Текст книги "Опасности городской жизни в СССР в период позднего сталинизма. Здоровье, гигиена и условия жизни 1943-1953"

Дональд Фильцер
Опасности городской жизни в СССР в период позднего сталинизма. Здоровье, гигиена и условия жизни. 1943-1953

Посвящается маме

Издание осуществлено при финансовой поддержке Еврейского музея и Центра толерантности

Donald Filtzer

The Hazards of Urban Life in Late Stalinist Russia Health, hygiene, and living standards, 1943–1953

This translation of «The Hazards of Urban Life in Late Stalinist Russia» is published by arrangement with Cambridge University Press.

© Donald Filtzer, 2010

© Бавин П. С., Гранкина Е. О., Пешков А. А., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Политическая энциклопедия», 2018

Дональд Фильцер – профессор русской истории Университета Восточного Лондона.

Автор многочисленных исследований по вопросам трудовых отношений в Советском Союзе: Soviet Workers and Stalinist Industrialization: The Formation of Modern Soviet Production Relations, 1928–1942 (Лондон, 1986); Soviet Workers and de-Stalinization: The Consolidation of the Modern System of Soviet Production Relations, 1953–1964 (Кембридж, 1982); Soviet Workers and the Collapse of Perestroika: The Soviet Labour Process and Gorbachev’s Reforms, 1985–1991 (Кембридж, 1994); Soviet Workers and Late Stalinism: Labour and the Restoration of the Stalinist System After World War Two (Кембридж, 2002) (издание на русском языке: Советские рабочие и поздний сталинизм: рабочий класс и восстановление сталинской системы после окончания Второй мировой войны (Москва: РОССПЭН, 2011)); The Hazards of Urban Life in Late Stalinist Russia: Health, Hygiene, and Living Standards, 1943–1953 (Кембридж, 2010); соредактор с Венди З. Гольдман – Hunger and War: Food Provisioning in the Soviet Union During World War II (Bloomington, Indiana: Indiana University Press, 2015).

Сейчас совместно с Венди Гольдман пишет новую монографию Fortress Dark and Stern: Life and Work on the Soviet Home Front During World War II.

Предисловие и благодарности

Томас Кун в первой в своем роде книге «Структура научных революций» отмечает, что превалирующие научные парадигмы определяют, как мы наблюдаем за конкретными процессами и наблюдаем ли. Один из примеров, который он приводит для иллюстрации этого факта, это движение тяжелого объекта, привязанного к цепи.

Со времен глубокой древности многие видели, как то или иное тяжелое тело раскачивается на веревке или цепочке до тех пор, пока в конце концов не достигнет состояния покоя. Для последователей Аристотеля, которые считали, что тяжелое тело движется в силу своей собственной природы из более высокой точки к состоянию естественного покоя в более низкой точке, качающееся тело было просто телом, которое падает, испытывая сопротивление. Сдерживаемое цепочкой, оно могло достигнуть покоя в своей низкой точке только после колебательного движения и значительного интервала времени. С другой стороны, Галилей, наблюдая за качающимся телом, увидел маятник как тело, которое почти периодически осуществляет движение снова и снова, и так без конца. Сумев увидеть это (а этого уже было немало), Галилей наблюдал также другие свойства маятника и выдвинул многие из наиболее значительных идей его динамики, касающейся этих свойств[1]1
  Kuhn Т. The Structure of Scientific Revolutions. Chicago: University of Chicago Press, 1971. С. 118-119.


[Закрыть].

Я вспомнил об этом несколько лет назад, когда увидел статью в британской газете «Гардиан» о водном кризисе, с которым столкнулись в китайском городе Шанхае. Быстрое промышленное развитие города привело к практически необратимому загрязнению основной реки Хуанпу. Хотя те люди, которые отвечали за обеспечение безопасности и чистоты питьевой воды в городе, настаивали на том, что она была кристально чистая, репортер «Гардиан» отметил, что «стакан шанхайской воды бледно-желтого цвета пахнет хлором и на вкус напоминает то, что глотать не хочется, большинство людей кипятят эту воду или покупают бутилированную». Город искал альтернативные источники воды, в первую очередь, обратили внимание на Янцзы, но таким образом проблема была бы вряд ли решена. «Проблема в том, -говорилось в статье, – что окружающая среда в Китае так быстро разрушается, что даже стакан воды из могущественной реки Янцзы вскоре перестанет быть решением этого вопроса»[2]2
  Guardian. 2004. November 11. G2 section, Р. 2-4.


[Закрыть].

Если бы я увидел статью подобного рода несколькими годами ранее, я бы, вероятно, не более чем мельком просмотрел ее, а возможно, просто пропустил бы. Мое восприятие поменял один из тех случаев из архивов, которые периодически подтверждают ценность исторических исследований. В главе 3 моей книги «Советские рабочие и поздний сталинизм» есть краткое обсуждение жилищных условий рабочих и здравоохранения, и я некоторое время пытался найти дополнительную информацию, чтобы продолжить работу над этой темой. Совершенно случайно в документах Министерства здравоохранения СССР я встретил городской отчет Ленинградского государственного санитарного управления Государственной санитарной инспекции, или ГСИ. До этого я никогда не слышал о государственных санитарных управлениях, и я не помню, почему я решил заказать этот отчет. Он стал для меня настоящим открытием, потому что в нем содержались самые подробные, даже мельчайшие, описания состояния городской среды Ленинграда: на каких улицах и в каких домах была канализация и водоснабжение, в каком они были состоянии; гигиеническое состояние парикмахерских, гостиниц, рынков, столовых; санитарное состояние больниц; физическое состояние школьников и рабочих подросткового возраста. За все годы изучения истории советских рабочих, в том числе в процессе масштабной работы, проделанной во время исследования жилищных условий, я никогда не сталкивался с документами столь детальными – с такими, которые показали мне, как мало я знал о реальных условиях, в которых жили рабочие и их семьи. Поскольку я жил в Советском Союзе во времена Брежнева и Горбачева, я достоверно знал, насколько ужасны были советские общественные туалеты, но я не имел ни малейшего представления о том, что значительную часть ХХ века большинство советских граждан проживали в домах, где отсутствовали и туалет, и водопровод.

Этот источник информации необходимо было изучить. Вскоре я понял, что государственные санитарные инспекторы в каждой области и городе составляли ежегодные отчеты для Всесоюзной государственной санитарной инспекции в Москве. Некоторые отчеты периода позднего сталинизма сохранились в архивах – лишь несколько отчетов по нескольким городам за разные годы, но в архивах Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, или РСФСР, содержались отчеты о большом количестве российских населенных пунктов если не за каждый послевоенный год, то за достаточное количество лет, чтобы можно было проследить динамику интересующих меня процессов за длительное время.

И возвращаясь к Томасу Куну и водоснабжению в Шанхае. После того, как я прочитал несколько отчетов ГСИ и решил, что эта тема достойна дальнейшего изучения, у меня также случился «сдвиг парадигмы». Я начал отмечать новости о состоянии водоснабжения, канализации и городской санитарии практически везде. Большинство из них содержало информацию о Китае, где проблемы окружающей среды особенно актуальны, и в некотором роде они отражали проблемы, с которыми сталкивался Советский Союз в 1930-х годах и после войны. Но не только в Китае. Необходимость улучшения санитарных условий и удовлетворения потребности в чистой питьевой воде актуальна практически для половины мирового населения – и это в XXI веке. Оксфам (Oxfam) [международное объединение организаций, целью которого является борьба с бедностью и связанными с ней проблемами по всему миру. – Примеч. пер.] и похожие благотворительные организации сегодня продают рождественские подарки, купив которые, вы можете пожертвовать на строительство туалета или системы водоснабжения в деревне, которая испытывает в этом нужду. Не то что бы история этих проблем была мало изучена. Небольшое погружение в вопрос позволяет получить обширный список литературы, которая освещает проблемы нищеты в Викторианскую эпоху в городах Британии, Германии, Франции и США. Из трудов современных писателей, таких как Майк Дэвис, мы узнаем, что подобная ситуация воспроизводится постоянно, поскольку капитализм заталкивает миллионы людей по всему миру в трущобы, которые не являются пережитком предыдущей фазы низкого уровня социального развития, а представляют собой новые жесткие формы капиталистической урбанизации[3]3
  Davis М. Planet of Slums. London: Verso, 2006.


[Закрыть].

В рамках моей работы отчеты ГСИ позволили мне контекстуализировать два других вида источников информации, которые я собрал, а именно местные данные по послевоенным показателям детской смертности и обследования бюджетов домохозяйств и потребления рабочих семей Центрального статистического управления. Именно из этих трех видов источников мне удалось собрать материал настоящей книги.

Эта книга в своем конечном варианте служит продолжением моей книги о рабочих в период позднего сталинизма, и в идеале эти две книги следует читать вместе. В отличие от книги «Советские рабочие и поздний сталинизм» в настоящем издании рассматривается ситуация не по всему СССР, а только в промышленных районах РСФСР, которые не так сильно пострадали во время Второй мировой войны; во введении я объясняю, почему мною выбраны именно эти районы. Как я говорю там, в книге «Опасные факторы городской среды» детально анализируются условия, в которых жили люди, но суть источников, которыми я пользовался, означает, что речь редко шла о конкретных персонажах. Также в ней нет детального политического, экономического и социального контекста позднего периода сталинизма. Для получения такой информации я предлагаю читателю обратиться к имеющимся историческим трудам о периоде позднего сталинизма Елены Зубковой, В. Ф. Зимы, Джулианы Фюрст, а также к моей работе «Советские рабочие и поздний сталинизм».

Как и все исследовательские проекты, этот никогда бы не увидел свет без поддержки многих людей и организаций. Бо́льшая часть исследования была профинансирована Исследовательским советом по искусству и общественным наукам Соединенного Королевства. Британская академия предоставила мне грант для участия в международной конференции в 2006 году, что позволило мне посетить конференцию Американской ассоциации содействия исследованиям славистики, где я представил предварительное исследование по детской смертности. Школа социальных наук, медиа и культурных исследований Университета Восточного Лондона профинансировала дальнейшее исследовательские командировки в Россию летом 2006 и 2008 годов; за помощь в этих вопросах я особенно благодарен Гэвину Пойнтеру, Эндрю Блейку и Хаиму Брешиту.

В самой России я должен поблагодарить архивистов и сотрудников читальных залов в различных архивах, где я работал. Их профессионализм, знание своего дела и практически бесконечный запас терпения стали, как и всегда, неотъемлемым условием успешного завершения моей работы.

Список друзей и коллег, кому я благодарен, довольно длинный.

Элизабет Брейнерд великодушно поделилась со мной ссылками и антропометрическими данными, которые она собрала по послевоенному периоду. Благодаря материалу, который она предоставила, я понял, что одна из ключевых тем в главе 4 была основана на неверных данных, и удалил ее из рукописи.

Деннис Браун всегда был на связи по электронной почте и мог мгновенно отвечать на вопросы по микробиологии, биохимии и фактически по любому разделу науки, в рамках которой мне требовалась помощь.

Крис Бертон познакомил меня с областью истории советской медицины и, по сути, был моим наставником в этой области. Он научил меня, как находить и интерпретировать соответствующие источники, отвечал на бесконечные вопросы, вычитывал и комментировал рукопись, а также бо́льшую часть предварительных рабочих записей, которые служили черновиками разных глав.

Майкл Дэвид, человек с уникальными талантами – практикующий врач-терапевт и историк советской медицины, терпеливо отвечал на бесконечный список вопросов по медицине и внимательно прочитал главы 4 и 5, внес подробные корректировки и дал совет по интерпретации данных.

Боб Дэвис прочитал самую первую версию второй части главы 4 и предложил полезные рекомендации относительно того, как развивать материал и как вложить его в долгосрочный исторический контекст.

Майкл Эллман прочитал несколько редакций той же части главы 4 и внес полезные предложения по каждому этапу ее развития.

Джулиана Фюрст любезно предложила мне разместить статью в издании под ее редакцией о периоде позднего сталинизма, что дало мне возможность обобщить и тщательно проанализировать первоначальные результаты моего исследования.

Венди Голдман очень тщательно изучила рукопись с присущими ей проницательностью, точным аналитическим подходом и справедливым взглядом и составила длинный список обоснованных исправлений и переработок.

Марк Харрисон на протяжении долгих лет читал мои ранние доклады для конференций и давал неоценимые советы и инструкции, как представлять и интерпретировать данные.

Дан Хили, Крис Бертон и Фран Бернштейн пригласили меня представить раннюю версию моей работы по водоснабжению и загрязнению рек, часть которой я потом вставил в главу 2, на конференции «Наука, культура и практика в советской медицине», которую они организовали в 2005 году.

Карен Андерсон Хауз редактировала мою предыдущую книгу «Советские рабочие и поздний сталинизм», и, попросту говоря, это был лучший редактор, с которым я когда-либо работал. Тогда у меня не было возможности отметить высокий класс ее работы, но я чувствую, что сейчас у меня есть на это право, потому что она редактировала и эту книгу и так же блестяще справилась с задачей.

Гейс Кесслер дал полезные советы по использованию и интерпретации обследований бюджетов домохозяйств Центрального статистического управления. Он также читал и комментировал раннюю версию того, что позднее стало второй половиной главы 4. И даже более того, он взял на себя львиную долю бремени по организации (совместно с Венди Голдман, Саймоном Пирани и мной) конференции по новым подходам к истории рабочих России и Советского Союза в Международном институте социальной истории в Амстердаме в 2005 году, где я впервые представил этот материал. Позднее он также взял на себя большую часть работы, когда мы печатали сборник статей этой конференции[4]4
  A Dream Deferred: New Studies in Russian and Soviet Labour History / eds. Filtzer D., Goldman W. Z., Kessler G., Pirani S. Bern: Peter Lang, 2008.


[Закрыть].

Наташа Курашова уже давно смирилась с тем, что я так увлечен изучением периода позднего сталинизма. В моем исследовании нет ни одной части, которую она бы не обсудила со мной множество раз, она бесконечно подбадривала и вдохновляла меня, не говоря уж о том, как терпелива она была, когда процесс написания шел не очень гладко.

Дейв Леон сделал мне вводный курс в эпидемиологию в экспресс-формате (и составил серьезный список литературы), а также педантично прочитал главы 4 и 5 рукописи, исправил ошибки, дал дополнительные ссылки и внес полезные предложения по подаче материала более точным и эффективным образом.

Андрей Маркевич поделился со мной собственным анализом обследований бюджетов домохозяйств хрущевского периода и указал на дополнительные архивные документы, которые помогли развитию моего анализа.

Итан Поллак прочитал и прокомментировал главу 3 рукописи.

Лайонел Симс – мой бесконечно заботливый и сочувствующий коллега – сразу же дал мне чудесный ответ, когда я обратился к нему за советом, как анализировать данные по бюджетам домохозяйств: он научил меня, как использовать электронные таблицы, и с этого момента стало возможным все. Без его помощи я бы никогда не смог обработать весь материал, а главы 4 просто не существовало бы.

Джоэл Тарр любезно прочитал главы 1 и 2 и дал детальные комментарии, как их лучше переработать.

Стивен Виткрофт, который, вероятно, знает больше кого бы то ни было об обследованиях бюджетов домашних хозяйств Центрального статистического управления, вместе со мной просмотрел их все очень детально, показал мне, как наиболее эффективно обрабатывать информацию, и указал на дополнительные источники.

Некоторая часть материала главы 2 уже публиковалась в статье “Poisoning the Proletariat: Urban Water Supply and River Pollution in Russia’s Industrial Regions During Late Stalinism, 1945-1953” (Acta Slavica Iaponica. 2009. No. 26. Р. 85-108). Ранняя версия второй половины главы 4 появлялась в виде статьи “The 1947 Food Crisis and Its Aftermath: Worker and Peasant Consumption in Non-Famine Regions of the RSFSR” в: A Dream Deferred: New Studies in Russian and Soviet Labour History / eds. D. Filtzer, W. Z. Goldman, G. Kessler, S. Pirani. Bern: Bern: Peter Lang, 2008. Р. 343-383. Я благодарен редакторам Acta Slavica Iaponica и Питеру Лангу за любезное разрешение использовать этот материал в настоящем издании.

И в заключение то, о чем обычно принято говорить. Без помощи тех людей, которых я перечислил (и тех, о ком я мог забыть), все, что есть хорошего в этой книге, не было бы настолько хорошим, или вообще бы книга не состоялась, но а за то, что получилось не очень хорошо, всю ответственность несу только я один.

Введение

Уровень жизни, «качество жизни»
и благосостояние населения

В 1947 году в «Американском обозрении советской медицины» вышла статья Петра Беликова, советского врача общественного здравоохранения. Это был восторженный отзыв о санитарных условиях и санитарно-эпидемиологическом контроле в СССР. Рассматривая вопрос о том, как в стране боролись за снижение заболеваемости и смертности от кишечных инфекций, в частности среди детей младшего возраста, он объяснял успех в этой области наличием двух направлений борьбы. Первый – это высокое качество оказания медицинской помощи пациентам. Врачи быстро приезжали к заболевшему, быстро ставили диагноз и практически немедленно отправляли его в больницу. В то же время жилые помещения дизенфицировали, контакты с заболевшим отслеживали и потенциальных больных изолировали[5]5
  Belikov P. F. The Fight Against Intestinal Infections. American Review of Soviet Medicine. Vol. 4. No. 3. 1947. February. Р. 240-241.


[Закрыть]. Другим способом борьбы с желудочно-кишечными заболеваниями была масштабная система санитарно-профилактических мероприятий в городах и контроля за состоянием здоровья населения. Вот как их описывает Беликов:

В СССР предпринимаются широкомасштабные санитарные меры по предотвращению распространения инфекции через воду, молоко и продукты питания, потому что на завершение строительства и расширение объектов водоснабжения, канализационных систем и систем удаления бытовых отходов практически не затрачивается ни денежных, ни временных ресурсов. Эти санитарные работы, где это было возможно, беспрерывно продолжались даже во время войны. Вода в водохранилищах регулярно проходит бактериологический контроль и ежедневно хлорируется. Колодцы, которые все еще существуют в маленьких городах, также подвергаются хлорированию. Во всех областях промышленности устанавливаются закрытые баки с кипяченой и остуженной водой. Это же касается всех портов и железнодорожных станций, где кипяченая вода доступна путешественникам в необходимом количестве.

Во всех населенных пунктах периодически проводится очистка территории. Из-за трудностей военного времени само население в настоящее время принимает участие в этих мероприятиях. Пункты общественного питания, рынки и базары находятся под бдительным надзором санитарных инспекторов. Похожий контроль был организован на скотобойнях, на мясокомбинатах, в молочных магазинах и пунктах приема молока. Все эти меры реализуются в Советском Союзе, поскольку все отрасли промышленности в СССР контролируются государством и централизованы[6]6
  Ibid. Р. 241-242.


[Закрыть].

Этот отрывок требует более тщательного рассмотрения, чем это может показаться. С одной стороны, описанные здесь меры были настоящими политическими целями советского государства и советских медицинских учреждений, и они не просто существовали на бумаге. Конечно же, целью было установить диагноз и вылечить заболевших кишечной инфекцией как можно скорее. Действительно, в стране было огромное количество санитарных врачей и инспекторов, в чьи задачи входили контроль качества воды, безопасность продуктов питания и эффективность удаления отходов. Но, с другой стороны, большинства достижений, которые перечисляет Беликов, не было. Советские врачи не были хорошими диагностами и часто путали дизентерию с обычным гастроэнтеритом[7]7
  Жданова Л. Г. Эпидемиология дизентерии, обусловленной загрязнением питьевой воды из технического водопровода // Вопросы эпидемиологии, профилактики и клиники кишечных инфекций / под ред. В. А. Крестовниковой М., 1954. С. 31.


[Закрыть], при том что дизентерия – это чрезвычайно заразное заболевание, основная причина смертности и взрослых, и детей, но которое можно лечить и ограничивать его распространение при должном уровне выявления. Санитарные условия в советских городах были очень примитивные, а водоснабжение, которое, впрочем, редко находилось в катастрофическом состоянии, было небезопасным, в том числе и из-за того, что количества и объемов водоочистных сооружений было недостаточно, а также потому, что для них не всегда было в наличии необходимое количество химикатов. Молоко являлось чрезвычайно дефицитным продуктом. В 1947 году, когда страна переживала масштабный голод, основными причинами высокой детской смертности были дефицит молока и частые случаи его заражения. Одно утверждение в этом отрывке само по себе является свидетельством удручающего санитарного состояния городов: из-за того, что отсутствовала развитая городская канализационная сеть или эффективная система регулярного удаления отходов жизнедеятельности человека, два раза в год властями проводилась мобилизация всего населения для «расчистки территории», то есть для вывоза огромного количества накопившегося мусора и человеческих экскрементов за пределы города. И все же статья Беликова указывает на один интересный факт. Несмотря на реалии жизни в советских городах в конце 1940-х годов и даже, скорее, в начале 1950-х, в Советском Союзе добились значительного прогресса в снижении смертности и взрослых, и детей.

В настоящей книге рассматриваются как раз те вопросы, которые затрагивал Беликов. Автор исследует жизнь людей в советских городах в период позднего сталинизма, в частности, жизнь рабочего класса. Информация была получена из трех основных источников – медицинских отчетов по общественной санитарии и здравоохранению; демографических данных и данных по пищевому рациону и питанию. Тем не менее книга, по существу, не является исследовательской работой по демографии, эпидемиологии или общественной санитарии per se [лат, в чистом виде. – Примеч. пер.]. На некоторые из ключевых вопросов, которые в ней рассматриваются (например, как в СССР добились стабильного снижения детской смертности в ужасающих городских санитарных условиях) ответ дан лишь частично. На другие (например, каково было долгосрочное влияние подобных условий жизни на здоровье людей в последующие десятилетия) ответов нет вовсе. Для их детального изучения потребуется отдельное исследование с использованием иных инструментов анализа и, вероятно, других источников, не говоря уж о компетенциях, которыми автор этой книги не обладает. В этом смысле в книге даны ответы на некоторые из важных вопросов о рабочем классе в послевоенном СССР, а также поставлены другие вопросы, которые будут рассматриваться исследователями в дальнейшем. В то же время в книге содержится предупреждение для этих исследователей с методологической точки зрения, поскольку в ней показаны риски использования демографического анализа без понимания деталей и специфики условий, в которых были получены демографические результаты, особенно на местном уровне.

Одна из центральных идей настоящего исследования – это необходимость расширить наше понимание жизненных стандартов рабочих в том смысле, что в них входит вся совокупность условий жизни, а именно то, что я называю качеством жизни. Специалисты в области экономической истории Британии занимались этим вопросом примерно 20 лет назад в рамках долгих споров о том, снизился или повысился уровень жизни британских промышленных рабочих в первые десятилетия XIX века. Если посмотреть на изменения реальной заработной платы, особенно работников-мужчин, то видно, что, скорее всего, она увеличилась, и именно это наблюдение привело некоторых историков к заключению, что уровень жизни фактически повысился в то время. Я не компетентен судить, было ли это заключение правильным. Я бы хотел изложить следующую позицию: сами по себе показатели реальной заработной платы – покупательная способность еженедельной оплаты труда рабочих – рисуют абсолютно не достоверную картину того, какой на самом деле была жизнь рабочего класса. В тот же самый период, когда уровень заработной платы повышался, детская смертность, продолжительность жизни и средние показатели роста детей – ключевые индикаторы благополучия или благосостояния – снижались. Ожидаемая продолжительность жизни при рождении в провинциальных промышленных городах с населением более 100 тыс. человек (то есть за исключением Лондона, который развивался по собственной нетипичной демографической модели) значительно снизилась в период между 1820 и 1850 годами: с 35 лет в 1820-х до 29 лет в 1830-х годах и до 30 лет в 1840-х годах. Начиная с 1850-х годов происходил постепенный рост этого показателя, но лишь в 1870-х годах показатели в британских городах вновь достигли средних значений 1820-х годов, то есть продолжительность жизни перешла отметку в 35 лет и достигла 38 лет, а в 1890-х годах увеличилась до 42 лет. Продолжительность жизни в крупных промышленных центрах – Ливерпуле, Манчестере и Глазго – была еще ниже средних городских показателей: в 1841 году – 28 лет в Ливерпуле и 27 лет в Манчестере и Глазго[8]8
  Szreter S., Mooney G. Urbanization, Mortality, and the Standard of Living Debate: New Estimates of the Expectation of Life at Birth in Nineteenth-Century British Cities. Economic History Review. New series.Vol. 51. No. 1. 1998. February. Tables 5, 6. В течение всего этого периода показатели продолжительности жизни в крупных промышленных городах сильно отставали от средних показателей по всей Англии и Уэльсу, хотя после 1870 года разница уменьшилась. Для сравнения: продолжительность жизни в Англии и Уэльсе оставалась на неизменном уровне приблизительно 41 год в период с 1810-х до конца 1860-х годов, а потом неуклонно увеличивалась до 46 лет к концу XIX века. Это означает, что в 1830-х годах ожидаемая продолжительность жизни при рождении в крупных городах была на целых 12 лет ниже среднего национального показателя.


[Закрыть]. Похожую ситуацию мы увидим, если рассмотрим и другие факторы, определяющие благосостояние: показатели роста для детей, потребление продуктов питания и детская смертность[9]9
  Huck P. Infant Mortality and Living Standards of English Workers During the Industrial Revolution // Journal of Economic History. 1995. Vol. 55. No. 3. September. P. 546-547; Szreter S., Mooney G. Urbanization, Mortality, and the Standard of Living Debate. Р. 108-110.


[Закрыть]. Все это, конечно, соответствует качественным описаниям деградации городской жизни во время промышленной революции такими обозревателями, как Фридрих Энгельс, или первопроходцами санитарной реформы в Британии, как Эдвин Чедвик и Уильям Фарра[10]10
  Подробнее см.: Szreter S. Economic Growth, Disruption, Deprivation, Disease, and Death: On the Importance of the Politics of Public Health for Development // Population and Development Review. Vol. 23. No. 4. 1997. December. Р. 693-728.


[Закрыть].

Послевоенный советский опыт показывает точно такое же расхождение между показателями реальной заработной платы и тем, что в действительности происходило с населением. После Второй мировой войны в Советском Союзе продукты питания и товары первой необходимости поставляли потребителю тремя способами. Хлеб и другие основные продукты питания, а также предметы первой необходимости (спички и керосин) продавались в государственных магазинах по так называемым карточным ценам. Товары, которые распределялись по карточкам, не были бесплатными. Карточное распределение лишь давало людям право на карточку, по которой они могли приобрести выделенную квоту продукции при условии, что у них были деньги. Цены были низкими, хотя продуктов и товаров зачастую не хватало. Также существовала вторая государственная сеть так называемых коммерческих магазинов, товары в которых не входили в систему карточного распределения. В них были лучше налажены поставки, но цены в них были намного выше. И, наконец, граждане, имеющие достаточно наличных денег, могли приобрести продукты питания и некоторые товары народного потребления у частных продавцов, в первую очередь на колхозных рынках, где крестьяне могли продавать продукты питания, которые они вырастили на собственных участках земли. Такие рынки существовали в каждом советском городе. 16 сентября 1946 года вследствие гибели урожая государство существенно повысило цены на товары, которые продавались по карточкам[11]11
  Более детально я рассматриваю реакцию государства на неурожай в вводной части главы 4.


[Закрыть]. Стоимость ржаного хлеба – основного продукта советского рациона – повысилась более чем в три раза. Цены на крупы также выросли в три раза, цены на мясо и молоко выросли вдвое[12]12
  Zaleski E. Stalinist Planning for Economic Growth, 1933-1953. London: Macmillan, 1980. Р. 688-696.


[Закрыть]. Если бы мы смотрели только на изменения зарплат и стоимости жизни вследствие повышения цен, мы могли бы сделать вывод, что реальная заработная плата в 1947 году (год, когда в стране, по сути, был катастрофический голод, унесший более миллиона жизней) фактически выросла на целых 36 % по сравнению с 1946-м независимо от повышения карточных цен. Так происходит из-за того, что при расчете стоимости жизни учитывается не только повышение карточных цен, но и изменение всех трех составляющих советских цен, действовавших в то время. До сентября 1946 года официальные карточные цены были относительно низкими, и именно их государство повысило до гигантского уровня. Официально государство компенсировало повышение карточных цен соразмерным снижением коммерческих цен, которые изначально были очень высокими. Более того, цены на частных колхозных рынках отражали изменения государственных коммерческих цен, и когда коммерческие цены снижались, то частные цены на продукты питания также шли вниз. Всего этого – понижения и коммерческих, и рыночных цен в колхозах, по крайней мере, на бумаге – было достаточно не только для компенсации повышения карточных цен, но и для снижения показателей общей стоимости жизни и, вместе с тем, повышения показателей реальной заработной платы.

Однако проблема в том, что эти бумажные расчеты имели мало общего с реальностью. Для подавляющей части рабочих повышение реальной заработной платы было не более чем иллюзией[13]13
  Filtzer D. The Standard of Living of Soviet Industrial Workers in the Immediate Postwar Period, 1945-1948. Europe – Asia Studies. Vol. 51. No. 6. 1999. Р. 1015-1016.


[Закрыть]. Я употребляю слово «иллюзия» по двум причинам: первая и самая очевидная -все это происходило в самом начале масштабного голода, который повлиял не только на уровень жизни в сельских районах (а для них расчет реальной заработной платы не применялся), но и на уровень жизни в городах. Десятки тысяч городских жителей преждевременно умерли именно из-за голода, а оставшаяся часть страдала от катастрофического сокращения питания[14]14
  Этот вопрос будет детально рассмотрен в главе 4.


[Закрыть]. А во-вторых, реальность советской жизни была такова, что цены и заработная плата, даже в условиях системы карточного распределения, не гарантировали людям обеспечение продуктами питания или другими товарами – одеждой или жильем. Основная проблема здесь заключалась в поставках продукции, а поставки продукции были откровенно недостаточными. Значительное большинство рабочих, в особенности низкооплачиваемые (их было не так много), теперь могли покупать меньше продуктов по карточной системе по новым высоким ценам, в то же время товары на частных рынках, хоть цены на них и были снижены, все равно оставались для них недоступны. Покупательная способность той части рабочих, которые получали более высокую зарплату, теоретически была затронута в меньшей степени; вероятно, она даже повысилась, но эти люди столкнулись со вторым препятствием: продукты питания, которые они вроде бы и могли себе позволить, невозможно было нигде найти[15]15
  Таким образом, в 1947 году в Иванове и Куйбышеве произошел резкий скачок детской смертности по большей части из-за того, что там не было молока; см. главу 5, с. 350-354.


[Закрыть]. Чтобы понять, лучше или хуже жили люди, необходимо изучить, какую пищу они фактически потребляли, сколько метров ткани они могли купить в год, сколько времени требовалось на приобретение обуви, сколько пар нижнего белья или носков у них было или сколько грамм мыла они покупали каждый месяц. Объем продаж непродовольственных товаров был ужасающе мал и не всегда по причине высокой стоимости (хотя в большинстве случаев именно поэтому), а из-за того, что в стране их просто не производили. Мыло отсутствовало в семьях, последствия чего для общественного здоровья и гигиены я рассматриваю в главе 3, не из-за того, что оно было дорогим, а из-за того, что мыла нигде не было в продаже, хотя в 1947 г. в стране боролись с массовой вспышкой тифа.