Текст книги "Игра без правил: Игра без правил. Контрфевраль. Последний рывок"

– Многоуважаемый Денис Анатольевич! Когда дело касается проведения диверсий и всяких прочих безобразий за линией фронта, отстрела немецких генералов и российских думских деятелей, а также прочих военных вопросов, вы – непререкаемый авторитет! Но когда дело касается медицины, будьте любезны слушать меня и выполнять все мои требования!.. Денис, если ты не в курсе, АКДС и БЦЖ еще не изобретены!.. Ты даже не знаешь, что это такое?! Первый препарат – комплексная вакцина против коклюша, дифтерии и столбняка, второй – против туберкулёза!.. Сейчас в России из тысячи новорожденных умирает более двухсот пятидесяти! Каждый четвёртый, слышишь меня?! Поэтому всё должно быть под строгим контролем медиков! И это не обсуждается!

– Да, но вчера…

Академик, видно устыдившись срыва на повышенный тон, сбавляет обороты и пытается отшутиться:

– Вчера, господин капитан, вы были в таком взвинченном состоянии, что в медкорпусе, наверное, все микробы сразу передохли от страха. И подозреваю, что если бы вас не пустили в палату, к утру от института остались бы одни руины, а мне бы этого не хотелось. В общем, двадцать минут в день, марлевая повязка, халат и бахилы обязательны!..

– Денис Анатольевич, послушайтесь Ивана Петровича, – доселе молчавший Келлер встаёт на сторону академика. – Вспомните наше время и задайтесь вопросом – почему из роддома выписывают только через неделю, как думаете? Я хоть и далёк от медицины, но думаю, что для адаптации ребенка к окружающей среде.

– …Ладно, ваша взяла… – Придётся, к сожалению, пока довольствоваться малым.

Павлов тем временем продолжает, победно улыбаясь:

– Вот и ладненько, вот и договорились. Съездите в свой батальон, отпразднуйте событие. Всё необходимое для этого, между прочим, уже собрано и загружено в автомобиль, который дожидается вас у подъезда. Двух дней, надеюсь, вам хватит, чтобы прийти в себя?

– А послезавтра ждём вас обратно. Необходимо начинать работать с гауптманом фон Штайнбергом. И тут уже вам карты в руки, – подхватывает Фёдор Артурович, но, видя моё судорожное движение к двери, заканчивает цитатой из анекдота: – Что, даже чаю не попьёте?

– Простите великодушно, но – нет, спешу.

– Погодите минуту, господин торопыга. – Иван Петрович берет трубку телефона, крутит ручку вызова. – Соедините с доктором Голубевым… Доброго утра, Михаил Николаевич. Как там наши барышни? Дарья Александровна проснулась?.. Хорошо. А малышка как?.. Тоже в порядке?.. Замечательно. Михаил Николаевич, очень скоро к вам прибежит один неугомонный молодой папаша, пустите его на ненадолго… Да, с правилами я его ознакомил… Да, жду вас к двенадцати… Вот теперь можете бежать, господин капитан.

Возле самой двери вспоминаю о тёщином поручении и оборачиваюсь, притормаживая:

– Да, чуть не забыл! Иван Петрович, подскажите, здесь где-нибудь можно найти няньку?

– Ну вот, уже слышу слова не мальчика, но мужа, – Павлов довольно ворчит в ответ. – Нашли уже. Как будете в нормальном состоянии, зайдите к ротмистру Воронцову, он вам всё разъяснит.

– Злые вы, уйду я от вас, – в подражание Келлеру цитирую анекдот, чтобы всё-таки оставить последнее слово за собой…

До медкорпуса домчался за минуту, перед палатой под присмотром бдительной сиделки Филипповны, способной двумя словами поставить по стойке смирно любого, невзирая на чины и звания, посетителя, но и умевшей в одно мгновение по-настоящему преображаться в добрую бабушку; изображаю старое доброе «Плащ в рукава, чулки, перчатки надеть», в смысле молниеносно напяливаю на себя медицинский халат и бахилы, марлевая повязка довершает карнавальный костюм санитара-маньяка из психушки, тихонько открываю дверь, стараясь не скрипнуть. Дашенька, несмотря на бледность и круги под глазами, выглядит лучше. «Надзирательница» понимает брошенный на неё очень красноречивый взгляд и оставляет нас вдвоём. Сажусь на табуретку рядом с кроватью, стягиваю успевший надоесть намордник и тихонько чмокаю любимую в щеку.

– Здравствуй, маленькая! Как ты себя чувствуешь?

– Вполне сносно. А маленькая – в соседней комнате, – пытается пошутить моя ненаглядная. – С четверть часа назад покормила, теперь она спит.

– Нет, со вчерашнего дня у меня теперь две маленькие рыженькие девчонки. И обеих я очень люблю. – В доказательство еще раз целую жену, но уже по-взрослому.

– …Я уже не девчонка, как ты вульгарно выражаешься, а молодая мамочка… – Даше понадобилось некоторое время, чтобы отдышаться после столь пылкого проявления чувств.

– Простите, мадам, но даже через сто двадцать лет вы будете для меня маленькой рыжеволосой девчонкой. И попрошу не спорить с главой семьи, сударыня!

– Господи, как же давно я не слышала твоей болтовни, шут ты мой гороховый! Всё, давай поговорим серьезно…

– Давай. Всё, что я знаю и думаю – младенца нельзя туго пеленать и сегодняшние соски – сплошной яд. Свинец и еще куча всякой гадости.

– Знаю я, знаю, Иван Петрович сказал. И пообещал соску из натурального каучука. Я о другом хотела спросить…

– Предвосхищая вопрос, докладываю: прачка найдена, нянька – тоже, завтра буду с ней знакомиться. За кроваткой и комодом еду сегодня в батальон… Вроде всё.

– Не угадал! Я хотела обсудить с тобой, как назовём нашу дочь. До сих пор мы этот вопрос не затрагивали, считается, что это – плохая примета. Я догадываюсь, что ты уже подобрал имя для… мальчика. Но вот так получилось… – Моя ненаглядная виновато улыбается.

– Даша, мальчик это или девочка, не так уж и важно. Главное – это наш ребёнок, твой и мой, – говорю чистую правду, несмотря на то что в душе есть микроскопическая капелька сожаления, большей частью основанного, как я понимаю, на предрассудках. – Готов целиком и полностью принять твой вариант. Тем более что есть имена, подходящие и тем, и тем.

– Нет, милый, не всё так просто. Коль ты еще не знаешь, ребёнку дают имя при крещении в честь определённого святого, который считается после этого его небесным покровителем…

– Знаю, знаю! И про ангела-хранителя, и про всё остальное!..

– Денис, не перебивай, мне немножко трудно говорить… Так вот, крестят младенца примерно через неделю после рождения. Мы с мамой смотрели в святцах, двадцать второго августа как раз память преподобной Марии Константинопольской… Как ты смотришь на то, чтобы назвать дочку Машей?

– Маша… Машенька… Машуля… Мария Денисовна… А что, звучит красиво… Согласен. Но вот когда родится сын…

– Раньше чем через три-четыре года даже и не заикайся!.. Ты и не представляешь, каково это!.. Хотя вам, мужчинам, не понять… Дай мне договорить, несносный! Нужно еще подумать, кто будет крёстными. Если бы всё происходило в Гомеле… – Моя любимая морщится, вспоминая, очевидно, скоропалительный отъезд и события, тому предшествовавшие, и переходит на шёпот: – Денис, скажи мне честно… Ты как-то причастен к тому, что Гучков… Что его убили?

– Да. И принимал в этом самое непосредственное участие, – также шёпотом отвечаю чистую правду. – Я рассказывал тебе о его роли в развале страны. Конечно, с ним можно было бы обойтись как-то иначе, выжать всю информацию о заговоре, например, но, решив использовать в своих грязных играх тебя и… Машеньку, он тут же подписал себе смертный приговор. Который и был приведён в исполнение.

Даша довольно долго смотрит на меня пристальным взглядом, затем выдаёт свой вердикт:

– Ладно, это ваши мужские дела. Но я надеюсь, ты уверен, что поступаешь правильно… Так что же нам делать с крёстными?

– Я думаю, Келлер мне не откажет, но вот с крёстной матерью – затык.

– А почему не Иван Петрович?

– Господин академик иногда бывает чокнутым профессором и большим занудой. Да и витает по большей части в высоких научных материях, не опускаясь до простых смертных.

– По-моему, ты несправедлив. Он для нас уже очень многое сделал. Да и мама как-то туманно намекнула, что он пообещал помочь и с крестинами.

– Ага, сбреет бороду, переоденется в женское платье и станет крёстной матерью.

– Ну тебя, болтун! Нет, я серьёзно, у нас же тут никаких знакомых…

Разговор прерывается стуком в дверь и появлением сиделки, которая дает понять, что аудиенция окончена ввиду необходимости проведения процедур. Так что единственное, что мне остается, – в режиме абсолютной тишины через приоткрытую дверь в соседнюю комнату полюбоваться на дочку. Мария Денисовна упоённо занимается одним из трёх доступных в её возрасте увлечений, в смысле – спать, есть и… время от времени практически изучать физиологию внутренних органов. Ручки, ножки, губки, носик живут пока что своей отдельной жизнью, еле заметно шевелясь во сне… Интересно, ей уже что-нибудь снится или нет?.. Минуту наблюдаю за детёнышем, потом закрываю дверь, из-за медички, уже разложившей на столике какие-то ватно-марлевые прибамбасы, посылаю Дашеньке воздушный поцелуй, прощаясь до завтра, и бегу дальше по делам…

Глава 17

Завгар Николай Адамович, несмотря на мои искренние извинения по поводу вчерашнего издевательства над его любимым детищем, решил поосторожничать и на этот раз выделил мне во временное пользование небольшой грузовичок «Рено», предупредив, тем не менее, что если опять буду лихачить, стану заядлым пешеходом, несмотря на все указания академика. Особенно этому не огорчился из-за того, что обратно предстояло ехать гружённым мебелью для самой лучшей в мире новорождённой.

Притормаживаю перед недавно сооружённым КПП и натыкаюсь на блаженно-радостные улыбки от уха до уха у всего наряда. Что уже само по себе нормальному командиру должно показаться очень странным. Причина выясняется минутой позже, когда унтер-офицер Паньшин после доклада изображает на лице такой же довольный оскал и добавляет:

– С прибавленьицем, командир!

Не понял, это каким же таким макаром новости разносятся? Откуда прознали, черти?.. Паньшин, прочитав на моём лице вопрос, так же радостно поясняет:

– Дык разведчики мы аль телёнки какия?..

По дороге все встречные бойцы один в один копируют улыбки капэпэшников и всячески демонстрируют свою любовь к начальству, заставляя теряться в догадках. Кидаю машину возле штаба и быстренько иду в канцелярию.

– Здравствуйте, Денис Анатольевич! – На пороге меня уже встречает штабс-капитан Волгин. – От всей души поздравляю с рождением дочери!

– Денис, папаша, мои поздравления! – Анатоль Дольский на правах старого друга переводит рукопожатие в обнимашки, чего раньше за ним не замечалось, и, не дожидаясь моего возвращения из ступора, кричит в открытую дверь: – Дневальный, сообщить офицерам батальона – командир в штабе!

– Спасибо за поздравления. Кто-нибудь может мне объяснить, откуда все знают эту новость? – До сих пор тщетно пытаюсь разгадать ребус.

– Господин капитан, вы, оказывается, совсем не следите за эволюцией человеческой мысли! – Анатоль прикалывается, продолжая наслаждаться моим видом.

– Денис Анатольевич, всё очень просто. – Иван Георгиевич приходит мне на помощь и объясняет положение вещей. – У нас уже несколько дней как установлена радиосвязь с Институтом академика Павлова. Вчера дежурный радиотелеграфист Хаймин принял депешу, в которой было только одно слово – «Дочь». Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что за дочь и у кого именно она родилась. А буквально полтора часа назад радировали: «Папа едет».

Ну, теперь понятно, у кого словесное недержание и наплевательское отношение к ноль-десятому приказу! Вернусь, скажу Фёдору Артуровичу большое спасибо… А Яша у меня весь ближайший марш-бросок на поджопниках проведёт!.. В коридоре слышится топот, и в комнату вваливается целая толпа, жаждущая добраться до виновника торжества. Серж Оладьин, Роман Берг, Николенька Бер, Дмитрий Иваныч Остапец, прапора-студиозусы, корнеты Дольского… С основательно отдавленной правой ладонью еле выбираюсь из восторженно галдящей толпы и с добавлением волшебного слова «пожалуйста» командую дневальным притащить содержимое кузова в канцелярию…

Да уж, у Ивана Петровича или, скорее, того, кто по его указанию собирал «подарочный набор», свои представления об оптимальном количестве алкоголя в пересчёте на одну офицерскую мор… личность. По бутылке беленькой на человека. Все присутствующие несколько недоумённо смотрят на меня, мол, с чего это вдруг командир из хронической трезвости ударился в противоположную крайность… Правда, холодных закусок тоже не пожалели, так что вкупе с Ганниным обедом будет настоящий пир. Но сначала имеет место быть торжественная часть. Иван Георгиевич вручает мне конверт с надписью «Приданое», выведенной каллиграфическим почерком. Анатоль тут же встревает с ремаркой, что, мол, дело хозяйское, но офицерское собрание батальона рекомендует данную сумму потратить на детскую коляску, а Роман Викторович с Сергеем Дмитриевичем уже присмотрели неплохой вариант во время своих вояжей по городу. Плетённая из лозы корзина, колеса на резиновом ходу с самоцентрирующимися втулками, эллипсические рессоры и всё такое…

Поневоле краснея от накатившего неизвестно откуда смущения, благодарю боевых товарищей, затем Остапец передает мне второй конверт, теперь уже от бойцов. Вот это уже действительно неудобно, брать солдатские деньги. Но Иваныч вполне серьёзно убеждает меня, что, если откажусь, народ сильно обидится, и никакие марш-броски и тренировки не спасут положение. Приходится добавить его к первому. После чего дружной компанией идём в гости к нашим тыловикам, где меня уже ждёт Платоша Ковригин… Да, мастера видно сразу! Изящно-ажурная кроватка с резными завитушками на поперечинах, солидный такой комодик на шесть ящиков, всё матово поблескивает навощенными поверхностями, и как-то само по себе видно, что автор старался не ради прибытка.

– Спасибо, Феоктистыч! – От избытка чувств обнимаю смущённого всеобщим вниманием Платона.

– Да чё там, командир… Мы ж завсегда… Ежели чё… – Помидорно-красный мастер не знает, куда деться. Его спасает, как и всегда положено, медицина. Доктор Паша со своей неразлучной медсестричкой отвлекают внимание на себя и, торжественно-сияющие и лицами, и свежими обручальными колечками на безымянных пальцах, преподносят общий подарок – плюшевого мишку в белом халате и докторской шапочке с крестом, вышитым красными нитками. Затем Маша исчезает и вновь появляется с Лесечкой и Данилкой, запросто бьющими Платошин рекорд по смущению. Мелкий преподносит в подарок маленькую деревянную лошадку, вырезанную из дощечки, а его сестричка, всё же отважившись достать руки из-за спины, протягивает мне куклу, сшитую из разноцветных лоскутков.

– Вось, для дачцы вашай… – малявка, волнуясь, сбивается на белорусский.

– Спасибо вам, ребятки! – Крепко прижимаю к себе малышню. – Большое спасибо от меня… и дочки.

Возвращаемся в казарму и встречаем очередной сюрприз, на этот раз, надеюсь, последний. Возле канцелярии стоят Котяра, Боря Сомов и два унтера из «кентавров». Вся компания образцово-показательно козыряет, после чего Федор выдает:

– Здравия желаем, вашбродь! Командир, поздравляем с ребятёнком! Прими тут вот от обчества. Кажный старался, как умел…

Унтера выдвигают вперёд ящичек, доверху набитый игрушками-самоделками… И чего тут только нет! Глиняные куколки, коровки, собачки, уточки, раскрашенные и нет, десяток маленьких деревянных лошадок на колесиках… И куча погремушек на любой размер, цвет и вкус. Плетённые из тонких полосок кожи, берестяные, одна даже из маленькой сушеной тыковки… Кружок «умелые ручки», а не батальон спецназа!..

– Спасибо, братцы. И передайте всем мою благодарность. – Жму всем им руки и отправляю от греха подальше. Как-то подозрительно в носу свербит, не хватало еще слезу пустить перед подчинёнными.

Перед тем как вся компания начинает рассаживаться за обеденным столом, тихонько отзываю в сторонку Остапца:

– Иваныч, тебе же недаром позывной «Батя» дали. Передай, пожалуйста, по своим каналам всем унтерам, что сегодня никого гонять не надо… И реши вопрос с каптенармусом насчет по сто грамм всем на ужин. От моего имени…

* * *

Обратно возвращаюсь довольный, весёлый и даже почти трезвый. С помощью двух вьюношей разгружаем «добычу», заносим всё в дом, оставляю их разбираться с мебелью и народным творчеством под руководством тёщи, отгоняю авто в гараж и иду искать Воронцова.

Господин ротмистр обнаруживается в своём кабинете, улыбаясь, поздравляет с благополучным прибавлением в семействе, затем переходим к более серьёзным вещам.

– Петр Всеславович, я – по личному делу. Иван Петрович сказал, что вы можете помочь относительно няньки…

– Могу, Денис Анатольевич. Только вы ошибаетесь, считая это личным делом. Особенно после действий ныне упокоенного с миром господина Гучкова. В интересах нашего общего дела безопасностью семьи Гуровых теперь будет заниматься не только глава семьи. Няньку мы вам нашли, завтра с утра она прибудет знакомиться с вашими близкими. А лично вы с ней давно знакомы. Помните горничную Оленьку?

– Да, этакая русоволосая красавица из павловских «мышек». Очень любит проверять свои женские чары на всех особях мужского пола. Хотя, не скрою, есть на что посмотреть.

– Она еще до войны окончила в Питере двухгодичные курсы нянь при Фребелевском обществе, работала в богатой семье, но после настойчивых домоганий хозяина уволилась и перебралась в Первопрестольную. Мы по своей линии это проверили, там действительно та еще мразь обретается… Но не суть, главное в том, что после определённой работы около десятка горничных теперь являются нашими нештатными сотрудницами.

Ого, наш ротмистр создает свой вариант «белых колготок». Или «сладкий взвод»…

– И что, они уже выполняли какие-нибудь задания? Не жалко вам, Петр Всеславович, эти безобидные создания бросать под нож?

– Постараюсь сразу ответить на все ваши вопросы, Денис Анатольевич. Даже не высказанные. Они, как и раньше, выполняют свои обязанности, что, однако, не мешает им собирать необходимую информацию о пациентах. Причем лезть в постель от них не требуется, наше категоричное условие – агентесса сама решает, насколько далеко может зайти в каждом конкретном случае. И в случае неудачи никто её и словом не попрекнёт, что не были использованы все способы. – Воронцов понимающе улыбается. – Кроме того, несколько девушек уже успели поработать на выезде. И Оленька в том числе. Именно она с подругой были ключевыми фигурами в операции с Урусовым… А насчет безобидности – не хочу, чтобы вы заблуждались. Все девушки прошли нужную подготовку. До ваших «призраков», конечно, Оленьке еще далеко, но защитить ребенка она сможет надёжно. Тем более что от няни никто не будет ждать активных действий.

– Петр Всеславович, если не секрет, расскажите про Урусова. Интересно, что он там наболтал.

– Для вас – не секрет. Не буду раскрывать все нюансы и подробности, но мы сумели подвести Оленьку к Урусову. Он назначает бедной и скромной барышне, служащей гувернанткой у богатенького господина из Земгора, рандеву в одном более или менее приличном заведении. Чтобы услышать душещипательную историю о том, как хозяин-негодяй дал ей некую сумму денег, необходимую для лечения сестры. И поэтому она не имеет возможности уволиться, чем тот и пользуется, пытаясь склонить даму к близости. Последней каплей стала неудачная попытка изнасилования, после чего она в такой безвыходной ситуации и обращается к известному защитнику всех обиженных и несправедливо притесняемых. Дело усугубляется тем, что она весьма и весьма разделяет идеи социалистического устройства общества, а её наниматель имеет большие связи в верхах, короче говоря, явный представитель тех, против кого князь всегда боролся…

В назначенный срок Урусов приезжает полюбопытствовать на этакое чудо, видит двух дамочек, заказывает чаю, потом у одной из них, той самой сестры, случается приступ кашля, пока князь пытается ей как-то помочь, в его чашку падает маленькая пилюлька, не больше рисового зёрнышка… После чего уже Урусов впадает в прострацию, а дамы поднимают шум, что господину плохо и его надо к доктору…

– А что, господин масон был настолько неосторожен, что приехал один?

– Нет, конечно, как вы могли подумать такое? Накладочка получилась, посетители заведения почему-то решили, что спутники Урусова, бросившиеся на помощь, хотят обидеть дам, и немного воспрепятствовали сим господам. Используя некоторые уже знакомые вам приёмчики.

– Понятно. На улице уже ждала пролетка без номеров, которая и увезла беднягу в неизвестном направлении? – стопроцентно угадываю дальнейшее развитие событий.

– Да. А когда он приходит в себя, два вежливых господина, не обращая внимания на княжеское возмущение, начинают задавать вопросы. И не получив ответа ни на один, отправляют беднягу отдохнуть и собраться с силами для завтрашнего разговора… Короче говоря, ему хватило одной ночи в «шкатулке», чтобы понять, что обычные правила тут не действуют. Потом был скополамин с кофеином, после чего мы узнали очень много интересного о российских масонах. Но, к сожалению, далеко не всё… Князь Урусов – этакий прекраснодушный идеалист, борец с несправедливостью. Очень обижен на власть из-за четырёх месяцев тюрьмы за «Записки губернатора», в которых правдиво описал нравы и быт бюрократии. К серьёзным делам Гучков с компанией его особо не подпускали. Более того, есть вероятность, что можно будет его в некотором смысле перевербовать, несколько приоткрыв наши планы. Разумеется, в самых общих чертах.

– И где же он сейчас?

– Естественно, у себя дома. Очнулся в клинике одного врача, нашего хорошего знакомого, который поставил диагноз «обморок от переутомления на фоне нервного возбуждения». Еще одно замечательное свойство скополамина заключается в том, что… м-м-м… допрашиваемый не помнит, что с ним происходило последние несколько дней. Так что есть над чем поработать… Возвращаясь к началу нашего разговора, хочу предупредить, что Оленька получила долгосрочное задание – обеспечить безопасность вашей дочери и супруги. Но в первую очередь – ребёнка. Малышка сейчас самое уязвимое звено…

– Спасибо, Петр Всеславович, пока они в институте, думаю, им ничто не угрожает. Более того, я распоряжусь, чтобы в случае чего, по условному радиосигналу, к вам на помощь прибыл мой батальон.

– Вы думаете, может дойти до такого?.. Хотя всякое может случиться. По имеющимся у меня данным. в войсках столичных гарнизонов сейчас происходит нездоровое брожение. В офицерской среде. И работают там отнюдь не господа революционеры. Ниточки ведут наверх, в Государственную Думу и великокняжеское общество. Больше пока ничего не скажу определённого, тут надо как следует поразмыслить… Ладно, это – дело будущего, а пока нам надо начинать работать с гауптманом фон Штайнбергом. С завтрашнего дня…

Глава 18

«Резиденция» Воронцова представляла собой две смежные комнаты. Собственно кабинет, со всеми присущими атрибутами – плотно задернутыми занавесками, письменным столом, четырьмя стульями, массивным сейфом, занимавшим целый угол, и шкафом, заполненным книгами пополам с какими-то картонными папками, расставленными в понятном только одному хозяину порядке. Сразу за ним, прикрытая портьерами, была дверь в маленькую спальню, вмещавшую только никелированную кровать, тумбочку, шифоньер и табуретку, на которой я и коротал время, слушая в режиме инкогнито разговор ротмистра и гауптмана фон Штайнберга. Гауптман начал беседу то ли с традиционно-высокомерной германской наглости, то ли с крика измученной души.

– Герр Воронцофф, может быть, вы наконец объясните мне, почему я уже столько времени здесь?! Я – офицер германской армии, и если нахожусь в плену, отправьте меня и обер-лёйтнанта Майера в лагерь для военнопленных, как то предписано Гаагской конвенцией! Что вы еще от нас хотите?

– Скажите, герр гауптман, а похищение человека, более того, члена Царствующего дома, с целью шантажа тоже прописано в международных соглашениях? – голос Петра Всеславовича звучит вежливо и вкрадчиво. – Или всё-таки данное деяние подпадает под юрисдикцию уголовного права? И как в таком случае вас рассматривать? Как бесчестного похитителя молодых девушек? Группой лиц по предварительному сговору…

О как! Ротмистр уже взял на вооружение словечки из нашего времени. М-да, звучит неплохо… Так, а что там наш бедный Генрих вякает в оправдание?..

– Я исполнял приказ, как и положено военнослужащему любой армии!..

– А вам не приходило в голову, что военнослужащий, исполняющий преступный приказ, сам является преступником? Или нужно было попасть в плен, чтобы понять такую простую истину?

– …К сожалению, герр Воронцофф, вы правы… – немец отвечает уже совсем другим тоном и после долгого молчания.

– Других претензий нет, герр гауптман? По питанию, например?.. В лагере гораздо более скудный рацион, нежели здесь. К сожалению, переводы из «Дойче банка» далеко не полностью покрывают расходы на содержание военнопленных. А мы, как сами понимаете, далеки от желания изображать радушных хозяев перед долгожданными гостями. Особенно после того, как стали известны условия содержания наших пленных в Германии. Тем более что бюджет империи не предусматривает подобной роскоши. Что же касается остального, вся корреспонденция, в частности письмо от некоей фройляйн Греты фон Ритцен, вам вручена, в газетах тоже не отказывали, нашли даже Шиллера и Гёте на немецком. Ограничения в прогулках связаны только с нежеланием снять форму и переодеться в цивильное. Общению с обер-лёйтнантом Майером тоже не препятствуем, других людей, желающих пообщаться, до сегодняшнего дня не было… Но вот как раз сейчас вам предстоит встреча с одним человеком. Правда, я не уверен, что она будет радостной…

Оп-па, хватит прохлаждаться, мой выход. Распахиваю портьеры и выхожу на всеобщее обозрение, стараясь изобразить обаятельную улыбку в сторону бывшего противника. Осунувшийся за время пребывания «в гостях» немец тем не менее сидит в чистой, аккуратно выглаженной форме, правда, теперь уже без погон.

– Гутен таг, герр гауптман. Рад видеть вас в добром здравии. Как нога, не беспокоит?

Брови фон Штайнберга удивлённо взлетают вверх, затем он кривится в угрюмой усмешке:

– Герр Гурофф? Не ожидал вас здесь увидеть… Что касается ранения, ваши солдаты могли бы стрелять и более метко.

– Буду откровенен… Попал именно туда, куда целился. Внешняя сторона бедра, чтобы не повредить кость и артерию.

– Зачем вам это надо было? – Гауптман растерянно ждет ответа.

– Всё просто. Чтобы уменьшить количество преследователей, часть солдат ведь должна была остаться, чтобы оказать вам помощь.

Немец зло смотрит на меня, затем выдает:

– Дьявольская логика. Оставить в живых, чтобы потом вынудить пройти все эти круги ада?.. Лучше бы вы меня пристрелили!

– Не согласен. Нужно же было узнать, в чью голову пришла такая умная мысль – взять в заложницы дочь императора, чтобы потом заставить его пойти на предательство союзников и сепаратный мир.

– Да, наверное, вы правы… – Фон Штайнберг делает паузу, затем продолжает, отрешённо глядя в одну точку: – Герр Воронцов позволил нам присутствовать на допросах оставшихся в живых… революционеров, которые рассказали, что…

– Что их главарь получил задание от вашего непосредственного начальника майора фон Тельхейма, – вступает в разговор молчавший до сих пор Воронцов, затем довольно своеобразно цитирует Евангелие от Матфея: – Да не будет ведать правая рука, что творит левая…

– Генрих… Вы позволите называть себя так? В свою очередь можете называть меня просто Денисом. Полковник Николаи с майором просто сыграли вас втёмную, придумали полуромантическую сказочку для рыцаря, неукоснительно следующего кодексу чести. – Пора менять кнут на пряник и втираться в доверие, пока гауптман немного не в своей тарелке. – Но вы действительно можете сделать многое для своей страны…

Гауптман недоумённо переводит взгляд с меня на Петра Всеславовича и обратно:

– И что же я могу сделать, находясь здесь?.. Или вы хотите меня сделать своим шпионом?..

М-да, как-то поглупел Штайнберг, ахинею несёт. Или имеем налицо все признаки нервного расстройства. Не офицер, а девица, тоскующая по валерьянке. Логически думать у него пока получается не очень…

– Никто не собирается вербовать и склонять к нарушению присяги Генриха фон Штайнберга. Тем более что вы никогда этого не сделаете, даже под угрозой смерти, в чём я имел возможность убедиться еще тогда, в замке. Да и шпион из вас никудышный. Всё, что знали, уже рассказали, а после плена к серьёзным делам вас не подпустят на пушечный выстрел. Скорее всего, выпнут в отставку. В лучшем случае… – Так, ниже плинтуса гауптмана опустили, теперь начинаем обмазывать патокой. – Давайте поговорим о другом. С какой мотивацией ваша группа была отправлена на задание? Оставим розовые сопли о родственных чувствах кайзера к двоюродной племяннице… Полковник Николаи хотел иметь не предлог, а козырь для мирных переговоров, учитывая нежелание нашего императора о чём-то договариваться. Сейчас, как вы знаете, его величество из-за ранения передал власть своему брату, великому князю Михаилу Александровичу, назначив его регентом при цесаревиче. Так вот, у его высочества несколько иная точка зрения по данному вопросу. Сразу хочу предупредить, о сепаратных переговорах и выходе России из войны не может быть и речи, но… Но есть вероятность несколько облегчить положение Германии, при условии адекватных ответных действий. И вы, Генрих, можете посодействовать диалогу, через полковника Николаи доведя до сведения кайзера, что есть возможность обсудить некоторые вопросы…

– Герр Гурофф… Я… Я даже не знаю… То, что я услышал… Это настолько неожиданно…

Похоже, герру гауптману срочно требуется перезагрузка и на сегодня разговор окончен.

– Никто не требует от вас сиюминутного ответа, можете как следует подумать и посоветоваться с Майером. И, если не возражаете, давайте продолжим беседу завтра в это же время…

* * *

На следующий день мы продолжили уже в расширенном составе. Хотя Майер, с которым гауптман вчера о чем-то шушукался до поздней ночи, просто изображает присутствие, сохраняя молчание и сверля нас с Воронцовым пристальным взглядом. Наверное, немцы решили разделиться, и в то время как фон Штайнберг ведёт разговор, его подчиненный пытается понять, врём ли мы, и если да, то насколько. Детектор лжи, на хрен. Учитывая, что мы будем говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, задачка у него не из лёгких…

– Мы хотим иметь гарантии, что всё сказанное вами является правдой, а не служит прикрытием какой-то провокации. – Сегодня гауптман ведет себя уверенней и позволяет себе даже немного подерзить. Хотя на его месте я делал бы то же самое.

– Генрих, как вы себе это представляете? Единственная гарантия – здравый смысл. Я могу только дать слово офицера, что всё сказанное вчера является правдой… В конце концов, вы ничем не рискуете. Мы отправляем вас и обер-лейтенанта в Германию, если начальство вам не поверит, всё останется по-прежнему. Даже не будем настаивать на обещании не воевать против нас, памятуя о нашей первой встрече.