Текст книги "Опер печального образа"

Глава 10

«Известно, – говорил я себе, – что все или, во всяком случае, большинство современных комедий, основанных на вымысле, равно как и на событиях исторических, – гиль и что в них нет ни складу, ни ладу, а между тем чернь смотрит их с удовольствием, одобряет их и признает за хорошие…»

В этом месте Петербурга Аня еще никогда не бывала. Она даже не замечала раньше, что за Кировский универмаг уходит не тупиковая дорожка, а целая улица. Сначала она шла вдоль промышленных корпусов и НИИ, мимо проходных, навесных переходов, металлических ворот. Потом пошли двухэтажные домики, построенные еще пленными немцами. Нищета их жителей была видна даже через глухие стены и плотно занавешенные и покрытые слоем пыли окна. Но некоторые домики уже нашли новых хозяев, у них обновили фасады, вставили в окна стеклопакеты, рядом разбили клумбы, газоны, припарковали иномарки. Фразеологизм «стояли особняком» относился к ним буквально.

Аня все время забывала номер дома, в котором помещалась редакция «Арлекина», останавливалась, рылась в сумочке, произносила цифру вслух. Потом шагала дальше, с любопытством озираясь по сторонам, словно в незнакомом городе, чтобы у следующего дома опять рыться в сумочке в поисках цветастого обрывка. На одном из домов счет оборвался, заброшенный садик не имел номера. Зато в самом его центре был круглый пруд, который напомнил Ане дом художника Василия Лонгина, ее свекра по первому мужу.

Она свернула на почти затопленную лужами тропинку и пошла по узеньким песчаным островкам. Пруд был на редкость неживописным. Рядом с ним не было ни кустов, ни скамеечек. Он был похож на большую воронку от снаряда, заполненную водой. И хотя, как известно, снаряд в одну воронку два раза не падает, тополя и осины держались от него подальше.

Аня вышла на бережок, посмотрела на грязную воду. С противоположной стороны пруда она увидела торчащие из воды металлические поручни, как в бассейне. Это было так необычно, что девушка обошла пруд вокруг, собирая на подошву еще прошлогодние перепрелые листья. При ближайшем рассмотрении поручни оказались спинками армейской кровати. Она стояла прямо в пруду, и вода едва покрывала пружинный матрац.

Она представила человека, который проснулся утром, сел на кровать. Ногами нашарил под водой домашние тапочки. Хотел умыться, но вспомнил, что он и так всегда мокрый. Тогда он вышел на берег и пошел на работу в один из соседних НИИ, оставляя за собой мокрый след.

Садик был ограничен с одной стороны бетонным забором, на котором Аня, несмотря на близорукость, увидела нарисованную белой краской кошачью или собачью морду. Она хотела уже выбираться из этого сырого и неуютного садика, как вдруг стукнула себя по лбу и обругала за тупость. На заборе была изображена театральная маска (намек на Коломбину, персонаж театра масок), а не морда с острыми ушами.

Аня шла вдоль забора от одной нарисованной маски к другой. Наконец, вместо белой рожицы она увидела черный металлический домофон. Аня не любила переговорных устройств, потому что никогда не могла разобрать доносящееся оттуда нечленораздельное бульканье. И на этот раз она услышала два открытых слога, значение которых мог угадать разве что человек, знакомый с азбукой Морзе.

– В редакцию «Арлекина», – наобум проговорила Аня. – Принесла заметку про…

В домофоне послышался точно такой же звук. Аня хотела повторить фразу, поменяв жанр своего материала на более солидный, а не из «Каникул в Простоквашино», но дверь щелкнула. Аня оказалась в маленьком дворике. Почему-то ей в голову пришло определение «испанский».

Перед ней была точно такая же дверь с домофоном, но уже в стене розового двухэтажного домика. Аня постояла немного, ожидая, что открывший ей один раз, откроет и во второй. Но дверь не поддавалась. Пришлось опять жать на кнопку и слушать ту же телеграфную азбуку, воспроизводимую человеческим голосом.

Аня еще раз повторила цель своего визита, но второй кордон оказался то ли строже, то ли тупее. Морзе чего-то от нее хотел. Это вывело Аню из себя. Она наклонилась к решетке домофона и четко проговорила:

– Вы заказывали девушку по вызову. У меня повременный тариф, время пошло. Вы уже наговорили на двадцать долларов.

Над самым ее ухом открылась форточка. Оттуда высунулся камуфляжный козырек.

– А чего двадцать долларов-то? – его живая речь едва ли была четче домофоновской. – Так бы сразу и сказала. Ты к кому?

– К заместителю редактора, – брякнула Аня наобум.

– Проходи.

Но все оказалось не так-то просто. Аня вошла в коридорчик перед будкой охранника, но дальше ей дорогу преградил метрополитеновский турникет.

– Сейчас он тебя встретит, – пояснил охранник. – Без сопровождения у нас ходить посторонним не принято.

– Понимаю, режимный объект, – сказала Аня. – Секретные технологии копания в грязном белье.

Охранник, видимо, не все понял из ее ответа, но все равно хотел ответить, но тут за турникетом показался усатый мужчина в рубашке и ярком галстуке в розовый горошек.

– Вы вместо трупа? – спросил он будничным, усталым голосом.

Аня вытаращила на него глаза. Наверное, этим она немного подправила зрительный фокус, потому что узнала в усатом мужчине своего однокурсника Костю Михалева, ее неудавшегося ухажера и, по его словам, вечного поклонника. Аня вышла из тени, и Костя стал совершать танец какой-то экзотической птицы с яркой грудкой в розовый горошек.

– Вот так номер! Вот так встреча! Лонгина!.. Уже Корнилова? Хотя бы на денек Михалева! Ну, на полчасика. Вова, открывай рога. Дай обнять родного человека!

Вообще-то Аня не ожидала от Кости такой бурной реакции. На втором курсе университета он ухаживал за ней довольно холодно и расчетливо, в основном, произнося с придыханием названия престижных мест города, в которые он был вхож, и фамилии влиятельных людей, с которыми был на короткой ноге. Аня тогда была совсем юной, провинциальной, подрабатывала гардеробщицей, но завоевать ее сердце одними назывными предложениями, да еще состоящими из имен собственных и закавыченных слов, было невозможно.

– Как я рад видеть родное лицо! Сразу вспоминаются золотые времена, когда мы еще верили в силу слова, в правдивость информации, в разнообразие публицистических жанров! Как все изменилось с тех пор в худшую сторону. Но зато как похорошела ты…

Михалев загнул такой долгий комплимент, что Аня с некоторой грустью стала вспоминать назывные предложения Кости-второкурсника.

– Кабинет у меня отдельный, – они подошли к двери с важной табличкой «Редакторат», – только секретарша у нас с главным одна на двоих.

Михалев распахнул дверь, и Аня вошла во владения «общей» секретарши. Рыжая девица сидела на распутье между двумя кабинетами, в окружении оргтехники.

– Налево пойдешь – ко мне попадешь, – сказал Михалев. – Познакомься, Аня, с красой и гордостью «Арлекина» Аллочкой Зарубиной.

– Здравствуйте, – улыбнулась Аллочка, на самом деле одним движением выхватывая невидимый посторонним самурайский меч и рассекая соперницу пополам.

– Очень приятно, – ответила Аня, которая к моменту удара Аллочки отбросила невидимые ножны и крепко сжимала двумя руками оплетку рукояти.

Лезвия встретились на полпути, неслышно для мужского уха взвизгнула сталь… Обычная встреча двух красивых женщин, которые навсегда останутся соперницами, даже если увиделись единственный раз в жизни.

– Что это ты говорил насчет трупа? – спросила Аня в кабинете заместителя редактора.

– Так мы ждем одну студенточку из театрального, чтобы проиллюстрировать убийство Елены Горобец. Снимать будем со спины. Темные волосы, фигурка, стройные ножки… Только красной краской нарисовать рану – и вперед на фотосессию. А хочешь, Анечка, мы тебя в виде трупа увековечим? Гонорар получишь…

– Так сейчас работают фоторепортеры? – удивилась Аня.

– Какие фоторепортеры? Я сам сниму на цифровую камеру, и порядок. Но это редко бывает. В основном, мы из Интернета иллюстрации берем. Зачем нам фоторепортер?

– Чудеса! – воскликнула Аня.

– И не говори, – согласился Костя. – А ты помнишь Женю Тишковского? Он после третьего курса, правда, ушел. Но какие он снимки делал! Цветную фотографию принципиально не признавал. Считал, что это совершенно другой жанр. Только черное, белое и полутона. Он, между прочим, сделал твой фотопортрет. Прекрасная работа! Я просил, просил его сделать копию…

– Я помню Женю, – грустно улыбнулась Аня. – Ребята говорили, что он разочаровался во всем, бросил фотографию и стал водителем какого-то старого, раздолбанного грузовика. Кто-то из наших увидел его зимой на морозе, около заглохшей машины… Он хотел запечатлеть весь мир, а потом на весь этот мир обиделся. Я помню Женю… Разве можно играть цветными шахматами, говорил он. Игра света и тени, дня и ночи, добра и зла видна только в черно-белом варианте.

– Женька был философом фотодела. А теперь вот все начинается Интернетом, им же все и заканчивается.

– Не удивлюсь, если в вашей газете и журналистов не окажется, – решила пошутить Аня.

– Так их и нет, Анечка! – вскричал Костя с каким-то странным энтузиазмом. – Хочешь пройтись по кабинетам? Только я один во всей редакции с журналистским образованием. Ни одного репортерчика, никаких обозревателей, фельетонистов, очеркистов. Тишь да гладь. Никаких творческих личностей, неординарных натур, неуспокоенных душ. С «лейкой» и блокнотом… Сидят себе глупенькие смазливенькие девочки, лазают по Интернету. Если надо перевести, есть толмач. Он всегда здесь, под рукой, даже ближе, потому что любит девчонок потискать. С лейкой для поливки комнатных растений и Интернетом мы делаем один из самых читаемых в городе еженедельников… Что-то я расхвастался. Ты-то как? Может, ты по делу какому-нибудь?

– После твоего рассказа даже не знаю, – пожала плечами Аня. – Я вообще-то статью принесла. Думала, тут пишут.

– Святая простота! Все уже написано до нас во множестве вариантов. Зачем обманывать и без того обманываемый народ? Великая русская литература, и то из шинели вылезла. Советская журналистика, наверное, из кепки Владимира Ильича. А мы, грешные, из лифчика Анны Курниковой выползли. Да еще, пожалуй, и не выползли…

Михалев даже не спрашивал, о чем написала Аня. А ей это и самой было не важно. Ане нужна была зацепка, чтобы прийти, поговорить, получить информацию. Зацепка сидела перед ней в галстуке в розовый горошек и активно жестикулировала. Аня достала свои листики, порвала их по одному и бросила в мусорную корзину.

– Про Люду Синявину ты, конечно, в курсе. – Пора было переходить к делу.

– Еще бы, – кивнул головой Костя.

– А ведь это она написала про развод семьи Горобец и про предстоящий раздел имущества.

– Анечка, дорогая моя, я тебя умоляю! Ты намекаешь, что причиной ее убийства могла быть ее публикация в «Арлекине»? Нашла, тоже мне, Холодова или Боровика. Я сам заказал… не Синявину, не смотри ты так проницательно, Анечка!.. Я заказал ей эту статью. Весь Интернет был забит материалами об этом разводе с фотографиями Елены Горобец. Людка только скомпоновала их. Неужели за это убивают? Не смеши. К тому же я заранее позвонил в контору Горобца и предупредил, что готовится материал о его жене. Было достаточно времени решить все тихо, полюбовно…

– Ты ожидал, что он предложит отступного?

– Честно говоря, да. Материал-то только внешне напоминал сенсацию. Думал, удастся подзаработать на дурачка. Не получилось.

– А говорил, что у вас нет журналистов, – грустно проговорила Аня.

– Так нет же. Теперь их нету. Синявина была последней могиканкой. Надо было выйти с заголовком: «Убит последний журналист нашей газеты!»

– Люда была у меня свидетельницей на свадьбе, – проговорила Аня.

– Так это на твоей свадьбе ее убили?! – воскликнул удивленный Михалев.

– В Интернете об этом ничего не было?

– Какой тут Интернет! – возмутился Костя. – Я лично ездил в пресс-центр ГУВД, хотел получить информацию. Дали мне стандартный листик с тремя предложениями: «Убита путем проникновения колюще-режущих в область, несовместимую с жизнедеятельностью…» и так далее. Пришлось самим поработать.

– Провести журналистское расследование?

– Анечка, за кого ты нас принимаешь? Купили выпивки, закуски. К концу рабочего дня состряпали про нахлынувшие из области стаи рыжих псов. Между прочим, моя идея. Дочке читал «Маугли», там как раз рыжие собаки прибежали. «Мы – хозяева джунглей!» У Киплинга я это дело и позаимствовал. Но какой результат! По крайней мере, городские власти взялись за отлов диких животных. Так ты говоришь, убийство произошло на твоей свадьбе? Так это же настоящая, неподдельная сенсация! Анечка, ты должна взять в руки перо. Труба зовет! С «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом…

– Костя, еще такая информация. У меня муж – следователь. Больше того, он ведет это дело.

– Аня! Вот это да! Вот это да! – Костя вскочил с кресла и забегал вокруг сидящей Ани. – Аня! Мы нужны друг другу! Ты должна стать нашим рупором! Это будут супер-репортажи! У нас есть специальный фонд на такие сенсации. Не все же на девочек тратить! – обратился к кому-то через стенку Костя. – Ты готова к работе по специальности?

– Вообще-то, готова.

– Отлично! – обрадовался Михалев. – Мы нужны друг другу…

В этот момент приоткрылась дверь. Появилось кислое лицо рыжей секретарши. Только потом раздался легкий стук.

– Константин Григорьевич, пришел следователь Корнилов. Главный редактор у нас в местной командировке. Так что придется вам его принимать. Я уж вас отмазывала, отмазывала. Охранник Вова сказал, что у вас девушка по вызову. Но он уже идет сюда. Ничего не поделаешь. Полицейское государство, – усмехнулась она ядовито.

– Какая девушка по вызову? Что за ерунда! – не понял Михалев, но секретарша уже скрылась за дверью.

– Костя! – Аня вскочила на ноги, оглядывая кабинет в поисках укрытия. – Это мой муж! Наше сотрудничество под угрозой! Быстро спрячь меня куда-нибудь! Соображай быстрее…

В принципе, выбора для пряток особого не было: выпрыгнуть из окна со второго этажа, залезть под стол или зайти в шкаф-купе. Аня выбрала последний вариант.

Все время, пока Михаил задавал Косте вопросы по поводу Синявиной, а Костя старательно, слово в слово, повторял следователю рассказанное несколько минут назад Ане, девушка давилась от смеха среди коробок из-под ксерокса и пустых бутылок.

В таком комичном положении она еще никогда не была!

Она слышала, как отворилась дверь и, звеня чашками, в кабинет вошла секретарша Аллочка.

– Вы присоединитесь к нам? – услышала Аня приветливый голос своего супруга. Ее верный рыцарь вел себя несколько странно.

– Как-нибудь в другой раз, – захихикала Аллочка.

– Для кого же предназначена третья чашка? – голос Михаила был такой же приветливый, но с нотками настойчивости.

– Как для кого? – удивилась секретарша. —

Я думала, что ваша посетительница еще здесь. Прошу прощения, Константин Григорьевич. Как это ей удалось пройти мимо меня незамеченной? Я, вроде, никуда не отлучалась.

– Действительно, – поддержал ее Корнилов. – Мне навстречу в коридоре тоже никто не попался…

Ане стало смешно и страшно одновременно. Она сейчас не думала о том, что последует за ее обнаружением в шкафу. Как маленькая девочка, Аня замирала от восторга и ужаса. Большая же Аня кусала и щипала себя, чтобы не расхохотаться от абсурдности и комизма ситуации.

– Куда же пропала ваша девушка по вызову? – поинтересовался следователь.

– Какая девушка по вызову? Кто вам такую глупость сказал? – Костя хорошо изобразил удивление. – Вы больше слушайте охранника Вову. Во-первых, у него контузия с первой Чеченской войны. Во-вторых, он каждый номер «Арлекина» читает от корки до корки… Это наша новая сотрудница. Я собирался провести ее по кабинетам, но тут услышал, что вы уже направляетесь ко мне. Я попросил девушку… новую сотрудницу пока погулять по редакции, присмотреться. Как ты, Алла, не заметила ее?

– Я вообще стараюсь не замечать девиц, появляющихся здесь время от времени, – растягивая гласные, проговорила Аллочка.

– Вот с этого надо было и начинать, – строго заметил Костя. – На чем мы остановились? Вы, кажется, спрашивали…

– Когда вы предложили Синявиной подготовить данную публикацию? Когда она вам ее сдала? Когда газета появилась в продаже?..

У Ани что-то кололо внутри от душившего ее смеха. В кабинете теперь было скучно, девушка уже не прислушивалась к разговору двух мужчин. От нечего делать она стала размышлять о том, что дерзкое поведение секретарши Аллочки, видимо, объясняется ее близостью к правому кабинету. А еще Аня с удовольствием представляла себе Аллочкино лицо, когда Аня, как ни в чем не бывало, выйдет из кабинета и скажет:

– Аллочка, большое спасибо за чай!..

Часть третья
Дары приносящий

Глава 11

– …И пусть это тебя не удивляет:

с рыцарями творятся дела необыкновенные и происходят случаи непредвиденные, так что мне ничего не будет стоить наградить тебя еще чем-нибудь сверх того, что я обещал.

Вот и кончилось счастливое детство. Поблекли яркие краски примитивиста Таможенника. С перелетными птицами улетали последние деньги. Оставалось только несколько гадких утят, отвергнутых стаей – долларовые купюры, забракованные привередливыми агентами недвижимости при покупке Корниловыми однокомнатной квартиры. Последним приобретением Ани, свободным от унизительного для нее подсчета доходов и расходов, стала брошюра «Как планировать семейный бюджет?».

– Странно, – сказала Аня в первый вечер взрослой жизни, с отвращением перелистывая книжечку, – я думала, что такие пособия издает Министерство внутренних дел.

– Много слышал о тебе от коллег по работе, милицейская жена, – отреагировал Михаил. – Представлял тебя по рассказам ворчливой, сварливой, недовольной, обиженной. Теперь вот довелось увидеть своими глазами. Вот ты какая, оказывается…

– А я почему-то не боюсь намеков на мою обыкновенность. Невозможно быть каждую секунду оригинальной, непредсказуемой, необычной. У нас хоть и любят говорить, что Пушкин во всем был гений, я с этим не согласна. Тут можно в такую пошлость удариться. Например, чесался он гениально, бесподобно в носу ковырял при помощи специально отращиваемого ногтя на мизинце, в туалет ходил вообще неповторимо… Пушкин так же мучился долгами, денежными неурядицами, поношенной одеждой, тяготился своим низким чином, как простой обыватель, мещанин. Тогда, правда, эти два понятия не были синонимами.

– Значит, ты самая обыкновенная баба? – подытожил ее монолог Корнилов.

– Самая обыкновенная, – подтвердила Аня. – Но только попробуй это еще хоть раз мне сказать.

По ее сценарию на этом их первые прения вокруг семейного бюджета должны были прекратиться. Но Михаил почему-то заупрямился. Может, за Александра Сергеевича обиделся?

– Раз уж Пушкин считал деньги, так и нам пристало этим заняться, – сказал Михаил. —

У русских дворян, кажется, ты мне об этом говорила, было принято делать долги, кутить, короче, жить не по средствам. Это очень похоже на нашу с тобой жизнь до этого дня. Сейчас наступило отрезвление. Дворянский период семьи Корниловых закончился. Наступает мещанский…

– А может, просто наш медовый месяц закончился? – спросила Аня с надеждой в голосе на возражение и доказательства обратного.

– Может быть, – неожиданно согласился Михаил. – Все когда-то заканчивается, входит в привычное русло. Ты сама же говорила про Пушкина. А медовый месяц – это вспышка гениальности в семейных отношениях, которая когда-нибудь сменяется обыденностью. Ушло вдохновение, улетела муза, а жить надо. Но и в ровных, привычных отношениях между женой и мужем есть своя прелесть, даже многие прелести. Гений – это война, революция, ломка привычного, устоявшегося. Вспомни отечественную историю. Сколько у нас было неординарных личностей, тайных Наполеонов. А может, бедной России как раз не хватает здорового, крепкого обывателя? Но не этого ленивого, завистливого идиота, который верит во всякую глупость, которого во всем можно убедить. Таких у нас пруд пруди. Нам бы укорененного в обычаи, традиции, простую веру, упертого мужика или бабу, недоверчивого ко всему новому, привнесенному извне…

– Какой ты глубокий человек, Корнилов, – восхитилась Аня, но таким нейтрально окрашенным голосом, что Михаил забеспокоился. – Как ты все прекрасно понимаешь и растолковываешь…

– Я просто продолжил твои мысли о Пушкине, о гении и обыденности, – ответил Михаил виновато, хотя и не понимал, в чем его вина.

– Теперь вот и я продолжу за тобой, – сказала Аня.

Голос ее был ровным и стороннему наблюдателю показался бы ласковым, но только не Михаилу.

– Странно, что только теперь мне приходят в голову такие мысли, – продолжила Аня. – Будто я впервые замужем. Но мне действительно кажется, что замужем я впервые. Та история была до того странной, будто все происходило в театре теней. Картины, призраки… Как ты собирался жить после свадьбы?

Я понимаю, одинокий рыцарь, самурай может довольствоваться малым, в твоем случае – мечтой о торжестве правосудия. Но теперь у тебя семья. Как ты собирался обеспечивать семью? Наверное, у тебя были на этот счет какие-то соображения? Семья – это не арифметическое сложение людей, это нечто гораздо большее. Ты привык, что я порхаю над землей? Тебе неприятно слышать от меня такие прозаические вещи?

– Нет, продолжай, пожалуйста. Ты совершенно права, дорогая.

В его интонации было столько официоза. А эта «дорогая» совсем вывела Аню из себя.

– Мишка! Прости меня, пожалуйста. Мне просто стало очень страшно за нашу будущую жизнь. Я вдруг поняла, какие мы с тобой еще дети. Мы словно забрались с тобой в пустой вагон, заигрались, а вагон вдруг прицепили к локомотиву, и потащило нас неизвестно куда. Мы выскочили на площадку. Там сквозняк, в разбитом окне мелькают деревья, столбы. Нас куда-то везут с тобой, а мы ничего не можем сделать. Мы прижались друг к другу. Я не знаю, как тебе, а мне очень страшно…

Аня забралась к Михаилу на руки, поджав ноги, будто по полу дуло, или ползало страшное насекомое.

– Как мы с тобой будем жить дальше? – шептала она ему в шею. – Я никогда не думала о деньгах. В детстве, юности я жила в маленьком поселке. Там была совсем другая жизнь, другая одежда, другая… валюта. Главное, за реку, лес, воздух не надо было платить. Потом была семья художников Лонгиных. Там тоже, можно сказать, не было денег. Они все время лежали в шкафчике, в кармане, бумажнике, сумочке, надо было только порыться. Я и сейчас не хочу о них думать. Но жизнь заставляет! Они исчезают, их почти нет, но они болят, как отрезанная нога. Я стала чувствовать легкость кошелька, стала читать цифры на ценниках в магазине. Вчера я купила самые дешевые яблоки в овощном киоске, и мне стало стыдно перед продавщицей, потому что она все поняла. Торгаши чувствуют деньги, они видят нас насквозь, понимают, когда их нет, а главное, что мы этого боимся и стесняемся. Мне, действительно, было перед ней стыдно…

– Ты у меня очень сильная, – говорил ей Михаил, убаюкивая Аню, как больного ребенка. – Таких сильных, как ты, вообще не бывает на свете. Просто ты была маленькой девочкой, а теперь вдруг повзрослела. Ложилась спать с куклами, а проснулась с мужем.

– До тебя у меня были куклы?

– Конечно, одни куклы. Нарисованные холсты, театральные декорации, картонные дома, Пьеро, Арлекин, Мальвина. Теперь все будет по-другому. Может, это не так красиво и ярко, зато по-настоящему. Поначалу будет нелегко. Этот мир навалится на тебя, как злые школьники на новенькую девочку, да еще такую маленькую, да еще с такой челочкой. Они же не знают, что ты, на самом деле, сильный человек, настоящий боец…

– Правильно, – прошептала Аня, как убежденная, заговоренная взрослым девочка. – А ты, опер, научишь меня приемам джиу-джитсу?

– Конечно, научу. Но только не опер, а следователь, не джиу-джитсу, а дзю-дзютсу, не приемам, а… Приемы, взятые отдельно, вырванные из контекста, никогда не действуют, разве что случайно. Кстати, у меня никогда не было ученика. Ты будешь первым…

– Ученицей.

– В боевом искусстве не может быть учениц, только ученики. Теперь я имею право обучать. Между прочим, вот тебе еще одна доходная статья. Сниму в аренду зал, открою школу. Правда, ты меня больше по вечерам не будешь видеть…

– Я же тоже буду в спортивном зале, в первом ряду, – Аня ткнула острым локотком в близкий, беззащитный живот.

– Правильно. Ты возьмешь на себя всю организационную часть. Рекламу, сбор денег, аренду, печати, грамоты, свидетельства, регистрации…

– А ты будешь заниматься только творчеством? – ревниво спросила Аня.

– Да, – мечтательно проговорил Корнилов. – С утра буду ловить преступников, а поздно вечером и в выходные – хороших людей… Мне, кажется, лет девять было, когда я пришел в зал дзюдо. Сначала мы занимались в спортивных костюмах, а потом тренер объявил, что надо сдавать деньги на кимоно. Мама работала медсестрой. Все сдали, а я – нет. Но заказ что-то задерживался, и я пока был, как и все. Потом кимоно привезли, и на следующую тренировку все пришли, как настоящие дзюдоисты. Тренер учил их повязывать пояс, складывать куртку и штаны. Мама укоротила и перешила мне свой белый халат медсестры. На следующее занятие я вошел в зал в тренировочных штанишках и укороченном белом халатике. Весь зал затрясся от смеха, как во время одновременной отработки страховки. Знаешь, как меня прозвали?

– Доктором… Пилюлькиным? – спросила Аня.

– Как ты догадалась? – удивился Михаил.

– А я была там, рядом с тобой. Тебе только казалось, что ты один…

– Вы плачете, Анютины Глазки? Не плачьте, эта история кончается хорошо. Вернее, она еще не кончается… Когда мы боролись, мой халатик рвался от малейшего рывка. У нас были хорошие ребята, а были и негодяйчики. Вот эти старались специально порвать мне халат.

А потом было первенство нашего ДСО. Моего тренера звали Александр Измайлович. Он принес мне перед соревнованиями свое старенькое кимоно, подвернутое для меня, и сказал: «Они выделили тебя из всех, чтобы смеяться над тобой, как над самым худшим. Сейчас у тебя есть возможность доказать обратное».

Я занял первое место – единственный из нашей секции. Постирал и выгладил кимоно, принес на следующую тренировку. «Потом отдашь», – сказал мне тренер. Я несколько раз приносил ему чистое, отглаженное кимоно, вернее, дзюдо-ги, а он говорил «потом»… Это кимоно у меня до сих пор лежит. Где сейчас мой первый тренер? На пенсии, наверное?

– А ты найди его, – предложила Аня, – и подари ему кимоно, только новое, и черный пояс, который тебе вручили японцы.

– Вот этого я делать не буду.

– Почему? – удивилась Аня. – Это так красиво, ритуально!

– Именно поэтому не буду. Не такой мужик Александр Измайлович. За такие красивости он, чего доброго, и по шее даст. И правильно… Доктор Пилюлькин. Я и представить себе не мог, что когда-то у Пилюлькина будет второй дан, черный пояс, полученные не за деньги, не у чиновника от спорта, а в Японии, от патриарха школы.

– Он тебя приметил и благословил?

– Да, благословил. Не смейся. Между прочим, он обещал мне на следующий год выслать приглашение на семинар. А я еще посмотрю, кого из учеников взять с собой.

К тому же, у школы есть филиал в Германии, куда я тоже могу приехать, как свой, родной человек.

– Я с тобой дружу, – сказала Аня, пододвигаясь еще ближе, хотя ближе было некуда. —

А я сегодня ходила насчет работы в одну… в одно издательство. Меня, правда, Оля Москаленко к себе зовет в оптовую торговлю, но мне к ней не очень хочется. Я ее очень люблю и знаю, что она для меня все сделает. Но работать под ее началом – это как учиться в классе, где твоя мать – классный руководитель, или старшая сестра – завуч. Я уж лучше сама попробую.

– А может, тебе в науку пойти?

– В какую науку?

– Поступишь в аспирантуру, напишешь диссертацию, защитишься… Ты же мечтала писать диплом по этому… «Суров ты был, ты в молодые годы умел рассудку страсти подчинять…»

– Серенький Медвежонок! Ты опять все перепутал, – расхохоталась Аня, не замечая, что Корнилов заговорщицки подмигнул кому-то невидимому. – «Любви, надежды, тихой славы, недолго нежил нас обман…» Чаадаев Петр Яковлевич. Запомни, Медвежонок. Предлагаю сделку. Ты обучаешь меня дзю-дзюцу, а я тебя просвещаю, сею в тебе разумное, доброе, вечное.

Пальцы Ани застучали, как зернышки, по черепу Михаила.

– «Любви, надежды, тихой славы недолго нежил нас обман», – проговорил Михаил.

В этот вечер к квартире Корниловых, пока они так мило беседовали, кто-то словно проложил незарастающую народную тропу. Сначала в дверь позвонили люди с какими-то подписными листами в руках. Потом соседка по лестничной площадке «побеспокоила». Она рассказала, что прошлой ночью в соседнем подъезде срезали все электросчетчики. Этой ночью ожидается то же самое и на их лестнице. Соседка собиралась сидеть всю ночь с включенным светом, чтобы застукать преступников. Затем позвонил соседский ребенок, очень хороший рассудительный мальчик, который уходил погулять, но боялся потерять ключи. Корниловы не успели положить под зеркало ключи с брелком в виде показывающей язык глумливой рожицы, как пришла его мама.

Следующий звонок в дверь был встречен стоном обоих супругов.

– Держи меня, Корнилов, а то я сейчас под статью пойду! – закричала Аня, выскакивая в коридор.

– Нет, это ты меня держи…

Так, стиснув друг друга в объятьях, они открыли дверь молодому человеку, лицом и одеждой похожему на проповедника.

– Здравствуйте. Анна Алексеевна Корнилова здесь проживает? – спросил он, не улыбаясь, а принимая улыбку, как культурист позу, то есть строя ее из специально тренированных для этого мышц лица. – Меня зовут Денис Зайцев. Агент недвижимости из агентства недвижимости «Львиный мостик».

– Но мы не собирались что-то продавать или покупать, – удивилась Аня.

– Все правильно, – обрадовался агент Зайцев. – Вы уже купили.

Он вынул откуда-то из-за спины портфельчик, вернее, папку, которая была разбита на множество прозрачных папочек. Быстро пробежав по ним пальцами, как гитарист по струнам классической гитары, он распахнул перед ними какие-то документы в прозрачной упаковке.

Аня была так ошарашена, что ничего не могла разобрать в договоре, кроме собственной фамилии. Но Михаил сориентировался сразу. Он пригласил агента, как водится, на кухню. Аня решила довериться во всем юридически грамотному мужу, а сама занялась чаем или кофе. Агент выбрал кофе.

– Вы потом все внимательно прочитайте, – посоветовал Денис Зайцев. – Я вкратце изложу вам суть дела. Некое лицо, пожелавшее остаться неизвестным, через другое подставное лицо, то есть, через посредника, заключило с нашим агентством договор на оказание услуг. Услуга же такая: мы должны были купить и оформить в собственность коттедж с землей на имя… На ваше имя, Анна Алексеевна. Заказ был на ближайшие пригороды. Но нам здорово повезло. Мне удалось подыскать вариант в Озерках, на Суздальских озерах. Не на берегу, но все равно в очень хорошем месте. Тридцать соток земли и небольшой двухэтажный кирпичный домик. Улица Кольцова, как раз между озером и стадионом. В коттедже почти закончена отделка. Счастливый случай! Хозяин строит дом в Финляндии, в десяти километрах от президентского дворца. А этот решил продать. Там у них просто: захотел жить в Финляндии, решил прикупить недвижимость в Испании… А кто-то взял и подарил вам чудесный коттедж с зеленой территорией. Тридцать соток! Можно теннисный корт построить…