Текст книги "Чаша Торна"

И тут же он понял, что, промедли с ответом хоть минуту, – и леди Айрин предложит духу свою кровь.

– Да! – торопливо ответил он. – Да, конечно…

– Не бойся, – прошелестел дух. – Мне нужно немного…

Он сложил руки горстью, и каменные пальцы слились друг с другом, образуя небольшую чашу. Брик выдернул из ножен кинжал и, боясь передумать, резанул левую руку.

Одна за другой падали густые, темные капли в каменную чашу. Капли падали беззвучно, и ничто не нарушало тишину – все затаив дыхание ждали.

– Хватит… – наконец прошептал дух.

Брик, зажав ладонью рану, стал бормотать заживляющие заклинания. Несмотря на то, что магия здесь действовала слабо, относительно небольшой разрез ему удалось зарастить быстро, и, когда он убрал окровавленную ладонь, рану уже стягивал белесый шрам. Впоследствии, если захочет, он сумеет убрать и рубец, но сейчас было не до того.

Дух земли двинулся к двери, медленно переставляя ноги, и стук его каменной шкуры о пол тоннеля заставил всех вздрогнуть. Айрин ожидала, что элементаль произнесет заклинание, но духу это было не нужно. Он и говорил-то только ради того, чтобы люди смогли его понять. Сила же земного духа, одного из древнейших созданий в этом мире, заключалась отнюдь не в словах.

Первая капля крови стекла из чаши на скалу, и контур двери запылал вдруг так ярко, что осветил даже самые темные углы тоннеля. Лица людей в этом серебристо-сером сиянии казались страшными масками, лишенными жизни. Капля за каплей стекала кровь, мгновенно впитываясь в камень, и все ярче и ярче разгорался сияющий контур. Наконец кровь иссякла – в ту же минуту слитые воедино пальцы духа разъединились и руки резко разошлись в стороны, приказывая двери открыться.

Раздался тонкий, пронзительный скрип… он все нарастал, постепенно переходя в грохот, – Айрин заткнула уши, Рон и Брик попятились, как будто звук отталкивал их, и только гном стоял неподвижно, наблюдая за действием древней магии, неизвестной подземному народу, знающему, казалось бы, о магии земли все. Грохот внезапно оборвался на самой низкой ноте, и сменился обычным звуком рассыпающейся каменной кладки – скала раскрошилась и рухнула, камни без видимых причин таяли, рассыпаясь в щебень, в крошку, в пыль… Наконец все стихло – в каменной стене, перегораживающей проход, зияло отверстие в виде арки, и лишь полуметровый слой пыли у порога свидетельствовал о том, что еще недавно перед путниками был гранитный монолит.

– Все, госпожа. Ты можешь отпустить меня…

Айрин, памятуя о прошлой ошибке, торопливо пробормотала формулу прощания. По фигуре духа пробежали танцующие огоньки, и она вдруг осела на пол бесформенной грудкой каменного крошева.

Рон молча шагнул в проход, освещая себе дорогу факелом. Остальные двинулись следом.

* * *

Коридор опять изогнулся под прямым углом. Они прошли лишь шесть десятков шагов, но за это время миновали уже три поворота. Гном чертыхнулся, поминая недобрым словом строителей этого тоннеля, поправших все нормы и стандарты. Рон, все так же шедший впереди, повернул за угол и охнул от изумления. Они вышли в короткий отрезок тоннеля – не более двух десятков шагов. И там, в конце, был виден свет.

Никто не бросился сломя голову вперед – в пещерах гномов такое было попросту опасно. Они шли по-прежнему не торопясь, соблюдая осторожность, и все же всей душой рвались к свету. Правда, уже скоро стало понятно, что свет ничего общего не имеет с дневным… скорее, он напоминал свет факела, такого же, как в руках у Рона. Только ярче, гораздо ярче.

И вот сделан последний шаг… Большая пещера была освещена десятком факелов. Рону тут же пришли на память слова гнома о том, что факелы будут гореть столько, сколько нужно. Видимо, эти слова полностью соответствовали действительности.

Свет факелов полностью разгонял тьму. И в этом ярком свете их глазам представилось зрелище, никогда не виданное никем из людей, – сокровищница подземного народа.

Груды золота и драгоценных камней… Кованые сундуки, набитые монетами с профилями давно исчезнувших с лица земли королей. Нити ожерелий, гроздьями свисавших со стоек и литых золотых подставок. Бесценное оружие гномов, сваленное в кучи и покрытое пылью. Статуи подземных королей из чистого золота в натуральную величину. Но больше всего поражала воображение огромная, занимающая чуть ли не половину пещеры статуя дракона, сделанная столь тщательно, что казалась живой… Золотая чешуя ослепительно сверкала в свете факелов, прижатые к бокам крылья из литого золота готовы были, казалось, в любой момент развернуться и вознести длинное змеевидное тело в небо…

Огромная голова на длинной, изящно изогнувшейся шее, была выполнена с невероятной достоверностью, а чудовищную пасть украшали два ряда огромных клыков из настоящей кости. Когти могучих лап, видневшихся из-под золотых крыльев, также были сделаны из чего-то, напоминающего старинную кость…

– Какая красота… – прошептала Айрин. – Клянусь Торном, Тьюрин, я знала, что среди гномов есть великие мастера, но такое!

Гном не ответил. Рон обернулся и увидел странную картину.

Гном стоял на коленях перед скелетом, сидящим на богато инкрустированном драгоценными камнями золотом троне. Вся поза бесстрашного воителя выражала сейчас ужас, смешанный с благоговением и почтением. Рону даже показалось, что руки гнома, сжатые в кулаки, мелко дрожат. Губы его шевелились, то ли произнося заклинания, то ли читая молитву.

– Тьюрин… Тьюрин, очнись! Что случилось? Этот… ты знаешь, кто это? Ну, не молчи же!… – Товарищи наперебой пытались вывести гнома из состояния транса.

Наконец он повернулся, и всех поразило выражение его лица. Смесь священного восторга, ужаса, благоговейного страха – все смешалось сейчас на обычно невозмутимой бородатой физиономии. Он сделал шаг к трону и дрожащими руками снял с черепа тяжелый шлем… вернее, не совсем шлем, скорее, это было что-то вроде церемониального головного убора, что-то среднее между глухим боевым шлемом и драгоценной короной, украшенной тремя огромными сапфирами глубинно-синего цвета.

– Да… я знаю… Это Дарт Третий, Пропавший Король… Клянусь Торном, это… это чудо… Много… пять тысяч лет назад… бесследно исчез король Дарт Третий, властелин третьего колена подземного народа. Это был один из самых великих королей нашего народа, он обладал магической силой, он мог видеть сквозь камни и никогда не ошибался, предугадывая богатые жилы… Его искали… и не нашли. И гномы ушли… они… они потеряли своего короля… Их прокляли… Их предали забвению и вычеркнули из Песни их дела. Эта корона… Она вернет гномам право на жизнь, право на… уважение. У третьего колена снова будет король… И… мой… мой род снова сможет жить… как должно…

– Тьюрин… ты не ошибаешься? Это действительно корона подземных королей, ты уверен? Этот скелет действительно…

– Да, при жизни его звали Дартом Третьим. И он заслужил смерть и забвение. Он поступил подло и был наказан.

Айрин вскрикнула. Рон схватился за кинжал. Гном выронил корону, но тут же поймал ее, да так и замер, припав на одно колено.

Прозвучавшие слова были произнесены золотым драконом…

* * *

– Кто ты?

Рон, как и подобает командиру, пришел в себя первым. То, что они считали статуей дракона, открыло глаза, заискрившиеся в свете факелов не хуже, чем великолепно ограненные бриллианты. Пасть с огромными клыками осталась закрытой – как и многим другим существам, дракону не нужно было раскрывать рот, чтобы поддерживать разговор.

– Когда-то меня звали… Гранит… Но теперь моего племени нет… Если хотите, можете называть меня просто драконом. Я не обижусь.

Слова давались дракону с некоторым трудом. Рону показалось, что чудовище порядком подзабыло человеческую речь и сейчас старается вспомнить давно забытый язык,

– О Торн… восьмой дракон… Мне кажется, я схожу с ума… – прошептала Айрин, делая жест, призванный отгонять галлюцинации. Ничего не изменилось – дракон оставался там же, где и был. И, следовательно, был самым что ни на есть настоящим.

Сотни прочитанных рукописей твердили одно: в этот мир пришли семь драконов. И среди них не было золотого – доподлинно известно имя каждого из драконов времени, как и то, когда и почему он умер. «Он рассказывает сказки о восьмом драконе» – так говорят о человеке, плетущем небылицы. И вот перед ними сейчас лежит тот самый восьмой дракон, золотой Гранит, и даже имя его неизвестно миру.

– Прошу прощения, леди… Я не восьмой дракон. Я – первый. Я дракон времени, единственный уцелевший.

– Но почему… почему мы не знали о тебе?

– Это долгая история… Если хотите, я поведаю вам ее. Давно мне не приходилось говорить с живыми. Приятное разнообразие после стольких лет.

Дракон уставился немигающим взглядом на золотой поднос, лежащий на крышке огромного сундука. Казалось, воздух сгустился над блестящей поверхностью, взметнулись крохотные вихри, и внезапно на подносе возникло непроглядное туманное облачко. Когда же оно рассеялось, все увидели, что на подносе лежит еда: мясо, исходящее ароматным дымком, фрукты, сочащиеся сладким соком, свежий хлеб, распространяющий по пещере чудесный аромат… Был здесь и кувшин, наполненный явно чем-то столь же отменным.

– Подкрепите свои силы, разговор будет долгим.

– Как… как вы смогли это сделать? – В Айрин заговорил профессиональный интерес. – Вот так запросто создать пищу!

– Это лишь иллюзия, леди. Но она сможет поддерживать ваши силы достаточно долго, пока вы не доберетесь до настоящей еды. Неделю или около того вполне можно питаться этим без вреда для вашего здоровья.

Похоже, прекрасно управившись с запахом и внешним видом, дракон совершенно не имел представления о вкусе и составе блюд. Еда была, и в то же время ее не было. Во фруктах отсутствовали косточки, мясо и хлеб на вкус были одинаковы и не слишком аппетитны. В кувшине была обычная вода, правда, чистая и холодная. И все же вскорости голод был утолен – когда человек голоден, он обычно не слишком разборчив…

И когда все более или менее насытились, дракон начал свой рассказ.

Глава 6 НЕКРОМАНТ. УТРАТА

Я проснулся среди ночи и несколько секунд лежал, пытаясь понять, что же именно пробудило меня. Вокруг было тихо, стоящая в углу Лэш была абсолютно неподвижна, только зрачки двигались время от времени, осматривая комнату и выискивая опасность, которая могла бы мне грозить. Она не дышала, поэтому единственный звук, нарушавший тишину, был звук моего дыхания да отдающийся в ушах учащенный стук сердца. Ничего такого, что могло бы вот так сразу выдернуть меня из дремы. Ничего…

И все-таки я не мог проснуться просто так… то есть мог, конечно, но не в этом случае. Все мое существо трепетало в предчувствии чего-то опасного, даже нет, не опасного – просто чего-то очень плохого.

Я знал, что один в доме – Лэш, разумеется, не в счет, поскольку к живым не относилась. Учитель уехал два дня назад, как обычно не снизойдя до объяснения причин отъезда. Это меня не удивило, даже несколько обрадовало – хотя он, как и полагается наставнику, оставил мне задание прочитать сколько-то там рукописей и вызубрить какие-то заклинания, я и не думал браться за пыльные свитки, в конце концов, отсутствовать он будет еще достаточно долго, успею пыли наглотаться.

Я уже немало умел, даже Учитель отдавал этому должное в минуты хорошего настроения, поэтому я напряг свою волю, беззвучно произнес одними движениями губ нужную формулу и мысленно прошелся по комнатам. Нигде я не заметил чьего-нибудь присутствия, хотя это в общем-то ни о чем не говорило – любой мало-мальски грамотный маг способен легко скрыть себя от простейших заклятий поиска. Но по крайней мере обычных людей ни в доме, ни поблизости от него не было.

Но беспокойство осталось, и я понял, что встать все-таки придется. Учитель всегда говорил, что своим предчувствиям следует верить безоговорочно – и в один прекрасный момент они спасут твою жизнь. Я поднялся без малейшего шороха – умение двигаться совершенно бесшумно досталось мне от крови вампира вместе с другими полезными или бесполезными способностями. Так же бесшумно я натянул штаны и, заранее скрестив пальцы для вызова заклинания фаербола, двинулся к двери, жестом приказав Лэш идти первой.

Зомби шагнула вперед, и ее шаги, казалось, громом прозвучали в тишине – уж бесшумность-то никогда не входила в арсенал стража.

Дверь медленно распахнулась, Лэш замерла на пороге, готовясь отразить атаку, но в коридоре меня не ждали враги. Не было их и в тех комнатах, в которые заглядывала она по моему приказу, но во мне крепла уверенность, что в доме я не один.

Страж ступила в библиотеку и внезапно замерла, загородив собой дверной проем. Пришлось слегка подтолкнуть ее, чтобы освободила проход и позволила мне войти. Пальцы напряглись, готовясь выбросить огненный шар – оружие, может, и не самое эффективное, а в закрытом помещении еще и опасное, зато, безусловно, самое быстрое из арсенала магических атак.

И тут же мои руки расслабились… В глубоком кресле спиной к двери сидел человек, и я сразу узнал его, даже в потемках, даже сзади, – это был Учитель. Он оставался неподвижен и, казалось, ждал меня со своим обычным спокойствием.

Указав Лэш на ее привычное место в углу, я осторожно обошел кресло. Учитель, похоже, дремал, его руки были сплетены на груди, а глаза закрыты – но мои шаги, какими бы тихими они ни были, он услышал. Глаза медленно раскрылись и уставились на меня странным, исполненным какой-то внутренней боли взглядом.

– Садись, Ученик…

Я опустился в кресло напротив Учителя и стал ждать, когда он опять заговорит. Торопить его или лезть с вопросами было бессмысленно.

Томительная тишина продолжалась несколько минут. Я было сделал попытку зажечь свечи, но легкое движение головы магистра заставило меня вновь замереть. Я ждал…

– Плохо все вышло, сынок…

«Сынок»… Да уж, такое обращение звучит в этих стенах впервые. Уж кто-кто, а Учитель не склонен к сантиментам, это мне было доподлинно известно. И если он перешел на лирику, значит, у нас назревают или, скорее, уже назрели крупные неприятности.

– Учитель, я ждал вас не ранее чем через четыре дня.

– Мне пришлось вернуться раньше, как видишь…

Кажется, голос магистра не вполне обычен. Я бы даже сказал, что Учитель болен, если бы такое было возможно. Некроманты, особенно такого уровня, не болеют. Никогда… Даже устают относительно редко, постоянная «утомленность» Учителя – не более чем дань образу умудренного годами мага. Если надо, то он и меня загонит до смерти, даже не вспотев. И хотя я и знал всю абсурдность подобного предположения, все же не удержался от вопроса:

– Учитель, вы… плохо себя чувствуете?

Он молчал довольно долго. Если бы речь шла о простом смертном, я бы сказал, что он собирается с силами.

– Ты знаешь, куда я ездил?

– Нет, Учитель.

Еще бы мне знать. Никогда он не говорил о цели своих отлучек – в лучшем случае я узнавал о чем-то по его возвращении, а бывало, это так и оставалось для меня тайной.

– Я… расскажу тебе. Теперь уже… можно.

Он говорил медленно, с трудом, как будто ему не хватало дыхания. Так говорят еще, когда подыскивают нужные слова и мучительно размышляют над каждой фразой. И по мере того как он говорил, я все более и более начинал мелко дрожать, чувствуя, как кончики пальцев холодеют от подкрадывающегося страха. И было от чего.

Всем известно, что мир был создан Торном для каких-то своих, никому из смертных не ведомых нужд. Создавался мир не в одночасье – бог затратил массу усилий, порождая земную твердь и синее небо, бескрайние леса и моря, драконов времени и иных существ, населявших когда-то и населяющих сейчас эти земли. Бытовало, впрочем, мнение, что Торн лишь воспользовался уже готовым, до него кем-то созданным миром, но в отношении живой природы и населяющих этот мир живых существ мнения были единодушны. В создание мира Торн вложил немало собственных сил, но их недостало, и тогда бог применил древний артефакт, принесенный им, по легендам, из других миров, артефакт, принадлежавший тем, кто жил многими тысячами лет ранее. Сила, заключенная в артефакте, была столь велика, что позволила в считанные дни завершить работу, на которые у Торна ушли долгие годы.

Но слепая, стихийная Сила была враждебна самому богу, и только его колдовское искусство сумело направить рвущийся из артефакта поток энергии в русло созидания. Но и бог оказался не всемогущ – часть Силы прошла мимо его контроля, рассеявшись в этом мире, открыв канал, путь для самой себя – и Торн не сумел навсегда закрыть его, он лишь запечатал проход, но не до конца.

Первый неконтролируемый всплеск Силы породил множество бедствий, едва не погубив все, сделанное Торном. Сила, разнесенная по миру, поддерживала существование самой магии, именно к ней обращались все живущие и жившие ранее волшебники, именно ее крохами пользовались для своих заклятий легендарные драконы, духи стихий, маги – гномы и эльфы, а впоследствии маги-люди. И тех, кто умел дотянуться до этих крох, звали владеющими Даром.

Возможно, Торн решил, что не так уж и плохо то, что дети его станут пользоваться истинной магией, пусть и слабенькой по сравнению с его возможностями. Может, ему просто оказалось не по силам полностью перекрыть течь, кто знает…

А потом бог оставил этот мир, отправившись куда-то по своим, одному ему ведомым делам, да так и не вернулся, чтобы посмотреть, как живут его дети. А артефакт остался… Дважды запертая в нем Сила прорывалась в мир – эти страшные годы были потом названы годами бешеного солнца… Среди смертных и среди бессмертных рождались дети-уроды, давшие начало новым невиданным расам – вампирам, троллям, левиафанам и многим другим, иные из которых давно сгинули, а иные и поныне наводят страх на смертных, да временами и на бессмертных тоже… Даже природа уступала враждебной Силе, породив страшные создания, лишенные капли разума, но при этом хищные, жаждущие живой плоти.

Многие поколения магов искали артефакт – его называли Чашей Торна, хотя сам бог, согласно легенде, не был ее творцом – скорее, просто последним в ряду владельцев. Многие искали – гномы и эльфы, орки и грифоны, люди и даже тролли, – кого-то на этом пути ждала смерть, кого-то разочарование, но Чашу так и не нашли. Легенды гласили, что Сила, скрывающаяся в ней, все еще неизмеримо велика и тот, кому удастся обуздать ее, сам станет подобен Творцу. И это гнало новых и новых магов на поиски древнего артефакта.

Учитель подобрался к Чаше ближе других – долгие годы, посвященные изучению всех достоверных, недостоверных и откровенно лживых источников, позволили ему определить то место, где хранилось сокровище. Конечно, Чашу охраняли, и, чтобы пройти сквозь ряды защитников, созданных самим Торном, требовались немалые силы. И эти силы маг-некромант мог найти только там, где царила его власть, – среди мертвых.

Год за годом Учитель собирал армию… армию зомби, живых мертвецов, слепо повинующихся его приказам. Не раз за эти годы допускались ошибки, не раз зомби выходили из-под контроля, пугая мирных крестьян и заставляя Учителя отступать, бросая собранное воинство, а то и просто спасаться бегством. Именно это было причиной наших частых переездов…

* * *

И вот сейчас работа была закончена. Почти закончена… Но, видимо, сама судьба вмешалась и разом перечеркнула все планы.

– Мне было нужно еще два… ну хотя бы полтора десятка бойцов… Я нашел их, целая деревня, вымершая до последнего человека от Черной Смерти… Как только я узнал об этом, сразу поехал… туда… Но меня… ждали… Я потерял бдительность… Никто в здравом уме не сунется в очаг Черной Смерти, даже юродивые чувствуют… такие места и обходят их стороной… Я отвлекся… Он пришел туда… пришел за мной… Серый Паладин…

Я знал эту историю, да и мало кто из магов или учеников не знал ее. Серый Паладин был, безусловно, опасным противником, хотя и не столь опасным, как кажется менестрелям, рассказывающим о нем после третьей кружки крепкого пива. Магистр такого ранга, каким является Учитель, смог бы, пожалуй, справиться с Серым, а два или три таких мастера не оставили бы Паладину ни малейшего шанса.

Но Учитель был один, и он был опустошен, выжат до последней капли: одного за другим поднять почти три десятка зомби – это было под силу только великому магу. Я, во всяком случае, не осилил бы и половины.

Учитель был ослаблен, к тому же Серый напал неожиданно. Он вместе со смертью телесной оболочки отбросил и человеческие принципы: честность, благородство, соблюдение каких-либо правил. Напасть из-за угла, ударить в спину, убить спящего – для Серого было все равно. И вряд ли среди простых смертных нашелся бы хоть один, будь он из самых бедных холопов или из самых высокородных лордов, кто счел бы действия Серого неуместными или предосудительными. Его боялись, но ему и возносили хвалу – меч Серого всегда был направлен только против порождений тьмы.

– Учитель, вы… вы ранены?

– Нет, Ученик…

Я облегченно вздохнул, но следующие слова повергли меня в состояние шока.

– Нет, сынок. Я не ранен. Я убит… То, что я еще говорю с тобой, это лишь… действие магии… но оно скоро закончится. Раны от призрачного меча не заживают… никогда… они пожирают меня, расползаясь по телу… убивая так же верно, как смертельный яд. Я могу лишь отсрочить… и то ненадолго…

Он надолго замолчал, собираясь с силами. Сквозь прижатые к животу руки, теперь это было уже очевидно, медленно сочилась кровь, не оставляя никаких сомнений в правоте магистра: если он до сих пор не затянул рану, значит, сделать это просто невозможно. Я же думал о том, что так неожиданно лишился Учителя, а ведь он столь многому мог бы еще научить меня. Как я корил себя сейчас за лень, за невнимательность и рассеянность – там, где мог бы сидеть умелый маг, сейчас находился лишь вздрагивающий от страха перед будущим ученик.

– Я оставляю тебе в наследство знание… что ж, ты должен преуспеть там, где не удалось мне. Но ты еще слаб, мне не хватило времени… но я смогу все же сделать кое-что, что поможет тебе… Прежде всего принеси мне ту шкатулку, что стоит на полке в моем кабинете…

Да уж, в свое время шкатулка попортила мне немало нервов, поэтому найти ее я смог бы, пожалуй, и с закрытыми глазами. Учитель никогда не прятал ее и даже не запрещал прикасаться к ней. Я и прикоснулся… Неделю рука висела совершенно безжизненно, и только потом острая боль возвестила о том, что я снова начинаю чувствовать ее. Учитель лишь посмеялся и снова заставил меня повторять те рукописи, что описывали построение смертельных ловушек, предназначенных для особо любопытных.

С тех пор я не раз пытался открыть ее… Я преодолевал одну из защит, но под ней оказывалась другая, еще более изощренная и опасная. А учитель лишь посмеивался да иногда подсказывал, где можно найти описание того или иного элемента защиты. И все же мои усилия были тщетны.

Я принес шкатулку – изящный ларец из черного дерева, инкрустированного серебром. Я временами даже подозревал, что это отнюдь не дерево и не серебро – кинжал ли, огонь или иное воздействие не оставляло на тускло блестящей поверхности никаких следов. Пододвинув низкий столик поближе к магистру, я поставил ларец перед ним и почтительно отступил.

– Ты так и не смог открыть его… – слабо усмехнулся он. – Еще бы… он заперт моей кровью, кровью мага… это дорогого стоит, Ученик. Но теперь пришла пора заглянуть внутрь.

Крышка откинулась легко, как будто и не было под ней запоров, против которых оказалось бессильно все мое умение. В ларце лежал свернутый в трубку пергамент. Повинуясь приказу Учителя, я с благоговением развернул его. Это была карта…

– Что ж… теперь последнее… Ты должен многому еще научиться, но времени нет. Серый идет по следу, и он не отступит… Да, не так я хотел учить тебя, но у нас нет выбора… Тебе будет больно, Ученик, очень больно… Но ты должен вытерпеть все до конца, ибо награда будет… велика.

Мне показалось, что ноги в одно мгновение приросли к полу. Кожа покрылась холодным липким потом, а руки задрожали… нет, затряслись от волной нахлынувшего страха. О Чар! Я знал, что имеет в виду Учитель, и сказать, что меня это пугало, значило ничего не сказать. Один из самых страшных, самых опасных ритуалов некромантии… Опасных прежде всего для самих некромантов. Да что я говорю, ритуал, весьма вероятно, может оказаться смертелен для меня, и уж наверняка его не переживет Учитель. Он не пережил бы этого ритуала даже в том случае, если был бы здоров, молод и полон сил. Ибо ритуал этот – передача самой жизни, включающей в себя все: и Силу, и знания, и навыки, и даже часть памяти.

Если я выживу, я стану магом, магистром, самым сильным, самым могучим в истории некромантии. Потому что во мне сольются силы молодости и старости, силы Учителя и Ученика. Этот ритуал был разработан много веков назад, но, если книги не врут, ни разу не был исполнен – ведь он нес с собой смерть Учителя и почти наверняка уродовал телесно Ученика. Плата за знания оказалась высока, и мало кто был способен ее заплатить. Возможно, если бы в прошлом какой-нибудь Ученик смог бы заставить своего Учителя провести ритуал силой, тогда… Но это было невозможно, ритуал требовал доброй воли.

Учитель видел мой страх, но сейчас мои эмоции его не интересовали. И он знал, что я, несмотря на испытываемый ужас, не откажусь и не убегу. Потому что он отдавал мне в дар такое могущество, которого я не смог бы достигнуть и за десятки лет кропотливого изучения старинных книг, да что там изучение, даже сотня лет практики не даст того, что сделает со мной Слияние Разумов…

И когда он протянул ко мне дрожащие, покрытые морщинами и полузасохшей коркой руки, я без колебаний вложил в них свои ладони.