Текст книги "JaaDoo"

– Осуждаешь всё-таки, – мой язык слегка заплетался.

– Если у тебя, Макс, есть сердце, то сердечная боль, я думаю, тебя когда-нибудь осудит. Я тебя судить не собираюсь, – довольно спокойно произнёс Родман.

Видимо, опять включил философа, как тогда, за ужином. Но его слова вновь неприятно резанули слух. Несмотря на то, что Родман был иностранец, акцент едва проскальзывал. Фразы он строил правильно, и только тщательность произношения с резким ударением почти на каждом слоге изобличала в нём жителя зарубежья. Причём, похоже на зарубежье ближнее. Скорее даже прибалта, чем американца.

Я помолчал, а затем решился.

– Я хочу поговорить с Элизабет.

– Её нет, она в Америке. В Москве будет после Нового года, – резко ответил Дэн.

– Хотя бы по телефону. Дай мне её номер, Дэн. Ты не можешь отказать мне. Я… Мы… Дай мне номер! Пожалуйста.

– Её номер я тебе точно не дам, а вот если она сама посчитает нужным, то тебе перезвонит. Оставь мне свои контакты, – безо всяких эмоций ответил Родман.

– Ты обещаешь, что дашь Элизабет мой номер телефона?

Родман молча посмотрел на меня и прыснул:

– Я ничего не обещаю. Дам ей твой номер и скажу, что ты очень просил её перезвонить. Захочет она или нет – я не знаю. – И Дэн засмеялся широко, открыто, но смех его был неприятным.

– Что смешного?

– А ты смелый парень, Макс.

– В каком смысле?

– Ты и Элизабет! Мне смешно, но ты одновременно и заинтриговал меня. Уже самому интересно, что у тебя получится. Позвонит – не позвонит?! – и снова смех, глумливый, раскатистый.

Пассажиры с соседних кресел уже оборачивались в нашу сторону. Я включил какой-то старый, дурацкий фильм, и дальше летели молча. Пока, наконец, Дэн не тронул мою руку. Я вынул наушники, и Родман спросил извиняющимся тоном:

– Макс, ты что, обиделся?

– Всё нормально.

– Отлично. Обещаю! Я обязательно дам Элизабет твой номер.

Москва встретила мокрым снегом. Прямо у трапа стоял огромный чёрный лимузин с «вездеходом» на лобовом стекле. Родман, вытянув голову к иллюминатору, посмотрел на подъехавший автомобиль и сказал:

– Это за мной. Подвезти не предлагаю, очень тороплюсь на важную встречу.

– Я доберусь, спасибо.

– Ну что же, Макс, я искренне рад продолжению нашего знакомства. Не обессудь, если был не совсем тактичен. Это у меня бывает.

– Всё в порядке, Дэн.

– Отлично! Я обязательно дам Элизабет твой номер. Возможно, перезвонит. Будет свободный денёк, я тоже наберу тебя, где-нибудь поужинаем. Давай я забью в телефон твой контакт.

Я продиктовал цифры. Дэн мило улыбнулся на прощание. Широко и открыто. Настоящей, искренней улыбкой. Нет, он определённо хороший парень. Просто иностранец, со своим менталитетом и отношением к жизни и людям.

– Ещё раз прости, что не могу подбросить. Очень, очень тороплюсь! – Родман протянул руку на прощание (вялое пожатие) и шагнул к выходу на отдельный трап, доставая на ходу из сумки короткое пальто.

Вместе с остальными пассажирами бизнес-класса я покинул борт через другой выход.

Загоревшие туристы натягивали на себя свитера, одевались в пуховики. Людей было немного. Багаж у меня отсутствовал, и я сразу направился к паспортному контролю, а после – к жёлтой стойке с надписью «Taxi» и чёрными шашечками.

Люди на улице нахохлились от промозглого ветра. Слякоть. Пробки. «Дворники» размазывают грязь, смоченную «незамерзайкой» по лобовому стеклу. Кое-как пробились в центр (ну, почти в центр), и я поднялся в квартиру.

Видимо, уборщица ещё не приходила, зная, что я в отъезде. Лёгкий налёт пыли, вещи разбросаны так же, как я их оставил уезжая.

Включил телевизор, чтобы не слушать тишину. Открыл окно проветрить помещение, и в комнату ворвался свежий морозный воздух. Слегка загазованный, столичный. Шум улицы вместе со снежинками залетел следом. Снова тоска.

По ящику шёл очередной телеботокс с забором ДНК и собранием моральных уродов. Вы слышали, как говорят ведущие в этих ток-шоу? Максимум информации за минимум времени! Малахова видели по ТВ? Тра-та-та! Как пулемёт. Никакой красоты фраз, мыслей. Только «тра-та-та!» Хорошо, что язык без костей. А то бы сломал.

Пока принимал душ, ток-шоу закончилось, и наступило время новостей. Всё то же самое, все те же лица, как будто и не уезжал никуда. Хотел уже переключить, как вдруг один новостной сюжет заставил меня припасть к экрану. Я схватил пульт, прибавил громкость и замер с чашкой чая в руке.

«В Королевстве Таиланд исчез с радаров самолёт, следовавший из Бангкока на остров… На борту находились двадцать восемь пассажиров и члены экипажа… Поиски пропавшего самолёта пока не дали результат… Сейчас российское консульство в Таиланде выясняет, были ли среди пассажиров рейса россияне…»

Самолёт следовал на тот самый остров, откуда я прилетел. Холодок по спине. Вспомнились слова Дэна о том, что вся наша жизнь – полоса случайностей и в любой момент может оборваться. Вспомнил, как тряхнуло лайнер. Действительно, дело случая – и тебя нет. Тебя нет. Ты не успел. Не услышал. Не сказал. Не сделал. Не попросил прощения. Да мало ли… Что-то я… стал сентиментальным?!

Я передёрнул плечами, закрыл окно и пошёл спать. Засыпая, опять вспоминал всё, о чём говорил Родман, все его фразы и жесты. Толковал и перетолковывал его слова, пытаясь придать им тот или иной смысл. Не заметил, как провалился в царство сновидений. И в сновидениях был Родман, а главное, там была Элизабет.

Проснулся с хорошим настроением. Долго валялся под одеялом, глядя с улыбкой в потолок. Скоро я увижу её. Я это чувствовал. Нет! Знал наверняка!

Раздался звонок телефона. Это был Андрей-менеджер.

– Слушаю тебя.

– А-а-алло!

– Я буду сегодня, ближе к закрытию.

– Хо-хорошо.

Я отключил связь, но труба вновь запиликала в руке. Номер был какой-то непонятный, длинный. Скорее всего, звонили из-за границы. Сердце ёкнуло! Неужели Элизабет?

– Да, да, слушаю!

– Здравствуйте, – строгий мужской голос.

– Здравствуйте.

– Ермаков Максим Александрович?

– Да.

– Я из российского консульства в Таиланде. Меня зовут…

– Слушаю Вас! В чём дело?

– Ваша жена… Ермакова Ирина.

«О, нет! Только не это! Что ещё она выкинула?»

– Что моя жена?

– Ваша жена должна была вылететь из Бангкока?! – сухим, казённым тоном продолжил голос.

– Не знаю… Хотя, скорее всего, да.

– В Таиланде пропал самолёт. Возможно, она была на борту. По крайней мере, она прошла регистрацию. Мы сейчас всё уточняем, – нотки сочувствия в голосе.

– Что? Пропал самолёт? То есть как это…

– Вы не волнуйтесь, ещё ничего точно не известно, кроме того, что борт исчез.

Исчез. Исчез. Исчезла. Кровь хлынула прочь от головы. В глазах помутилось. Труба долго молчала. Я уже подумал, что связь оборвалась. Но затем голос произнёс:

– Вы меня слышите?

– Да, слышу.

– Вы не волнуйтесь, ещё ничего не ясно. Да и Ваша супруга могла опоздать на посадку, передумать… не волнуйтесь, мы будем держать Вас в курсе всех изменений и новостей. Сейчас Вам отправят СМС-сообщение с номером телефона, на который Вы можете звонить в любое время. Держитесь. Надеюсь, всё обойдётся.

Отупение первого шока. Мы ведь даже развестись не успели. Как же теперь разводиться? А потом я вдруг осознал – Иры больше нет. Нет!

У каждого человека своя судьба, своя жизнь, разная, не такая, как у другого, особенная. Меня начали душить слёзы. Жизнь, особенно в первой половине, кажется бесконечной, а на самом деле вот она – хрупкая до невозможности. Исчезает в одно мгновение. Но как же так? Я посмотрел на телефон. СМС ещё не пришло. Дрожащими руками я набрал номер Ирины. И ужасные, холодные слова вместо ответа: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Я опустился на пол. Закрыл лицо руками и зарыдал.

Она не смогла достучаться до меня. А теперь уже не достучаться до неё. Не позвонить. Не достучаться. И только её слова: «Зачем ты убиваешь меня? За что?»

– Ира-а-а! Ирочка!!! – закричал, размазывая по лицу слёзы. – Не-е-ет! Не надо, не надо! Я виноват во всём, я!!!

Собственный голос и смысл этих слов, когда они долетели до сознания, окончательно вывели меня из равновесия. Я подскочил и, шатаясь, добежал до холодильника. Дрожащими руками достал водку и стал пить прямо из бутылки, не закусывая. Горькая, холодная. Она текла по подбородку, по шее.

Только бы забыть, хоть на время впасть в беспамятство. Забыть, что натворил. Но потерять сознание не ползши лось.

Прошёлся по пустым комнатам. Ещё вчера здесь жила наша семья. Я и она. Вдвоём. Вчера здесь был приют. Сегодня холод.

В квартире то там, то тут я натыкался на вещи, которые она не увезла в загородный дом. Помада. Какой-то ремешок. Ей богу, как игрушки ребёнка. Ребёнка, которого я потерял. Почему вчера их не замечал? И можно убрать, разложить всё по полкам. Рядом мою и её одежду. Вот они, её кофточки, платья. Наверное, те, которые она давно не надевала. Потому что вышли из моды, были не в тренде. Она же у меня такая модница. Была.

Разложу наши вещи по полкам, но холод, он никуда не денется. Он теперь навсегда мой спутник, мой лучший друг, моя тень. Всё кончено. Приюта больше нет.

Сообщение от «Гавриловны»:

Максим, не могу дозвониться до Ирочки. Что случилось?

Пропущенные вызовы.

Одиночество накрыло меня и било в самые болезненные точки. Добивало.

– Вы ей больше не дозвонитесь, – прошептал я и снова заплакал.

Ведь я мог остановить её. Что-то сказать. Наврать, что прилечу в Москву, и обязательно поговорим. Пусть обман. Пусть! Но она была бы жива.

Я глотал и глотал водку вперемешку со слезами. Ненадолго забывался и возвращался, чтобы глотнуть ещё. Не закусывая. Не запивая. Не прощая – безжалостно к самому себе.

Пропущенные звонки, непрочитанные СМС-ки.

Входящее сообщение от абонента «Андрей-менеджер»:

Максим Александрович, ну где же вы?

Возьмите наконец трубку.

Входящее сообщение от абонента «Валентина Гавриловна»:

Максим, почему не берёшь трубку? Где Ира?

Я волнуюсь!

Глоток водки.

Входящее сообщение от абонента «Валентина Гавриловна»:

Максим, я знаю, что вы в ссоре. Ира должна была лететь к тебе. Она не выходит на связь.

Ещё глоток. Слёзы. Падение в темноту пропасти. Над бездной проплывали в тумане лица. Элизабет, Дэн. Они смеялись надо мной. Вот проплыл Витя Бессмертный. Помахал мне и превратился в Ирину. Я протянул к ней руки и спросил:

– Почему так случилось, Ирочка? Почему?

– Потому, что мы перестали разговаривать друг с другом. Перестали слышать друг друга, смотреть в глаза.

– Как давно это случилось?

– Три года назад, наверное.

– Три года.

– Да, уже три года, как мы не слышим друг друга…

Ира исчезла, и вместо неё появился школьный друг. Улыбался молча, но в голове прозвучал его вопрос:

– Ты с кем-нибудь ходишь?

– Что?

– С кем-нибудь ходишь?

– А, да! Да, хожу. С Ирой! Знаешь Иру?

– Ты врёшь, ты врёшь! Врёшь! Всё врёшь!

– Я не вру! Почему ты решил, что я вру?

– Врёшь, врёшь, врёшь! Иры больше нет! Ира умерла! Ира умерла, умерла, умерла, – он продолжал смеяться, показывая на меня пальцем.

– Кто ты?

– Я твой школьный друг.

– Неправда. Зачем ты смеёшься надо мной?

Школьный друг стал медленно превращаться в Родмана. Он смеялся, вытирал чёрным платочком глаза, а потом престал смеяться и посмотрел на меня, тихо прошептав:

– А может, я твоя совесть?

И снова смех…

Встал, сделал глоток, упал на диван. Потом не смог добраться до дивана и упал на пол. Не знаю, сколько провалялся так. Когда очнулся, в голове пронеслась странная мысль: «Как же я буду её хоронить? Надо же будет целовать её в лоб».

В детстве я видел похороны и всегда удивлялся, как люди не брезгуют целовать покойников? Это же омерзительно! Но когда я подрос, и умер мой дядя, мамин брат, мы поехали в другой город на похороны. Я его поцеловал перед тем, как опустили гроб в могилу. Не потому, что очень любил его и скорбел, а потому, что родни было не много на кладбище, все целовали. Решил тоже чмокнуть, чтобы показать, какой я смелый – целую покойника. Ничего, нормально. Просто холодный кусок мяса. Потом непроизвольно тёр губы пальцами до конца дня. А тут вспомнил – тела-то нет! Она исчезла. Исчезла!

Кое-как, держась за стены и хватаясь за косяки, добрался до ванной. Открыл горячую воду и встал под плотную струю. Труба с горячей водой воет. Я вою вместе с ней. И, кажется, этот вой слышит весь дом.

Тщательно растёр тело махровым полотенцем. Достал из шкафа тёплое, пуховое одеяло. Меня то бросало в жар, то морозило. Укутавшись, уснул.

Мне снилась Элизабет. Она смотрела на меня своими неземными глазами и, казалось, жалела меня.

– Тебе плохо? – спросила Лиз.

– Да.

– Бедненький.

Горе на её лице было неподдельным. Мой сон стал тёплым. Я согрелся в нём. Элизабет рядом, в комнате, со мною. Музыка. Что-то тревожное. Из классики. Её нежный голос. Может, это не сон? Как она попала в квартиру?

– Представь, что мы на берегу океана, – печальный взгляд, её прохладная рука на моём лбу.

– Расскажи мне о себе, – попросил я. – Кто ты?

– Я – лучшее, что могло случиться в твоей жизни.

– И всё же?

Зажёгся свет. Никого не было.

Я открыл глаза. Мерцал экран телевизора. За окном темно.

Сколько сейчас времени? Сколько времени прошло? Сколько я в таком состоянии?

Проверил телефон. Куча пропущенных. Куча СМС-сообщений. Ирина мать уже всё знала. Её СМС-ки изобличали меня, как виновника случившегося:

Ублюдок, скотина, тварь, мразь! Всё из-за тебя… это ты погубил…

Погубил. Что я мог ответить убитой горем матери? Сказать в оправдание? Не стал отвечать.

Сотрудники офиса, салонов и магазинов запчастей отправили порцию корпоративного сочувствия:

Держитесь, Максим Александрович!

Входящее сообщение от абонента «Андрей-менеджер»:

Простите, я не знал. Скажите хотя бы, когда примерно будете?

Сполоснул лицо холодной водой. Выпил шипучий аспирин. Долго смотрел на телефон. Залез в контакты, нашёл там «Любимая». Зачем залез, не знаю. Долго смотрел на «Любимая», пока экран не погас. Хотел нажать на кнопку вызова. Так и не решился. Боялся услышать бодрый голос автоответчика: «Аппарат абонента выключен…» Я знал, что услышу именно автоответчик.

Сколько времени мы уже врозь, а в контактах Ирина так и осталась «Любимой». Любимая! Любимая?

Хотел выйти из списка контактов и вдруг надавил не на ту кнопку.

«Удалить «Любимая» из списка контактов?»

– спросил телефон, и во мне всё похолодело.

Нет! Не-е-ет! Дрожащими руками вышел из списка.

Не знаю, как я жил дальше. Как-то жил. Механически, как автомат.

Закончилась зима 2008 года. Зажурчали с крыш ручейки. Сосульки. Под ногами чавкающая жижа. Жидкость для омывания стёкол на каждом углу. Наглые вороны. Дворники в жилетках. Медленное течение прудов. Быстрое движение жизни столицы.

Самолёт так и не нашли.

Понемногу приходил в себя. Забывался. Вспоминал. Снова забывал. Её вещи в квартире и в доме так и лежали на своих местах, а контакт был забит в телефонном списке.

Никогда не думал, что самое тяжёлое – это удалить из списка абонентов имя и номер. Невозможно. Я не удалял, как будто она не умерла, а была где-то далеко, но должна когда-то вернуться…

Часть II

Оживающие мертвецы —

к возвращению неприятностей,

о которых уже забыли.

Сонник

В нашей жизни есть такие люди, которые живут рядом с нами, мы часто видим их, они могут кормить бездомных собак, могут валяться пьяными в палисаднике, могут идти в магазин с сумкой в руках. Мы не знаем их имена, но они всегда присутствуют рядом. Наши тихие спутники жизни с неброской внешностью.

Когда они исчезают, мы тоскуем по ним, сами того не замечая. Не замечая. Когда же уходит близкий человек, от тоски хочется скулить, орать, но она никуда не уходит. Только время может помочь. Я думал, поможет, заблокирует воспоминания. Не зря Бог даровал памяти каждого человека защиту забвением.

Не то, чтобы я забыл, но жизнь понемногу устаканивалась. Снова посещал фитнес-центр, иногда заглядывал в модные места. Как бы друзья как бы улыбались мне. Говорили: «Ты клёвый!» Друзья. Я даже имён их не запоминал. В выходные крепкий алкоголь согревал тело, обжигал горло, однако был бессилен растопить лёд в сердце. Холод на душе.

Время лечит. Лечит? Ни хрена оно не лечит. Парадоксальные понятия, но выстраданные длиною в жизнь. Все говорят, что время лечит, а оказывается – нет! Ты просто уходишь в себя. Депрессия давит и давит во все закоулки памяти. Ты надеешься, что время когда-нибудь вылечит.

Когда всё твоё жизненное пространство рушится, когда всё, что тебя окружает и что дорого, стремится к нулю, ты перестаёшь ценить жизнь, потом хочешь, чтобы она оборвалась, потом думаешь, думаешь, думаешь о том, как её оборвать.

Обрываешь, наконец. Потому что видишь в смерти выход из безысходности. Парадоксальные понятия, и от них трудно и больно отказаться. Практически невозможно. Они – твоя последняя надежда. Надежда, что всё-таки время когда-нибудь вылечит.

Надо было задавить в себе все свои потребности, все привязанности. Не обращать внимания на её платья и кофточки. Не заходить в список контактов. Научиться дышать другим воздухом. И я учился.

Механические дни, бессонные ночи. Я скучал по нам, по тем, прежним. Она – ушедшая, а я – оставшийся. Оставшийся один без неё. Зачем? Оставшийся ждать. Чего? А когда-то я бежал от неё. Не задумывался, что она всё это время жила одна. У неё никого не было в городе. Одна в доме. Одна в машине.

Оказывается, ад не обязательно бывает таким, как его описывал Данте. Он может быть и вот таким – уютной, тихой, милой твоему сердцу двухкомнатной квартирой в центре (ну, почти в центре) Москвы.

Я хочу быть с тобой, Ира. Я хочу к тебе. Я люблю тебя. Я это понял только теперь, поздно. Я люблю тебя. Я давно уже не тот самоуверенный кубик льда.

Весна перешла свой экватор. Таял лёд. Кубик льда остался только в сердце. Ничего не менялось, пока однажды не раздался звонок телефона, прозвучавший в тишине квартиры.

– Хай, Макс!

Я даже не узнал сначала.

– Кто это?

– Дэн Родман.

– Дэн… привет, Дэн! Прости, не узнал.

– Ничего, бывает. Сразу скажу – я в курсе твоей беды. Пытался дозвониться до тебя, но ты не брал трубку. Нашёл в интернете все автосалоны, кучу знакомых, которые варятся в автобизнесе, напряг. Но узнал, которые из них твои, и вот тебя кое-как разыскал. Был у тебя в офисе. Поговорил с сотрудниками, они рассказали. Сочувствую.

– Спасибо.

– Давай где-нибудь поужинаем.

– Если честно, нет желания. Извини, Дэн.

– Постой, Макс. Ты забыл, я ведь немного психотерапевт, а у тебя явно серьёзная депрессия. Слышно по голосу. Нельзя тебе сейчас быть постоянно одному. Встряхнись. Иначе это может плохо кончиться. Не вини себя. Ты же не знал, что так выйдет. Если помнишь наш последний разговор, то я тебя точно не осуждаю.

– Сердечная боль меня осудила. Ты был прав. Я не услышал. А ты словно знал наперёд.

– Не вини себя.

– Дэн, хватит.

– Макс…

– Ну?

– Ты можешь постараться всё забыть и жить дальше, а можешь попытаться встретиться с ней. Но не в этом мире.

– Не понял, с кем встретиться? Что ты имеешь в виду?

Родман помолчал.

– С тем, кто тебе дорог! Надо только шагнуть за рамки очерченного мира… и понять, кто тебе дорог на самом деле.

– Что за чушь ты несёшь? Ты что, пьян?

Дэн опять замолчал.

Родман говорил загадками. Может, пытался как-то помочь мне? Психотерапевт. А может, шутил? Но тогда это довольно глупая и жестокая шутка. Да и я давно ничему не улыбался. Иногда натягивал вежливую маску на несмешные шутки ненастоящих друзей. Но его странное предложение, зачем он издевался?

– Дэн, ты о чём? Если это такая шутка, то она довольно глупая и жестокая.

Родман всё так же молчал. Я уже думал, что он не знает, как выйти из неудобного положения, в которое он себя поставил, и хотел прервать разговор, как вдруг он произнёс:

– Я дал Элизабет твой номер телефона, как и обещал. Она очень обрадовалась, когда узнала, что я встретил тебя в самолёте. Видимо, всё-таки что-то нашла в тебе такое… – Родман захихикал. – На днях она прилетает в Москву.

Сначала я не до конца осознал, что Родман пытается до меня донести. А когда понял, сердце забилось. Застучало. Элизабет! Но как же Ира? Как?!

– Дэн, послушай. Я так не могу. Ирина погибла из-за меня, из-за того, что я обязан был быть с ней, когда ей было тяжело, а я… веселился, мне было хорошо, я не задумывался, каково ей? Я виноват в ее смерти, и не надо всех этих нелепых: ты не виноват! Извинись от меня перед Элизабет.

Что это было? Акт запоздалого раскаяния или обострение больной совести? Осознание вины? А какая польза от совести? Зачем она? Ирину-то она не вернёт. А Элизабет? Элизабет! Элизабет.

– Макс, ты видишь закономерности там, где их нет. Это могло случиться когда угодно, с кем угодно и где угодно, – монотонным, гипнотизирующим голосом продолжил Родман.

С какой лёгкостью он, однако, находил всему оправдание. Я немного помолчал. Подумал. Подумал?

– Хорошо! Когда встретимся?

– Отлично! Я был уверен, что смогу уговорить тебя. Я пошлю за тобой машину. Говори адрес.

Звонок Родмана, предложение встретиться и последовавшие за этим события столкнули время с мёртвой точки. Но в итоге этот звонок привёл к тому, что моим постоянным спутником стал страх. Ещё пришло осознание, что я столкнулся с чем-то из ряда вон выходящим, сверхъестественным и необъяснимым.

Минут через сорок после звонка во двор дома въехал лимузин с «вездеходом» на лобовом стекле. Тот самый, что встречал Родмана в аэропорту. Спустившись вниз, я обнаружил распахнутую заднюю дверь, приглашавшую внутрь. Привычка Родмана придавать иногда простым вещам ореол таинственности выглядела порой довольно смешно. Но больше всего озадачило, что салон машины оказался пуст, а кабина водителя отделена специальной перегородкой, скрывавшей его. Узнать, кто сидит за рулём, не представилось возможным, попытка открыть перегородку не увенчалась успехом – она осталась неподвижной.

Уют салона, плавный ход автомобиля, тихая музыка были предпочтительнее разгадок родма-новского режиссёрского сценария. Я закрыл глаза и откинулся на мягком кожаном диване. Иногда, чуть поднимая веки, узнавал, что двигаемся в сторону центра. Машины не ехали, а ползли, и я задремал.

Разбудил меня телефон. Лимузин стоял напротив Храма Христа Спасителя.

– Алло!

– Выходи, Макс, – раздался в трубке голос Дэна.

– Ты пригласил меня на совместную молитву?

Родман раздался смехом.

– Выходи, перейди дорогу, там ресторанчик напротив. Внутри тебя ждёт сюрприз.

Я покорно вылез из машины и отправился по указанному адресу. Знакомое место, одно из самых популярных в Москве. Я такие называл «гламурная столовка». Ира смеялась и говорила, что я ничего не смыслю в хорошей кухне. Хотя, сказать по правде, мне кажется, что вкус – понятие субъективное: один любит одно, другой – другое, и если мне больше нравятся пельмени со сметаной и жареная картошка, чем фуа-гра или рябчики, не значит же, что у меня дурной вкус. Я прав?

А в этом ванильно-приторном заведении можно отведать блюда из свежей рыбы и самые деликатесные сорта мяса и птицы. Попробовать устриц, запивая белым вином, а на десерт – торт из трески под сладким соусом. Представляете?! Вы пробовали торт из трески? Если нет, то не стоит – редкостная гадость. Гастрономический разврат и извращение! В итоге в конце вечера ещё десять процентов чаевых официанту от суммы счёта – иначе обидится и в следующий раз будет не так слащаво улыбаться вам, как старому знакомому, при заказе блюд и выборе вин, и вам не удастся прослыть перед гостями завсегдатаем такого модного местечка или блеснуть чешуёй перед любовницей. Кстати, в доме, где располагался ресторанчик, по слухам, жил тот самый ведущий ток-шоу, ну, у которого язык без костей. Но это я так, к слову.

Войдя, сразу разглядел, какой сюрприз приготовил Родман, и замер на пороге. Словно электрический разряд прошёл сквозь тело. Она сидела в углу за самым дальним столиком. Улыбнулась, изящно помахав мне ручкой. Глаза слегка затемняли очки-хамелеоны, камуфлируя разный цвет. Очки ей очень шли. Элизабет казалась немного взрослее, строже, недоступнее и оттого ещё желанней. Лёгкий макияж, идеально сидящий жакет и стильные часики на запястье дополняли образ. Всё было ей к лицу. А выражение порока придавало её лицу особую прелесть.

Я улыбнулся в ответ, подошёл, немного робея, и уселся напротив, как и тогда, совершенно ошеломлённый её красотой.

– Родман говорил, что ты будешь в Москве сразу после Нового года, – сказал я первое, что пришло в голову, – или ты просто не хотела встречаться со мной?

Я совершенно растерялся.

– Задержалась по делам. Привет!

Улыбка. Опустила взор. Полумрак ресторана. Интерьер с воздушными шторами.

– Давай что-нибудь закажем, – кое-как выдавил я из себя, хотя потерял аппетит от снедающего нетерпения скорее объясниться и одновременно не зная, с чего начать разговор. Ситуация, произошедшая на острове, казалась особенно нелепой теперь.

Элизабет молчала.

– Может, шампанское? – предложил я, только чтобы скрыть неловкость.

– Я не люблю шампанское, ну или не очень нравится, – лёгкий акцент, извиняющаяся улыбка.

– Я тоже… в смысле не очень люблю.

Смущаясь, как мальчишка, я так и не придумал, что говорить. Пауза затягивалась, и я, чтобы потянуть время, произнёс:

– Ты пока выбирай, а я расскажу один смешной случай про шампанское. Ты не против?

Это было совершенно не к месту.

– Расскажи, – вежливо кивнула Лиз.

– Слушай. Во времена тотального дефицита в стране, примерно в конце 80-х, двум моим друзьям детства Славику и Валере кто-то наплёл…

– Что, прости, сделал? – перебила Элизабет.

«Господи, что я несу?» – подумал я, но было уже поздно останавливаться.

– Ну кто-то сказал им, что в Москве в канун Нового года можно обменять пустые бутылки из-под шампанского с доплатой на само шампанское. А перед новогодними праздниками достать тогда шампусик – это надо сказать тебе…

– Что достать?

– Шампусик! Это шампанское так называют, – уточнил я, забыв, что Элизабет – иностранка и просто не понимает такой жаргон.

Лиз кивнула в знак того, что поняла, и я продолжил.

– Короче, они решили поехать в столицу за шампанским. Ты только представь: в стране нет ничего в магазинах, всюду пустые прилавки, а тут такой вариант! Да это шампанское можно было продать в три-четыре раза дороже.

– А, понятно! Бизнес, да? – произнесла Лиз.

– Точно! Бизнес! Так вот, Славик и Валера затарили пустыми бутылками из-под шампанского четыре огромных чемодана и ещё по рюкзаку на спину. «Затарили» понимаешь, что значит? – на всякий случай уточнил я.

– Догадалась.

– Молодец! Они собрали бутылки по всем знакомым и родственникам. У всех! Везде, где только могли. Представляешь?

– Зачем люди хранить пустые бутылки? – удивилась Лиз.

– Раньше ничего не выбрасывали, всё могло пригодиться в хозяйстве, – тараторил я, глядя прямо в её глаза, спрятанные за «хамелеонами», и округлив свои.

Наверное, со стороны выглядел как идиот, пытающийся изображать мужчину с юмором. Я понимал, что несу ахинею, для которой сейчас совсем не время, однако продолжал, решив во что бы то ни стало скрыть свою глупость и знатно отжечь!

– Ничего не выбрасывали? – снова удивилась Лиз

– Да, да! Слушай дальше, – продолжал я сбивчиво не вполне понятный для иностранки рассказ. – Славик и Валера, взяв с собой бутылки, упакованные в газеты и тряпочки, чтобы не разбить ненароком, сели в поезд и отправились в Москву. Питались один раз в день, экономя деньги на доплату за шампанское. Наконец, друзья прибыли в столицу. Поезд пришёл вечером: предновогодняя суета, на вокзале толпа народа, все спешат, бегут, куча подозрительных личностей, бомжи, попрошайки, короче, полный привет.

Элизабет тактично покашляла в кулачок, но я и не думал останавливаться.

– И вот они с четырьмя чемоданами и двумя рюкзаками, полными бутылок, выходят на перрон. А надо сказать, оба этих паренька спортсмены, почти под два метра ростом, широкоплечие, с увесистыми кулаками. Спортивные шапочки и китайские пуховики – вид чистых гопников.

– Кого? – перебила неожиданно Лиз, как раз в тот момент, когда я увлёкся собственным повествованием и улыбался, зная, что произойдёт с ребятами дальше.

– А, прости, гопник – это грабитель по-русски.

– Преступник?

– Да, точно! Их, конечно же, сразу приметила милиция. Попросили предъявить документы. Когда увидели, что прописка… место жительства в смысле, – сразу поправился я на всякий случай, – не московская, заулыбались, потирая руки. Решили – ну точно гопники! С гастролей приехали в столице награбленное сбывать. Полные чемоданы! Представляешь?

– Макс, я ничего не поняла! Почему с гастролей? Они грабить или артисты?

– С гастролей – это значит, что они ездили грабить по другим городам. Просто говорят так.

Лиз закатила глаза:

– Макс, с гастролями ездят выступать артист. Театр, балет, цирк, – Элизабет, видимо, окончательно запуталась в моём рассказе.

– Ну, грабить они ездят эти гопники. Так вот, их доставили в отдел, менты уже думали: сейчас и барахло награбленное отберём, и деньги отожмём.

– Взятка, да? – без труда угадала Лиз российскую схему.

– Верно, взятка! Но как только милиция открыла чемоданы с рюкзаками, план рухнул. Менты так и застыли на месте с отвисшими челюстями и выпученными глазами, впав в ступор. Представь только – четыре чемодана и два рюкзака пустых бутылок! Каждая бережно обёрнута в газетки и тряпочки, – смеялся я, заливаясь, – чтобы не разбить случайно! – и, немного отдышавшись, продолжил, – а Славик в это время пинает Валеру тихонько по ноге и шепчет, чтобы тот ничего не объяснял ментам, для какой цели они привезли в Москву из Сибири четыре чемодана и два рюкзака пустых бутылок. Иначе они всю стеклотару себе заберут и сами на шампанское обменяют. Короче, ребята стоят, молчат, сопят, пыхтят и смотрят в потолок, но не сознаются. А менты смотрят на них, достают каждую бутылку, рассматривают на свет, протирают, дуют внутрь и ничего не могут понять. В общем, решили, что Славик с Валерой – два придурка. Надавали пинков и выгнали вместе с чемоданами из отдела, посоветовав в Москву со своим багажом больше не соваться. Оставив стеклотару в камере хранения, ребята пару дней побродили по столице в поисках пункта обмена бутылок на шампанское, естественно, ничего не нашли и вернулись за багажом, чтобы домой ехать. А тут на вокзале уже другая смена у ментов, ну, короче, всё снова… Смешно, правда? Так и уехали ни с чем, – едва сдерживая смех, спросил я.

Элизабет смотрела на меня и молчала. Отжечь не получилось.

– Ты что, ничего не поняла?

– Не очень. Что смешное?

Снова извиняющаяся улыбка. Взгляд из-под очков.

– Ясно, иностранка, одним словом, – я пожал плечами.

Официант принёс вино и налил чуть-чуть на пробу. Я сделал знак рукой, чтобы он наполнил бокалы, и мы чокнулись с Лиз.