Текст книги "Игра без правил: Игра без правил. Контрфевраль. Последний рывок"

– У нас – нет, – один из диверсов, улыбаясь, присоединяется к разговору. – Хотя приходили тут вчерась… борзые. Типа раз новенькие, проставиться не мешало бы перед старенькими. Мол, полфунта махорки с вас да фунт сахару.

– И?.. – У меня возникает чисто гипотетический интерес – в приютившей нас роте уже появились небоевые потери или нет?

– Договорились, что завтра утром принесут. Типа как извинение за беспокойство. – Боец изображает самую довольную из своих улыбок.

– Денис Анатолич, Тимоха вон вдвоём с Глебом этими придурками минут пять по окопу в футбол играли. Пока не притомились маленько, – кивая на только что говорившего, добродушно усмехается Остапец. – Обошлось без крови, даже зубы никому не выбили. Так, по паре синяков каждому, но это – не в счет.

– Понятно… А что – ротный, как он тебе глянулся? А то мне к нему еще с инспекцией идти.

– Да вроде нормальный, дело требует, но без закидонов всяких… Любит словечки разные, прям как наш батальонный командир. Типа здесь вам – не тут и потому что это не оттого. – Иваныч прикалывается, пользуясь случаем. – Но до вашего высокоблагородия ему еще далековато будет…

Скрипит, открываясь, дверь в блиндаж, и беседа прерывается с появлением гостя, того самого унтера:

– Дозвольте, вашбродь… – немного развязный тон меняется, когда он замечает еще одного офицера и, как-то странно глянув на меня, рапортует уже вполне официально: – Унтер-офицер Куцевич…

– Присаживайся, унтер-офицер, гостем будешь. Разговор к тебе есть… Чаю хочешь?

Тимоха наливает не успевшую еще остыть заварку в чистую кружку и придвигает к унтеру.

– Благодарствую, ваше благородие… – Куцевич делает из вежливости пару глотков и вопросительно смотрит на нас.

– А позвали мы тебя вот зачем… – правильно поняв его поведение, перехожу к сути дела: – Не расскажешь, откуда у тебя и твоих солдат интересные вещички? Только, чтобы не тратить время, сразу прошу – честно. Про трофеи можешь даже и не начинать – не верю.

Куцевич со вздохом отставляет в сторону кружку, молчит какое-то время, видно, перебирая варианты, затем поднимает взгляд на меня:

– Ваше благородие… Как на духу всё обскажу… Тока дайте слово, что – никому…

– Слово офицера, что всё, сказанное здесь, наружу не выйдет. Этого достаточно?

– Точно так, ваше благородие… Я ж вас знаю… Иначе б и разговору не было… С годик назад вы у нас были, лопатки брали… Ну, штоб своего выручить…

Стоп!.. Это когда Оладьин своего первого языка брал?.. Нам тогда пришлось Митяя отбивать…

– Это ты с Пашкиным тогда был? Всё жаловались, что ни винтовок, ни патронов нет?

– Точно так… Прокопыч, виноват, ефрейтор Пашкин сказал, што вас солдаты «Бешеным» окрестили… А щас такие сказки говорят… И про княжну, и про Барановичи, и ешо про многое…

– Ладно, про сказки мы потом поговорим, ты нам лучше скажи, откуда всё это богатство у тебя.

– Тут какое дело-то… Нас, когда сюда определили, народ обживаться начал. Ну, и окрест шастать, мало ли что где осталось опосля германцев… Вопчем, нашли мои архаровцы неподалёку в рощице две повозки, видать, бросили их впопыхах колбасники, когда драпали…

– И там все эти побрякушки и лежали? – скептически ухмыляется Остапец. – Милай, ты нас за детей неразумных не держи, а? Сами врать умеем почище твоего.

– Никак нет, ваши благородия… Там тока консерва была, две полные телеги… Вот и решил я оставить всё это во взводе, подкормить своих… А потом как-то раз пошёл к ручью, постираться надобно было. Тут недалече, как раз меж нами и колбасниками. Там даже окопов не рыли, сплошное болотце, так, колючки кинули три ряда, и всё… Так вот, тока принялся, слышу – шаги, да с той стороны. Я бельишко-то мигом собрал, и – в кустики, в самое время притаился. Германец подошёл с кучей фляжек, воды набрать хотел… Вот… Стрелять неможно, винтовку отставил, решил его тихонько ножиком кончить, да не смог… Уж больно он нашего дядьку Афанасия напомнил… На фабрике когда работал, был у нас слесарь один…

– Ты, что же, из рабочих будешь? – Иваныч ведёт разговор, оставляя мне слушать и анализировать информацию.

– Ага… То есть так точно, вашбродь… Так тот германец воду набирает, по сторонам оглядывается, видно, пужается. А тут под ногой у меня ветка треснула. Он за винтарем дернулся, да я, из куста высунувшись, уже в него целюсь. Он на меня смотрит и просит, мол, не стреляй…

Ага, почти как у Маугли – водяное перемирие. Ну-ка, ну-ка…

– Не, он по-русски, правда, еле понять можно было, говорил… Ну, не смог я прибить его… Рука не поднялась… Так и подождал, пока он не уйдёт, собрал свои манатки и давай дёру оттудова. А на другой день всё ж пошёл туда, к ручью-то. А на берегу – фляга лежит на самом видном месте. Я к ней подхожу, а из кустов этый же германец высунулся и опять негромко так: «Солдат, не стреляй». А потом выходит, берёт флягу и мне протягивает – подарок, мол, говорит.

– А не побоялся, что отраву подсунут?

– Не, он крышку открутил и глоток сделал, мол, не боись. Ну, и я потом. Шнапс там ихний оказался…

– А дальше что? – Тут уж я не выдерживаю и сам влезаю в беседу.

– А дальше… Выпили мы с ним ту фляжку и поговорили малость. Он раньше в Польше жил, тож слесарил, мастерскую свою держал. Керосинку там кому починить, лисапед тот же… Потом, перед войной уехал в Германию, а потом снова к нам попал, на фронт. Говорит, кайзер – дурак, начал с вами воевать, а надо торговать было… У него три дочки, одна замужем была, да вдовой стала, а двух еще выдавать надоть…

– Вот мы на них и поженимся всем обчеством, когда в ихний фатерлянд придём, – подает голос молчавший доселе Тимоха, но тут же осекается под взглядом Остапца.

– Боец, если хочешь что-то сказать, сиди и молчи, – ставлю окончательную точку в определении правильного понимания текущего момента. – Тимофей, думать надо верхней головой, а не нижней. А то одно неловкое движение, и ты – отец… В общем, я так понимаю, что подружился ты с этим гансом.

– Так точно… И стал потиху менять ихние же консервы на разные мелочи…

– Угу, и на шнапс. Да не делай такие честные глаза… И как часто вы собираетесь?.. Так, я ж тебе слово дал, что никому ничего? Нам эти ваши игры без интереса, мы в свои играем.

– Сёння должны были…

– Вот и пойдёшь сегодня. Ты же не один туда ходишь? Вот и возьмёшь двоих, – киваю на сидящих рядом бойцов. – Пусть вон Тимоха с будущим тестюшкой познакомится, а то изнывает, прям, парень, жениться, говорит, хочу, аж челюсти сводит… А если уж совсем серьёзно, тропинка нам нужна на ту сторону. Чтобы ни у нас, ни у них никто ничего не заметил. Так что немцев твоих трогать не будем, можешь дальше свою коммерцию крутить.

– Ваше благородие!..

– Всё, всё, шучу. Сходишь, сделаешь свои дела, потом Тимофей пробежится до германских окопов, дорожку запомнит. Дождётесь его, и – обратно. Всё понял, унтер?.. И ещё… Дело секретное, понимать должен, если что… Короче говоря, мне даже лопатка не понадобится, усёк?

– Ваше благородие, да вот вам истинный крест!.. – Куцевич быстро обмахивается щепотью…

Следующая ночь была хлопотной. Привезенный с конспиративной хаты поздно вечером, чтоб не мозолил глаза, мой эскорт прячется до поры в пустующих соседних землянках, дожидаемся «собачьей вахты» и двигаемся в неизвестность. Тимоха, искупая вчерашний косяк, безошибочно выводит нас на заболоченный берег ручейка. Затем, по одному ему понятным ориентирам, ведёт всю колонну, наконец останавливается и еле слышно шепчет:

– Командир, вон туда сотню шагов – колючка, четыре нитки, потом ихние окопы. Пулеметов нет, блиндажей – тоже. Часовые обычно крутятся вон там, на два пальца вправо отсюдова.

– Добро. Ждешь здесь четверть часа, потом уходишь. Если всё будет тихо – значит, мы прошли… – даю бойцу последние указания, затем поворачиваюсь к своим попутчикам: – Готовы?.. Пошли, братцы… С богом…

Глава 30

В полном соответствии с пословицей о том, что бешеному волку полчащобы – не крюк, точнее, Бешеному с его Стаей сотня с гаком верст – не расстояние, за трое суток вышли к условленному месту встречи, причём двигались почти одними звериными тропами, избегая даже малейших намёков на контакты с любыми двуногими. Точку рандеву подбирал сам, примерно на полпути от Ново-Георгиевска до линии фронта. Около года назад, когда проходили здесь, недалеко от дороги нашли большой хутор в четыре дома, не считая хозпостроек. А кругом – лес со всех сторон. Отличное местечко для конфиденциальной беседы. Шли налегке, спасибо большое Павлову за его сублимированно-витаминизированные концентраты. Уж не знаю, чего он туда намешал, то ли женьшеня, то ли лимонника, то ли еще невесть какого допинга, но неслись как на крыльях, не чувствуя усталости. А может, сыграло свою роль давно уже забытое и только сейчас вдруг проснувшееся ощущение свободы, когда рядом с тобой боевые друзья, впереди враг и абсолютно ясно, что и как с ним надо сделать. Конечно, капитанские гладкие погоны не сравнить с двумя «гвоздями» подпоручика, а отдельный батальон спецназа – это не сводный партизанский отряд, но за всё надо платить. Теперь мне понятны и близки тоска и грусть Дениса Давыдова в «Эскадроне гусар летучих», когда к нему прибывают курьеры с распоряжением присоединиться к регулярным войскам…

Добежали и еще двое суток играли в прятки с ни о чем не подозревающими егерями фон Штайнберга. Хотя немцы удовольствовались только организацией патрулирования и в нескольких местах расставили секреты. Никаких других заподлянок мы не обнаружили, хотя как знать, может быть, самая главная из них как раз на хуторе и организована. Но проверить это можно только одним способом – сходить в гости. Еще раз обговариваю со своими орлами действия по вариантам А, Б и В, переодеваюсь в «парадную» форму, всё это время аккуратно носимую в ранце, умудряюсь даже надраить сапоги до вполне приличного состояния и в сопровождении Митяя выдвигаюсь навстречу неизвестности, до поры накинув поверх лохматку.

Заходим со стороны дороги, дожидаемся, пока очередной патруль исчезнет в кустах, затем, отдав «камуфляж» Митьке, неспешно двигаюсь по грунтовке к хутору, помахивая перед собой импровизированным белым флагом из носового платка, привязанного к длинной ветке, и бодро насвистывая «Wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren». Бороться с мурашками, носящимися по спине, и одновременно уверенно шагать приходится недолго, вскоре из кустов слышится вполне ожидаемое:

– Halt!

– Soldat! Nicht schießen! Ich bin ein Parlamentдr! Führen zu deinem Kommandant![1]1
  Солдат! Не стрелять! Я – парламентёр! Проведи к своему командиру!


[Закрыть] – громко, чтобы страхующий меня Митяй услышал, ору в ответ.

Из своего логова вылезают два ганса, один остается на месте, держа меня на мушке, второй осторожно подходит ко мне, стараясь не перекрывать напарнику линию выстрела.

– Soldat, führen zu deinem Kommandant![2]2
  Солдат, проведи меня к своему командиру!


[Закрыть] – повторяю еще раз для особо непонятливых.

– Кommen sie, Herr Offizier. – Немец рукой показывает, мол, давай шагай вперед, я – за тобой.

Нас замечают издалека, и возле ворот собирается небольшая кучка егерей. Но зеваки тут же возвращаются к прерванным делам при появлении какого-то рыжего, долговязого офицерика, к которому меня и подводят.

– Лёйтнант Нольд, – представляется ганс, которого, судя по количеству сказанных слов, вряд ли можно заподозрить в словоохотливости.

– Капитан Гуров, – отвечаю ему таким же манером.

– Вас ждут, герр гауптман. Я провожу. – Лёйтнант указывает рукой на один из домов и следует за мной по идиотской немецкой привычке сзади-справа.

Сопровождаемые множеством пристально-любопытных глаз, пересекаем двор и заходим внутрь. В большой комнате посреди разномастной, вероятно собранной со всех окрестностей, мебели стоит мой старый знакомый Генрих фон Штайнберг. И, хотя гауптман официален и невозмутим, протянутую для приветствия руку всё же пожимает.

– Гутен таг, Генрих. Рад снова вас видеть, – говорю вполне искренне.

– Гутен таг, Деннис, – немец кивает в ответ и отвечает примерно тем же тоном, чуть улыбаясь уголком рта.

Позади слышатся шаги. Поворачиваюсь и, насколько могу дипломатично, щёлкаю каблуками и козыряю, приветствуя старших по званию, хоть и вражеской армии. В комнате появляются оберст-лёйтнант, которого я где-то уже видел, и невысокий худощавый оберст с абсолютно непримечательной внешностью. К особым приметам, пожалуй, можно отнести слегка вздернутый нос, создающий впечатление, что его хозяин к чему-то постоянно принюхивается, и очень внимательный острый взгляд. Это и есть «тот самый» полковник Вальтер Николаи… А его спутник… Вспомнил, я видел его в Питере при передаче пленных, когда сцепился с Гучковым. Ротмистр Бессонов тогда назвал его… фон Тельгольмом… нет, фон Тельхеймом!..

– Здравствуйте, господин капитан, – оберст говорит по-русски абсолютно без акцента. – Вы знаете, кто я?

– Здравствуйте, господин полковник. Да, знаю. Начальник отдела IIIb Германского генерального штаба полковник Вальтер Николаи. А вместе с вами – скорее всего, ваш заместитель, оберст-лёйтнант фон Тельхейм, если, конечно, это его настоящее имя. Во всяком случае, совсем недавно его называли именно так.

На мгновение взгляд подпола становится удивлённым, но он быстро берёт себя в руки и снова изображает казённую невозмутимость.

– Его действительно так зовут. – Николаи чуть улыбается. – А вы – капитан Гуров, командир отдельного Нарочанского батальона и офицер по особым поручениям великого князя Михаила, который доставил нам очень много неприятностей.

– Простите, господин полковник, но мне кажется, я прибыл сюда не для того, чтобы выслушивать комплименты как лично себе, так и моим подчиненным, а по более важному делу. – Вот только давайте не будем переходить на личности, я сегодня чего-то нервный.

– Да, вы правы. Герр гауптман, оставьте нас. – Оберст поворачивается к фон Штайнбергу, затем снова обращается ко мне: – Прошу садиться. Подполковник фон Тельхейм будет присутствовать при нашей беседе, он тоже владеет русским языком… Итак, насколько я понимаю, наша встреча имеет только предварительный характер?

– Да, конечно. Я ни в коей мере не отношусь к персонам, имеющим право принимать настолько важные решения. Моей задачей является доведение до вас некоей информации, которая может повлиять на дальнейший ход боевых действий на нашем фронте.

– Хорошо, господин капитан. Если позволите, я начну с самого важного вопроса. На каких условиях Российская империя согласна заключить с рейхом сепаратный мир?

Чего?!.. Здесь что, клуб любителей ненаучной фантастики собрался? Или наглость, как говорится, второе счастье? Может быть, вам еще и ключ от квартиры, где деньги лежат?..

– Извините, господин полковник, вероятно, мой немецкий был недостаточно хорош, поэтому гауптман фон Штайнберг и обер-лёйтнант Майер меня неправильно поняли. Речь не идет о сепаратном мире, Российская империя останется верна союзническим обязательствам. Во всяком случае – официально.

– Тогда я не понимаю, какую цель имеет наш разговор. – Взгляд Николаи становится холодно-колючим. – Или наши империи находятся в состоянии войны, или заключают перемирие, которое и подразумевает выход России из войны и отказ от участия в «Сердечном согласии». Что, кстати, будет очень выгодно для неё. В первую очередь в финансовом вопросе.

– Вы имеете в виду предложения гросс-адмирала фон Тирпица о возможности выплатить за Российскую империю бо́льшую часть французского долга и позволить нам присоединить часть Галиции? – начнем потихоньку прессовать собеседника, пользуясь послезнанием ефрейтора Александрова, ныне носящего генеральские погоны и фамилию Келлер. – Простите, господин полковник, но даже мне, очень далёкому от бухгалтерских книг, сомнительно, что Германия в столь трудное для неё время сможет выполнить обещанное по первому пункту, а, что касается второго – мы сами можем взять то, что вы нам предлагаете. Без чьего-либо на то разрешения.

– Вы очень хорошо осведомлены, господин капитан… – медленно и, как мне кажется, немного растерянно произносит Николаи.

– Даже учитывая успех прорыва под Луцком, вы не очень-то продвинулись в этом вопросе, – подает голос молчавший до сих пор фон Тельхейм, давая возможность своему начальнику прийти в себя.

– Как говорил один восточный мудрец, «чтобы плод упал на землю, ему необходимо созреть». Придёт время, и мы возьмём эти земли малой кровью и без особых трудностей… Регенту империи великому князю Михаилу Александровичу свойствен не присущий большинству властей предержащих гуманизм и человеколюбие в отношении своих подданных. Он больше не хочет соглашаться на мольбы союзников и бросать русских солдат в неподготовленные наступления. Теперь в первую очередь для британцев настала пора умываться кровью, что они с успехом и продемонстрировали на Сомме, высокопарно назвав, правда, эту бессмысленную бойню «методичным штурмом».

– Вы не слишком жалуете своих союзников, судя по интонации. Это ваше личное мнение? – полковник пришел в себя и продолжает разговор.

– К сожалению – да, только моё личное.

– Но ведь они помогают вам воевать с нами. – Николаи выжидательно смотрит на меня.

– В первую очередь они помогают себе решать свои проблемы за наш счет… Простите, но мы, кажется, несколько отвлеклись от темы.

– Ну, почему же? Если великий князь Михаил будет считать так же, что может помешать ему расторгнуть союз?

Кажется, из меня пытаются слепить агента влияния? Хрен вам, герр оберст, поперёк вашей наглой германской мордочки.

– Господин полковник, прошу не обижаться на мои слова, но ваш рейх эту войну проиграл. – Ой, как нехорошо фон Тельхейм на меня смотрит, еще чуть-чуть, и взглядом дырку прожжёт. – Проиграл уже давно, как только не получилось осуществить план Шлиффена. И сейчас у вас осталось от силы год-два, чтобы продержаться. А если в войну вступят САСШ, то и того меньше.

– Почему вы думаете, что они станут воевать с нами? – В глазах Николаи зажигается интерес.

– Чтобы американские миллионеры урвали свой кусок пирога. И ваш капитан Швигер, выпустив торпеду по «Лузитании», сделал им шикарный подарок. Погибло свыше сотни американцев.

– Все пассажиры были предупреждены имперским посольством через газеты, что они могут подвергнуться опасности, – фон Тельхейм снова влезает в разговор.

– Я не собираюсь обвинять ваших моряков, тем более что ни одна торпеда не может взорваться дважды, да еще и с разных бортов. Им нужен был сам факт нападения германской подводной лодки на мирное судно. Тем более что способ не нов. Вспомните, тысяча восемьсот девяносто восьмой год и взрыв американского крейсера «Мэн» в Гаванне. Расследование еще шло полным ходом, а пресса уже готовила американцев к войне, крича о вероломном и подлом подрыве судна в территориальных водах будущего противника. Когда истерия достигла нужного размаха, президент САСШ объявил Испании войну, «выразив общее настроение американского народа».

– Хорошо, тогда почему до сих пор американцы не объявили войну нам?

– Господин подполковник, про зрелый плод я вам уже говорил… – Надо как-то унять этого ганса, чтобы не мешал разговору. – В Америке живет очень много эмигрантов с немецкими корнями, и их голоса будут очень нужны на ближайших выборах президента. А вот потом…

– Господин капитан, мне не верится, что обычный русский офицер может столь глубоко разбираться в политике… Кто же вы на самом деле? – Николаи как-то даже задумчиво смотрит на меня.

– Капитан Гуров, командир отдельного Нарочанского батальона. А беседовать о политике и ругать правительство – это традиционное русское занятие.

– Хорошо, давайте, действительно, вернёмся к теме разговора. Если сепаратный мир неприемлем, то чего хочет Россия? – полковник наконец-то задает правильный вопрос.

– Проще сказать, чего она не хочет. Не хочет больше проливать русскую кровь за чужие интересы. Поэтому и предлагает вести боевые действия… особым, скажем так, способом. – Пора уже переходить к делу, а не заниматься словоблудием.

– И в чём заключается этот особый способ? – Полковник пристально смотрит на меня, ожидая ответа.

– В том, что мы не будем проводить крупных операций, объясняя это союзникам тем, что наша армия к ним не готова, например, нет необходимого количества боеприпасов, заводы по военным поставкам дают очень высокий процент брака, а сами союзники срывают сроки поставок. Вам это даст возможность перекинуть большое количество войск на Западный фронт.

– А вы, дождавшись этого, ударите нам в спину, – ехидно замечает фон Тельхейм.

– О том, чем и как это будет гарантировано, пусть договариваются наши сюзерены. Моя задача – лишь довести через вас предложение его императорскому величеству кайзеру Вильгельму.

– Что же вы хотите получить взамен? – Николаи хочет услышать продолжение.

– Совсем немного. Во-первых, глупо было бы требовать от вас раскрыть свою разведывательную сеть, но законсервировать её, отдав приказ воздержаться от активных действий, вам вполне по силам. Кстати, господин полковник, не стоит в ближайшее время ждать каких-либо вестей из Архангельска от бывшего капитана дальнего плавания, а ныне бывшего прапорщика по флоту Мелленберга. Он арестован и прямо-таки изнемогает от желания рассказать следователям всё, что знает. Там же, в соседних камерах, сидят финны Фрейман, Каллио и Иогансон, которые слёзно просили передать своим землякам из 27-го егерского батальона, созданного под вашим руководством, что не стоит появляться на побережье Белого моря ни под каким предлогом…

Оп-паньки, а вот это получился если не удар ниже пояса, то уж точно под дых, глава разведотдела IIIb аж замер, почти превратившись в библейскую соляную статую. Недавно Павлов с Келлером вдруг вспомнили, что незадолго до диверсии на «Императрице Марии» была архангельская трагедия, когда у причала рванул груженный взрывчаткой пароход «Барон Дризен», а спустя какое-то время – еще один пароход, «Семен Челюскин». Воронцов этим очень заинтересовался, даже выпросил у меня полувзвод в командировку. А вернувшись перед самым моим отъездом, рассказал, что ситуацию удалось выправить, выловили десяток диверсантов, которые, познакомившись со скополамином, тут же искренне покаялись в своих грехах и поставленной задаче взрывать суда, стоящие в порту.

Самое интересное заключалось в том, что и Петр Всеславович, и мои «призраки» ехали в составе свиты морского министра генерал-адъютанта Григоровича. И когда он, и без того строгий, а сейчас еще и настроенный очень решительно после беседы с великим князем Михаилом, познакомился с пропускным режимом, точнее, с полным его отсутствием, а также почитал протоколы допросов и лично повертел в руках обезвреженный «пенал», то устроил всему архангельскому начальству операцию «Шок и трепет». Местные шишки, учуяв в непосредственной близости от своих бережно охраняемых интимных мест явную и неприкрытую угрозу их мужскому достоинству при полном отсутствии наркоза, развили такую кипучую деятельность, что в течение недели вся взрывоопасная гадость, лежавшая на причалах вперемежку с другим легковоспламеняющимся грузами, была или отправлена по железной дороге адресатам, или спрятана в моментально построенных складах, охраняемых не хуже, чем Форт-Нокс. А начальник жандармского пункта порта поручик Спицын после беседы с морским министром получил от Воронцова пароль для срочной телеграфной связи, чтобы в случае чего бодаться с местным начальством не в одиночку…

– Так что всех, пытающихся сунуть свой нос в наши дела или как-то напакостить, мы со временем выловим, и единственное, что сможет спасти их от петли – искреннее раскаяние и всесторонняя помощь следствию…

– Хорошо, каково ваше второе условие? – Николаи снова берёт себя в руки, чтобы получить еще один удар.

– Оно достаточно близко первому. Нам известно, что некоторые высокопоставленные лица… в том числе и вы, господин полковник, рассматриваете возможность переправки из Швейцарии на родину радикально настроенных российских социал-демократов и посильной помощи им в организации революции…

А вот это уже нокдаун. Оберст аж отшатнулся, услышав мои слова, и замер, не зная, что ответить. Сейчас будем его полоскать, как помойного кота.

– Господин капитан, все российские подданные, попавшие в рейх, будут интернированы до конца войны! – Фон Тельхейм снова бросается на амбразуру. – Они будут содержаться либо под арестом, либо в специальных лагерях.

– Господин подполковник, давайте не будем пока касаться этого вопроса! Я боюсь, что не смогу удержаться и наговорю в ваш адрес много неприятного по поводу содержания наших военнопленных! – Надо оживить разговор, подпустив эмоциональной нервозности. – И я очень сомневаюсь, что беззащитные мирные люди будут находиться в лучших условиях!.. Но к названным мною господам террористам германские власти будут очень внимательны и заботливы. Вплоть до провоза по территории Германии в опломбированном вагоне, не так ли, господин полковник?.. Как видите, фон Тельхейм, ваш шеф не торопится меня опровергнуть.

– Вы не совсем правы, господин капитан. – Главный разведчик наконец-то обретает дар речи. – Не знаю, откуда вы взяли подобную информацию. Да, подобное предложение было высказано, но наш кайзер отрицательно к нему отнёсся, сказав, что оно не соответствует его понятиям рыцарской чести…

Ну что ж, снова залезаем в информационный ресурс попаданческого послезнания и немного разбавляем его домыслами и догадками:

– Вам наверняка знаком господин Гельфанд, он же Парвус, один из социал-демократов, кстати, уроженец Минской губернии, который еще в марте тысяча девятьсот пятнадцатого года, приехав из Турции, предложил вашему генеральному штабу подробно разработанный план уничтожения Российской империи изнутри при помощи революционного движения, посчитав даже, сколько миллионов рейхсмарок нужно будет затратить на организацию забастовок на Обуховском, Путиловском и других крупных заводах, проведение диверсий на Трансибе, финансовую подпитку финских, кавказских и прочих националистов. И соответственно, сколько их осядет в его кармане. Официально его предложение отвергли, но некоторые высокопоставленные персоны, в частности канцлер Бетман-Гольвег, заинтересовались этим вопросом и поручили вашему отделу проработать этот вариант, поскольку более двадцати российских социал-демократов являются агентами полковника Николаи. Причем делается это уже без ведома кайзера…

А вот это уже – всё, технический нокаут, причем двойной, фон Тельхейм тоже молчит в тряпочку, не зная, что вякнуть. Интересно, найдут они утечку информации, учитывая, что все сведения будут рассекречены только через пару десятков лет?.. Ладно, продолжим:

– Со своими революционерами мы сами и разберемся, даже примем меры, чтобы эта зараза не перекинулась к вам… Не смотрите на меня так удивленно, через год на волне голодного недовольства и у вас могут стать популярны идеи свержения монархии. Особенно с помощью извне… Никогда не встречалась фамилия Бронштейн? Он же Троцкий! Тоже революционер, бежавший из сибирской ссылки. Выслан из Франции и ныне обретается где-то на юге Испании или плывет в Америку. Так вот, у него в голове уже созрела идея перманентной революции, когда она, победив в какой-то одной стране, перекидывается на другие, постепенно завоёвывая весь мир… То, что вы воспрепятствуете появлению названных людей в Российской империи, будет правильно оценено при налаживании послевоенного сотрудничества.

– Значит, вы считаете, что Германия обречена и после победы варварская, дикая и отсталая Россия будет снисходительно помогать бедной Германии?! – голос фон Тельхейма похож на рычание, совсем не умеет вести себя прилично.

– Не снисходительно, а доброжелательно, господин подполковник. Несмотря на то что войну начали вы. И это будет не милостыня или подачка, а взаимовыгодное сотрудничество…

– Что вы можете нам дать?! Свой хлеб, кроме которого вы ничего не умеете выращивать? У вас нет практически никаких нормальных заводов, ваш народ – необразованные и вечно пьяные лентяи!

У дяденьки, кажется, крышу снесло. Даже не видит предостерегающих жестов своего шефа.

– А что будут есть после войны голодные немцы? Крупповские снаряды или отравляющие газы герра Габера?.. Тем более что сейчас есть этот хлеб вы не стесняетесь. Думаете, нам не известно о поставках через якобы нейтральные фирмы, связанные с Германией? Мы можем в течение месяца перекрыть эти каналы, но тогда простым немцам придётся еще туже затянуть пояса…

А насчет промышленности и прочих достижений прогресса – посмотрите сюда. – Достаю из кармана сублимированный пайковый брикетик и кладу на стол. – Это нужно положить в котелок, залить кипятком, и через несколько минут у вас будет смесь из сухофруктов и кедровых орехов. Солдату в сутки требуется три такие порции. Сравните это со своим «железным пайком» из позапрошлогодней кормовой брюквы. Да, согласен, такой паек получают далеко не все, но технология создана и производство налаживается. Если сомневаетесь, можем проэкспериментировать прямо сейчас…

Но вернёмся к нашему вопросу. Поначалу сотрудничество будет именно таким – технологии в обмен на сырьё. Но, к примеру, те производства, которые будут вам запрещены, можно будет разворачивать у нас, но при условии, что каждый ваш специалист обучает наших работников. А со временем, как знать, возможно, и вы будете покупать у нас какие-то технические новшества…

За окном раздаются какие-то посторонние звуки, ухо улавливает работу автомобильного движка и конское ржание. Фон Тельхейм считает за лучшее сходить на свежий воздух, остыть после того, что услышал, а заодно разобраться с шумом и принести горячую воду для проверки правдивости моих слов.

– И всё же вы абсолютно не похожи именно на простого русского офицера, господин капитан. – Полковник Николаи задумчиво вертит в руках подаренный брикетик. – Я бы и далее не отказался пообщаться и с вами лично, и с теми, чьи взгляды вы представляете.

– Если это не завуалированное предложение к вербовке, то милости просим, – улыбаюсь, пытаясь пошутить…

Разговор прерывается с появлением фон Тельхейма, но в руке у него вместо кипятка пистолет.

– Не делайте резких движений! Полковник Николаи, я имею приказ арестовать вас по подозрению в предательстве и попытке сговора с врагом! Вы, господин капитан, с этого момента можете считать себя военнопленным!

В комнате появляется Майер, тоже с люгером в руке, и с язвительной ухмылкой направляется ко мне.

– Сдайте пистолет обер-лёйтнанту, кортик можете оставить при себе. Я думаю, вы не настолько глупы, чтобы устраивать здесь бессмысленную драку. Только что в помощь егерям прибыл полуэскадрон гвардейской кавалерии. – Фон Тельхейм поворачивается к Николаи: – Герр оберст, генерал Фальгенгайн хочет выслушать все причины и доводы, толкнувшие вас на этот поступок. Надеюсь, вы также будете благоразумны.