The following song is La Ultima Noche!

– Следующая песня про какую-то «ночь», – перевела, как могла, Настя. – Голос на копейку, а понтуется на рубль – у Рафа научился!.. Слушай, а вдруг у него уже не «стоит»?

Прежде чем ответить подруге, Катюша выждала, пока официант Санчо разольет по бокалам остатки вина из заказанной бутылки и закончит свою восхищенную тираду на невменяемом деревянном английском. Санчо вот уже две недели усердно подбивал к «сеньоритам» клинья – приветливо кричал издалека: «Ола-а!», предлагал покатать их на собственной моторной лодке или свозить в ночной клуб «Мagic» – но был «черненьким», щуплым островитянином-гуанчи – совсем не тем, ради кого стоило целый месяц выпрашивать у Рафаэля деньги на тур, еще две недели загоняться по шмотью и худеть на размер, потом проделать тысячи километров пути и затем угрохать полный кошелек наличности на талассотерапию. Я похудела на два размера!

– Gracias! – поблагодарила Настя любезного Санчо, однако с некоторой прохладцей, не оставив ему пространства для маневра.

– To your services! – бросил разочарованный официант, удаляясь.

(К вашим услугам! – искаж. англ.)

– ...Не стоял бы – не выпендривался бы тут перед нами, – наконец ответила Катюша товарке, отпивая вина. – Николас... он... в нем что-то такое есть. Он такой романти́к! Если честно, я бы с ним зажгла не по-детски. Так хочется поэзии!

– А Серёжку не боишься? Катя:

– Да пошел он лесом-лесом, полем-полем! Ты же знаешь, мы опять с ним разбежались. Так что я пока девушка свободная! А сколько у него баб было уже при мне, а? Ты же в курсе! Лариса, Нина – его бывшая, Людмила из Череповца... Да и как он узнает?

– А я бы замутила с Александром, – призналась Настя, уныло ковыряя вилкой в недоеденном крабовом паштете.

– А сама, значит, не боишься?

Настя:

– Кого, Рафа? Не смеши меня! Он помешался на своих телемагазинах, на остальное ему наплевать. Видишь, даже не звонит, козел. А потом, он сам мне изменяет направо и налево! Я его телефон регулярно проверяю. Сейчас у него блондинка какая-то, вроде бы Вики! Сначала я хотела ей позвонить, сказать все, что о ней думаю, а потом решила: вернусь с Канар, выслежу дрянь – и кислотой ей в рожу! Чтобы на чужое счастье рот не разевала!.. Ладно, допиваем и валим, хрен ли здесь высиживать? Скоро карнавал начнется!..

Девушки – старые школьные подруги – приехали в эту идиллию на целые три недели. Настю Белозёрову профинансировал ее муж – Рафаэль, а Катю Агнец – вспыльчивый, как порох, и скорый на расправу, как святая инквизиция, бойфренд Серёжа – владелец пары «народных» супермаркетов.

Вначале казалось, что времени вагон, хватит на все приключения, которые только пожелаешь, но вот минула неделя, вторая, а приключениями пока и не пахло. Пляжные мачо в их сторону даже не смотрели, русские мужики почти все приперлись на Тенерифе со своими «самоварами» или были «чучелами», а аниматор-красавчик Валерик из Сочи оказался профессиональным жиголо и посему увивался исключительно за богатыми тетками. Диджей местной дискотечки – голубой, менеджера отеля подцепила «шлюшка» из Самары – он уже свозил ее на своем Infiniti QX56 к вулкану Тейде и в ресторан, – а обслуга отеля не в счет – западло гламурным москвичкам, с настоящими чемоданами «Louis Vuitton» (Некоторые путешествия открывают новую эпоху в истории человечества), флиртовать с пролетариями. Пора было предпринимать самые решительные меры...

Увыхода из ресторана пританцовывали аниматоры в пышных карнавальных костюмах, приглашали всех на костюмированное шоу под броским лозунгом: «Viva la carnaval!» Здесь-то девушек и нагнал отпевший положенное «Николаша», по пути извлекая из штанов крошечную записную книжку.

– Катиа, ты – настаящая русская красавица! Я приглашать тибя променад в горад! – прочитал кабальеро заготовку в своей книжице.

Катюша испугалась, беспомощно оглянулась на подругу.

– Чего ты тормозишь?! – покрутила у виска Настя.

– Соглашайся, пока не передумал! Вчера видела, как заезжали девочки из Питера? Целый институт благородных девиц! Я тебе говорю, они тут скоро такой бордель закатят – ни одного свободного мужика в отеле не останется!

– А карнавал?

– Сдался он тебе! Ты же хотела поэзии?

Николас галантно обнял Катюшу за талию, что-то затараторил на беглом английском, ослепляя воображение дамочек своей обаятельнейшей улыбкой.

– О’кей! Я согласная! – решилась девушка.

– Very-very good! – обрадовался Николас и потянул ее за кончики пальцев к лифту.

Настя посмотрела подруге вслед и в отчаянии прикусила губу. У НЕЕ ПОЛУЧИЛОСЬ!

Покинув главное здание отеля, Настя свернула к центральному бассейну, который обступала «древнеримская» архитектурная группа из пышных арок, монументальных статуй и величественных колонн. Обогнув бассейн, она углубилась в сад, где окунулась в липкую одурь навязчивых кисло-сладких ароматов. Навстречу попадались престарелые снобы со свежезагорелыми лицами, «стоматологическими» улыбками и тонкими свитерами на плечах.

В «амфитеатре» почти все места по центру оказались заняты: наверное, сюда переместилось все население отеля. Шоу вот-вот должно было начаться. Настя приметила Александра, присевшего на верхотуре и, вроде не замечая его, устроилась двумя рядами ниже.

– Добрый вечер! Могу я здесь присесть? – спросил Александр, опускаясь рядом на скамью. – Где подруга?

У него на плечах был изумительный кашемировый свитер бордового цвета. В Москве, в Третьяковском проезде, такой стоит тысяч тридцать, не меньше.

Настя:

– Ой, привет! Она в городе...

В общении с ним она всегда изображала инженю – амплуа актрисы, исполняющей роль наивной, простодушной девушки.

– В городе? Без тебя? Звучит интригующе!..

Они познакомились четыре дня назад, на пляже, когда сомлевшие на солнце подруги неожиданно запеленговали в poolbar скучающего «новичка» – симпатичного мужчину лет тридцати трех, к тому же русского и – главное! – ничейного. Адреналин ударил в голову, они поспешили без промедления взять его в оборот – попросили сфотографировать их вместе у воды. Александр наделал «девочкам» кучу прелестных снимков и, мало того, увлекся постановочным фото, заставив новоиспеченных моделей принимать «художественные» позы, обнажать грудь, ползать по песку в пене прибоя и даже пикантно обниматься и целоваться друг с дружкой. Пляжный фотограф Айрам в тот день потерял свои пятьдесят евро, поскольку предварительная договоренность с ним о фотосессии автоматически утратила силу.

Было упоительно! Общаясь с Александром, принимая от него изощренные и весьма чувствительные комплименты, выслушивая его шаловливые анекдоты, играя с ним в мяч в «древнеримском» бассейне, они виляли хвостиками, громко смеялись, дурачились, чувствовали себя не отрешенными матронами, как прежде, а эффектными, озорными sexy muchachas. Да-да-да, посмотрите, как она двигает бедрами! У Насти от него до одури кружило голову и настойчиво щекотало внизу живота. Если б он возжелал, она не раздумывая подалась бы в его наложницы, даже не вспомнив об обязательствах перед своим «козлом», оставшимся в мерзкой, агонизирующей из-за глобальных пробок Москве...

Два часа спустя в «Irish Bar», что в главном корпусе «Клеопатры», неподалеку от рецепции, Александр угощал Настю коньяком «Richard Hennessy». Погружаясь в ощущения, обретаешь вкус. Вернее, она сама предложила ему выпить, привела сюда – здесь они с Катей провели несколько бестолковых вечеров – и по привычке, которую выработала благодаря расточительному Рафаэлю, заказала самое дорогое, что в этой лавочке имелось. В крайнем случае она заплатит за себя сама.

Разговор был вялым, Александр почему-то томился, часто поглядывая на плазменную панель над головой бармена, где футбольный клуб «Барселона» танцевал фламенко на руинах обороны «Манчестер Юнайтед». Настя рассерженно вдыхала густой выразительный аромат коньяка и думала о том, что аляповатая «пипка» ее носика ему явно не нравится, что ее «луивитоны», «долчегабаны» и бриллианты в белом золоте «не работают», что «жахнуть» ее он явно не собирается и даже увиливает от беспредметного ухаживания, а общается с ней – так, промежду прочим, от нечего делать. Что четыре дня, потраченные на его преследование и соблазнение, спущены в унитаз – он слишком хорош, чтобы снизойти до обладания первой попавшейся похотливой сучкой, сбежавшей на о. Тенерифе от мужа. О, если б знал этот красавчик с густой прядью светлых волос на лбу, как остро изнывают ее прелести при мысли об измене с ним, какой адский жар пожирает ее внутренности, какой блестящий урок готова она преподать ему в постели в благодарность за его выбор! И, потерявшая всякую надежду, но еще старающаяся из последних сил понравиться, молодая женщина натянуто улыбалась сквозь щемящую горечь, что-то говорила вымученно и заумно, уже пьяная, готовая тотчас расплакаться от бессилия.

Диалог коснулся Настиного мужа. Настя, вся в расстроенных чувствах, рассказала Александру с враждебной язвительностью о рекламном бизнесе Рафаэля, о телемагазинах и даже о его любовнице, а также распространилась о его «пагубных» привычках: пьянстве, транжирстве, частых посещениях казино...