Текст книги "История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1"

Между тем положение запорожцев день ото дня становилось затруднительнее: тогда некоторая часть казаков, оставив Старую Сечь и реку Самару, бросилась за речку Орель в старую Малороссию: уже около 1 июня того же, 1728 года, на Украине насчитывался 201 человек запорожцев, а к концу того же месяца – гораздо свыше двухсот; они постоянно прибывали сюда отдельными ватагами в 10 человек и пригоняли с собой скот и лошадей.

Настал 1729 год, и просьбы запорожцев о принятии их под скипетр России по-прежнему оставались тщетными, хотя в это время главнокомандующий украинской армией, князь Михаил Голицын, сам поднял вопрос о принятии запорожцев в Россию, но ему от имени императора Петра II отвечали, что запорожцев нужно только обнадеживать в этом, но в принятии отказывать, пока «не обнаружится явная противность с турецкой стороны»[338]338
  Там же.


[Закрыть]. Без сомнения, именно это обстоятельство заставило запорожцев вновь возвратиться к своим ненавистным местам и написать о том брату крымского хана Op-бею письмо об отмене своих намерений идти «под Москву». На то письмо крымский хан Каплан-Гирей писал запорожцам: «Лист вы прислали моему брату, Op-бею, в котором отвечали ему, что вы желаете повернуться под крыло нашей стороны и отменяете намерение, которое возымели раньше, отойти к Москве. Когда помянутый солтан сообщил нам писанный вами лист, прислав его нам для ведома, то мы очень утешились тем. Бог всемогущий знает наше сердце и намерение и знает Он то, как все беи, мурзы и целое крымское панство старается о вашей целости и желает вам всякого добра. Помните, что вы ели у нас хлеб и соль и жили у нас хорошо. Ежели повернетесь назад, будем рады и примем вас ласково, как гостей, и обещаем вам оказывать такую же самую приязнь, как раньше оказывали, защищать вас так же хорошо нашей обороной и нашим страннолюбием, как и раньше того было, и позволить вам все то, что вы перед тем имели, а для вашей оседлости дадим вам полную волю избрать себе место, где вы сами пожелаете. Впрочем, советую вам, для вашей же пользы и прибыли, а для нашего удобства, стать Кошем на том месте, на котором вы сидели раньше, придя под нашу защиту. По указу Оттоманской Порты, ваш гетман пан Орлик, находившийся до сих пор в Солонике, пришел теперь сюда для соединения с нами. Он пишет до вас лист, который мы посылаем при сем нашем листе. Он тоже думает, что и мы также стараемся о вашем благе и общественной пользе, и нужно, чтобы вы верили всему тому, что пишет он в своем к вам письме. Для вас его совет тем более обязателен, что он ваш глава и вождь, и вы обязаны слушать его совета. Со своей стороны уверяем вас, что мы примем вас ласково и что вы не будете иметь никакой неправды и насилия ни от нас, ни от крымского панства, если вернетесь на место, мной указанное. Остальное вам сообщит устно податель сего нашего листа гетман Дубоссарский; для большей же веры подписуем этот лист нашей властной рукой и подтверждаем нашей печатью»[339]339
  Киевская старина, 1882, III. Июнь.


[Закрыть].

Так все обращения запорожских казаков к русскому царю в течение целых 22 лет оставались «гласом вопиющих в пустыне»; только в царствование Анны Иоанновны, 7 сентября 1734 года, при посредстве киевского генерал-губернатора, графа Вейсбаха, очень покровительствовавшего запорожцам, им дозволено было возвратиться в Россию, поселиться на родных пепелищах «под властию и обороною ея величества не тайно, а явно, и вечные часы жить и ей верно служить».

 
Служилы мы пану ляху, та щей католыку,
А теперь служить не станем от-ныни и до вику!
Служилы мы невир-царю, царю бусурману,
А теперь послужим, братцы, восточному царю.
Восточный царь на Вкрайни не доймае виры,
Засылае Галыцына, щоб не будо змины:
«Иды, иды, Галыцыну, польскою грядою,
А я пиду из Москвою слидом за тобою.
Становыся, Галицыну, по вельможных панах,
А я ставу из Москвою на широких ланах».
 

Этот переход запорожских казаков из-под власти турецкого султана и крымского хана под власть русской императрицы произошел следующим образом. В 1733 году у русских с поляками открылась война; поляки обратились с просьбой к крымскому хану о присылке им в помощь запорожских казаков. Хан нашел нужным удовлетворить просьбе поляков, и запорожцы должны были идти в поход против русских. Тогда казаки, воспользовавшись этим благоприятным для них моментом, отправили из Сечи нескольких человек посланцев к фельдмаршалу Миниху, стоявшему на ту пору с войсками в Малой России, с просьбой склонить императрицу принять запорожцев под скипетр Российской державы. Миних принял просьбу запорожцев, удержал у себя их посланцев, а от себя отправил донесение о просьбе запорожцев в Петербург к императрице. Императрица, прочитав донесение фельдмаршала, благоволила принять просьбу запорожцев и поручила окончить с ними этот вопрос генерал-фельдцейхмейстеру принцу Гессен-Кобургскому, бывшему на русской службе под начальством Миниха. Принц Гессен-Кобургский заключил с запорожскими депутатами в городе Лубнах договор, на основании которого запорожское войско поступало под скипетр российских императоров; этот договор состоял из следующих семи пунктов: 1) все вины и измены запорожских казаков против России предать вечному забвению; 2) жить им в местах, где разорено было в 1708 году их жилище; 3) пользоваться промыслами как на реке Днепре рыбной ловлей, так в степях звериной охотой, беспрепятственно от российских кордонов; 4) иметь им чиновников по настоящему тогдашнему их положению; 5) сохранять верность к престолу российскому и быть стражами границ Российского государства: 6) быть в зависимости от главнокомандующего генерала, в Малой России определенного; 7) получать за службу их жалованья на все войско 20 000 рублей ежегодно[340]340
  Чтения Московского общества истории и древностей. 1848, № 6.


[Закрыть]. В том же городе, Лубнах, запорожские депутаты присягнули от имени всего войска на верность русской императрице, и тогда в самую Сечь отправлен был генерал-майор Тараканов для ввода казаков в Россию; Тараканову вручено было несколько тысяч рублей для раздачи их казакам на постройку новой Сечи. Едва узнали запорожские казаки о том, что в Сечь их едет царский посол, как тот же час решили принять его с подобающей честью: они вышли, в числе нескольких тысяч человек, с кошевым атаманом и старшиной во главе, за две версты от Сечи и расположились по обе стороны дороги; увидев посла, они приняли его «с учтивством и поздравлением» и салютовали ему пушечной и ружейной пальбой; в самой Сечи, у церкви, его встретило духовенство с «надлежащею церковною церемонией»; в церкви, в присутствии его, отслужен был молебен о здравии императрицы Анны Иоанновны, с пушечной пальбой; а после молебна, на собранной войсковой раде, прочитана была императорская грамота о принятии запорожцев под скипетр Российской державы. В это же время приехал к запорожским казакам, со старшинами, янычарами, «пребогатыми» дарами и денежной казной, и турецкий полномочный посол: султан, узнав о намерении запорожских казаков склониться на сторону русской императрицы, решил всячески удерживать их у себя. Но запорожцы не оказали турецкому послу той чести, какую оказали они русскому послу: они только один раз выпалили из пушки в честь его, да и то лишь тогда, когда он сам салютовал им, приблизясь к Сечи. Турецкий посол привез с собой султанскую грамоту и письма от бывшего малороссийского гетмана Филиппа Орлика; и на этот раз собрана была общая войсковая рада; на раде присутствовал и русский посол «во всякой от казаков чести». Собравшихся казаков турецкий посол всячески убеждал остаться верными султану, за что обещал им от имени султана великую милость и большое жалованье на будущее время, и указывал им на то, что того же желает и гетман Филипп Орлик. Но едва запорожцы услышали имя Орлика, как начали бранить и поносить его за вероотступничество и принятие им магометанства, а вместе с тем стали докорять и самих татар за их недоброжелательства и налоги на запорожских казаков; в заключение казаки закричали, что они христиане и подданные русской императрицы, в доказательство чего кошевой атаман, войсковая старшина и куренные атаманы подошли к русскому послу и выказали перед ним знаки полной покорности императрице. После этого рада разошлась; турецкий посол испросил у запорожцев ответ на письмо Орлика и грамоту султана; запорожцы дали ругательный ответ по адресу Орлика, крымского хана и турецких старшин и потом, проводив посла из Сечи в открытую степь, внезапно напали на него и отобрали у него всю казну, привозимую им в Сечь для раздачи казакам на случай верности их турецкому султану, но увезенную назад вследствие перехода их к России. Турецкий посол, возвратясь к султану, сообщил ему лично обо всем происшедшем в среде запорожцев. Тогда султан издал приказ схватить оставшихся еще – в пределах Турции запорожских казаков и отдать их в тяжкие работы; запорожцы, не оставаясь в долгу, схватили несколько человек турок и изрубили их в куски; потом, поднявшись всей массой, пришли в отведенные им места в России и тут, в присутствии генерал-майора Тараканова, прежде всего присягнули на верность русскому престолу; тогда о переходе запорожских казаков отправлено было донесение императрице, а о присяге их – в сенат[341]341
  Чтения Московского общества истории и древностей. 1848. № 6, 8. Мышецкий. Указ. соч.


[Закрыть]. Напрасно после этого писал запорожцам гетман Филипп Орлик, напоминая им о страшном событии при Чертомлыцкой Сечи, «когда Москва звабивши прелестным ласки царской упевненем старшину войсковую и товарищество до присяги, утинала им в таборе головы»; напрасно предостерегал он запорожцев насчет истинных видов Москвы, которая, «видючи на себе отусюль войну тяжкую и небезпечную, гладит, льстит, золотыя горы обещает, жалованьем грошовым потешает и всякими вольностями упевняет», чтобы потом, с окончанием войны, прибрать к рукам и погубить войско запорожское. Запорожцы твердо решили оставить ненавистных им татар и все письма гетмана отсылали ближайшему своему покровителю, киевскому генерал-губернатору, графу Вейсбаху. Напрасно также старался склонить их на свою сторону и крымский хан: на письма хана запорожцы, исчислив все бедствия, испытанные ими от татар, отвечали: «Сицевой прето нужды все наше войско запорожское низовое изволило под своего православнаго монарха, ея императорскаго величества, державу склонитись и единой стороны берегтись, а в несведомых нападениях сами себе загублять»[342]342
  Киевская старина. 1882 г. Т. II. Апрель.


[Закрыть].

Возвратившись на родные пепелища, запорожцы прежде всего занялись вопросом, в каком месте расположиться своей Сечью; сперва они пытались было основать Сечь у устья речки Чертомлыка[343]343
  Записки Одесского общества истории и древностей, VII.


[Закрыть], но, как говорят «Записки Одесского общества истории и древностей», «от пойму водою» спустились ниже Чертомлыка и сели «ладно и крепко» своим Кошем в так называемом Красном Куте, между правым берегом ветки Подпильной и левым – речки Базавлука, отделявшим в то время собой кодацкую паланку от паланки ингульской, в настоящее время служащим раздельной линией между Екатеринославской и Херсонской губерниями. Здесь они устроили так называемую Новую, Подпиленскую, Краснокутовскую Сечь, просуществовавшую с 1784 по 1775 год. Новая Сечь расположена была, по точному определению данных прошлого столетия, на 20 верст ниже Микитина перевоза, под 47-м градусом и 31 минутой от Петербургского меридиана широты и под 4 градусом и 4 минутами долготы; она стояла на правом берегу ветки Подпильной, в том именно месте, где эта ветка дает от себя луку (дугообразный извив), против так называемой Великой плавни, по которой, с юга, встречно Сечи, текла ветка Старая Сысина, а с востока, от места бывшей Чертомлыцкой Сечи, несла свои воды ветка Скарбная: «Подпильна-мате Днипри, бо вона Сысею корме, а Скорбною зодягае его». Место для Новой Сечи выбрано было во всех отношениях удачно. Нужно взглянуть на Подпиленскую Сечь по направлению от севера к югу, на расстоянии трехчетырех верст вдали, чтобы видеть, насколько удобно она расположена была в стратегическом отношении. Сечь сидела в низкой котловине, защищенная с востока, юга и запада громаднейшей плавней в 26 тысяч десятин, которая изрезана пятьюдесятью ветками, ериками и заточинами, шестьюдесятью большими, не считая множества малых, озерами и представляла собой сплошной непроходимый лес, в котором человек, мало знакомый с местностью, мог потеряться, точно в баснословном лабиринте, и который тянулся на сотни верст вправо и влево от Сечи и на десятки верст прямо от нее к югу. Под прикрытием таких плавней запорожцы могли быть совершенно ограждены от своих близких и исконных врагов – татар и турок.

Внутреннее устройство Новой Сечи представлялось в таком виде. Сечь разделялась на три части – кош внутренний, кош внешний и цитадель. Внутренний кош, называвшийся иначе замком или крепостью, по виду представлял собой совершенно правильную форму круга в 200 сажен окружности; через самый центр внутреннего коша шла обширная, гладко выровненная и всегда в большой чистоте содержащаяся площадь, на которой происходили войсковые рады; в восточном конце внутреннего коша, на той же войсковой площади, возвышалась одноглавая «изрядная» деревянная церковь без ограды, крытая тесом, основанная во имя Покрова Пресвятой Богородицы, в 1734 году, при кошевом атамане Иване Милашевиче, и снабженная богатейшей церковной утварью, ризницей и «убором», лучше которых во всей тогдашней России трудно было сыскать[344]344
  Записки Одесского общества истории и древностей, VII; Устное повествование Никиты Коржа. Одесса, 1842.


[Закрыть]; в некотором отдалении от церкви стояла большая высокая колокольня, также деревянная, с тесовой, в два яруса, крышей и с четырьмя окнами для пушек, чтобы отстреливаться от неприятеля и салютовать из орудий в большие праздники – Крещения Господня, Пасхи, Рождества и Покрова. Близ сечевой церкви выделялись: пушкарня, или артиллерийский «большой обширности» цейхгауз с большим подвалом, в котором хранились пушки, ружья, боевая амуниция и который с тем вместе служил войсковой тюрьмой, или секвестром для содержания разных преступников; далее войсковая скарбница, или «замок» для войсковой казны и казацкого добра, всегда оберегавшаяся особым дозором; затем особое жилище для селевого духовенства и отдельный «станок», или помещение для кошевого атамана, около десяти футов величины, на котором всегда развевалось белое знамя в случае пребывания кошевого в Сечи и с которого снималось оно в случае отсутствия его[345]345
  Срезневский. Украинская старина, Харьков, 1832; Клавдиус Рондо. Киевская старина, 1889, ноябрь; у Мышецкого находим, однако, указание, что кошевой жил в общем со своими казаками курене: История о казаках запорожских.


[Закрыть]; наконец, вокруг всей площади, наподобие подковы, расположены были тридцать восемь куреней и около куреней – куренные скарбницы и частные домики войсковых или куренных старшин.

Внешний кош отделен был от внутреннего особым валом, на самой середине которого, с юга на север, устроены были широкие ворота с высокой, из дикого камня, «баштой» у левой их половины, снабженной пушками и боевыми снарядами; ворота вели из внутреннего коша во внешний и всегда охранялись особыми часовыми[346]346
  Устное повествование запорожца Никиты Коржа. Одесса, 1842.


[Закрыть], так называемыми «вартовыми» казаками. Внешний кош назывался иначе форштатом, а также предместьем, гассан-базаром, торговым базаром, слободой запорожских казаков, и занимал 200 сажен в длину и 70 сажен в ширину; на нем было до 500 куренных казачьих, торговых и мастеровых домов – кожевников, сапожников, портных, плотников, слесарей, кузнецов, умевших кроме своего дела приготовлять порох для войска; все эти люди, «по их казацкому манеру и обыкновению», свои работы исполняли платно и числились в куренях наравне с прочими казаками[347]347
  Мышецкий. Указ. соч.


[Закрыть]; кроме дворов имелось 100 лавок, несколько торговых рядов и простых яток, в которых продавались хлеб, мука, крупа, мясо, масло и проч., и несколько шинков с виноградным вином, горилкой, пивом, медом и другими напитками; лавки, ряды и шинки или составляли собственность войска и только арендовались купцами, или же совсем принадлежали купцам, приезжим малороссиянам, армянам, татарам, полякам, жидам; торговые люди, так же как и мастеровые, если только они были православные, причислялись к куреням и жили как настоящие сечевые казаки, но строевой службы не отбывали «ради своего ремесла»[348]348
  Новый географический словарь Щекатова и Максимовича. М., 1788, II; по смыслу описания 1774 г. выходит, как будто «торговые лавки» находились не во внешнем коше, а во внутреннем: Записки Одесского общества истории и древностей, VII.


[Закрыть]. Для надзора за порядком и добросовестной продажей товаров в Сечи следили базарный атаман и войсковой кантаржей, то есть хранитель образцовых весов и мер, жившие в особо устроенных для них помещениях. Внешний кош, так же как и внутренний, запирался широкими воротами, стоявшими от запада к востоку, параллельно Подпильной, а не от юга к северу, встречно ей, как во внутреннем коше.

Цитадель, или так называемый Новосеченский ретраншемент, устроена была в юго-восточном углу внешнего коша и представляла собой небольшой четырехугольник около 85 сажен длины и до 50 сажен ширины, с небольшими воротами во внешний кош; цитадель, вместе с внешним кошем, обнесена была глубоким рвом и защищена высоким земляным валом. Она устроена была в 1735 году по распоряжению русского правительства с видимой целью защищать запорожских казаков от татар и турок, но с действительной – «для исправнейшего произвождения тамошних дел и смотрения пропусков за границу, а наипаче для смотрения за своевольными запорожцами, дабы их хотя некоторым образом воздерживать и от времени до времени в порядок приводить»[349]349
  Яворницкий. Сборник материалов, III.


[Закрыть]. Запорожцы, понимая скрытую цель построения Новосеченского ретраншемента, выражались на этот счет образно: «Засила нам московська болячка в печниках!..» В цитадели устроены были – комендантский дом, офицерские, инженерные и артиллерийские помещения, пороховые погреба, солдатские казармы и гауптвахта; в ней всегда стояли две с 6 орудиями роты солдат из крепостных батальонов киевского гарнизона, отделявшихся по воинскому штату в крепость Св. Елизаветы и отсюда посылавшихся в Новосеченский ретраншемент; здесь они жили под начальством коменданта, русского штаб-офицера, присылавшегося в Сечь также из Киева, по распоряжению киевского генерал-губернатора[350]350
  Записки Одесского общества истории и древностей, IV, VII.


[Закрыть].

С внешней стороны все место Новой Сечи окопано было рвом и обведено общим земляным высоким валом, который, делая разные углы и выступы, упирался двумя концами в ветку Подпильную; по валу стоял высокий частокол, сделанный из толстых бревен, сверху заостренных и снизу просмоленных.

К западу, за общим рвом, вдоль ветки Подпильной, тянулись запорожские зимовники, или «хаты»[351]351
  Так названы на карте де Боксета; Записки Одесского общества истории и древностей, IV.


[Закрыть], а к юго-востоку от них, через Подпильную, чернели волчьи ямы, засады, окопы, ложементы, устроенные около Сечи во время бывшей Русско-турецкой войны в 1736 году[352]352
  Записки Одесского общества истории и древностей, IV.


[Закрыть]. Наконец, против внутреннего коша, на берегу Подпильной, устроена была речная пристань, куда приходили из Черного моря лиманом, Днепром, Павлюком и веткой Подпильной, в то время довольно глубокой и широкой, казацкие чайки, греческие и турецкие суда с разной бакалеей – изюмом, винными ягодами, лимонами, сорочинским пшеном, орехами, кофеем, различными заморскими винами и дорогими шелковыми материями, уходя обратно с чугунной посудой, железом, пенькой и другими товарами[353]353
  Там же, VII.


[Закрыть]. С сухопутной стороны к Новой Сечи проложены были два шляха: один – на Микитино и Хортицу, другой – на Украину на Переволочну.

В настоящее время на месте Новой Сечи от времени запорожских казаков сохранилось несколько остатков старины – на кладбище, в церкви и в руках частных лиц. На бывшем запорожском кладбище уцелело четыре надмогильных песчаниковых креста с надписями, открывающими имена погребенных казаков: под одним покоится прах казака Ивана Чапли, умершего в 1728 году, 4 сентября; под другим – прах Даниила Борисенко, умершего в 1729 году, 4 мая; под третьим – прах Ивана Каписа, умершего в 1779 году, в декабре; на четвертом кресте сделана надпись, гласящая о смерти кошевого атамана Степана Гладкого, умершего в 1747 году, 13 мая, и погребенного под церковью Пресвятой Богородицы в Сечи, но увековеченного сооружением креста на общем кладбище. «Зде постанленный крест благородия его пана Стефана атамана бывшого кошового куреня уманского но он положен ест под церквою пресвятая Богородицы преставися року 1747 у маю дня 13»[354]354
  Яворницкий. Запорожье в остатках старины, II.


[Закрыть]. Кроме надмогильных крестов, от запорожских казаков сохранились еще на месте бывшей Новой Сечи, у местных крестьян, четыре сволока от казацких жилищ – один от запорожского куреня с надписью 1710 года, 24 мая, у крестьянина Корния Забары; другой от будинка кошевого атамана Якима Игнатовича с надписью 1746 года, 9 июня, у крестьянина Клима Пироговского; третий от будинка же кошевого Василия Григорьевича Сыча с надписью 1747 года, 13 августа, у крестьянина Митрофана Черного, и четвертый от домика казака Григория Комышана с надписью 1765 года, 10 мая, у священника Георгия Ващинского[355]355
  Там же.


[Закрыть]. Уцелели еще железный крест с сечевой церкви, находящийся в экономическом дворе местного владельца, и несколько вещей в местной церкви, каковы: антиминс 1754 года, чаши, кресты, иконы, ризы, епитрахили, евангелия, богослужебные книги, блюда, тарелки, чарочки, бокуны, или стасидии, то есть места для старшины, аналои, фонари, кадила, орлецы, хоругви, божницы, деревянная лопаточка для поминания умерших и, наконец, целый иконостас превосходной византийской живописи, хранящийся на хорах местной церкви.

Из дошедшей до нас неполной описи вещей Покровской церкви Новой Сечи видно, каким богатством она отличалась; в ней были: два больших напрестольных лихтаря (подсвечника); один крест с мощами; четыре серебряные лампады с серебряными позлащенными дощечками, хранившиеся на хорах; двадцать разных икон на медных бляшках, отделанных серебром; пятьдесят серебряных позлащенных разного «сорта» корон; четыре серебряных вызолоченных креста, между коими три с серебряными ланцюжками (цепочками); два кипарисных, отделанных в серебро, креста; два серебряных, вызолоченных дуката; два куска червонцев в лому; один кусок золота; один слиток серебра, весом 24 фунта; тринадцать ниток мелкого и три нитки крупного жемчуга с красными кораллами на местной иконе Богоматери; пятнадцать, с двумя большими и двумя малыми червонцами, ниток мелкого жемчуга и шесть ниток с красными монистами крупного на меньшей иконе Богоматери; десять ниток жемчуга с шестью пуговицами; пятьдесят ниток простого мониста из крупных и мелких кораллов с двумя червонцами и куском янтаря; сто пятьдесят три разного калибра червонца на четырех ланцюжках, в числе коих десять больших; сто двадцать книг разного наименования – богослужебных, нравственных и исторических; двадцать восемь фелоней из парчи, разных цветов и достоинств; двенадцать подризников; двадцать восемь пар поручей; двенадцать епитрахилей; семьдесят семь стихарей; девять поясов; пятьдесят семь платков шелковых и на белом полотне гаптованных золотом, серебром и шелком; одиннадцать напрестольных облачений; шесть пар воздухов; три аналойчатых покрова; два куска парчи; два куска штофа; два куска гарнитуры; двадцать восемь штук медной посуды, от котлов до мисок; тридцать штук оловянной посуды[356]356
  Записки Одесского общества истории и древностей, VI.


[Закрыть].

«Между церквами Новороссийскаго края, – замечает архиепископ Гавриил, – наибольшая была Покровская, что в Сечи Запорожцев, по великому числу находившихся там драгоценных вещей. Преосвященный Евгений, архиепископ славянский, докладывал Святейшему синоду, чтоб дозволено было взять несколько утвари церковной из села Покровского в славянскую архиерейскую ризницу… Синод предписал тогда потребовать дикирии, трикирии, посох, умывальницу с блюдом и орлецы»[357]357
  Записки Одесского общества истории и древностей, III.


[Закрыть].

Кроме перечисленных остатков запорожской старины, сохранившихся на месте бывшей Новой Сечи, уцелели еще земляные укрепления в виде рвов и высоких, больше двух сажен высоты, валов. В общем эти укрепления представляют собой несколько неправильный четырехугольник, протянувшийся вдоль правого берега речки Подпильной и состоящий всего лишь из трех линий: с восточной стороны, по направлению от севера к югу, встречно Подпильной, идет наклонная линия 100 сажен длины; с северной окраины, по направлению от северо-востока к юго-западу, идет неправильная ломаная линия, под тупым углом, на протяжении 220 сажен; с западной стороны, по направлению от севера к югу, под прямым углом, идет совершенно правильная линия, на протяжении 70 сажен длины до самой Подпильной; основанием же для всей этой фигуры укреплений, с южной стороны, служит сама речка Подпильная. Таков вид уцелевших укреплений извне. Внутри укреплений, с восточной стороны, по направлению от севера к востоку, уцелел какой-то ров, идущий в виде наклонной линии, на протяжении 74 саженей длины, прямо к Подпильной; а у правого берега реки, против самой середины укреплений, сохранились рвы, отделявшие от внешнего коша внутренний; они начинаются у самого берега реки, идут сперва от юга к северу, потом под тупым углом поворачивают от востока к западу и оканчиваются так называемым «оступом», или бухтой, служившей у запорожцев пристанью, называвшейся Царской, куда они заводили свои чайки и каюки. Длина рвов последнего укрепления имеет всего лишь 110 сажен, по прямой линии, с небольшим пропуском на северной линии, очевидно для ворот.

К сказанному об уцелевших укреплениях на месте бывшей Новой Сечи нужно прибавить еще то, что на северной линии его сохранились кроме того три редута и пропуск для широких ворот, ведших во внешний кош, а у юго-западного конца, уже за речкой Подпильной, уцелело так называемое городище, имеющее вид совершенно отдельного укрепления, обнесенного четырьмя глубокими «бакаями», или канавами: с запада в семьдесят четыре сажени, с востока в сто тридцать сажен, с севера в восемьдесят и с юга в сорок сажен, до трех сажен в каждой стороне глубины. В последнем укреплении, «городище», по рассказам старожилов, у запорожцев стояли хаты и погреба; тут же они будто бы хоронили и своих покойников. Сообщение из Сечи через Подпильную с городищем не представляло тогда никаких затруднений, потому что через речку к городищу вел мост. В настоящее время это городище представляет собой совершенно ровную, как будто нарочно утрамбованную или убитую цепами площадь, в самой середине которой стоит вековая развесистая груша, а с трех сторон – южной, западной и восточной – высятся громаднейшие вербы и еще громаднее верб – осокори, между которыми переплелся непролазный терновник.

По всем уцелевшим укреплениям, кроме городища, разбросаны в настоящее время хаты крестьян села Покровского. Оттого, чтобы измерить все укрепления Новой Сечи и чтобы составить себе представление об общей их схеме, нужно проходить через многие огороды, лазить через плетни, заглядывать под сараи, идти через сады, подниматься на крыши крестьянских хат, и тогда только можно уследить направление всех валов и насыпей. Многое, разумеется, из того, что сохранялось вцеле лет сорок и даже двадцать тому назад, теперь уже разрушено и едва узнаваемо, а многое даже и совсем истреблено. Однако остатки старины и теперь очень часто находятся, и всего больше человеческие скелеты: задумает ли крестьянин выкопать яму для какой-нибудь постройки, или разровнять место для сада, или просто вспахать землю для посева, он непременно найдет если не череп, то кости рук или ног человека. Даже дети, играя в грядки и вскапывая палочками землю, находят часто человеческие черепа и без всякой боязни надевают их себе на головы, – так уж они привыкли к подобного рода находкам. «Впервые, когда я здесь поселился, – говорит местный священник, отец Андрей Барышпольский, – то я никак не мог завести у себя деревьев в палисаднике: что посажу, а они и засохнут, что воткну в землю, а они и пропадут. Долго я не мог понять, отчего это происходит; наконец, однажды я стал копать землю в палисаднике и тут под первым слоем увидел множество человеческих костей и между ними страшную массу лягушек; я был положительно поражен этим, но тогда же понял, отчего у меня не принимались деревья. Удалив кости и очистив место от лягушек, я вновь насадил несколько деревьев, и с тех пор они растут превосходно»[358]358
  Яворницкий. Запорожье в остатках старины, II.


[Закрыть].

Помимо скелетов на месте бывшей Новой Сечи находят и множество разных вещей: пистолеты, кинжалы, ножи, сабли, ружья, пушки, ядра, пули, куски свинца, круги дроту, кувшины, кафли, казаны, графины, чугуны, бутылки, штофы, кольца, перстни, тарелки, кубки, целые бочки смолы, слои угля, склады сухарей, кучи пшеницы, гудзыки, пряжки, бубенцы, мониста на дроту, деньги, трубки-носогрейки, или так называемые люльки-буруньки (от турецкого «бурун» – нос), разрисованные разными «фигурами» и окрашенные разными красками, наконец, нашли даже две лодки, открытые в ветке Сысиной и в 1890 году вытащенные из воды[359]359
  Яворницкий. Запорожские лодки // Одесский листок. 1890. № 100.


[Закрыть].

После уничтожения Запорожья, в 1775 году, на месте бывшей Новой Сечи возникло село Покровское, населенное разными выходцами из старой Малороссии. В 1777 году, по распоряжению новороссийского губернатора Матвея Васильевича Муромцева, Покровское объявлено было премьер-майором Иваном Максимовичем Синельниковым городом Покровском с «провинциальной канцелярией и славянским духовным правлением» при нем; но потом, уже в следующем, 1778 году, Синельников получил приказание перевести провинциальную канцелярию из Покровского в бывшее селение Никитино с переименованием последнего в Никополь[360]360
  Из фамильных бумаг генерал-майора Алексея Николаевича Синельникова, владельца села Любимовки Екатеринославской губернии, Новомосковского уезда.


[Закрыть], а Покровскому велено было дать наименование местечка. С 1784 года Покровское становится слободой; в настоящее время это обширнейшее и многолюднейшее село Екатеринославской губернии и уезда; после падения Сечи оно отдано было, по указу императрицы Екатерины II, вместе с бывшей Чертомлыцкой Сечью, теперешней деревней Капуливкой, и Базавлуцкой Сечью, князю Александру Алексеевичу Вяземскому; от князя Вяземского, по купчей 1802 года, перешло к Николаю Ивановичу Штиглицу; по смерти Николая Ивановича Штиглица перешло в род брата его, барона Любима Штиглица; из рода барона Штиглица, по купчей 1861 года, перешло к великому князю Михаилу Николаевичу.