Текст книги "Схватки в тупиках (сборник)"

Михаил не сомневался, что в районе озера расположена аномальная зона. За прошедшие десять лет уфология из предосудительного развлечения сумасшедших сделалась солидным занятием серьёзных людей. С тех пор, как известный патриарх отечественного бокса лично доставил в Москву из сибирской тайги первого йети – живого и здорового, лишь слегка помятого боксёром в процессе поимки, многие считавшиеся фантастикой факты получили убедительное подтверждение. Было доказано несколько случаев посещения Земли инопланетянами, а поселенцы международной деревни на Марсе обнаружили артефакты мощной древней цивилизации. В Церкви уже несколько лет шла работа по богословскому обоснованию существования инопланетного разума. Так что, если в деле замешаны некие неведомые пока силы, это не освобождало инспектора от необходимости закончить расследование.

* * *

Утром хозяйка дома с мрачным видом поставила перед своим постояльцем тарелку пшённой каши и, не сказав ни слова, вышла на улицу. «И чего она дуется? – удивился Михаил. – Что я могу сделать их обожаемому Кондрату? К несчастным случаям он точно не причастен. Если в чём и виноват, так это в том, что радуется смертям „осквернителей природы“. А это, с точки зрения Уголовного кодекса, не наказуемо…»

Позавтракав, он ещё покопался по базам, подумал и, переключив суперфон на защищённый визуальный режим, сделал доклад полковнику Варенину. Посидев ещё немного, вышел из дома и зашагал к озеру. По дороге ему встретился Максим, но МЧС-овец лишь холодно кивнул ему и с хмурым видом стал стучать в очередную калитку. «Тоже надулся, – мысленно пожал плечами Преображенский. – Ну да этого следовало ожидать, такие, как он, ради своих дел не то что одно озеро – всю планету в асфальт закатают и никого слушать не будут…»

На берегу было пустынно. Михаил прошелся по пляжу, на котором больше не было мусора – Кондрат собрал всё до последней бумажки – и двинулся дальше сквозь растущие у самой воды колючие кусты. Он был уверен, что старик бродит где-то возле воды и что если идти вдоль берега, они обязательно встретятся…

Кусты кончились, и берег начал резко подниматься вверх. Вскоре Михаил уже шёл по краю крутого обрыва, а вода плескалась далеко внизу. Он остановился и посмотрел вдаль. Озеро было почти совсем спокойным, и в нём отражался заросший деревьями противоположный берег – густые зеленые кроны и белевшие среди этой зелени толстые берёзовые стволы. По воде пробегала совсем лёгкая рябь, делавшая отражение слегка размытым. А потом оно вдруг заискрилось яркими бликами от выглянувшего из-за облака солнца.

– Красотища… – не удержался от восхищённого возгласа Преображенский.

– Ты это понял, детка! – радостно прозвучал за его спиной голос Кондрата.

Михаил обернулся. Старик стоял совсем рядом с ним, и на его лице играла довольная улыбка.

– Матушка наша очень красива, это каждый замечает, кроме тех, кто только себя видит, – почти ласково продолжил ворчать Кондрат, и Михаил, почувствовав, что, как и накануне, поддается странному очарованию его голоса, не стал ни искать возражения, ни пытаться прервать старика и задавать ему вопросы. Он просто слушал его и понимал, что согласен с каждым его словом. Вся его прошлая жизнь в городе, среди автомобильных выхлопных газов, излучений от техники и яда искусственной еды была фальшивой. Но теперь он вырвался из той жизни, теперь он там, где его давно ждали, где его любят, рядом с Матушкой…

– …даже эти, которые не хотели меня слушать, которые гадили, тоже были счастливы, даже им Матушка милость свою оказывала, когда к себе забирала! – продолжал вещать Кондрат. Преображенский машинально кивнул, соглашаясь и с этим, но где-то в глубине его сознания вдруг слабо зашевелилась протестующая мысль: «Те, кого она забирала… утонувшие… депутат Муромцев… Но ведь ещё другие были – студенты, молодые парни с девушками. И один ребенок, мальчик восьмилетний!»

– А дети-то чем провинились? Да и взрослые? – спросил Михаил и удивился как жалобно и просительно прозвучали его слова. Он так хотел поверить Кондрату, так хотел полностью с ним согласиться и чувствовал себя виноватым, что не может понять одну вещь: за что Матушка так жестоко обошлась с теми, кто просто веселился на озере?

– Ничего ты не понял, ничего! – вспыхнул в ответ Кондрат, и теперь его речь стала звучать угрожающе. – Не наказывала их Матушка, а милостью своей одарила, к себе взяла, от них самих, от их скверны спасла!

– Да какая в них скверна могла быть – в детях, в девчонках?! – наваждение от слов Кондрата рассеялось полностью, и на его место пришли воспоминания об отчётах о несчастных случаях на Навьем озере – имена, фамилии, фотографии жертв.

– Да ты такой же, как все! Оглашаю тя! В лоно Матушкино изыди!!! – прокричал Кондрат и шагнул к инспектору, явно намереваясь обхватить его огромными руками. Михаил отступил назад, уклоняясь, но внезапно земля под его ногами поползла вниз – сначала медленно и плавно, а потом всё быстрее и быстрее. Преображенский попытался ухватиться за ветку растущего рядом дерева, но немного промахнулся. А в следующее мгновение он вместе со своим противником уже летел в пустоту.

Ледяная вода сразу охватила его. Михаил инстинктивно заработал руками, стараясь вынырнуть, но хотя он прекрасно умел плавать, что-то мешало ему сделать это. В первый момент инспектору показалось, что он запутался в каких-то сетях. «Что за чёрт?! – успел он изумиться. – Здесь же рыбы нет, да и Кондрат бы ловить не позволил!» Он открыл глаза и завертел головой, пытаясь понять, что его держит и в какой стороне находится поверхность воды, и тут ему стало страшно. Никаких сетей вокруг него не было. Не было вообще ничего, кроме холодной прозрачной воды. Но что-то невидимое мешало его рукам и ногам двигаться, тянуло его вниз, в глубину, и как он ни старался вырваться из этих призрачных пут, вода вокруг становилась всё темнее, всё холоднее…

Дикая зудящая мелодия возникла в его голове и сознание его погрузилось в мутное зеленоватое марево. Из этого марева стали выступать лица мужчин, женщин, совсем юных девушек, маленького мальчика… Лицо Кондрата, какой-то старухи… Их было великое множество, и на всех отражалось спокойствие смерти. Они обступали его и давили, а мелодия продолжалась, и на фоне её негромкий настойчивый голос всё повторял: «Войди и спи, спи и лежи, тут хорошо, тишь и покой, ляг-полежи, глазки закрой…» Михаил больше не мог сопротивляться этому ласковому призыву, он перестал бороться. «Упокойся в лоне ея», – шепнул напоследок голос и настал мрак.

…Он катался по мокрому песку и никак не мог прокашляться и отплеваться от выливающейся из него воды. Её было слишком много, и Михаил был уверен, что она никогда не кончится, что он так и будет до конца жизни ползать по берегу озера и плеваться…

Потом он стал понемногу осознавать, что происходит вокруг. Для начала – услышал, как рядом громко плещется вода. А потом к этому звуку добавился очень знакомый голос:

– Проклятый старик! Не донырнуть, глубина, чтоб её…

Михаил снова зашелся в кашле, но нашёл в себе силы поднять голову и посмотреть на плюхнувшегося рядом с ним на землю мокрого задыхающегося Максима.

– Там, в озере… – начал было говорить инспектор, но внезапно замолчал, не зная, как объяснить, что с ним только что произошло.

– Тебе повезло – не успел слишком глубоко уйти, я тебя достал, – по-своему понял его Максим. – А вот Кондрат… Сейчас я ещё раз за ним!..

Он встал и шагнул было к озеру, но внезапно отшатнулся назад и испуганно выругался. Михаил повернулся к воде и смог лишь негромко охнуть. Озеро бурлило – в нём непонятно откуда появилось множество огромных водоворотов, хотя ветра по-прежнему не было. На берег начали накатываться все более высокие волны, а потом вдруг откуда-то из центра озера, из глубины, раздалось низкое, режущее слух завывание – как будто выло от боли огромное животное.

– Не ходи туда! – крикнул Михаил МЧС-овцу. – Кондрату не поможешь, его уже нет. Он уже там, у Матушки…

– У какой, едрить… матушки?! – заорал Макс, с ужасом глядя, как из бурлящей воды подымается нечто, для человеческих глаз немыслимое.

Более всего это напоминало вершину зеленоватой прозрачной пирамиды. И это действительно была пирамида, поднимающаяся всё выше. Словно бы все воды озера собрались в колоссальную фигуру, посередине русского леса выглядящую чем-то чудовищным. В то же время неведомым чувством оба мужчины понимали, что перед ними живое существо, которое СМОТРИТ на них. У него не было глаз, но в глубине переливающихся струй зелени угадывались фигуры, тысячи, сотни тысяч голых человеческих фигур. А с вершины пирамиды огромный старик с мокрой спутанной гривой и бородой протягивал к ним руки.

Вой становился выше, вот он поднялся до самой высокой октавы и вдруг разом стих. Пирамида словно бы обрушилась сама в себя, утащив вместе с собой пленённых людей, да и само озеро Навье, оставив лишь пустое место среди дрожащих от ужаса деревьев. Но так только показалось – через мгновение перед потрясёнными друзьями вновь простиралась ничем не потревоженная водная гладь, окружённая тихим лесом.

* * *

– Ну да, явно пакость какая-то космическая, – с отвращением проворчал полковник Варенин с экрана суперфона. – Пусть учёные работают, а нам тут делать нечего.

Михаил сох и приходил в себя у Дмитриевны. Впрочем, хозяйки дома не было: вся деревня сбежалась на берег озера.

– Полная жуть, – рассказывал другу вернувшийся оттуда Макс. – Молча стоят и смотрят на воду. Словно своего Кондрата там видят. Вот ведь старый!.. – МЧС-овец прибавил короткое непечатное слово, и Михаил кивнул, соглашаясь.

– Не кинулись бы на нас, как вернутся, – забеспокоился Максим.

– Не кинутся без приказа, – заверил Михаил, – а отдать его уже некому… Знаешь, – задумчиво продолжил он, – я их понимаю…

Максим вскинулся, готовый возразить, но Михаил его прервал.

– Нет, он, конечно, старый сукин сын, хоть и верил сам себе. А когда на эту гадость наткнулся, практически перестал быть человеком. Я тут покопался в базах для служебного пользования – было уже такое. Например, точно установлено, что катастрофы в Бермудском треугольнике вызываются каким-то космическим существом, обитающим там на дне океана. Оно способно воздействовать на психику – потому люди в безумии покидали суда и кидались в воду. Есть и другие… Скорее всего, там, в Навьем, что-то вроде животного, такой межзвёздный хищник, питающийся эмоциями разумных существ, занесённый к нам с метеоритом. Правительство разберётся. Но Кондрат… Он ощущал себя единым не только с землёй – его Матушка была ВСЕМ, в том числе и космосом. И с его точки зрения всё было вполне логично – просто он выбрал свою сторону в войне.

– Человек не воюет с природой, – твёрдо заявил Макс, – а он предавал людей ЭТОМУ.

Михаил кивнул и тихо сказал:

– Космос не Бог, а…

– …дом, где живут люди, – подхватил Максим.

Михаил рассмеялся, весело и искренне.

– Только бы влажную уборку в этом доме почаще делать…

Теперь рассмеялся и Максим.

– Ты можешь тут ещё на сутки задержаться? – спросил его Михаил.

– Запросто, – пожал плечами Макс, – только зачем? Теперь дело в руки возьмут всякие закрытые имперские институты, местность закроют, людей переселят, скорее всего… Так что на спасательной станции можно крест ставить.

– Да понимаешь, – замялся Михаил, – мне шеф отгул обещал после дела на сутки. А тут такие места грибные… Завтра бы с утреца в лес сходили, натушили бы белых, посидели на озере…

– А у меня в рюкзаке как раз пара бутылочек вискаря завалялась… – расплылся в улыбке Макс.

Волки да вороны

Может Бог, а может просто эта ночь пахнет ладаном.

А кругом высокий лес, тёмен и замшел.

То ли это благодать, то ли это засада нам;

Весело на ощупь, да сквозняк на душе.[9]9
  Борис Гребенщиков. «Волки да вороны»


[Закрыть]

Российская Федерация, Санкт-Петербург, 1 ноября 1993

Руслан мог обойтись и без трости – но зачем терпеть боль, если можно её облегчить. Комплексов по поводу своей клюки у него в помине не было, хотя поначалу кое-кто из музейной молодёжи пытался над ней подшучивать. А этим утром он хромал сильнее. Непрестанно обдуваемый резкими ветрами, окропляемый серенькой водичкой Питер бессильно валялся в луже ноября. Самое время напомнить о себе старым болячкам, каковые у Руслана Евгеньевича имелись.

Вообще-то, он ещё не привык, что юные практикантки называют его по имени-отчеству. Он бы предпочёл «Руслан», или даже «Рус», а то и «Русик». Однако статус уже не позволял: выпускник восточного факультета университета, который все по привычке называли «Ленинградским», новоиспечённый кандидат наук (диссер по памирскому исмалилизму), научный сотрудник отдела Передней Азии старейшего в стране музея. Не военнообязанный, вдовец, воспитывает (хм…) малолетнюю дочь. Да, всё правильно, Руслан Евгеньевич, конечно. Хотя… Двадцать восемь лет есть двадцать восемь лет, и Руслан Загоровский сохранил немало юношеских черт, быть может, сам того не сознавая.

Он остановился на середине моста, вытащил пачку сигарет и зацепил рукоять трости за завитушку чугунного ограждения. Руслан всегда задерживался здесь по пути с работы – покурить, скользя взглядом по блестящему полотну реки, от торжественной панорамы Дворцовой набережной до сурового камня Петропавловки. После первой затяжки его слегка замутило. Обычная история – перебрал. Ночные дежурства по музею – скорбь младших научных. А ночью там…Тусклые аварийные лампочки и мистический лунный свет из окон отнимают у тьмы то перекошенный лик индейского шамана, исполняющего тайный обряд Ворона, то жуткую африканскую ритуальную маску, то заспиртованных в колбах изжелта-белых уродцев, то громадный скелет петровского гайдука, чей призрак, поговаривают, до сей поры бродит по этим залам. Короче, делать обход здания было не очень приятно. Радовало одно: в Гробу Руслана ждала прерванная работа – описание материалов, привезённых из последней экспедиции в горы Таджикистана. А ещё – не пустая (пока) бутылочка с прозрачной жидкостью.

Да, Гроб – это внутримузейное название его отдела. Просто рядом с этим кабинетом выставлен роскошный гроб богатого китайца, да и само помещение по очертаниям напоминает домовину. Все это Руслана вполне устраивало. Возвратившись с обхода, он доставал из-под стола бутылочку, наливал в видавшую виды стопку и, резко выдохнув, опрокидывал в себя. Жидкость скользила по пищеводу огненным комком, падала в желудок, накрывалась сверху кусочком яблока, после чего на время становилось тепло и уютно.

Не то чтобы он был алкоголиком – учёный, тихо попивающий на рабочем месте, был не Бог весть каким дивом. А Руслану это было нужно: здесь, в средоточии чуждых и часто враждебных энергетических полей его скорбь становилась невыносимой. Он был один уже три года, с тех пор как умерла молодая жена, с которой они счастливо прожили пять лет. Боль, которая поселилась в нём с тех пор, оставалась такой же острой, выжигая душу ровным и сильным огнём. Работа, алкоголь, гашиш в экспедициях, эпизодические женщины давали временное облегчение. Лучше действовали на него встречи с дочерью, но вырываться в Сибирь, где она жила у родителей жены, удавалось нечасто. Он до сих пор не понимал, как согласился отдать малышку. Возможно, подсознательно воспринимал её как причину смерти Инги… А скорее всего, ему тогда было всё равно. Да и решение было совершенно правильное: что делал бы одинокий молодой мужик с грудничком на руках? А теперь Танюша (Инга обожала «Евгения Онегина») прижилась у дедушки с бабушкой, они в ней души не чаяли. Вырывать трёхлетнюю кроху из тёплого гнезда и везти в холодный злой Питер, в холостяцкую берлогу, было слишком жестоко. Проблему эту, конечно, надо было решать. Но – потом, когда хоть что-то образуется.

Если образуется. Обстановка была омерзительная. Несколько недель назад в Москве случился государственный переворот, едва не разрешившийся большой кровью. Но и без того страна дышала на ладан: её растаскивали на куски алчные временщики, региональные князьки и бандиты. Руслан давно был готов к такому повороту, но даже он был повергнут в депрессию навалившейся смутой. Что уж говорить о взращённых в условиях социалистического инкубатора согражданах, нежданно оказавшихся предоставленными самим себе на пронизывающем ветру перемен…

Город нёс на себе приметы нелёгких времён: обваливающиеся карнизы, обшарпанные исторические фасады, неделями не убирающийся мусор на улицах. И всё равно он был прекрасен. Насмотревшись на знакомый большинству населения страны лишь по открыткам вид, Руслан Евгеньевич отбросил окурок в тяжёлые воды Невы и отправился дальше.

Он был раздражён и встревожен. Последние несколько томительных часов дежурства, когда уже настигали неприятные постэффекты ночного остаканивания, он мечтал о спокойном отдыхе с бутылкой пива перед тем, как вернётся домой, наскоро перекусит чем-нибудь и провалится в чёрный сон. Пива он, конечно, возьмёт, но о спокойствии речи уже не было. Парочка, обнимавшаяся на противоположной стороне моста, двинулась в путь одновременно с ним. Сейчас он утвердился в том, что подозревал уже несколько дней. Напряжённые позы четы, нелепость романтической прогулки в девятом часу утра на жёстком ноябрьском ветру под непрестанно сочащимся небом, и то, что срисовал он их ещё позавчера вечером, когда после работы сидел на Исаакиевской – всё это говорило о вопиющем непрофессионализме «хвоста».

Бессознательно Руслан стал больше, чем необходимо припадать на ногу, тяжело опирался на палку, ковыляя к некогда главной площади Империи. Его терзали похмельная тошнота и неприятные вопросы. Совершенно непонятно, кому он так понадобился, чтобы пускать за ним «наружку». Молился, чтобы это оказалось какими-нибудь криминальными поползновениями. Например, кому-то приглянулась его квартира, где, положа руку на сердце, было чем поживиться. Или кто-то обратил внимание на его уровень жизни, мало соответствующий положению молодого учёного. Нынче и академики сидели впроголодь, а он мог позволить себе многое, хотя старался скрывать свою коллекцию живописи и холодного оружия, и импортную аппаратуру, и одежду. Она всегда была неброской, но человек искушённый мог понять, что куртка его куплена отнюдь не на «Апрашке», и что такие ботинки ближе, чем в Милане не раздобудешь.

В начале Гороховой (Руслан всё ещё по привычке называл её Дзержинского, хотя возвращение названия, конечно, одобрял) караул сменился. Парочка куда-то свернула, а за спиной Руслана замаячил тип, которого тот сразу определил, как деградировавшего опера. Тот довольно сноровисто прикрывался прохожими, углами и уличными тумбами, но делал это как-то напряженно и неуверенно, словно давно потерял навыки, а теперь мучительно их восстанавливал. Тип был сер, сутул и дурно одет, чем мало отличался от прочих бывших советских граждан.

Руслан не стал сворачивать на Гороховую, хотя это был кратчайший путь до дома, а неторопливо пошёл вдоль сада, недавно переименованного в Адмиралтейский, что, в общем-то, тоже не было его историческим именем. Вскоре молодой учёный уже спустился в полуподвальный магазинчик на бывшей Союза Связи, откуда вышел с бутылкой «Жигулёвского». «Хвост» старательно притворялся туристом, любующимся собором. На площади, где Руслан весьма убедительно изобразил, что ничто, помимо тепловатого пива, его не интересует, тип уселся на отдалённой скамейке и стал внимательно вглядываться в хмурое небо.

 
Вот стоит храм высок, да тьма под куполом.
Проглядели все глаза, да ни хрена не видать.
Я поставил бы свечу, да все свечи куплены.
Зажёг бы спирт на руке – да где ж его взять?[10]10
  Борис Гребенщиков. «Волки да вороны»


[Закрыть]
 

Из магнитофона парня, который тоже поправлялся пивком на соседней скамейке, раздавалась модная в этом сезоне заунывная страшноватая баллада. Руслан с тоской поглядел на тусклый купол огромного мёртвого храма. Пальцы непроизвольно сложились для крёстного знамения, но перекреститься он не успел.

Раздался тихий, но резкий писк. Всё, началось – в его квартиру только что кто-то вломился. Руслан поздравил себя с тем, что в своё время поставил сигнализацию. К милиции она отношения не имела, смысл её был в том, что о проникновении станет известно только хозяину. При срабатывании системы сигнал скрытого передатчика шёл на пейджер, и тот принимался жалобно пищать.

Итак, скорее всего, приятели типа сейчас потрошат его квартиру, а тот приглядывает, как бы хозяин не вернулся раньше времени. Беда была бы небольшая: Руслан не сомневался, что всё похищенное ему вернут через пару дней с извинениями и инцидент будет исчерпан. Но вдруг это не квартирные воры?.. В любом случае, сослепу соваться домой не следовало.

Руслан Евгеньевич ощутил давно забытое: мысли сделались чёткими и быстрыми, напряглись мышцы, а волосы словно зашевелились на затылке. Как перед боем. Как давно… Незаметно выключив пейджер, он расслабленно поднялся со скамейки и, сильно прихрамывая, пошёл к устью улицы Герцена, но вдруг остановился, словно пребывал в мутных раздумьях, слегка махнул рукой и заковылял к набережной Мойки. Там опёрся на перила ограждения и закурил, глядя в волнуемую разошедшимся дождём воду. Прямо над ним, на втором этаже старинного дома, матово отблёскивали давненько не мытые окна его квартиры. Бывшие барские апартаменты получил по линии своего ведомства первый муж Инги, полкан КГБ, после его смерти геройской смерти в Афгане[11]11
  См. роман Павла Виноградова «Деяние 12»


[Закрыть] квартира осталась за ней – не без протекции, конечно. А теперь там жил один Руслан, и тоже не просто так. Конечно, снаружи ничего не было заметно, в чём Руслан и не сомневался, но проверить был должен. Бросив недокуренную сигарету, он зашагал по мосту. Тип следовал за ним, как приклеенный. Что же, каждый сам кузнец своего несчастья… На Гороховой Руслан резко свернул в арку, потом в другую. В этот час тут должно было быть пусто. Не зрением, а чутьём понял, что тип ринулся за ним.

* * *

Вовик трусцой вбежал во вторую арку и остановился. Она изгибалась, и он не мог разглядеть, что за поворотом. Хромой лох, которого Барсук велел ему пропасти от музея до дома, неожиданно рванул в сторону, хотя, казалось, спокойно шкандыбал себе за опохмелом. Вовик сперва решил, что клиенту припёрло по малому, но засомневался. Хромота учёного хмыря вдруг исчезла, и это очень не понравилось бывшему оперу. Не совсем ещё пропитая ментовская чуйка семафорила об опасности. Но Барсук был грозен, а деньги платил немалые, и Вовик осторожно двинулся вперёд, нащупывая в кармане шипастый кастет. Воспользоваться им он не успел: горло вдруг жестоко перехватило, толчок в спину бросил на колени, что-то коротко и жутко прошипело, и пониже подбородка Вовик с ужасом увидел яркую острую сталь.

– Ну что, сявка, колись, – раздался над его ухом смертельно спокойный голос лоха.

 
Назолотили крестов, навтыкали, где ни попадя;
Да променяли на вино один, который был дан.
А поутру с похмелья пошли к реке по воду,
А там вместо воды – Монгол Шуудан.[12]12
  Борис Гребенщиков. «Волки да вороны»


[Закрыть]
 

Великобритания, где-то в Шотландии, 29 октября 1993

В своём величии этот лес был страшен. Огромные корявые деревья, может быть, помнящие ещё викингов, были густо затянуты то ли погибшим вьюном, то ли старой паутиной каких-то чудовищных пауков. Заросли гигантского пожелтевшего папоротника и горы опавших листьев скрывали поваленные трухлявые стволы, в гнилую массу которых можно было провалиться, как в трясину. Тропинки, исчезающие в дебрях, извивались столь прихотливо, что заставляли с опаской гадать, какими существами они проложены.

Даже при ярком солнце здесь царил вечный вечер. Где-то поблизости мрачно блистало горное озеро и высился величественный ветхий замок, но здесь казалось, что в мире нет ничего, кроме этого леса. И не будет во веки веков. В определённом смысле это было правдой – Запретный лес был одним из последних участков древней земной шерсти, некогда покрывавшей почти всю сушу. Но теперь ни леса, ни озера, ни замка нельзя было обнаружить ни на общедоступных картах, ни с самолёта, ни даже из космоса – они были надёжно укрыты защитными блоками, возводимыми поколениями магов.

На замшелом стволе под большим тисом, оплетенном высохшим плющом так, что он напоминал мохнатую стену, сидели женщина и совсем ещё молодой на вид человек. Они вели напряжённый разговор, не обращая внимания на таинственные и устрашающие лесные звуки. Юноша хорошо знал этот лес, а женщина всецело доверяла своему собеседнику. Он был высок, жилист, носил круглые очки, чёрные волосы плохо держались в причёске и торчали в разные стороны.

– Да нет же, Кэт, – неторопливо говорил он, – магическое сообщество всегда стояло за Клабом. Самые дальновидные из магов понимали, что мы с простецами живём в одном мире и борьба за преобладание в нём касается нас так же, как и их. А то, что сейчас мы вышли из тени – вынужденное решение. Противник нанёс слишком сильный удар в прошлом раунде, уничтожив всю верхушку Клаба. Просто оказалось, что у нас нет других фигур для руководства. Вот магам и пришлось взять его в руки, а меня избрали президентом. А для мира простецов всё так и остаётся тайной.

– А что Artel? – спросила стройная блондинка, глаза которой в сумеречной чаще отсвечивали синевой. – Они же будут знать…

– А ты думаешь, в руководстве Artel`и сидят простецы? – невесело хохотнул называющий себя президентом Клаба.

Его лицо вдруг рельефно выступило из мятущихся теней, блеснули стёкла очков и в глаза Кэт бросился уродующий юношеский лоб старый искривлённый шрам.

– Ничего подобного, – продолжал он. – Те же самые маги. Только помешанные на христианстве и добровольно отказавшиеся от многого, чем пользуемся мы. В этом и есть наше главное преимущество.

– Но пока преимущество у них… – задумчиво проронила Кэт.

Она до сих пор не могла оправиться от потрясения, пережитого, когда узнала, что выдуманный ею персонаж – живой человек. Она ведь просто написала роман, даже детскую сказку. Лихорадочно, стараясь отрешиться от своих житейских проблем, писала про бедного мальчика, который вдруг узнаёт, что он волшебник. Но однажды, войдя вечером в свою спартански обставленную комнату, Кэт обнаружила, что в кресле сидит её главный герой, только гораздо старше, чем она описывала. Такое иногда происходит: неизвестно на каком уровне она подключилась к источнику информации, и когда ей казалось, что придумывает, на самом деле описывала реальные события. Не мудрено – в роду Кэт оказались маги, и даже довольно могущественные, но, как считалось, эти способности давно угасли в их потомках. По всей видимости, угасли не совсем. Конечно, большая часть нарисованных писательницей подробностей жизни магического сообщества, да и вообще вся его несколько инфантильная атмосфера всё-таки принадлежала её фантазии. Действительность была серьёзнее и страшнее. Но в корне Кэт оказалась права. И ещё она довольно точно описала многих существующих в действительности волшебников.

Подобные проблемы решались у магов просто: в целях сохранения тайны рукопись уничтожалась, а память автора заменялась ложной. В случаях, когда это почему-то было нецелесообразно, автор просто бесследно исчезал. Но сейчас рукописью заинтересовался её главный герой, а его статус в мире магов был таков, что препятствовать в этом ему не смел никто. Он поговорил с начинающей писательницей и предложил магическому правительству не уничтожать роман – напротив, оказать Кэт всяческую поддержку и разрекламировать произведение на весь мир. Сперва почтенные консервативные волшебники решили, что юный лорд сошёл с ума, но он сумел убедить их: тайна и так уже едва держалась, утечки информации случались то там, то тут, множество простецов по всему миру знало правду и её открытие было лишь делом времени. Но талантливо написанная и прославленная книга сможет замедлить этот процесс, подменив реальность своим вторичным миром, в котором на несколько зёрен истины будут наворочены слои фантастики. Поэтому Кэт вошла в магический мир и получила доступ к тайнам. Одновременно сюжет книги был значительно переработан, скорректирован ход событий, характер и даже имена некоторых героев изменены. Первый роман эпопеи готовился к печати, полным ходом шло написание второго, одновременно Клабом готовилась оглушительная рекламная кампания. Но в глубине души Кэт до сих пор не могла поверить, что всё это происходит на самом деле.

– Да, Artel имеет преимущество, – неохотно признал президент Клаба. – Они захватили Артефакт и здесь мы бессильны.

Артель и Клаб… Тайная история человечества – история Большой игры, ведущейся мощными организациями незримо для большинства людей. В ней всегда две стороны. Начиная с семнадцатого века играют Клаб, представляющий европейскую (в широком смысле) цивилизацию, и Артель, защищающая мир Евразии. Сторонам даёт преимущество обладание артефактами – мистическими предметами, за которые ведутся секретные битвы. Но периодически в Игре появляется «джокер», игроки называют его Отрок. Он должен совершить Деяние – найти самый главный артефакт, Истинный Крест Господень, и распорядиться им по своему усмотрению. Каждый раз это означает резкую перемену в конфигурации Игры в пользу восточной её стороны. Последний Отрок родился в 1965 году в Сибири и в 1985-м совершил Деяние. Крест, на котором был распят Спаситель, оказался у Артели, в финальных схватках погибло практически всё руководство Клаба.[13]13
  См. роман Павла Виноградова «Деяние 12»


[Закрыть] Но это вовсе не означало конец – девиз обеих организаций, взятый из одного английского романа, гласил: «Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра». Артель выиграла лишь раунд. После совершения Деяния Игра перешла на видимый геополитический уровень, и здесь Клаб взял реванш, уничтожив главную базу Артели – СССР.

– Да какое нам теперь до них дело, Том? – несколько легкомысленно вскинулась Кэт. – Мы ведь победили, не так ли?..

– Дорогая, – тот, кого она назвала Томом поглядел на неё с недовольством, сдобренном, впрочем, дружелюбной насмешкой, – писательница ты, конечно, неплохая, но политик из тебя неважный. Союз был так, эпизодом, Artel сама вынуждена была мириться с его существованием. Но Россия осталась, и уж поверь мне, я хорошо учил историю и знаю, как быстро эта страна может оправиться. Мы пытались подтолкнуть её к гражданской войне, чтобы она развалилась, тогда проблема была бы на какое-то время решена. Но нам не удалось, и дело не только в противодействии неприятеля.

– Потому что там Крест?

Лицо Тома потемнело, челюсти сжались, и Кэт показалось, что шрам на лбу зашевелился, словно змея.

– Я не знаю, так ли нужна нам эта деревяшка, – злобно бросил он. – Да, она блокирует наше магическое воздействие на них, но ведь сами они не пользуются против нас чёрной магией.