Текст книги "Опер печального образа"

Глава 13

– Волшебники меня преследовали, волшебники меня преследуют, и будут меня волшебники преследовать, пока не сбросят и меня, и смелые мои рыцарские подвиги в глубокую пучину забвения, и ранят они меня и наносят удары в самые чувствительные места, ибо отнять у странствующего рыцаря его даму – это все равно что лишить его зрения, отнять у него солнечный свет, лишить его пропитания.

У Ани не было ни опыта, ни технических, ни материальных средств для настоящего журналистского расследования. Специальный фонд «Арлекина», о котором говорил Костя Михалев, оказался просто повышенным гонораром за публикацию. А покупка информации, например, требовала денег вперед. Воровать ее у мужа Аня не могла. Залезть в чужой блокнот, вытащить из папки документ было для нее столь же немыслимо, как вытащить кошелек у прохожего или спереть банку консервов в супермаркете.

В последнее время даже поговорить с мужем обстоятельно ей не удавалось. Михаил приходил с работы поздно, разговаривал урывками. Он напоминал Ане собаку из рассказа Сетона-Томпсона, которая прибегала к хозяину только поесть, поспать, а потом уносилась в ночные прерии, полные звуков, запахов, гонялась за койотами, лисицами, распутывала по следам захватывающие сюжеты из дикой жизни американских степей. Так и Михаил ел торопливо, кивал Ане головой, пока она сообщала ему мелкие домашние подробности, до упора заводил старенький, но надежный будильник, будто пытался сжать время для сна, как часовую пружину. А рано утром стремительно распрямлялся, как эта самая пружина, делал зарядку из двенадцати странных упражнений, пока сонная Аня, глядя на мир слипающимися глазами, готовила ему завтрак.

Он убегал в свои волчьи прерии, Аня, наконец, отпускала веки и шла в комнату на ощупь, как слепая. Когда угол кровати мягко тыкался ей в ногу, она падала в теплую постель, как бы возвращаясь в свое на время оставленное, продолжавшее блаженствовать без нее тело. Потом она раскидывалась, занимая все пружинно-матрасное пространство, но, только попробовав постельного простора, опять сворачивалась калачиком в ожидании нежного утреннего сна. Ей казалось, что за это она сейчас может отдать все на свете. Но сон вдруг куда-то отлетал, словно потревоженная птица. Вместо сна к ней на подушку спускались тревожные мысли, мучительные сомнения. Диван терял устойчивость, а вслед за ним квартира дом, весь мир повисали над пропастью неопределенности, неясности. Сна больше не было, потому что не может спать потерявшее опору в пространстве тело.

Аня начинала думать, вернее, мучиться мыслями о Людмиле Синявиной, о Михаиле, о неизвестном своем благодетеле. Она смотрела в полоток, а ее растревоженное воображение прогоняло перед ней тревожные слайды.

Тогда она вставала, стараясь внушить себе бодрое состояние духа. Вместо зарядки она кривлялась, передразнивая упражнения мужа. Пародия постепенно перерастала в какой-то бешеный сарацино-испанский танец. Переводила дыхание Аня уже под контрастным душем. Тело постепенно успокаивалось, зато мысль ее бежала как бы по чистому листу бумаги. Когда же она включала компьютер, выходила в Word, оставалась почти редакторская работа над текстом.

В первой статье она довольно бойко изложила фактическую сторону дела. Последовательно рассказала читателям об известных деталях трех убийств. Ничего нового в этом не было, но в самом конце публикации Аня оговорилась, что автор располагает новыми подробностями, которые будут изложены в следующем номере. Под материалом стояла подпись: «Пульхерия Серебряная».

Пульхерия не обманула ожидания читателей «желтой» прессы, и в очередном «Арлекине» под рубрикой «Наше собственное расследование» была помещена ее статья, в которой пересказывалось содержание предыдущей, но концовка опять содержала туманный намек. Серебряная утверждала, что Елена Горобец умерла не сразу и успела оставить на асфальте короткую надпись (Костя Михалев, редактируя материал, вставил эффектное «используя собственную кровь вместо чернил, а ноготь указательного пальца как перо»). Предположительно надпись намекает на убийцу Елены. В данный момент Пульхерия Серебряная занимается ее расшифровкой и продолжает расследование. Кроме традиционного «Продолжение следует» и «Следите за нашими публикациями», была еще грозная приписка: «Наказание преступника неотвратимо».

Аня только что прочитала детектив какого-то испанца с трудной двойной фамилией, долго плевалась, швыряла книжку в стену, даже пинала ее ногами. Но кое-что из нее позаимствовала, то есть, подтвердила слова своего школьного учителя по литературе, надо сказать, большого чудака: «Читайте больше! Читайте всегда! Читайте даже надписи на заборах, если читать нечего. Читать можно и нужно все… Но только не забудьте выбрать способ в зависимости от цели чтения. Существуют следующие цели и способы чтения. Записывайте…»

Испанский детектив все-таки пригодился, хотя Аня читала его без всякой цели и способом самым простым: лежа на кровати. Именно испанец со сложной двойной фамилией надоумил Пульхерию Серебряную соврать про надпись на асфальте. Воровать Аня не могла, врать не любила, но эта ложь была тактической, охотничьей, деревянной уточкой, серебристой блесной, бузиновым манком.

Поначалу Аня просто не знала, о чем ей писать. Она тянула время, используя намеки, отсылая читателя к следующему материалу. Но постепенно эта игра захватила ее. Она становилась таким же охотником, как и ее муж-следователь. Только его интересовали факты и улики, то есть грубая вещественность. Аня же работала с более тонкой материей – фантазией, вымыслом. Но цель у них была одна: выйти на убийцу или убийц.

Аня так увлеклась этой игрой, что через некоторое время заметила, что уже не выделяет убийство Людмилы Синявиной из кровавой цепочки, что в расследовании этих преступлений она руководствуется уже не чувством вины и не желанием отомстить. Аней двигали совсем иные, прежде незнакомые ей мотивы. Она словно почувствовала тот же «зов прерий», что и муж-следователь, но только бежала туда по другим тропинкам и не мчалась азартно по чужому следу, заходясь от восторга погони, а сама спасалась бегством, петляя, обманывая, вслушиваясь в ночные звуки позади себя.

В это утро Аня доехала на метро до Озерков. Станцию метро, вестибюль, торговые павильоны она рассматривала заинтересованно, уже примеряя на себя роль местной обитательницы. Хотя Аня перед выездом изучала карту, ей пришлось спросить про Выборгское шоссе у прохожих. Пожилой мужчина махнул рукой в нужную ей сторону. Словно по мановению его руки над отъезжавшим от остановки трамваем вспыхнула искра. Трамвайная остановка на Выборгском шоссе ей и была нужна.

Аня осмотрелась. Около тротуара стояли всякие машины, но белой «восьмерки» даже ее близорукие глаза не видели. Молодой парень, видно, в ожидании трамвая остановился недалеко от Ани и закурил.

Агент Зайцев опаздывал. Перед Аней лежал район Суздальских озер. Модное дачное место в начале двадцатого века. Земельные ломти участков, шлагбаумы, заборы, рестораны, купальни, лодочки, зонтики. Простая пошлость человеческой жизни и отдыха. Впрочем, все это описал и обессмертил Александр Блок.

 
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух…
 

Была простая пошлятина, пришел поэт, и пошлость стала «таинственной». Какой-то дотошный современный исследователь «опознал» блоковскую «Незнакомку». Фамилия, имя, отчество, год рождения, краткая биография, пропорции 90-60-90, род занятий… Таинственность опять исчезла.

В конце двадцатого века район Озерков опять вошел в моду. Как рассказывал Михаил, агенты недвижимости, словно диверсанты в тылу врага, высадились на берегу Суздальских озер. Залаяли собаки, застучали в калитки незваные гости, столбы и заборы покрылись заусенцами объявлений. Прозрачное с поздней осени до весны пространство стало наглухо закладываться кирпичными заборами. В Суздальских озерах впервые отразились вторые, третьи коттеджные этажи и даже башенки. Вспыхнули первые пожары, в которых горели пенсионеры-домовладельцы. К районным нотариусам потянулись странные группы из шустрых зверьков-риэлтеров, вальяжных, упитанных молодых людей и кое-как причесанных и парфюмированных алкашей – сыновей и внуков тех самых сгоревших пенсионеров.

Это было похоже на войну домов, вернее на избиение младенцев-стариков. Огромные кирпичные слоны-дворцы топтали ряды деревянных хижин. Ломались копья штакетника, разбивались дощатые латы, падали на землю рубероидные шлемы. И, как из-под земли, появлялись новые неведомые животные с металлическими щитами-воротами, коваными стрелами изгородей, стремительными колесницами дорогих автомобилей.

Пошлость, как обычно, победила. Но она была уже не таинственная, а, по мнению Михаила, преступная, криминальная пошлость.

Что-то похожее промелькнула в Аниной голове, пока она ждала агента Зайцева, смотрела на зеленый остров Озерков среди новостроек и автомобильных трасс. Аня думала об этом спокойно, без эмоций. Все это было уже историей, такой же, например, как строительство Санкт-Петербурга на финских болотах. Невозможно же идти сейчас по его набережным, мостам и мучиться сознанием того, что идешь по костям бесправных, крепостных людей. Никто не содрогается, ни у кого кровь или пепел не стучит в сердце на месте гибели царя Александра Освободителя, казни декабристов, расстрела демонстраций. Кошмар, конечно, ужас и все такое. Но смертельной бледности в лицах нет, в обморок никто не падает, слез не проливает. История… Вот только Пушкина Ане всегда было жалко, как своего близкого, родного. Она плакала потихонечку и на месте дуэли поэта, и на Мойке, 12, и даже в Михайловском, в Пушкиногорье.

Вот и сейчас у Ани будто дыхание перехватило, словно глотнула чужого табачного дыма. Так и есть, легкий ветерок вдоль Выборгского шоссе исподтишка обдувал ее сигаретными выхлопами от молодого человека, курившего в отдалении. Аня посмотрела на него недовольно, но тот даже не обращал на Аню внимания, хотя такое случалось редко. У парня была обычная внешность – полноватый, светловолосый, с какой-то лавочно-купеческой челочкой. Прическа его не понравилась Ане, пожалуй, больше всего, хотя сама она уже несколько лет носила именно челку.

В этот момент зазвонил мобильник. Агент Зайцев спрашивал, скоро ли она подойдет, он ждет ее уже минут пятнадцать в условленном месте. Эта была явная ложь, потому что белая «восьмерка» появилась в ряду припаркованных машин только минуты две назад. Но Аня не любила изобличать людей, к тому же у нее была женская льгота на опоздания.

Садясь в машину Дениса Зайцева, она обратила внимание, как засуетился парень возле трамвайной остановки. Он зачем-то перешел через дорогу, разговаривая с кем-то по мобильнику, нервно забегал по тротуару. Впрочем, это было уже неинтересно. Ее ждал собственный дом, настоящий, с крышами, подвалом, забором, а не условная бетонная клеточка, спокойно преодолеваемая соседским стуком, смехом, музыкой. Да и вообще растиражированность собственного жилья в десяти подъездах на девяти этажах, словно возможность копирования, пародирования собственной жизни, Аню угнетала.

– Хочу выразить вам, Анна Алексеевна, свое уважение, – сказал ей сладким голосом агент Зайцев сразу после приветствия, называя ее по имени-отчеству, хотя был года на три-четыре старше. – Проявили самостоятельность, показали независимость, а ведь у вас такой строгий супруг.

– Это вы насчет сегодняшнего просмотра? – усмехнулась Аня. – Вы еще скажите, Денис, что я большой оригинал: не отказываюсь от подарка в сто тысяч долларов… Что вы усмехаетесь? Неужели больше?

Они ехали по дороге среди деревьев, заборов, другого загородного антуража. Это был не Петербург в Петербурге, то, о чем областная провинциалка Аня всегда мечтала. Это было почти возвращение в детский рай, но только повзрослевший, возмужавший за время ее отсутствия. Уже по дороге Аня приняла решение, что согласится на любую хибарку, на клочок земли, чтобы ходить за хлебом мимо озера, читать книгу под своей рябинкой.

Слева за деревьями и домами, по словам Дениса, шла железнодорожная ветка, справа само себя выдавало отраженным солнечным блеском Верхнее Суздальское озеро, хотя на карте оно было внизу.

– Вон там районная баня, рабочая, не рабочая, не знаю, – говорил Зайцев, кивая головой то в одну, то в другую сторону. – Вам она, правда, вряд ли понадобится. У вас замечательная банька на участке. Просто игрушка! А в доме ванная комната и душевая кабинка отдельно. Собственная мини-котельная. Хоть сейчас начинайте отопительный сезон! Прелесть! Справа лодочная станция с причалом. Зимой тут клуб моржей. С мостков купаются в проруби. Вы, Анна Алексеевна, не морж, в смысле, не моржиха?

– Нет, я предпочитаю контрастный эффект, – ответила Аня.

– Контрастов здесь сколько хотите, – подхватил Денис. – Еще можно встретить ветхую избушку рядом с элитным особняком. Хотя все реже и реже. Вон там, на озере, строили объект к олимпийским играм. Взрослым или детским, не припомню. Кажется, кто-то его купил, будет теперь себе бордель возводить… Впрочем, не знаю, – чего-то испугался Зайцев. – Может, и ресторанчик откроет или боулинг. Врать не буду… Там впереди стадиончик, правда, не ахти какой, немного запущенный, заросший. Здесь улица Кольцова заканчивается, а нам вот сюда, налево.

Машина свернула на короткий отрезок грунтовой дороги, нырнула пару раз в яму и остановилась в тупике. Правда, пешеходы могли продолжить путь по узкой тропинке, ведущей к деревянным мосткам под арку из густых веток.

– Это к железной дороге, – пояснил агент.

Слева от тропинки виднелся добротный синий домик за деревянным забором. Ане он очень понравился. Ее родители в своем захолустном поселке не могли о таком даже мечтать.

– Анна Алексеевна, куда вы? – окликнул ее Зайцев. – Мы потом прогуляемся по окрестностям, к железной дороге выйдем. Давайте сначала ваш дом осмотрим, территорию.

Аня хотела сказать, что к дому она и направлялась, но увидела, что Денис уверенно подошел к металлическим воротам и калитке в высоком кирпичном заборе и теребит кнопку переговорного устройства. Аня даже не подумала, что за этим забором может быть доступная ей территория, не говоря уже о собственном доме.

– Агентство недвижимости «Львиный мостик», – сказал кому-то невидимому Зайцев, – просмотр с хозяйкой без двух минут.

Позавидовав умению Дениса свободно общаться с косноязычными домофонами, Аня вошла в открывшуюся калитку.

– Вы перешли через важную границу своей жизни, – прокомментировал ее шаги Денис. – Вы вошли в свои владения, как королева в свой наследный замок.

Первое, что увидела Аня, был старый, коренастый дуб, растопыривший ветки над дорожкой.

– Дерево можно спилить, – подсказал агент.

– Только через мой труп, – отрезала Аня.

– Это уже речь не гражданина, но собственника, – обрадовался Денис. – А вот, собственно, и дом.

Перед Аней был аккуратный кирпичный дом в два этажа с покатой финской крышей. Он был сделан до того добротно и аккуратно, будто хозяин собирал его по кирпичику, неторопливо, с паузами, чтобы отойти, посмотреть на дело своих рук со стороны и улыбнуться довольно.

На втором этаже была открытая веранда под черепичным козырьком. Аня смотрела вверх, когда открылась дверь в доме. Аня даже вздрогнула и посмотрела на Зайцева.

– Охранник, – пояснил тот с готовностью. – А что вы думали? Объект готов к эксплуатации. Сантехника, электроприборы, вообще, все остальное. Въезжайте хоть сегодня…

Мужчина в камуфляже, появившийся в дверях, был обрадован появлению людей, но расстроен приходом потенциальных покупателей. Ему, конечно, не хотелось терять такое комфортное место дежурства, да еще накануне зимы.

Аня медленно обошла дом вокруг, за нею верным пажом вышагивал Денис Зайцев. Когда они появились у входа с другой стороны, охранник все так же стоял на крыльце и растерянно улыбался.

– Заходите же, – пригласил он хозяйку.

Внутри Аня оживилась. Она бегала по светлым комнатам, насквозь пронизанным солнечным светом, хлопала дверьми, взбегала по винтовой лестнице, включала воду в ванной, на кухне. Щелкала кнопками выключателей, вентиляции, вытяжки. Хотела даже растопить камин в гостиной на первом этаже, но одумалась. Вспомнила, что ли, дом с камином художника Лонгина в Комарово?

– Ничего, ничего, я потом все вырублю, – говорил охранник, следуя за ними, кивая на суетливую собственницу и подмигивая Денису Зайцеву. – Пробуйте, пробуйте. Все рабочее…

Огороженный земельный участок был в виде буквы «г», которую кантанули пару раз, да так и оставили ножкой вверх. Дом, банька, хозяйственная пристройка, гараж и старый дуб располагались в горизонтали. Вертикальная «ножка» представляла собой ровную, зеленую полянку, в конце которой, у забора, была небольшая рощица из молодых березок, осин, рябиновых и бузиновых кустов.

– Свой собственный лес, – вздохнул Денис, видимо, обычный сапожник без сапог.

– С волками? – спросила Аня в шутку.

– Насчет волков не скажу, – совершенно серьезно ответил охранник, – но пару боровичков мой напарник в прошлом году там нашел.

– Грибы – это уже серьезно. – С грибным царством Аня становилась не просто королевой, а императрицей.

– Вы баньку посмотрите, – посоветовал охранник. – Можете даже попариться. Дрова имеются, я мигом растоплю.

Аня отказалась от бани в смысле помывки, но посмотреть все-таки решила. Банька была игрушечной, собранная из бревнышек сказочного леса. С крепкими, богатырскими скамьями, деревянными ковшиками-птицами, с каменкой. По всему было видно, что банька хоть и маленькая, но жаркая, крепкая, здоровая.

Охранник хвалил ее от души, показывал достоинства печки, движение пара и воды. Но, оказавшись в парилке вместе с молодой женщиной, хотя и одетой, застеснялся, как ребенок, скомкал экскурсию, заторопил всех в гараж и сарайчик.

– Денис, мне надо с вами серьезно поговорить, – сказала на ходу Аня. – По поводу моего неизвестного благодетеля. Я не могу и не хочу угрожать вам, как мой муж. Это у него, наверное, профессиональное. Но у меня другая версия. Взятка – это глупость. Я вообще-то верю вам, думаю, что вы сказали правду. Действительно, человек, заплативший такие деньги, запросто найдет способ остаться для нас неизвестным. Но, с другой стороны, я же его все равно рано или поздно найду. Что это вообще за глупости такие? Неужели он не хочет встретиться со своей дочерью?

– Так это ваш отец! – несколько дежурно, но все-таки удивился Денис.

Ему по службе приходилось видеть разную изнанку семейных отношений вокруг собственности. Были тут и итальянские вендетты, и бразильские сериалы. Удивить его было сложно. Но если дело купли-продажи требовало от него лирического вклада, он мог и всплакнуть под старым дубом, и возмутиться на балконе, и восхититься в бане.

– И вы его никогда не видели? – спросил он удачно дрогнувшим голосом. – Вот как бывает в жизни! Анна Алексеевна, с радостью бы помог вам, все душой на вашей стороне. Но все, что знал, рассказал вашему мужу-следователю. Вообще, не загружать себя лишней информацией – это профессиональное. По истории продажи этого дома и земли можете задавать мне любые вопросы, но всякие побочные линии я умышленно не замечаю, если хотите, даже отворачиваюсь от них. Сами понимаете, недвижимость со всяким может быть связана. Особенно, в Озерках… Простите, у вас, то есть, у вашего нового дома на улице Кольцова, с документами совершенная чистота и прозрачность. Но, Анна Алексеевна, раз ваш отец делает вам такие подарки, значит, он любит вас, и все у вас будет хорошо…

– А я, кажется, видел его, – неожиданно сказал охранник, – то есть папу вашего. Он как-то приезжал в сумерках. С охраной, с помощником, все чин чинарем. Если только это тот, конечно. Но кто-то приезжал, сам смотрел мало, в основном, его помощник и еще шустрый какой-то Леня…

– Это посредник, – догадался Денис.

– Посмотрели все, строителям дали нагоняй и уехали. Так-то мы с ними не общаемся. Деньги мы получаем в своем охранном агентстве. С ними, как я для себя это понимаю, заказчики рассчитываются.

– А телефона у вас нет? – с надеждой спросила Аня.

– Есть телефон, – вспомнил охранник. —

У нас в журнале записан.

Они быстро прошли в дом, вернее, в единственную обжитую охранниками комнатку на первом этаже. Довольный своей помощью, охранник полистал журнал и ткнул пальцем в размашисто записанный номер.

– Так этот я знаю, – разочарованно вздохнул Денис Зайцев. – Этот я вашему мужу диктовал.

В этот момент охранник посмотрел на экран маленького черно-белого телевизора. Там была видна белая «восьмерка» Дениса и кусок серой дороги. Картинка своей неподвижностью была похожа на заставку старого, советских времен, телевидения. Неожиданно она ожила. Черный «Мерседес», даже в этом блеклом свете выглядевший несколько высокомерно по отношению и к машине Зайцева, и к неровной дороге, остановился напротив ворот.

Все трое, находившиеся перед экраном, замерли в ожидании. Задняя дверь «Мерседеса» открылась, и показался высокий, широкоплечий мужчина. Атлет открыл дверь перед собой и выпустил из машины человека, насколько можно было судить по мелкому черно-белому изображению, немолодого, с аккуратно уложенной волнистой сединой.

– Вот он и есть! – воскликнул охранник, которому было привычно расшифровывать неясные силуэты на экране. – Он и приезжал тогда!

Аня бросилась к воротам. Но охранник и Денис уже видели на экране, как пожилой мужчина отдал своему спутнику какую-то резкую команду. Оба быстро сели в машину. «Мерседес» крутанулся почти на месте. Казалось, черный пес старается ухватить зубами свой собственный хвост. Потом автомобиль присел уже по-кошачьи и выпрыгнул за пределы экрана. Затем они увидели выбежавшую девушку, которая что-то крикнула, замахала руками да так и осталась стоять в растерянности посреди дороги, со вскинутыми беспомощно руками.